Шахматные фигуры расставлены на доске. Необычный материал, из которого они сделаны, навевает мысли о прозрачных горных источниках, где ледяные потоки омывают гладкие камни. Светлые клетки доски отражают падающий на них солнечный свет. Если долго и пристально смотреть на доску, то начинает казаться, что доска словно бы расслаивается. И тогда перед случайным наблюдателем предстает неуловимо большое количество размеченных квадратами поверхностей. Они сливаются между собой, расходятся, и в то же время остаются одним целым, игральной доской с темными и светлыми клетками. Фигуры на квадратах тоже не постоянны. Их форма может неожиданно измениться, стоит лишь отвести взгляд, и тогда краем глаза можно уловить совершенно другую расстановку фигур. Но запомнить ее невозможно, потому что если вновь посмотреть на игру, она вновь станет тем, чем и казалась всегда – шахматами, вырезанными из кусочков дерева и выкрашенными желтоватым лаком и черной краской.
Солнце играет на их гладких полированных поверхностях, его теплые лучи падают через чисто вымытые стекла районной больницы. В этот жаркий летний вечер в комнате отдыха не много народу. Телевизор с антенной из переплетенных проводов выключен, ожидая вечерних новостей. А пока что, на красном диванчике из красного кожзаменителя одиноко сидит старик. Опираясь привычным жестом на суковатую палку, он внимательно разглядывает шахматную доску. Хотя его лицо покрыто густой сетью морщин, волосы его отказываются седеть, оставаясь ярко-черными, только слегка тронутыми сединой на висках, а из-под густых кустистых бровей поблескивают внимательные карие глаза. Зеленые занавески едва колышутся под легкими дуновениями ветерка, проникающего в просторную комнату через полуоткрытую дверь на балкон.
По коридору процокали острые каблучки молоденькой медсестры, только что пришедшей на ночное дежурство. И вновь все стихло. Послеобеденный отдых в самом разгаре. На кухне еще слышен шум посуды, но запахи больничного ужина уже успели выветриться из покрашенных голубой масляной краской больничных стен.
В травматологическом отделении обычно неспокойно, однако, сейчас здесь царило относительное затишье. Вот ближе к выходным или праздникам обычно наблюдается наплыв новых больных. Особенно под Новый год, когда самые разные причины приводят людей в эти печальные стены. Время процедур и перевязок давно закончилось, лекарства уже разнесли по палатам, Был тихий час.
В сестринской витали сизые клубы дыма, серыми прядями переплетаясь под потемневшим потолком. Чахлый хлорофитум печально свесил свои длинные зеленые листья, но на него уже давно никто не обращал внимания, каждый день его поливают, чего еще ему может не хватать.
Аня уже успела снять с себя легкий летний плащ, и переодевшись в голубой халат, не торопясь завязывала потуже длинный пояс, хорошо подчеркивающий ее тонкую талию. Она была довольно высокого роста, небольшая шапочка почти полностью скрывала ее коротко остриженные темно-каштановые волосы. Некрупные, но по кукольному пухлые губы были накрашены ярко-красной помадой. Она могла бы вызвать щенячье повизгиванье у всех своих поклонников, если бы не холодный блеск прищуренных глаз, сразу ставивших собеседников на место.
- Будь осторожней, - она достала из своей сумочки сигаретную пачку и посмотрела на Алесю, - тебе домой ехать, а сейчас ливанет. Ты только посмотри, какие тучи! Кстати, я слышала, на этой неделе обещали сильную грозу. Может, не поедешь сегодня домой?
- Ну уже нет! – Алеся улыбнулась, отчего на ее щеках образовались глубокие ямочки, - на работе задерживаться? Никогда! Мне домой надо…
- Ну конечно, семья, семеро по лавкам, - Аня усмехнулась и сделала глубокую затяжку.
- А как же! Надо мне торопиться, надо. К тому же, если будет гроза – у меня окошко не закрыто, надо бежать тогда скорее.
Алеся скинула с себя медицинский халат и стала лихорадочно собираться. Аня тем временем расслабленно откинулась на продавленном диване и мечтательно прикрыла глаза.
На улице поднимался ветер. Его порывы, сперва почти неотличимые от легких дуновений, становились сильнее с каждой минутой. В небе сгущались облака, легкие белые перышки сменились серыми, а потом и желтовато-сизыми тучами, предвещающими сильную грозу. Через приоткрытую балконную дверь врывались порывы холодного воздуха, чахлые цветы на балконе сгибались под силой воздушных потоков, занавеска развевалась все сильнее, поднимаясь все выше и выше. Она уже почти достигала столика, на котором лежала шахматная доска, но старик, казалось, ничего не замечал, погрузившись в свои мысли.
Опираясь на пластмассовый набалдашник своей палки, он сидел, сгорбившись и прикрыв в задумчивости глаза. Он не слышал нарастающих порывов ветра, не чувствовал холода. А ветер все усиливался. Наконец, особенно сильный порыв распахнул окно, и в комнату брызнули первые капли дождя. Занавеска забилась в потоках воздуха, точно парус корабля, борющегося со стихией, и своим краем задела несколько фигур на клетчатой доске.
+++++++++++++++++++++++++++++++
Тем временем в приемном отделении дежурная разговаривала с пожилой супружеской парой. Полный лысоватый мужчина нервно кривил губы и смотрел в сторону от врача.
- Так где, вы говорите, его нашли? – пожилая женщина в белом халате, очень чистом, но с истрепавшимися краями рукавов, выглядела вымотанной до предела. Глаза ее покраснели и отекли, а говорила она медленно, словно сквозь сон, - Его сбила машина?
Пожилая пара обменялась между собой молчаливыми взглядами. Муж едва кивнул головой, уступая своей супруге право рассказать все самой, чем та с удовольствием и воспользовалась:
- Значит, выехали мы из леса, мы с Сенечкой там часто проводим свободное время. Теперь, когда не работаешь, так много свободного времени. Солнышко, знаете ли, свежий воздух… Ну так вот, - вернулась к начатому разговору пухленькая старушка, заметив строгий взгляд врача, - выехали мы из леса, а у самой дороги лежит он. Весь в крови, стонет, задыхается. Я так перепугалась! Нет, вы чего не подумайте, это не мы его сбили, он уже валялся, когда мы подъехали. Ну не могли же мы не остановиться? Как можно было его там бросить? А кругом ни души, никого не найдешь, и ни одного телефона поблизости. Что нам оставалось делать, вот и привезли его к вам.
- Как я поняла, вы его раньше никогда не видели и не знаете ни его имени, ни фамилии, - доктор устало обернулась к скорчившемуся на кушетке человеку.
Он ничем не мог ей помочь, пребывая в полуобморочном состоянии. Зубы так крепко стиснуты, что разжать можно только ножом. От него вразумительных и четких ответов в данный момент не добиться. Его клетчатая рубашка вся пропиталась кровью, запачкав мелкими лужицами клеенку, которой была застелена невысокая кушетка. Его бы в травмопункт следовало отвезти, но не скажешь же этим добропорядочным гражданам, что они зря привезли раненого в больницу. У дежурной было подозрение, что они сами его и сбили, только боятся в этом признаться, но вызывать милицию она не стала. Личные данные она переписала, так что, если у раненого будут претензии, то все что может понадобиться в милиции она уже записала. Впрочем, надо будет сказать медсестре, чтобы она взяла у него кровь на наркотики. Слишком эти судороги напоминают ломку.
Тем временем, мужчина стонал, скорчившись на кушетке, руки царапали несчастный целлофан, и врач с тоской подумала, что его наверняка придется менять, так как никакая клеенка не выдержит такого варварского обращения. Незнакомец лежал на боку, его глаза закатились под веки, так что видны были только покрасневшие белки. Вены на шее вздулись, а дыхание вырывалось из горла хриплыми стонами. Он дрожал мелкой дрожью, а слипшиеся от пота волосы мокрыми прядями ниспадали на искаженное лицо.
Как он выглядел на самом деле, и сколько ему было лет, сказать точно было невозможно. Капли крови покрыли его лицо расплывающимися пятнами, а судороги до неузнаваемости исказили черты, губы растягивались в зверином оскале, обнажая крупные плотно сжатые зубы.
Врач обеспокоено взглянула на больного и торопливо вышла в коридор, чтобы позвать санитарку, которая помогла бы ему добраться до палаты. Когда с формальностями было покончено, пара, привезшая раненого, стала прощаться. В их словах, особенно в щебетании старушки было слишком много приторного радушия, которое еще больше уверило врача в мысли о том, кто именно сбил человека. Она уже пожалела, что не стала связываться с милицией. Но усталость брала свое, и теперь ей хотелось только одного, - закрыть за всеми дверь и хотя бы с полчасика полежать. Хотя, когда ее взгляд опускался на испорченную клеенку, она понимала, что прилечь ей так просто не удастся. До конца дежурства оставалась целая вечность, а сколько еще таких больных поступит этой ночью.
++++++++++++++++++++++++++
Дождь хлестал в окно непрерывными потоками, связывая серебряными нитями небеса с землей. Тучи заволокли весь горизонт, не оставляя на небе ни одного просвета. В комнате отдых сгустились сумерки. Окно закрыли, но под ним успела натечь большая лужа, и теперь в помещении веяло холодом и сыростью. Фигурки на доске были покрыты каплями, поблескивающими в свете люминесцентных ламп коридора. В наступающей темноте они казались зыбкими, меняя свои очертания, словно гладкие лаковые поверхности плавно перетекали в другую форму. Под пристальным взором все оставалось неизменным, но когда никто не смотрел на доску, то там могли происходить невероятные вещи. Казалось, что игра проходит по своим, только ей одной известным правилам. Время от времени фигуры исчезали с доски, но спустя мгновения опять могли появиться на ее геометрической поверхности, чтобы вновь раствориться в темноте. Иногда доска принимала более сложные очертания, становясь то разлинованным шестиугольником, то разделяясь на несколько параллельных плоскостей. Словно бы игра шла на всех досках мира одновременно, по всем известным вариантам правил игры, да и неизвестным тоже. Старик протянул руку к черному коню и поднес его к своему лицу. Вместо лошадиной головы с вырезанной из дерева волнистой гривой у шахматной фигуры оказалась голова волка. Его короткие острые уши покалывали пальцы, а пасть ощерилась в беззвучном рыке. Брови старика сошлись у переносицы, и он медленно поставил фигурку обратно на доску.
++++++++++++++++++++
В 519 палате царила глубокая тишина. Палата была рассчитана на четырех человек, но из-за вечной нехватки места сюда еще год назад поставили пятую кровать. Пока что, однако, заняты были только три места. Этому можно было только радоваться, если бы третья соседка была поспокойнее характером. Ее положили только три дня назад, а устать от нее успели в первый же день. Она попросила называть себя Тамарой, бойкая сухонькая старушка. С переломанной ногой она почти не лежала на своем месте, а тут же, едва ее ногу закрепили в гипсе, стала учиться ее разрабатывать. Ее энергии позавидовали бы и молодые люди, но так иногда хочется покоя. Она не могла находиться без дела и секунды, а самое ужасное, если она все же, обессилено, укладывалась на свою постель, начинал работать ее рот, еще более неутомимый чем ее ноги. Она могла говорить так долго, что все успевали забыть начало разговора, а ее громкий, резкий голос разрезал тишину палаты подобно бритве. Подобной энергии можно было восхищаться, даже завидовать, но как было утомительно находиться с Тамарой, не имея возможности избежать надоевшей беседы. Куда проще дома, когда можно или уйти в другую комнату, или положить телефонную трубку, прерывая надоевший разговор.
Непогода за окном заставляла теплее кутаться старушек в вязанные шали и шерстяные кофточки. Две женщины лежали на своих постелях, а кровать третьей была разобрана, но хозяйка ее где-то отсутствовала. Анна Петровн была очень тяжелой больной, ее привезли неделю назад с переломом шейки бедра, и она совсем не вставала с постели. Сейчас она проснулась от разгулявшейся боли и пыталась найти поудобнее место на кровати, чтобы дать отдых затекшему телу. Ее взгляд опустился на пустую кровать, и она вздрогнула. Если Тамара сейчас войдет и увидит, что Анна Петровна еще не спит, то она не посмотрит на поздний час, и, пожалуй, чего доброго, снова начнет рассказывать о своем сыне, который уже месяц как бросил пить, или о других родственниках, до которых Анне Петровне не было никакого дела.
Из коридора раздались чьи-то торопливые неровные шаги, и спустя несколько минут, в проеме двери показался темный силуэт Тамары. Анна Петровна не успела вовремя принять неподвижное положение. Ее непослушное тело так плохо в последнее время слушалось ее команд… Она закрыла глаза, но обреченно услышала приближающиеся к ее кровати пошаркивающие шаги. Поняв, что притвориться не получилось, она открыла глаза и тут же встретилась взглядом с яркими бусинками глаз, выделявшимися на выцветшем от старости лице. Темные глаза довольно мигнули, а рот моментально приоткрылся. Анне Петровне даже показалось, что ее соседка сперва заговорила, а только потом разжала губы.
- Какая сегодня ужасная ночь! – она снова мигнула и посмотрела на Анну Петровну, словно ожидая поддержки. Поддерживать, впрочем, ее было совершенно не обязательно, она могла читать монологи часами без всякого перерыва, - я никак не могу заснуть. Так душно… Все же здесь ужасный воздух. А еще эти проклятые фонари под окнами. Мало того, что луна светит всю ночь в окно, кстати, это очень плохая примета. Мне кто-то говорил, а я позабыла… Да, никак не могу вспомнить, но что-то очень нехорошее… Надо будет на следующую ночь занавесить окна, а то слишком ярко. Я и на один бок повернусь, и на другой, все напрасно!
Анна Петровна сочувственно хмыкнула, хотя, на самом деле, ей свет совсем не мешал, она дома зачастую и при включенной лампе засыпала, но всегда проще согласиться, чем вступать в никому не нужные споры, тем более, когда так хочется спать. Она слегка закашлялась, стараясь сдержаться, чтобы не разбудить третью соседку.
- И Вы представляете, - Тамара резко взмахнула своими руками с энергией, больше подходящей девушке-подростку, - только я собралась все же заснуть, так в коридоре началась страшная суматоха, беготня. Я подумала, какая бестактность, не дают больным людям поспать.
Анна Петровна согласно кивнула и оглянулась на спящую, та лежала, отвернувшись к стене, прикрывая выступающее над подушкой ухо ладонью. Да, действительно, нехорошо мешать спать…
- Я вышла в коридор, - Тамара не заметила или сделала вид, что не заметила укоризненный взгляд соседки, и невозмутимо продолжила свою речь, - Я решила выглянуть, чтобы проверить, что там за бардак происходит. И Вы знаете, тут такое было… В палату левее от нас привезли нового больного. Медсестра говорила, что его сбило машиной. Он так стонал, громко, я никогда не слышала, чтобы человек так мучался. У меня просто сердце разрывается, как вспомню…
Глаза старушки заблестели от воспоминаний, жизнь здесь была для нее слишком тиха и однообразна. Ночное приключение добавило немного остроты в больничный распорядок жизни. Тамара пожевала тонкими губами, после чего вновь заговорила:
- Вокруг медсестра так и бегала, то с одним к нему, то с другим. С нами она так не носится, то ли дело молодой человек, - Тамара уселась поудобнее, расправив под собой сбившееся одеяло, - Я, конечно же, никак не могла спать. Какой тут сон. Я вышла в коридор, благо тут недалеко.
- И что там было необычного? Ну привезли новенького, - не выдержала Анна Петровна, - так многие стонут. Возможно, и погромче будет…
Тамара сделала торжествующую паузу, радуясь, что ей все же удалось заинтересовать свою немногочисленную публику. Но долго она не смогла хранить молчание, и слова вновь полились из нее торопливым потоком:
- Ему поставили капельницу. Медсестра посидела с ним несколько минут, но потом ушла к себе в процедурный кабинет. Все мужики в его палате спят, словно ничего и не происходит. Не иначе, как им вчера все же пронесли немного горячительного, - Тамара усмехнулась, - по крайней мере, пахнет у них в комнате так же как у моего сына, когда он неделю не просыхает, даже вспомнить противно. Ну так вот, все вокруг тихо, только он стонет, а потом вдруг он начал задыхаться. Его стало всего колотить, я видела однажды приступ эпилепсии, - очень похоже. Ты не представляешь, как это страшно… Лампочка у его кровати горела, так что мне все хорошо было видно. Он резко сел, прямо с иглой в руке. Сам он побледнела, а из руки кровь течет ручьем, еще бы, с иглой в вене скакать по постели. Мне стало страшно, так страшно…А когда он взглянул на меня, я чуть в обморок не упала, такие у него жуткие глаза были. Красные, налитые кровью…Ну, я не выдержала и поспешила за сестрой. Как я ненавижу этот гипс! Ну разве я могу быстро передвигаться с колодой на ноге. Когда мы с Анютой пришли, он уже в отключке был. Он упал на кровать, просто пополам сложился, лицом вниз, и не шевелится…
- Как страшно, - вздохнула Анна Петровна, вот будет нам плохо, а их но дождешься. Доведут дело до реанимации, а то и похуже…
+++++++++++++++++++++++
Аня медленно шла по коридору. Ее дежурство, казалось, никогда не закончится. Утомительнее и страшнее за ее короткую практику еще не бывало случаев. И почему этого больного не привезли вчера, или завтра? Нет, обязательно надо было всему случиться в день, когда за все отвечает она. А завтра с утра будет обход.
Около двери злополучной палаты она увидела переминающуюся на гипсованной ноге пожилую женщину. Ту самую, которая ее позвала к больному. Только этого не хватало, вот ведь не спится. Она, небось, всем завтра расскажет о том, что здесь сегодня произошло. Этим бабкам только дай повод, а они все извратят. Да, такая точно молчать не станет. Но ей видимо этого мало, надо повынюхивать, найти еще оплошность. Аня ускорила шаг, готовясь высказать все, что она думает, чрезмерно любопытной старушке.
Тамара не обращала никакого внимания на спешащую к ней медсестру. Все ее внимание было поглощено происходящим в палате. Сияющая в окне полная луна заливала все вокруг молочным туманом. Молодой человек довольно долго лежал неподвижно на кровати, его рука была тщательно перебинтована, но на белом бинте все же проступили темные пятна. Вдруг его тело вновь сотрясли сильные судороги. Он выгнулся дугой на смятой под его лихорадочными движениями постели, из горла раздался сдавленный хрип.
Тамара обернулась к медсестре, чтобы подозвать ее на помощь. Аня быстро приближалась, на ее лице застыла решимость отчитать непослушную больную. Но до палаты ей было еще далеко. Тогда Тамара обернулась обратно к больному, надеясь самой оказать ему хоть какую-нибудь помощь, но к ее изумлению, смятая постель оказалась пуста. Тамара заглянула вглубь палаты, не понимая, что же могло случиться с человеком, который еще секунду назад был в бессознательном состоянии.
Луна ярко светила в окно. Ее полный маслянистый круг висел неподвижно на черном безоблачном небе, звезды слабо мерцали, не в силах противостоять более сильному источнику света. С других кроватей доносилось мерное похрапывание людей, не подозревающих о ночных тревогах.
Старушка не успела обернуться, чтобы предупредить сестру об исчезновении пациента, когда из темноты на нее налетело нечто, чьи очертания мешали оценить неверное освещение и неожиданность. Цепкие пальцы впились в ее одежду, но разве у человеческих пальцев могут быть такие острые ногти? Тамара чувствовала, как трещит под напором ткань ее цветастого халата, который она накинула в спешке на ночную рубашку. И когти впиваются в ее плоть, острые лезвия, оплавляя кожу огнем боли.
Аня все ускоряла шаг, спеша забрать старушку, пока она не разбудила всех больных. Она увидела, как пожилая женщина недоуменно поправила воротник халата и шагнула внутрь палаты. Спустя мгновение она вернулась, обернулась на Аню, словно желая о чем-то предупредить. На ее лице застыло выражение недоумения и озабоченности, что заставило Аню перейти на бег. Медсестра спешила изо всех сил, понимая, что в палате опять что-то случилось. И она готова поспорить, что причина всему – новый больной. Есть такие люди, вокруг которых вечно что-то происходит.
Когда до двери оставалось несколько шагов, из темноты в ярко освещенный коридор выпала любопытная старуха. Аня уже хотела было ее схватить и оттащить от дверей, потеряв всякое терпение, когда она увидела, наконец, что заставило пожилую женщину отступить со своего наблюдательного поста. В свете голубоватых ламп коридора все приобрело неестественные и чуждые формы. Да и каким образом то, что нависало над женщиной, могло быть не чуждым? Аня широко распахнула глаза, ее рот приоткрылся в беззвучном крике. Все происходило в тишине, и сдавленный хрип из горла Тамары, тихий как шипение подтекающего газового крана, оглушал в гнетущей тишине. Нет, был еще один звук, звук, который не имел права на существование, и потому Аня не смогла сразу найти ему определение. Тяжелое и хриплое дыхание, больше напоминающее рычание голодного животного, которое исходило от того, что держало в своих лапах тщедушное тело в сине-красном халате. Халат был еще недавно белым в синих узорах, и Аня не хотела думать, откуда могли взяться красные разводы, ей даже подумать об этом было страшно. Только одна мысль билась в ее мозгу, - кто мог пустить дикое животное в больницу, и что тогда произошло с охраной, почему никто не поднял тревоги?
Тамара перестала хрипеть, Аня увидела, как старушка тяжело завалилась набок, ее глаза закатились, не видя больше чудовищ. Почувствовав, что тело под его лапами больше не оказывает сопротивления, зверь отбросил его от себя одним резким движением и обернулся к медсестре.
Увидев хищника в полный рост, Аня не смогла сдержать тонкое испуганное поскуливание. Она вытянула перед собой руки, и дрожа всем телом, стала отступать назад по коридору.
Животное чем-то напоминало волка. Его остромордая скуластая голова с заложенными назад ушами была покрыта жесткой и густой шерстью, где серые волосы были спутаны с редкими черными прядями. Но слишком велики были отличия от всех тех животных, виденных когда-либо в зоопарке. Зверь отличался огромным ростом, он был намного крупнее обычного волка, к тому же стоял он на задних лапах, что делало его похожим еще и на медведя. Шерсть не везде была одинаково густой, на лапах волос было меньше, и Аня заметила, что пальцы не собраны в тугой комок, как у волков и собак, а распущены в некое подобие руки. И теперь эти страшные, увенчанные длинными когтями лапы тянутся к ней. Все ближе и ближе. Так близко, что она может разглядеть кровь на слипшейся вокруг пальцев шерсти.
Девушка испуганно вскрикнула и, повернувшись спиной к невиданному чудовищу, побежала, как только позволяли ее силы. Тяжелое дыхание за спиной стало громче. На какое-то мгновенье ей показалось, что она чувствует запах гниющего мяса в теплом дыхании. Она вытянула руки в безмолвной мольбе, но никто не мог придти ей на помощь в пустынном коридоре больницы. Свет электрических ламп слепил распахнутые от страха глаза, отражаясь на гладких поверхностях. Кафель и линолеум, гладкие стены, а позади нее – монстр, который не имеет права на существование. Аня не хотела верить в происходящее, она бежала изо всех сил, надеясь, что сейчас прозвонит будильник, и она проснется, очнется от затягивающего в свои пучины кошмара. Но вместо долгожданного пробуждения она почувствовала жгучую боль на своем плече. Острые когти впивались в ее плечо, от непереносимой боли у девушки темнело в глазах.
++++++++++++++++++++++
- Чем срывать свое зло на ни в чем неповинных людях, подойди лучше сюда, - спокойный голос прозвучал очень громко в гулких коридорах больницы.
Животное резко замотало головой, пытаясь определить, откуда идет звук голоса, на стены полетели густые капли крови,. У его лап лежало бесчувственное тело, тряпичной куклой поникнув на полу. Запах крови и страха сбивал с мысли, пьянящий аромат победы был сладок, но голос сбивал с толку, казалось, он звучал отовсюду, тихий и мягкий, проникал сквозь гладкие каменные бледно-голубые стены. Зверь зло рыкнул, заложив волчьи уши, но не мог противиться воле, гораздо более сильной, чем его собственная.
- Я здесь, за прозрачной дверью. Иди осторожнее, ничего не разбей, ты уже и так достаточно натворил. Ах, бедный маленький оборотень…
Теперь он мог определить направление звука голоса. Там, в глубине этого отвратительного здания, прозрачная дверь, поблескивающая в свете странных светильников на потолке. Никогда в жизни он не видел ни одного дома более отвратительного по своей конструкции. Гладкие стены, где не видно каменной кладки, огромные прозрачные квадраты, не пропускающие свободного ветра, огонь на потолке, от которого нет тепла. И что самое жуткое – запахи. Ароматы крови и пота сводят его с ума, страх тоже витает под крышей этого дома. Но знакомые запахи смешиваются с чем-то едким, они свербят в носу, жгут легкие, сводят с ума...
Он шел по направлению, указанному ему голосом. И с каждым шагом его скорость становилась медленнее. Он не мог понять, какая сила зовет его вперед. Его острое обоняние еще никогда не подводило его, но в этот раз запах был совершенно незнаком. Он не был похож на запах человека или животного, и все же в нем было что-то живое.
Наконец, он приблизился к двери. Как дверь может быть такой тонкой и прозрачной? Его грубые, покрытые клочками серой шерсти, пальцы опасливо прикоснулись к гладкой поверхности. Дверь тихо скрипнула и поддалась. Он вошел в комнату более просторную, чем та, в которой он очнулся, и такую же непонятную. Около низкого стола стояло несколько скамеечек, а около стены была странная коробка, от которой тянулись по полу длинные черные веревки. От нее пахло пылью и какой-то гадостью, кто мог бы ему сказать, как люди пользуются этой штукой… Может быть, еще один столик? Однако, зверь не мог больше обращать внимание на пустяки, на одной из лавок сидел тщедушный старик. Он опирался на палку, по виду он был очень слаб, и все же, звал его именно он. Откуда в этом дряхлом теле столько спокойствия? Может, он устал от жизни? Но он не похож на самоубийцу, который, закрыв глаза, бросается в пропасть, да и запах от него исходит очень странный, люди так не пахнут.
- Подходи, не бойся, - голос звучал все так же ровно, словно не оборотень стоял сейчас перед стариком, а ребенок, которого сейчас угостят конфеткой или отругают.
Он подошел к старику, пытаясь держаться прямо, но неуверенность сгибала его плечи и спину. Он пытался задать свои вопросы страннопахнущему человеку, но его рот был не приспособлен для беседы, одно рычание вырывалось из-за забрала острых зубов.
- Не волнуйся, малыш-оборотень.
Старик слегка привстал со своего места, одной рукой он продолжал опираться о палку, а другой мягко коснулся мохнатой лапы. От легкого прикосновения оборотень вздрогнул, как если бы к нему прикоснулись куском раскаленной кочерги. Но ничего страшного не произошло, только спокойствие старика передалось оборотню. Мягким теплом оно растеклось по его мышцам, распрямляя их, разглаживая. Оборотень всхлипнул от облегчения, а вокруг его тела возникла легкая дымка, точно вокруг плавящегося куска метала, которому мастер придает нужную форму.
Молодой человек, совершенно нагой, испачканный кровью, рухнул на колени перед стариком, руки, теперь ставшие похожими на человеческие, дрожали, а из горла вырвался стон облегчения.
- Я знаю, как тебе страшно, малыш-обортень.
- Кто Вы? Где я нахожусь? – молодой человек, а теперь можно было увидеть, что он действительно очень молод, от волнения начал дрожать мелкой дрожью. По его спине пробежала полоса темной шерсти, но под мягким взглядом старика он вновь успокоился, остановив превращение.
- Видишь ли, произошла ошибка. Всегда случаются ошибки, мне нужно было немного времени, чтобы ее исправить. Но теперь я готов, и не будем медлить, а то последствия будут еще серьезнее.
- Какие последствия? Какая ошибка? Где я?
- Ты все равно не поймешь. Посиди немного спокойно. А то не успеешь все исправить, а потом ходят легенды об озерах и треугольниках. Да разве имеет значение, где и когда? – старик погладил рукоятку своей палки, которая на мгновение превратилась в металлический набалдашник черной трости. Серебристый набалдашник изображал голову птицы, похожей на орла, но клюв у нее был несколько крупнее и сильнее закругленный. В круглых птичьих глазах сверкнули инкрустированные прозрачные камни, и видение исчезло.
- Кто Вы? – оборотень тихо сел на соседнюю скамейку и послушно сложил свои руки на гладких коленях.
- У меня нет имени, и в то же время имен слишком много. К чему мне названия? Ведь я непостоянен, как случай, как судьба. Я изменяюсь вместе со временем, а время никому неподвластно. Да меня и нет вовсе, - голос старика прошелестел так тихо, что его едва было слышно.
Он взял с доски фигурку черного волка, и в этот самый момент, когда его пальцы коснулись гладкой поверхности, оборотень ощутил, как по его спине пробежал холодок, пробежал и растворился, словно туман растворяется в предрассветной дымке.
Старик склонился над поверхностью шахматной доски, в руках он сжимал черную фигурку, вдруг сделавшуюся неожиданно маленькой по сравнению с остальными фигурами. Над доской тем временем стало сгущаться темное облако. Оно росло на глазах, уплотнилось до черноты и стало вращаться с возрастающей скоростью. Когда вращение стало настолько быстрым, что глаз перестал улавливать движение пятна, старик опустил во тьму руку с зажатой в ней фигуркой.
Оборотень вздрогнул, его руки сжались в кулаки, впиваясь в ладони вновь удлинившимися когтями. Зрение его заволокло непроглядной темнотой, исчезли все звуки, все запахи. Все растворилось во тьме. Постепенно темнота стала рассасываться, сквозь черные всполохи уже можно было разглядеть густую крону зеленых лесов. Запах сырой земли, пение птиц… А издалека пахло деревней. Где-то неподалеку его волчица сторожит нору, и верно заждалась его возвращения…
+++++++++++++++++++++
Аня медленно шла по коридору. Ее дежурство, казалось, никогда не закончится. Оно прошло на редкость спокойно, все было так тихо, что ей удалось как следует выспаться, и все же она с нетерпением ожидала, когда ее придут сменить. Странно, что она совершенно не помнит, чтобы она ложилась спать, но она спала, ведь утро застало ее на кушетке в процедурной, и солнце уже поднималось на горизонте. Сны, которые уже растворялись в забвении, были очень странными. И в груди что-то ноет, словно там поселился холод, неприятно ныло плечо, видимо, она его отлежала в неудобном положении. Но как она его ни растирала, неприятное чувство не исчезало.
Она заглянула в комнату отдыха. Там, у низенького журнального столика, на котором обычно валялись газеты с программой на неделю, сидела сухонькая старушка и раскладывала пасьянс. Ее тонкие проворные руки летали над столом, рассыпая за собой карточные квадратики. На какое-то мгновение Ане показалось, что на картах вместо дам и королей нарисованы шахматные фигуры, но, когда она прищурилась, видение пропало, и карточные масти вновь залетали над столом.