Пошли вы 2 Боровиков

Валерий Юдин
- Я прошу вас, Альфира, не нужно…
- Аля!
- Что?
- Дядя Саша! Зовите меня Аля, и не нужно звать меня Альфира, я вам уже говорила, - она поправила примочку на брови у Боровикова, - меня, кроме вас и Витьки моего никто Альфирой не называет.
- Да, да, - согласился Боровиков, - я забыл.
- А Витька, видишь ли, привык. Никак не может понять, что Альфира - это не современно.
Боровиков попытался выразить своё несогласие, выправил руку из под пледа, которым был укрыт, сделал неопределённый жест, потом придерживая пальцем свою примочку, приподнялся на подушке, чтобы присесть.
- Отчего же не современно, очень даже… Я бы сказал, на все времена. У меня вот, помню, пионервожатая была - Альфира - чудесная девушка…
Александр Иванович оживился…
Вдруг позабыв про возраст и передряги, он  захотел поведать Альфире о своём давнем, но таком дивном детстве, о девушке-пионервожатой, которая восхитительно играла когда-то на аккордеоне.
Боровиков видел всё как сейчас - ту поляну, скамеечку в тени и её... в окружении восьмилетних детей, в числе которых он сам.
Как часто, подле на траве сидя, заглядывался он тогда на её загорелые коленки, а вместе с движением меха аккордеона, этого уникального музыкального инструмента, двигался, задираясь всё выше, подол её лёгкого сарафана. От вида этой безумной красоты замирало сердце. А она… она ничего не замечала. Увлекшись игрой, она поднимала свой хорошо очерченный подбородок к небу и, казалось, уносилась к нему, взлетала вместе со звуками своей музыки… А маленький Саша приближал незаметно своё лицо к её ногам…  настолько близко, что чувствовал  тепло, а иногда  - даже касался волосков, и ему становилось смертельно хорошо…
Единственно о чём он сейчас не стал бы, наверное, рассказывать, так это про то, что, однажды изловчившись, Саша заглянул своей пионервожатой под платье, но вдруг увидев дырку на её застиранных трусиках, почувствовал дурноту и сразу же отвернулся. Потом, сдержав первый приступ разочарования, неожиданно почувствовал себя... соучастником - почти поверенным, и клятвенно пообещал сам себе, что никому и никогда не будет рассказывать эту страшную, в каком-то смысле чудесную и невероятно важную тайну. И он действительно свято хранил её всё лето, но вот осенью, через несколько месяцев, таки не выдержал и выложил всё своему другу Олегу Васильеву…
Александр Иванович так размечтался, что невольно потянулся, устраиваясь, поближе к витиной жене и чуть уже даже не взял Альфиру за руку, но вдруг неожиданно наткнулся на её внимательный взгляд.
- Видите ли, Альфира, я… - он прокашлялся, - я хотел сказать…
- Вам сейчас, - сказала Альфира с расстановкой, - лучше не разговаривать.
И она, как бы забыв о существовании Боровикова, замершего и даже забывшего в растерянности закрыть рот, вздёрнула кверху свои правильные, мягко изогнутые чёрные брови, поднялась с табуретки и, захватив с журнального столика чашку с уже растаявшим в ней льдом, отправилась на кухню. Боровиков проследил за ней взглядом, направленным в точно определённое место.
Красавица ушла, но ей на смену появился кот Мартын - опасливо высунувшись из-за двери, он исследовал пространство на предмет непосредственной опасности, долгим взглядом изучал Боровикова, его положение на диване, примочки и плед, и всё-таки оценив его как не представляющего угрозы, степенно, чуть ли не враскачку вышел на середину ковра. Сладко потянулся и, не обращая внимания на пыхтевшего от возмущения хозяина, принялся сосредоточенно умываться.
Александр Иванович почувствовал себя дважды потерпевшим, но тапок под кушеткой не нашёл, и тогда просто замахнулся рукой. Мартын мгновенно среагировал, напружинившись чтобы бежать,  оглянулся… но, увидав отсутствие в руках хозяина какого бы то ни было оружия, расслабился, лизнул себя пару раз, опять потянулся, деранул  когтями ковёр и деланно улёгся подремать, прикрыв для полного впечатления свои хитрые внимательные глазки.
Боровиков вздохнул, но, всё же не желая вставать, смирился и отвернулся. Сегодня за ним ухаживали, причём добровольно - какие бы не послужили тому причины - это было приятно, не хотелось самому всё испортить… с кухни уже давно доносились вкусные запахи, бульканье и скворчание. Всё-таки лучше выдержать наглость Мартына, чем ощутить серьёзность потери, спугнув Альфиру. А потом самому, с больной, побитой головой, готовить себе жратву. А жрать хотелось…
Приблизительно через пятнадцать минут пришёл Витя с пакетом продуктов и какими-то лекарствами. Заглянув коротко в зал к Александру Ивановичу, он сверкнул заклеенной пластырем бровью, подмигнул и исчез на кухне. Сразу вслед за ним позвонил в  дверь Гоша. Вошёл прихрамывая, сел в кресло рядом с Боровиковым, но напротив телевизора и спросил, немного стесняясь своих разбитых и оттого толстых,  почти негроидных губ:
- Ну, как ты?
- Я-то? - Александр Иванович пожал плечами, - вот так… а ты?
- Да, я нормально... чего я, - и Гоша включил телевизор.
- Молодцы! - вошла Альфира с полным яств, дымящимся подносом. К чему относилась её реплика, осталось в тумане, но восхитительные брови выразили недовольство. Фыркнув, она поставила еду на столик и царственно удалилась. Потом, наконец, появился Виктор.
- Ну, что мужики, - он достал из-за спины бутылку водки, - это типа вместо доктора… А , Иваныч? чуть-чуть…
- Вить, лучше будь другом, - попросил Боровиков, - пни Мартына, чтобы не наглел.
Витя удивился.
- Да ну, за что?  Он вроде и не наглеет. Лежит - никого не трогает.
Мало того, что он не стал пинать кота, а напротив обошёл аккуратно, так он ещё и попытался погладить его, но кот торопливо уклонился и угрожающе зашипел, обнажив свои чистые, белые клыки.
- Ух, ты! - отдёрнул руку Витя, - что-то он сегодня не в настроении.
- Ага, бля… не в настроении, - Гоша резко поднялся из кресла и, прежде, чем Мартын успел сообразить что к чему, схватил кота за шкирку. Не обращая никакого внимания на нешуточную ответную агрессию - страстные замахи лапами и прочая, отнёс растерявшего последние остатки кошачьей совести яростного гада на балкон, где и запер, - мышей лови!
Боровиков благодарно крякнул, потом с удовольствием похвалил Гошу:
- Вот это я понимаю - и скорость, и законченность в решениях.
- Бедное животное, - потряс головой Витя, - ну, где рюмки, Иваныч?.. Ага… Сейчас… Отметим наше приключение?! Держи, Иваныч, Гоша… Ну, за победу над неестественным?! Подожди, Иваныч - ты только пригуби, а то сотрясение у тебя… ты тут, короче, гнал децил…
Гоша хмыкнул.
- В смысле? - удивился Боровиков.
- Да не бери в голову, Иваныч, - махнул на него Гоша.
- Ты хоть помнишь, как мы тебя домой волокли? - спросил его Витя.
- Ни хрена не помню… не, ну я помню, что на доме с нами было…
- Ну, тогда  и хрен с ним… я уже с врачом консультировался, и он сказал, что для твоего возраста это всё нормально… Только если завтра будет болеть голова или тошнота появится со рвотой - покладут тебя в больницу, понял? Так что не провоцируй… лучше вообще не пей - разберись потом с чего тебя тошнит…
- Да нет, у меня всё нормально. Ничего и не болит, даже удивительно…
Ребята выпили, но Боровиков, тем не менее, чувствуя опасение, только чокнулся.
Еда была вкусной и всё время потом, пока вкушал яства, он наблюдал краем глаза за запертым за балконной дверью Мартына - тот сидел на перилах, старательно делая вид, что ему абсолютно безразлично, что там едят и как быстро.


***

Гости разошлись только к полуночи. Причём чуть напоследок не бросили жребий, кому остаться дежурить у изголовья больного. Александр Иванович еле их вытолкал.
Гоша уехал на метро, а Витю увезла Альфира, сев за руль жигулей, что, понятно, происходило только в категорически серьёзных случаях, подобных сегодняшнему - Витя был пьян и не смел ей перечить.
Боровиков был одновременно разочарован и доволен тем, что остался один. Он устал от событий, произошедших за день и ещё больше устал от их обсуждения. Весь вечер только и было разговоров о проклятом полтергейсте и сказочной победе над ним. Ребята превозносили Боровикова как героя, обратившего в бега невидимого чёрта, и от этого ему было немного неловко и приятно вместе. Альфира ещё несколько раз за вечер трогала его голову и ободряюще чмокнула его в щёку на прощанье. Причём случайно или нет, но она выбрала для этого момент, когда ни Гоша, ни муж этого не могли видеть, спускаясь в это время вниз по лестнице, и это почему-то наполняло теперь грудь приятным теплом.
Мартын был прощён и грыз уже на кухне куриную ногу, иногда опасливо прижимая уши от звука хозяйских шагов. Но Боровиков не держал больше на него зла, ибо замоченные с утра в тазике со стиральным порошком тапочки заботами Витиной жены сушились на балконе.
Александр Иванович шаркал по дому в  жёниных домашних туфлях без задников, они были ему малы - нога Клары Васильевны не смотря на общее преобладание размеров была значительно меньше ноги Боровикова. Это шло вразрез с непреложными положениями теории зависимости толщины опоры от массы поддерживаемого тела, но тем не менее это было так. И когда-то - Боже! Было ли это вообще?! - Боровиков умилялся, глядя на маленькую изящную ступню своей ненаглядной жены.
Дверь на балкон была открыта, ветер шевелил тюлевые шторы и приносил в одинокое жилище разноудалённые живые звуки засыпающего, но никогда не замолкающего надолго  города. На проспекте Ветеранов разгоняясь выли троллейбусы, где-то далеко лаяли собаки, временами ревели автомобильные моторы или сигналы, гораздо реже слышались обрывки разговоров людей и их смех.
Квартира Боровикова располагалась на втором этаже двенадцатиэтажки, прямо перед окном рос клён и шумел листьями. Сосед снизу постоянно спьяну грозился его как-нибудь спилить, что, мол, не загораживал солнечный свет. Но ему пьяному было довольно трудновато это сделать и лень, а трезвый он и так понимал, что в их окна, выходящие на двор и обращённые на север, солнцу и безо всяких там клёнов редко удаётся пробиться -  лишь на несколько минут - летом, в период белых ночей, когда оно вдруг выныривает из-за соседнего дома, стоящего к ихнему под углом в девяносто градусов. Низкое-низкое и красное оно освещает в эти мгновения их безрадостный угол, расцвечивая его и заставляя вспыхивать оконные стёкла, но очень быстро потом погружается в громоздящуюся напротив новостройку - опять краны подогнали, глядишь, и достроят. Как говорит Клара Васильевна, им ещё повезло - в соседнем квартале дома стоят правильным бастионным квадратом, и солнце там можно увидеть только в телевизоре.
Обычно Боровиков ложился спать рано, а утром вставал почти всегда в одно и то же время - около семи. Но завтра будет суббота, выходной и слегка перевозбуждённый он никак не мог себя заставить улечься. Бродил туда-сюда по квартире, передвигал что-то, оправлял шторы, даже пытался смотреть какую-то муру по телевизору. А тут ещё и решил принять хвойную ванну, что часто помогало ему при различных старческих, если так можно сказать в его пятьдесят лет, болях. И как он сейчас надеялся, должно было помочь ему расслабиться и заснуть.
Вода из крана шла почему-то слегка коричневая, но Боровиков никогда не придавал особенного значения её качеству - бросил в ванну три горсти зелёного остропахнущего экстрата, ещё раз убедился, что вода идёт нужной температуры и пошёл в спальню за халатом.
У Александра Ивановича была ещё одна слабость - он любил после ванной, летом, закутаться в свой белый с жёлтыми карманами и капюшоном халат и в таком виде выйти на минутку подышать на балкон. Но, естественно, только лишь летом - здоровье у Боровикова было сравнительно крепкое, но без надобности он им не рисковал.
Заглянув на кухню, он успел увидеть в открытой форточке хвост своего кота - в летнее время форточка не закрывалась, и Мартын имел возможность приходить и уходить, когда ему вздумается. И хоть маршрут спуска и подъёма был непрост, кот преодолевал его почти играючи. С форточки он прыгал на ветку клёна, чуть ли не упиравшуюся в дом, оттуда на ветку пониже, потом на подоконник окна первого этажа - почти бесшумно, и, не задерживаясь, соскальзывал вниз. А наверх, когда нужно было снова попасть на подоконник соседа, Мартын забирался туда с разбега по каменной крошке, которой был отделан дом. Удивительно, что соседа снизу все эти прыжки как будто и не беспокоили, больше того, тот всегда говорил, как ему нравиться Мартын. И кто знает, может, именно Мартыну нужно было быть благодарным за неспиленный клён…
- Да, хороша жизнь, - пробурчал Боровиков, с удовольствием вслушиваясь в ночные звуки.

Странным образом его недовольство Мартыном окончательно схлынуло, оголив подлинные к отважному и хитрому коту чувства - сейчас он, скорее всего, испытывал к нему нежность.
Напевая, Боровиков направился в ванную, по пути всё более погружаясь в умиротворение и приятную меланхолию. Тёплая вода, согласно рекомендациям врачей не способствовала скорейшему засыпанию, но была ему явно показана, чтобы распарить и успокоить поламывающие суставы и мышцы - всё равно ревматизм, остеохондрозы, варикозы, куда от этого денешься…
Он намыливался, когда вдруг услышал рядом какие-то голоса. Причем голоса как будто из глубины квартиры, предположительно из гостиной, то бишь из зала - как приличный советский человек всегда зовёт эту комнату.
Нет, в ванной такое зачастую случается, особенно ночью - вдруг ни с того ни с сего услышишь плачь ребёнка, то чью-то ругань - вообще чего только не донесут до твоего слуха водопроводные трубы в ночной тишине . Но сейчас Боровиков готов был поклясться, что эти вот самые голоса слышаться из его собственной квартиры.
Он выключил воду, прислушался, стряхнув мыльную пену с ушей - попытался идентифицировать звуки - голоса, какой-то шум, вроде как телевизор. Включился сам? В принципе такое возможно, например если что-то случилось с установкой времени в этом довольно таки сложном корейском устройстве с таинственными латинскими «L» и «G» вместо названия.
Александр Иванович помедлил ещё немного, вылез из ванны, но в его левый глаз уже заползала ядовитой змейкой мыльная пена, и кожу охватывал неприятный озноб.