Утром отец ушел на рынок, а в доме завертелась каруселью предпраздничная суета: мыли полы и окна, протирали влажною губкой книжные полки и посуду в серванте, в духовке шипел гусь; мать колдовала на кухне, иногда она заходила в комнату и приносила с собою запахи готовящейся еды, уксуса, подсолнечного масла, пряностей и мандарин, а мы с братом завешивали ёлку игрушками посреди гостиной, здесь пахло свежей хвоей и морозом. Хотелось на улицу, и мы, нарядив ёлку так быстро, как только смогли, спрятали на антресоль опорожненную коробку из-под украшений, оделись и убежали во двор: играли в снежки, охотились друг на друга в коридорах сугробов и гаражей, гоняли криками кошек на свалке за домом, а когда вернулись, увидели: отец уже вернулся, и в его сумке кроме банок с майонезом и обрезков колбас лежали наши подарки: две небольшие картонные коробки, обёрнутые блестящей мишурой. Мать тот час же спрятала их на верхнюю полку шкафа: «Получите вечером и откроете в полночь, как все», и мы снова сбежали на улицу, где носились друг за другом, словно угорелые, а с неба лохматыми хлопьями шел снег. Пришли несколько соседских ребят, все мы вместе начали строить крепость: катали снежные шары, возводили из них стену до самого неба, ровняли поверхность стены ладонями, резали ступени и окна, сверлили бойницы, леденили водою щели. Когда стена была уже почти готова, брат предложил залить площадку перед стеною, чтобы сделать крепость ещё более неприступной врагам. Мы выпросили у матери ведро и долго, в две руки, носили воду из колонки, заливали водою пространство, до тех пор, пока крепость не оказалась в кольце льда, и теперь врагам будет тяжело: отныне они вынуждены наступать медленно, чтобы не поскользнуться, теперь они - отличные мишени для нас, а если кто-то из них, разбежавшись, подкатится по льду к самой стене, то он просто бестолково упадёт у подножья, и мы завалим его сверху снежными комьями. Я предложил брату: «Давай посмотрим, что в коробках, пока мать не видит, она сейчас на кухне занята», но брат отказался: все лихорадочно заготавливали боезапасы: лепили снежки, складывали их в кучи у бойниц, чтобы не отвлекаться на них в бою, где-то неподалёку уже готовились к штурму враги: мы слышали их крики, тишина вдруг испугалась боя и сбежала от нас в чужие дворы. Я хотел водрузить ведро на голову, вместо шлема, но мать крикнула в форточку: «Неси его домой немедленно!», и мне пришлось сделать это. Стараясь успеть до начала боя, я взлетаю на этаж, как на крыльях, но бой уже начался: врагов так много, что даже ледяное поля помогает слабо, нам с большим трудом удаётся выдерживать их натиск. Шаг за шагом, враги продвигаются всё ближе и ближе к крепости, словно стая чёрных птиц, крикливых ворон, утративших крылья, под потемневшим от снега небом. Я тороплюсь обратно, в гущу боя, «Смени перчатки, эти уже совсем мокрые» - говорит мне мать, я не слушаю её, но она становится в проходе и не даёт мне выйти, и я иду в комнату, становлюсь на табурет и роюсь в шкафу, но вместо перчаток под руку попадаются коробки с подарками, я слышу, что мать уже на кухне: гремят кастрюли, шипит на противне гусиный жир, и неожиданно решаюсь: содрав мишуру, открываю одну коробку из двух.
А ты, милая, помнишь ли ты день, когда ты обнимала меня двумя руками сразу, и в одной руке у тебя было твоё прошлое, а другая была пуста? Ты не соглашалась с этим, но бежала куда-то, словно ветер – он возникает меж рук, он несёт нас в ничто: когда в одной руке слишком много, а в другой – нет ничего, что-то происходит, знаешь? Это вечный двигатель, место между прошлым и будущим, множеством и пустотой, и ты бежишь вперёд, только вперёд, и твоя пустая рука похожа на коробку, в которой ничего нет, пусто, пустота, абсолютная пустота, а где-то внизу, во дворе моего дома, завершается штурм: мы побеждены и разбегаемся по своим квартирам, наша крепость разрушена, и там, где только что стояла стена, лежат бесформенные трупы сугробов, в руках у меня пустая коробка, а по щекам стекает вниз жизнь, падает с неба снег, и уже ничего не случится в полночь, никогда не случится.