Интеллигентного вида пожилой мужчина в растерянности топчется у дверей, теребя в руках какую-то квитанцию. Вокруг тихо, ни души. И две двери. Слева - даже не дверь, а обрамленные мраморными колоннами роскошные ворота с изумительной резьбой и замком из зеленоватого драгоценного камня. Вверху – ослепительная неоновая надпись: «Добро пожаловать в ад!» Вывеска изменяется в цвете, появляется то на одном, то на другом языке. Время от времени на экране рядом с ней появляется задорная мальчишеская рожица и хитро подмигивает командировочному. Через несколько секунд виртуального Гавроша сменяет мощный залп, и ворота озаряются разноцветными гроздьями приветственного салюта. Словно из морской пены, в кадр, томно опустив ресницы, вплывает грациозная белокурая красавица в откровенном вечернем платье, низко кланяется путнику и протягивает ему круглый хлеб и ажурную солонку. «Эх, зайти бы!» – вздыхает, глотая слюну, мужчина, с трудом отводит глаза от выреза платья, делает шаг в сторону и упирается в соседнюю дверь. Здесь, похоже, гости бывают нечасто. Простая деревянная дверь, краска местами облупилась, ручка держится на честном слове. В левом верхнем углу – скромная табличка «Рай», по центру, крупными буквами, - «Вытирайте ноги!», чуть ниже – «Звонок не работает».
Мужчина снова вздыхает, вытирает ботинки о замусоленную тряпку и осторожно стучит. «Открыто!» – басят изнутри, и он боком протискивается в помещение. Это небольшая, насквозь прокуренная, по-спартански обставленная комната: два стола, несколько невзрачных стульев, допотопный компьютер, маленький диванчик с протершейся обивкой, телевизор, плитка, чайник; сквозь закопченное оконце слабо пробивается солнечный свет. Из-за компьютера навстречу вошедшему поднимается высокий русоволосый бородач, с радушной улыбкой протягивает гостю руку. «Фома Фомич Ползунков?»
«Да-а-а, - неуверенно подтверждает вошедший, морщась от дыма и продолжая настороженно озираться по сторонам. – Вот мое направление».
«Ну, что Вы, Фома Фомич, к чему этот формализм? – обитатель неухоженного рая небрежно запихивает бумагу в ящик стола. – Я в курсе. Вы ведь только что с лекции. О вреде курения. Читали, читали – а тут приступ».
«Да, кажется, так, - мямлит гость. В его голосе слышится разочарование. Не так ему все это представлялось. - А, простите, где же апостолы?»
«Ах, да, - спохватывается бородач. – Я же не представился. Глеб Кузнецов, гид-инструктор для русскоязычного пополнения. Понимаете, Фома Фомич, апостолы самолично уже никого не встречают. У них теперь другие задачи. Менеджмент, структурная политика и так далее. Да Вы не волнуйтесь, Фома Фомич, обслужим Вас по высшему разряду».
Но Фома Фомич не может не волноваться. «Позвольте, мне кажется, здесь какое-то недоразумение. Я действительно нахожусь в… э-э? А где другие? Где мои коллеги?»
Клерк удивленно смотрит на вновь прибывшего: «Экий Вы, Фома Фомич, неверующий, даже удивительно, как Вас сюда распределили. Я же Вам говорю: Вы в раю - а никого нету потому, что конкурс у нас серьезный и попасть к нам дано не каждому. Не всякий достоин. Да что я Вам объясняю?»
Фома Фомич оттаивает, на его лице появляется самодовольная ухмылка.
Кузнецов достает из-под стола початую бутылку водки, наливает две рюмки, одну пододвигает гостю: »За знакомство!»
Фома Фомич энергично машет рукой: «Что Вы! Я не пью!»
«Совсем не пьете? – Кузнецов с любопытством смотрит на Ползункова. – Ну, это Вы перестарались. Бог ведь не запрещает. Ну, как хотите. Ваше здоровье!» Занюхав любимый напиток россиян соленым огурцом, инструктор довольно крякает: «Теперь можно работать». Его голос приобретает торжественную нотку: «Уважаемый Фома Фомич Ползунков, поздравляю Вас с прибытием в царство небесное, желаю Вам прекрасного времяпрепровождения!»
Гость краснеет от удовольствия: «Спасибо. Но Вы же обещали инструктаж?»
«Разумеется, Фома Фомич, - клерк смотрит на новенького абсолютно трезвым взглядом. Торжественность в его голосе усиливается. – Чтобы попасть к нам, Вы, Фома Фомич, прошли нелегкий путь. Вы многое недополучили на своем земном пути. Вас часто обманывали, Вас обделяли, Вам было нельзя то, нельзя это, Вас обложили запретами - но Вы с честью вышли из этой ситуации! И вот наконец Вы здесь, в раю, и теперь Вам полагается компенсация - и Вы ее получите!»
Ползунков явно польщен и взволнован, его пальцы машинально барабанят по крышке стола: «Простите, не понимаю, кокетничает он. - Какая компенсация? За что?»
«Да за все. За все, что недополучили, за все, что Вам недодали. Вы в раю, и отныне Вам можно все!»
«Как это – «все?» - уточняет Фома Фомич.
«Ну, все. Просто все! – заговорщически подмигивает Кузнецов. – Разрешено абсолютно все. Даже то, что было запрещено на земле!»
«И даже любовницу?» – краснеет Ползунков.
«Да сколько угодно. Хоть гарем».
«И даже…» – у Фомы Фомича перехватывает дыхание, он не может подобрать слова.
«Да все, что угодно! – перебивает его инструктор. – Делай, что хочешь! Убий, укради, прелюбодействуй, возжелай жены ближнего! Или дальнего. Заслужил!»
Глаза Ползункова расширяются до отведенных природой пределов: «Вы это серьезно?!» Его колотит нервная дрожь.
«Повторяю, Фома Фомич, здесь Вам разрешено абсолютно все».
Фома Фомич издает клич индейца, только что снявшего скальп с головы бледнолицего брата. И все же ему еще трудно окончательно поверить в свое счастье: «Это ж надо! Все удовольствия мира! Вот это компенсация!»
«Правда, есть один момент, - как сквозь туман слышит он голос инструктора, - во всем этом есть некоторый элемент театра. Это не всем нравится, но таковы правила».
Фома Фомич выходит из экстаза: «Что еще за момент?»
Клерк смущенно щиплет русую бороду: «Понимаете, Фома Фомич, здесь, в раю, действительно все блага мира, но они немного отличаются от земных».
«Ничего не понимаю! – нервничает Ползунков. – Но Вы же сами говорили…»
«Говорил, и от своих слов не отказываюсь. Вам здесь можно все. Только тут все чуть-чуть по-другому».
«Ну, объясните же толком! - взрывается Ползунков. – Что это еще за загадки!?»
Понимаете, Фома Фомич, здесь у нас все немножко не по-настоящему. Вот Вы видели, как я пил водку - скажите, я пьян?»
«Как будто нет».
«Вот так и в остальном. Все как в хорошем театре. Вы можете, например, целыми днями просиживать в казино, но, сколько бы Вы ни проиграли, Ваши карманы и кошелек останутся полными. Или захотите ограбить прохожего - пожалуйста! Вывернете у него карманы, скроетесь с добычей – но это ограбление не причинит никому вреда. Вы можете кататься по раю на танке и стрелять по министрам и парламентариям,– это одна из наших новомодных забав – но, сколько бы крови ни лилось, знайте: никто не пострадает и уж тем более не погибнет».
«Странно это как-то, - ворчит Ползунков, - а… женщины?»
«О, женщины у нас самые настоящие, - оживляется Кузнецов, - у нас здесь райский публичный дом. Работает без выходных. Сотрудницы очень старательные. Только…»
«Что – «только?» – стонет Фома Фомич.
«Только до того, как получить постоянную прописку в раю, эти женщины или блюли обет целомудрия, или жили с мужьями, но к сексу относились… э-э, как бы это сказать? – настороженно. В общем, от них не стоит требовать многого».
Фома Фомич медленно закипает: «Да что же это за рай такой?! За что же я всю жизнь жилы рвал? Чтобы играть в массовке в вашем балагане? А я, между прочим, не пил, не…»
«Знаем, знаем, Фома Фомич, - виновато улыбается инструктор, - но ничего поделать не можем. Так установлено свыше», – указательный палец Кузнецова направлен в потолок.
Фома Фомич бледнеет. Его трясет от гнева. Несколько минут он сидит в оцепенении рядом с молчащим инструктором, затем срывается с места и хлопает дверью. Успокоившись, он возвращается и требует у клерка свое направление. Кузнецов молча протягивает ему документ. Убедившись в том, что получил именно свой пропуск, Фома Фомич объявляет, что не имеет возможности оставаться дальше в таком раю, и, сухо попрощавшись, выходит.
«А, Фома Фомич! Здравствуйте, здравствуйте! – на лице черноволосого красавца в безупречном смокинге играет завораживающая улыбка. – Заходите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома!»
Фома Фомич осматривается в роскошном зале. Обстановка впечатляет: чувствуется, что хозяин не только богат, но и обладает отменным вкусом. Удачно подобранная по цвету мебель гармонирует с превосходными обоями и коврами, сверху льется мягкий свет… На душе гостя становится тепло и уютно, и все же он помнит, чьи это хоромы. «А Вы гид-инструктор?» – осторожно интересуется он.
Брюнет странно ухмыляется, и Ползунков сжимается под его пронзительным взглядом: «Обижаете, Фома Фомич. Князь тьмы собственной персоной».
Фома Фомич съеживается.
«Но Вы, наверное, знаете, у меня направление в рай», – тихо бормочет он.
«Да, я слышал, – сатана ободряюще улыбается гостю. – И о том, что Вы оттуда ушли, - тоже. Полностью с Вами согласен: мне самому не по душе эта их театральщина».
«А у Вас все по-настоящему?» – Ползунков восхищенно разглядывает адский интерьер.
«Не сомневайтесь, - смеется сатана, - никаких подделок. Кстати, водочки не хотите?»
«Хочу!» – мгновенно соглашается непьющий гость.
«Извините, рюмок не держим», – сатана протягивает Ползункову стакан.
Водка оказывается не только настоящей, но и достаточно крепкой; у непривычного к подобным угощениям Фомы Фомича тяжелеет голова, тело наливается приятным теплом.
Сатана вертит в руках направление Ползункова. «Так, гм, праведник, значит».
«Угу», – пьяно мычит Фома Фомич. Он уже освоился. Не так страшен черт…
«А как с чистотой несения супружеских уз?» – сатана пристально смотрит гостю в глаза.
«Да как Вы смеете! Да я … Да я ни одной чужой жены – ни разу… - язык не хочет слушаться праведника. – Не возжелал. Ни разу. Да я…»
«Верю, верю. Почти святой. И с первоисточниками знаком. А рай, значит, не понравился?»
Ползунков брезгливо морщится: «Какой это рай – предбанник с двумя столами! Удовольствия понарошку».
Князь тьмы понимающе кивает: «Я им всегда говорил, чтоб следили за антуражем. И на рекламу не скупились. Да хотя бы текущий ремонт сделали, согласны? А то как-то даже неудобно. За все наше здешнее двухпартийное небоустройство. Но они у нас с гонором: у них, видите ли, рай, а не фирма по производству «Пепси-колы», - у них, говорят, устойчивая репутация. Консерваторы», – устало вздыхает сатана, явно измученный вечной борьбой с райской бесхозяйственностью.
Ползунков сочувственно морщит нос.
Сатана оценивающе смотрит на Ползункова. «Должен признаться, Фома Фомич, что у нас здесь даже не предбанник, а баня. Да, баня – в комплекте с кухней. Как Вы относитесь к подобным заведениям?»
Ползунков расплывается в пьяной улыбке: «По… положительно. Но чтоб все, как у людей. Чтобы баня как баня. С хорошим паром. И девочек».
«Тогда к делу. Желание гостя – закон!» – черт хлопает в ладоши, хоромы исчезают, и Фома Фомич оказывается в огромном цехе с котлами и жаровнями. В цехе очень жарко, разомлевшему гостю хочется наружу.
«Ну, что, поиграем, дружище?» – подмигивает сатана.
«Поиграем», – вяло реагирует Ползунков.
«Тогда слушай правила игры. Видишь человека, который бегает под тремя котлами? Так вот. Все просто – та же игра в наперсток. С небольшими вариациями. Угадаешь, под каким он котлом, его – на сковородку, а мы переходим к трем следующим котлам. Не угадаешь – сам попадаешь в котел. Начали?»
«Начали», – тупо повторяет Фома Фомич. Он пытается уследить за бегущим человеком, но все расплывается у него перед глазами. - Под третьим».
«А-а-а-а!!!» – вопит Фома Фомич, барахтаясь в котле с кипятком. Теряя сознание, он слышит голос хозяина: «Этого перед поджариванием проварите хорошенько. Чтоб до мозгов пробрало. Смежники наши ему, видите ли, не нравятся. Пропуск к ним, а его к нам потянуло. Вот пусть и почувствует разницу».
«Шеф, а потом?»
«В прорубь, как обычно. Закаливание никто не отменял. А потом опять по кругу. Да, и в общий котел обязательно: он девочек просил. Недельку поживет, а там вернем соседям. Нам чужого не надо».
«Алло, смежники! Привет! Как жизнь? Угу, угу. А в общеисторическом смысле? Тоже ничего? А? Что-то плохо вас слышно – у вас какой провайдер? А-а, понятно. Как у нас? Да как всегда. Парим, варим, жалоб нет. Кстати, о жалобах и рекламациях: вам от нас презент. Подарок, говорю! Слышно? Ага. Встречайте Ползункова. Того самого. Экологически чистый продукт, ха-ха! Что? А, да, клиентура пошла с претензиями. Внизу у себя никак с дверями разобраться не могут, так еще и у нас привередничают. Торгуются, как на рынке. Распределение для них – пустой звук».