Недавно было мне свято видение. Я, с треском и громом упав на пол, ударился головой о край иконостаса, что стоял на табуретке в сортире (благо туалет у нас большой и удобный). Сию же минуту представилась мне таковая картина: стоят человече, а подле них по правую руку чан, и заполнен сей чан дерьмом сорта сразу видно превосходного (ибо и называют его так – чан с дерьмом). У кого-то дерьмо в чане уменьшается, у кого-то – прирастает, на все воля Божья. По леву же руку от раба сего пребывает корыто со слизью какой-то вони неописуемой. И всей паствы слизь все пребывает и пребывает. Паствой же я духов сих называю, лишь потому что смотрят они все на одного христианина правоверного, который им книгу святую читает и каждому совет особый дает. Чтец сей несомненно ангел, а паства его – души. Понял я это по тому, что советы он им не словами произносил, а мыслями посылал. Мысли эти по всему облаку носились и друг друга сбивали, потому как место было не вельми велико. А от путаницы сей не всегда паства получала нужный ей совет. Что до самих рабов божьих, то представились они мне в самое своем первозданном обличье. Души си светились дюже и были чисты, как попка младенца, а свет от них исходящий глаза неверного ослеплять предназначен – зело силен он был.
Стоял я ни жив ни мертв, обомлев от всего увиденного. А по прошествии времени освоился, понял, что пужаться мне нечего и решил приблизиться к чуду сему, мне, грешному и недостойному, себя явившему. У первой же души остановясь, я рассматривал ее во всех деталях, запомнить ее стараясь, чтоб очнувшись не забыть и после рассказать, чтоб служило сие еще одним примером могущества божьего. И да раскрылась мне втыкающая картина: душа сия связанна с человеком ниточкой незримой, но ощутимой. Человече внизу живет и делает все, что голове его неразумной вздумается. Волей господа нашего вседержителя нам смертным неисповедимой душа, сколь бы чиста она ни была, принадлежала человеку подлости неописуемой. Звали сего простолюдина Мойша и был он скобарь, жид, обманщик и подлец, а по-русски еврей во всех сего слова изливах наиотрицательнейших. Стало мне, как познания жаждущему интересно, и смотреть я вниз. Виден мне Мойша, путь вперед держащий. Подошел он к латку на базаре, где лежали трусы красоты неописуемой, качества отменного, а главное дешевые, практически даровые. Захотелось Мойше такие трусы приобрести, только смотрю лягушка какая-то на шее у него болтается, купить товар мешает. Продавец заметил покупателя и рад, хвалы господу воздает, бедняге деньги нужны – жена больная и ребенок есть просит, готов он трусы за бесценок отдать, а Мойша как все это увидел, так на него жаба огромная скок и ну душить. Жабы таковой я еще никогда не видел – вся в бородавках, лапы длинные, душит умело – сноровка, а весом на двадцать килограмм будет. Выторговал, жид, трусы за треть цены и ушел довольный, а продавец плакать остался. Идет этот грешник нос задрав, горд от того как продавца облапошил, а все мысли ему душой посылаемые, что мол не по-христиански он поступает, мухобойкой иудей сей бьет и с успехом убивает – слаб, стал голос души в наше время подумал я. Тем временем на земле происходили события богохульства неописуемого.
Закоренелый грешник Мойша, проходя мимо слепого, стырил у последнего из шапки сто баксов, на что старец отреагировал следующим образом: перемешивая ядреный русский мат с непереводимым жидовским наречием, он начел метелить Мойшу тростью валявшейся неподалеку. Находчивый вор не растерялся и взял ноги в руки, тем самым поставив, или даже повесив, слепого в крайне неудобное положение (бедняга был калекой со стажем и вместо ног у него были пустые штанины). Не знаю чем сия история окончилась, но от корыта со слизью пошла вонь силы столь небывалой, что я, не выдержав испытания, отошел. Скажу лишь, что вовремя успел это сделать, т.к. спустя мгновение слизь переполнила сосуд и полилась через край.
Я, преисполнившись сознанием собственной прозорливости, продолжил свой путь, пройдя же немного далее, решил остановиться с душой рядом в корыте чьем слизи почти не было. Однако вскоре мне стало ясно, что хоть слизи-то у души мало, да вот говна в ней предостаточно. Порадовало лишь то, что говно это практически не пахло и чтобы там внизу ни делалось содержимое чана оставалось в первозданном количестве. Принюхавшись и почувствовав себя в безопасности, я решил осмотреть низ. Человека с душой нитью связанного звали Нави и был он благочестив и правоверен. Учился он в школе и в данный момент сидел в коридоре. Незадолго до того как… ему представили даму несомненно интересную ( стали бы ему скучную представлять ). Тактичен был сей молодой человек, но мнение о даме составил молниеносно, еще и слово не промолвив и вымолвить не дав. Мнение се было отнюдь не положительно, т.к. дама избытком красоты не страдала. Но душа ее чиста была, а помыслы благообразны, чего юноша сей несомненно не учел. А как решение человек, в школе сидящий, принял, так дерьмецо-то в чане попахивать и начало, однако по воле всемилостивого всевышнего дух сей быстро угас. А на уроке следующем новая оказия с отроком приключилась. Муж наш умен был не по годам и в анатомии-лженауке постиг многое, результатов больших добиваясь. Всех кто оценку высокую получил учитель благосклонный милостиво отпустил, тех же кто лентяйничал и в грех впадал великодушно простил и оправдаться дал. Каждому такому смертному он выдал по задачке мудреной и сказал: «кто справится с сиим испытанием – получит оценку высокую, ибо умен тот и, во греху живя, знанием обладает; тот же кто не разрешит это упражнение, канет в вечной двойке и света знания никогда боле не увидит!». Но не столь хороши ученики были, как наставник их об этом думал, ибо как только он отвернулся по делу своему высокому, начали эти недостойные списывать, по-всякому в мерзости этой изощряясь, а когда же принял учитель их первоначальное положение, иуды эти нагло списывать продолжали ничуть не стесняясь, а учитель столь добр был, что вид делал будто бы не замечает.
Авин весь день был сам не свой, что было видно по всему. Я посмотрел на его душу и понял причину такого поведения юноши – дама его сердца отвесила ему сочный пинок под зад. Одноклассники же только о своем животе заботясь и чужих бед не видя, попросили его помочь – зная за ним такое положительное качество, как отзывчивость – однако на этот раз их ждало разочарование. Авину было все нипочем и никому он помогать не собирался – такая у него видно судьба была, всевышнем ему заранее даденая. И снова мне пришлось уходить от хорошей души, т.к. говно в чане начало прибывать и, как сразу ясно, вонять.
Я бродил от одной души к другой, нигде подолгу не задерживаясь. Всюду предо мной вставали похожие картины, всюду люди внизу что-то делали и дерьмо со слизью все пребывало и прибывало. Когда корыто переполнялось содержимое уходило в огромную колбу, все колбы стояли на весах, которые что-то показывали, но про то я постигнуть не смог, на все воля божья. Однажды я увидел как полностью заполнился чан; внизу человек быстро подошел к Неве и утопился, а душа взяла чан и куда-то полетела – но я старался об этом не думать ибо неисповедимы пути господни.
Вскоре мне надоело пребывать в этом смраде. Я подошел к ангелу читавшему книгу.
— Простите.
— Здравствуйте. Господь вас простит, я лишь могу посоветовать.
— Да, здравствуйте.
— Нет, я вообще-то бессмертный – не заболею, чем могу помочь?
— Не помогли бы мне разобраться в том, куда я попал?
— Вам интересно название? Оно ничего не прояснит.
— Нет, название бренно, оно меня не интересует. Мне хочется постигнуть что это за души и что это за чаны с корытами, что в них содержится, что это за весы.
— Ну не все, да кое-что я вам расскажу. Это как вы угадали души. Видите как светятся милые, чистые от всех грехов, заблуждений, предрассудков – короче не то, что вы, люди. С права от них стоит чан. В чане дерьмо. – Я поежился – не каждый день такое от ангела услышишь, а мой наставник продолжал, - это научное название. Оно, говно, это их плохие качества, они редко прирастают, но и не убывают.
— Совсем?
— Нет есть одна возможность, человек должен осознать и исправить эти качества, но я еще не видел, чтобы лгун становился честным, а предатель надежным, ну вы меня понимаете, хоть и не хотите. Если чан переполняется, то у человека наступает прозрение, все его грехи встают прямо перед ним и у паренька (или дамы) две альтернативы: умереть либо исправится. Обычно умирают.
— Смотри скорей, СМОТРИТЕ ЧУДО!!!
Вся паства оглянулась в ту сторону куда указывал ангел. Там же происходило нечто странное. Какую-то душу за шкирку взяла невидимая рука и хряп в чан с дерьмом, да не так чтобы чуть-чуть – на самое дно опустила она душу бедную, а глубина там была такая, что две души, ростом с ту что купали, поместились бы. После омовения же, чан порато обмелел и сора в нем почти не осталось.
— Что это было? – вопрошал я.
— Дык, тут чудо при тебе произошло, вот уж лет двадцать такого я не видал, а раньше говорят это частенько случалось. – Был мне ответ.
— Но что же «это»? – добивался я истины.
— Человек, которому душа эта принадлежит, довел свои дурные качества до предела и решил исправится, пойдем глянем.
Мы приблизились к этой душе, поздравили ее с очищением и взглянули на ее обладателя. Тот отсидел часть срока в тюрьме, но был отпущен за примерное поведение, а в миру грешник сей встал на путь праведный, чтобы никогда уже с него не сворачивать. История эта показалась мне назидательной.
— Спасибо тебе ангел, знание дающий, с этим я разобрался, но не объяснишь ли ты мне предназначение предмета стоящего справа от душ.
— Легко. Но только внимательней слушай, ушами не хлопай, а то в тему не въедешь. Корыта эти наполнены слизью, которая есть ничто иное как грехи человечьи, ты уж и сам наверно пропер. От каждого греха прибавляется чутка слизи.
— От всех одинаково?
— Да.
— Но ведь это не справедливо, это ж ни одно и тоже украду я или убью…
— Для тебя смертного – нет, тебе жизнь дороже чем имущество, а вот богу и всем чинушам, кто там раем заведует – все одно. Важно то, что ты преступил закон божий, зная – делать это нельзя. Важен сам факт преступления и возможность его, то есть твоей души слабость. Ну да дальше поехали, корыто постепенно заполняется, душа от смрада мучается, человеку внизу тоже хреново. Но пока корыто не заполнено, его можно осушить тремя добрыми делами – только редко так бывает, а в общем все хорошо. Когда же «чаша переполнена», слизь сливается в сосуд, который уже не осушить, все сосуды стоят на весах, если весы зашкалят наступит хана…
— Какая такая хана?
— Этого сказать не могу.
— Так это ж не справедливо, людей-то много и те кто постаре грехи чаше творят – за что же тогда те, кто млаже страдать будут?
— Раз – не тебе сосунку о справедливости рассуждать, два – слушай и не перебивай, коль бед на свою бошку не хочешь. Хотя ладно, ты не бойся здесь же не все люди, а только православные и только одно поколение, те кто родился с 1975 по 2000, всех бы мы не вместили. Таких мест много пять по возрастному (все поколения то есть по 25 лет) и у каждой религии свое место душ пребывания, но по сути такое же, бог то он один для всех.
— А если какой добрый поступок человек совершит, то общий чан осушится?
— Плохо же ты меня слушал. Чтобы даже свое корыто обновить надо такое совершить! От мелких дел в душе вес прибавляется, сделал доброе дело и душа потяжелела, да так как корыто от трех злых не увеличивается. Еще можно свои качества плохие искоренять – тоже душе вес дает. Когда человек умрет, душа берет с собой огромный чан со всеми человеческими грехами, ставит на одну часть весов колбу, на другую сама становится и что перевесит так тому и быть, туда ей и идтить.
— Но ведь это не справедливо…
— Опять? А справедливо благочестивых заставлять ждать пока грешников осудят? Я помню еще лет триста назад такие очереди в рай становились… тогда чинушки-то взмолились, мол, сил наших больше нету-у-у, имейте со-о-овесть мы ведь тоже ангелы… ну бог и провел реформу неба. Теперь все быстро – бланк заполнил и вперед, точнее вверх или кому не повезло налево.
— Куда?
— Налево.
— Ну вверх как я понимаю это в рай…
— Правильно понимаешь.
— А налево это куда, где же ад?
— Ад – это людская глупость. Ну сам посуди душа бессмертна, так?
— Да.
— Бесплотна?
— Да.
— Так и есть. Ну а тогда как прикажешь ее мучить? Как у вашего, этого Данте? В лаве она, что в озере плавать будет – ей все равно, черти уколоть ее не могут – что колоть-то? Голодом ее тоже не поморишь – есть то ей не надо, а вот камень катать это конечно издевательство – она его ни на миллиметр не сдвинет – нечем.
— А как тогда она чан несет?
— Слушал хорошо, да не все. Не чан, а корыто. А нести она его не несет, это я не так объяснил – оно само за ней летит.
— Так а что тогда слева.
— Школа. Тоже между прочим наказанье. Души постигают устройство мира, примерно 400 лет, а дальше кто куда. Как повезет. Бог должен отдавать дьяволу дань, с 10 душ 3 его, даже если праведники. А еще 4 идут к дьяволу на время, лет эдак на 500-600, зато потом в рай. Некоторые в ангельское войско, д…
— Как в ангельское войско!!! Они же грешники.
— Ну а кто погибать-то будет в битвах с демонами да бесами, что праведники?
— А как это души погибают?
— Ну они перемещаются в другое измерение, а там свои законы, свой бог… Тебе этого знать не положено, да и мне-то друзья по пьянке сболтнули.
— А что с теми грешниками, кто диаволу не достаются?
— Они сразу в другое измерение.
— А что в раю?
— Этого тебе знать опять таки не положено и вообще, что я тут с тобой лясы точу.
Сказав это, ангел с размаху звезданул меня в ухо. Я опять потерял сознание, а очнулся уже в туалете. Там воняло дерьмом – кто-то забыл спустить. Я взял иконостас и пошел вон из дома, пока чего доброго хозяева не нагрянули. Если говорить по жизни обо мне, то я был пастырем, но потом меня это задолбало и я встал на путь вора-домушника. Я праведный вор, и богу явно угодно то, что я делаю: краду только у богатых, которые все свое добро нажили неправедным трудом, потом распределяю, кое-что бедным, что-то церкви и себе чуть-чуть, честно всего чуть. Я, конечно, понимаю, что это не хорошо, но судьба уже давно ко мне не справедлива. В детстве умер отец, причем от старости – я был намоленным ребенком, мать была стара и всю жизнь считалась бесплодной, в итоге умерла от радости, то есть при родах. А к десяти годам я воспитывался в приюте в вере христианской. Потом стал священником и был хорошим, надо вам сказать, священником. Мне говорили – отбрось гордыню, я отвечал – отбросил; мне говорили – смирись, я говорил – я смиренен. Я всегда пытался добиться лучшего, попасть в больший приход, увеличить паству, собрать больше подаяний, дослужиться до епископа. Но судьба постоянно была против меня. И вот я нашел способ честно и хорошо жить. Вы скажете, что красть не хорошо, что я живу во грехе? Попробуйте, давайте устроим диспут, как в средневековье, я докажу вам, что я благочестив, приведу вам оправдания, аргументы.
Вот так и шел монах-расстрига, убеждая сам себя, в том что он прав. А потом ему стало гадко. Гадко от всего. От смога на улице, от постоянного, ни на минуту не прерывающегося потока машин, от безучастных людей, от иконостаса, который он нес в руках, от песни группы «руки вверх», звучавшей из ларька, от грязной старушки, просящей милостыню, от пасмурного неба… Он бросил в воду иконостас и стал смотреть как тот пойдет ко дну. Бессмысленная фанера с иконами ничего хорошего ему не сделавших святых никак не тонула, они гордо плыли по течению, а через секунду на них села чайка по имени Джонатан Ливингстон. Но вор не был знаком с ней, да и если б был, то не стал бы здороваться – ему сейчас было не до нее, ему сейчас было ни до кого. Начал накрапывать дождь, и разразился гром, молнии одна за другой падали на землю, что-то страшное происходило в эту минуту. Иегова, монах, расстрига, вор, священник, человек, имя – все перемешалась в нем. На небе колбасило его душу. Иегова взял камень, другой, третий – одна из икон разбилась, произведение искусства начало погибать. Камни летели со страшной силой, но вера была не потопляема.
« Во всем виноват ты. Только ты один. Я сирота, мне тяжело. Зачем ты отобрал у меня отца. Как смеешь ты. Зачем. Моя душа разрывается. Что ты сделал вокруг, кто просил тебя создавать людей. Ты есть абсолютное зло. Ты совершил первый грех, и за это Мы должны расплачиваться. Нет. Ты не Бог, ты не достоин быть им, ты не достоин того, чтобы тебя так называли. Каждый сам себе бог. Каждый сам волен решать свою судьбу. Почему не тонет этот чертов иконостас. Что бог, решил тягаться со мной, с Человеком. Ты не достоин этого, ты ничего не достоин».
И Иегова кинулся на иконостас всей своей массой. Иконостас треснул и развалился на части. Вор-монах утонул в и без того грязной реке, а миру от этого не стало ни капельки легче.