Всенародный эпос.
Председательский УАЗик мчал по селу, разгоняя ленивых гусей и выплескивая на лавочки грязь недельной давности. Случайно выехавшая из переулка почтальон Зинаида испуганно подскочила на раме и вывернула влево руль. Там ее уже поджидала засада свежего навоза. То-то муж обрадуется! Авто, почти не притормаживая, вылетело на центральную площадь и, виртуозно развернувшись, заглохло в трех метрах от единственного в округе коммерческого ларька. Водитель Степан пулей заскочил на крыльцо сельсовета, даже не поздоровавшись с местными ротозеями. Механизаторы переглянулись, но пиво пить не перестали. Назревало какое-то важное мероприятие, и они для тонуса добавили в бокалы водочки. По чуть-чуть.
Председатель сельсовета Василий Иванович Процюк, дородный мужчина лет около пятидесяти, в мышиного цвета финском костюме и сандалиях на босую ногу, тучно прел в коже служебного кресла, когда запыхавшийся Степан вломился в кабинет. Кружившая над столом муха неожиданно заметалась и упала в графин с колодезной, но уже теплой водой. Василий Иванович недоуменно приподнял сросшиеся брови и сходу отчитал водителя:
- Что ты, в самом деле, как на пожар взбегался? Случилось чего?
- Случилось, Иваныч, - Степан всегда первым узнавал новости, даже нереальные. На то он и «приближенный к престолу», чтобы всегда быть в курсе.
- Небось, опять комиссия с проверкой на шашлыки едет? – Процюк неожиданно икнул и чертыхнулся.
- Хуже, командир, сто крат хуже. Свершилось! – эти слова были произнесены как бы отдельной нотой и вызывали неподдельную тревогу.
- Что, Всемирный потоп огороды заливает? Или трактористы самогон пить перестали? – председатель пошло хлебанул из жерла вскипевшего графина и прополоскал горло.
- Да что вы о глупостях всяких, я вам долгожданную весть привез. К нам приехал, к нам приехал…
- Ревизор! – картинно гаркнул председатель и заржал. Будучи студентом Сельскохозяйственного техникума, он неоднократно участвовал в Гоголевских постановках комсомольского театра, да и теперь неоднократно баловал себя артистичными выпадами в адрес подчиненных.
- Нет, Якубович! – обречено выдал Степан.
- Какой Якубович? Тот самый?
- Вот именно, ОН! – парень сполз на стул и тяжко засопел. Напряжение возросло до предела и мешало дышать носом.
- Да иди ты, - Процюк был под впечатлением и не мог сформулировать линию собственного руководства, - действительно событие, если не сказать проще. И каким лешим это удалось? Через Марковну, что ли?
Попустившись, Степан вкратце рассказал о служебной поездке на железнодорожную станцию, где нос к носу столкнулся с самим Якубовичем. Тот тщетно отмахивался от насекомых свежим номером «Литературной Кубани» и пил разливное, а потому разбавленное пиво. Степан по-дружески похлопал Аркадьевича по плечу и спросил «про житие столичное». Якубович долго отпирался, показывал липовое пенсионное удостоверение какого-то там Олега Зюткина, сознательно выдыхал вчерашним перегаром и клятвенно божился первым же дилижансом укатить в областной центр. Такую возможность нельзя было упускать! Искренними уговорами и авансом в триста рублей Степан убедил народного героя повременить с отъездом, и даже взял честное слово устроить вечером народное «Полевое» шоу в их родном Доме культуры.
- Так что, Иваныч, готовьте гонорар. Три тыщи! – Степан был явно доволен подобной выходкой, но Процюк заметно стушевался. Денег в сельской кассе отродясь не было, а из личных сбережений выкладывать не хотелось. Хотя тех запасов, похоже, только куры и не клевали. Была у председателя одна мечта – на нее копил. Лимузин называется. Сидя вечером на семейной завалинке, он частенько представлял себя в роскошном салоне, в обнимку с бутылкой шотландского виски и грудастой Веркой из гастрономии. Только чтобы супруга не знала! Думал, как подъедет к Областному начальству, как притушит о скатерть сигару и вальяжно ступит на заранее подстеленный коврик. То-то же товарищ Зверев от зависти лопнет! А Василия Ивановича пригласят на его законное место. Тогда все у них будет: и евроремонт, и безвозвратные кредиты, и зарубежные командировки. А теперь…Да, на колхозных свиньях сильно не нажируешь.
- Так что, Иваныч, я поехал? – прервал задумчивого председателя Степан.
- Куда? – не признал поначалу Процюк.
- Как куда? К Якубовичу! Он же сейчас у Верки, в сауне откисает, я его по дороге забросил. Совсем, бедный, в дороге поиздержался. Пущай хоть с дороги отдышится.
- Отдышится…У Верки-то? А она чего, так сразу и согласилась?
- Естественно! Да ей живого Якубовича в глаза больше не видеть, так хоть теперь облапает. Накормит, напоит – заодно и присмотрит. Чтоб не убег.
- Оно верно. Только ты там это, не очень, - председатель пожурил в пустоту пальцем, - шибко не напивайтесь. Ему еще перед людьми выступать. Скажи, пускай не волнуется, все будет по совести: и магарыч, и призы, и наша ему персональная благодарность. И этот, тьфу ты, гонорар, тоже будет. Куда ж без него – звезда, понимаю, - снова опечалился Процюк. Подобных растрат он не любил.
- Все будет джаз, Иваныч, лично присмотрю. Только машину в гараж пристрою… я мигом. Одна нога уже там…
- Вечно вы там, а кому платить? – пробурчал напоследок Процюк.
Степан пулей вылетел за дверь, а председатель отхлебнул из графина. На этот раз – с мухой. В груди жгло, предвещая грандиозную попойку. Процюк чмокнул губами, сплюнул «цокотуху» на стол и вызвал по селектору Элеонору Марковну, главного, а потому единственного бухгалтера на весь сельсовет. Она была женщиной одинокой, но интеллигентной, и ей Процюк всегда поручал организацию подобных мероприятий. К тому же она малопьющая, что внушало уверенность в положительном исходе поручительства. Хотя, про ее болтливый язык ходили целые легенды, но теперь это казалось даже необходимым. Своеобразная реклама, будь она неладна.
…………………………………………………………………..
Через час все село на ушах стояло. Вернее, переминалось. Возле Веркиного дома, в аккурат через два от председательского. Туда пришли все, даже откровенные коммунисты и пофигисты. Кто с пивом в зубах, кто с ребенком на руках. Мужики курили махорку и разливали в пластиковые стаканчики «мутную», их жены вздыхали, щелкали семечками и нервно поправляли косынки, бабки беззубо шелестели деснами и грациозно крестились, дети резвились, несвоевременно падали и закатывали истерики. Народ тусовался! Все ждали чуда, но оно никак не желало проявляться, лишь изредка обозначаясь зашторным звоном бокалов. Верка звонко смеялась, вызывая, тем самым, у собравшихся женскую зависть и мужское безразличие.
Но вот показался Василий Иванович. В новой клетчатой рубахе и щедро отвисших на заднице джинсах, он казался еще более демократичным, чем когда-либо. Вместе с ним шла несравненная «генеральша», как окрестили за глаза его супругу, Нонну Архиповну. В салатовом кримпленовом костюме и на крутой платформе, она уподобилась киноартистке, а мощное жемчужное ожерелье только подчеркивало ее близирную исключительность. Детей с ними не было. Нарочито поздоровавшись со всем честным собранием, они проследовали за калитку. Правда, Василий Иванович на мгновение задержался и молвил:
- Товарищи, без лишнего ажиотажа. Расходитесь! Гостю покой нужен, с дороги он, уставший, - народ недовольно загудел, а кто-то даже выкрикнул «ни хрена себе» и скрылся в толпе. На передний план вышел дед Митяй, кавалер ордена Отечественной войны и дважды репрессированный, но до сих пор не оправданный неформальный лидер всей колхозной «тусовки»:
- Нет уж, Иваныч, ты его нам живьем представь, разговор к нему. А то не ровен час, больше никогда Путина не увидим! Какой он, а? – и довольный крякнул слюной.
- Чего, самого Путина? – Процюк аж вздрогнул от такой малограмотности, - да кто вам этот нереальный бред сказал? Уж не Галка ли Бурякова?
Та откровенно съежилась и, взвизгнув противное «Чуть что, сразу я, да?», скрылась за пропитыми мужскими взглядами. Хотя, это было как раз в ее стиле. За последние лет десять не было идеи, которую бессовестный язык Бурячихи не исковеркал до неузнаваемости. Так и сегодня, получившая от председателя распоряжение Элеонора Марковна сообщила Савельевне про важного столичного гостя, та – Ленке Кругловой, что Большой театр с гастролями намечается, в свою очередь Ленка передала по цепочке про концерт Агутина, дальше были Глафира Петровна, Семеновна, Катька Проклова и даже совсем еще юная Ксюша Журкина. Образ высокопоставленного гостя прыгал из крайности в бескрайность и обратно, от Шуфутинского до Зюганова с Децлом, пока Галка Бурячиха всем не растрезвонила про приезд Владимира Путина. Дескать, она давеча сама по телеку видела, как САМ в эти края собирается. Своих, что ли, забот мало? Да и срочный ажиотаж по наведению порядка в обшарпанном Доме культуры укреплял ее глупую правду. Для кого же еще так выкрашивать несуществующий фасад? Теперь уже никто не знал, откуда в этом «бабском телетайпе» взялся Президент, но Галка божилась, что «кто-то лихо под магазином насвистел». Выдержав натренированную паузу, явно повеселевший председатель урезонил толпу:
- Тихо, селяне, земля будет наша... Молчи Глафира, тебе говорю, не то фиг с маргарином ты у меня сегодня в клуб попадешь, - Процюк еще с партийных времен умело влиял на общественное мышление односельчан. Так и теперь, - специально для умников повторяю: Владимир Владимирович к нам не приехал. Пока, - и предопределяя матерное разочарование, добавил, - «Поле чудес» приехал. Якубович, всем понятно?
Мгновенная тишина поглотила даже соседских дворняг, но опять кто-то ляпнул: «Тю, а я уже налил!». Что тут началось, сразу не передашь. Девки завизжали, бабы заохали, мужики закурили по свежей «козьей лапке». Только старушки недоуменно пожимали плечами: кто такой, и чего так визжать? Кроме Гитлера, Зюганова и Путина, они в лицо только Пугачеву и помнили. «А этот гость, должно быть, большой человек – вон как председатель одеколоном избрызгался», - на то она и народная мудрость, чтобы хоть в старости не ошибаться…
…………………………………………………………………………
Вечером, ровно в семь, все были в сборе. В сельском клубе стоял устойчивый запах перегара, пота и духов «Чайная роза». На задних рядах началась давка, и кому-то даже сделалось плохо. Ненадолго, но резко. Попросили открыть окна, но те, на случай грабежей, были намертво заколочены. Хотя, последние лет семь, если что в селе и пропадало, так только утки, резиновые сапоги и государственные, а потому бесхозные, стройматериалы. Народ гудел и ждал зрелищ, кто-то на «галерке» похмельно икал. Председатель всем семейством сидел в первом ряду, рядом и за ним – родственники жены и коллеги по работе: теща, брат жены, инженер Ручкин, завгар Сергеич, бригадир Валера, Элеонора Марковна, Степан с новой, а потому не местной подругой, а также раскрасневшаяся за день Верка. Сиплый мужской голос затянул: «Харэ, начальник, пора начинать!», пяток мальчишек одновременно свистнули. Василий Иванович поднялся, гневно осмотрел собравшихся и произнес: «Похлопаем, товарищи! Подбодрим Народного артиста Якубовича Леонида». Взрыв аплодисментов едва не опрокинул его на Верку. Та лишь заулыбалась и женственно оправилась в бюсте. Председатель хмыкнул и впился глазами в коленку. Но вышедший на сцену завклуба товарищ Костиков спутал все карты. Он выставил свою умную, но с проплешинами голову из-за штор и комедийно отчеканил:
- Итак, выступает заслуженный артист всех времен и народов, Леонид Аркадьевич «Поле чудес», - народ заржал, а завклуба поправился, - пардон, Леонид Якубович, встречаем его товарищи. Громче аплодисменты!
Шторы, усиленно растягиваемые молодежью, двинули в разные стороны, но карнизне выдержал и рухнул. Девки завизжали, кто-то безнаказанно выругался. Через минуту все прибрали. Под ноги сидевшим сбоку. Из допотопного кассетника заиграла ламбада, и на сцене появился хилый такой мужичонка, в откипевшем на солнце костюме, но с нетленной бабочкой в крупный горошек. Его родная рубаха уже пришла в негодность, а потому он облачился в знакомую всем Степину «американку» - белую в звездах. На нем она казалась запредельно крутой. Ее накрахмаленные манжеты отчетливо виднелись на задних рядах, как бы подчеркивая слияние Аркадьевича с народом. На ногах красовались старенькие румынские туфли-лодочки, из-под высоко «подстреленных» штанов выглядывали носки желто-едкого цвета. Вот вроде бы и все, хотя особой пикантности добавлял разноцветный скаутский галстук, пошло взобравшийся на шею. Бабы так и ахнули, увидев «подобного столичного франта». Хотя, весь этот гардероб вышел из моды лет двадцать тому назад. Только новоявленный Якубович открыл для приветствия рот, как подлый, но уже знакомый мужской голос едко подметил:
- Не стесняйся, начальник, тут все свои, - и хмельно заржал.
- Да я, это, вовсе…- замялся ведущий и смолк. В зале – тот же эффект. Все ждали скорого попадания в телевизор, но камер нигде не было. Воцарилась до неприличия гробовая тишина. Кто знает, чем бы все закончилось, но тут на сцену выбежал завклуба Костиков и проявил личную инициативу:
- Ну что, Леонид Аркадьевич, начнем игру? – народный символ глупо кивнул и йокнул перегаром. Видать, Верка слишком уж перестаралась – на «клиента» жалко было смотреть: глаза на выкате, скулы дрожат, усы – и те трубочкой свернулись. Он мило заулыбался и оголил отсутствие двух передних зубов. Но все же не стушевался:
- Рекламная пауза! – народ загомонил, некоторые принялись щелкать семечками, а завклуба Костиков, явно навеселе, но совершенно по иному поводу, уже вошел в раж:
- Итак, граждане, кто желает сыграть в наше «Поле чудес»? – и довольный кивнул в сторону барабана, наспех собранного из подручных (вернее, подножных) составляющих местным Кулибиным. Хотя, щедро оклеенный сверху старыми театральными афишами и с намалеванными рублевыми цифрами, дизайн вызывал заботу и умиление всех присутствующих. Якубович кивнул взлохмаченной проседью, но ажиотажа не произошло. Народ откровенно стушевался: идея попасть в прямой эфир, да еще и оскандалиться на все село, вызывала неподдельную тревогу. Кто-то жалобно вскрикнул:
- А вы Кольку Гнуса возьмите, он у нас самый умный, - на что парень подтвердил свой интеллект крепким словечком. Последовал не менее достойный ответ. Да, народ никак не хотел выдвигаться, и тут веское слово сказал председатель. Он широко хекнул в кулак, поднялся на сцену, где публично, но уже раз пятый за день, пожал Якубовичу руку и хмуро рыкнул в зал:
- Так что же вы, товарищи? Для вас же стараемся, - народ замер, но на сцену не двинул. Еще мгновение, и Процюк подытожил:
- Значит это, позовем уважаемого всеми товарища Ручкина, Веру, ну и Кольку шалапая, больше некому. Подбодрим их товарищи!
Всхлипнули ладоши, народ загалдел, затопал и несколько раз вспыхнул сальными шуточками. Только до неприличия древняя Глафира, неизвестно зачем пришедшая на игру, благополучно сплюнула и расцеловала нагрудный крестик. Верка тут же выскочила на сцену, щедро расцеловала Якубовича, завклуба Костикова и дважды председателя. Тот аж растаял, но виду не подал. Народ как никак смотрит! Следом поднялся всегда сердитый Колька Гнус и пробубнил в зал, что «он еще всем покажет». Труднее обстояли дела с инженером Ручкиным. Он беспардонно мялся, то бледнея, то чернея, отмахивался ладонями и норовил скрыться из зала, но был поднят на сцену властным председательским «давай, давай, нечего там возле молодух жаться…». Расположившись полукругом вдоль барабана, игроки набожно раскланялись и сразу же передали приветы родным и близким. Те, не откладывая на потом, вступили в голосовую перекличку и чуть не сорвали все мероприятие. Только мудрый участковый, товарищ Мухин, доселе скромно прятавшийся на задних рядах, урезонил толпу.
Первой закрутила Верка. Да еще как – чуть всю игру не поломала! Ей для первого раза простили. На кустарно рисованном табло появилось задание: «Великий датский физик» и три белых листа бумаги. Из трех букв, значит. Кто-то хмельно хихикнул и выдал самые пошлые предположения, но тут же был задавлен бабским гомоном. Тем же интересно узнать, неужели «оно самое»?
«А что с Якубовичем, почему не слышно?» - спросите вы. Да ничего, стоял себе в сторонке, улыбался и морщился одновременно. Молча. Лишь изредка взмахивал накрахмаленной манжетой безразмерной Степиной рубахи, вызывая волны смеха и девичьи вскрики: «Ой, бабы, мне Ярмольник подмигнул! Какой подлец». Для местных особой разницы не было, Ярмольник то приехал или Якубович. Да хоть Харатьян – важен принцип, что в их глубинку наведалась настоящая звезда. К тому же, он весь такой демократичный, скромный. Как они, только чуток лучше. Фигура!
Как вы уже сами догадались, Якубович был ненастоящий. Случайный какой-то. Привокзальный. Да он и не отпирался, временами мямля под носом у Костикова, что он Олег Зюткин, монтажник из районного центра Жлобова, бывший моряк-подводник, а теперь еще и пенсионер. Не герой он! Нелегкая похмельная доля занесла его в эти края недели три назад, и он никак не мог выбраться в родные трущобы. Правда, этот «бред» никто и не слушал. Народ получал долгожданное, а потому бесплатное удовольствие «попасть в телевизор», да еще при всех односельчанах. Тем более, что сам товарищ Процюк признал в заезжем Артиста, а Иваныча в народе уважали, хоть и не любили. Лишь завклуба Костиков, культмассовый работник и вечно пьяный скептик, не поверил «самозванцу», но открыто выступить не решался. Да и какая в том разница, он – не он, если игра, призы, праздник, банкет настоящие? То-то же! В общем, Леонид Аркадьевич «Поле чудес», как окрестили его бабы, явился, до неприличия, кстати, и живо завертел отстойный быт колхозников. Словно барабан. И если бы его не было в природе, то стоило изобрести. На радость ближнему односельчанину. Вы бы глянули в эти блестящие от слез глаза с натруженными женскими спинами, на зачумленные, но уже похмеленные мужские скулы, на игривых детей и помолодевших стариков. Даже Сашка Проклов при всем честном народе поклялся больше не обижать жену и неуверенно чмокнул в щеку. Катька так и рухнула всей своей массой, но к мужу на руки. А дед Митяй? Как на парад приперся он нарядным в клуб! Даже орден Отечественной войны нацепил. Да, для него ведь тоже праздник. В общем, приезд «Поля чудес» взбунтовал народ, захлестнул их романтикой и положительными эмоциями. Почти без матов, взаимных упреков, браги и семечек…
Стрелка подло замерла на отметке «Банкрот». Народ ахнул, но промолчал. Колька ляпнул простецкое «вот леший» и въехал глазами в председателя:
- У вас «банкрот», милейший! Ваши рубли тут же сгорают, – радостно отчеканил Костиков, а Якубович поправил усы. Вообще, отношения между завклубом и донжуаном Гнусом некогда схлестнулись в битве за Нюрки Задовой прелести, которая в итоге и выбрала Колькину свежесть. Правда, совсем ненадолго. И вот он долгожданный миг расплаты!
- Это что же такое делается, товарищи? – неожиданно вклинилась в прения Колькина жена, - у нас трое детей к школе не готовы, а он, ирод, честно нажитого лишает? Да кто ты такой, чтобы чужими деньгами распоряжаться? Ирод.
И тут начался балаган! Весь зал гудел, кашлял, вопил. Кто-то возле дверей нервно закурил и пообещал Костикову «харю намылить». Народ разделился на два лагеря: тех, кто советовал вообще ничего на халяву не давать и тех Колькиных родственников, любовниц и собутыльников, что уверяли вернуть кровные, уже давно на всех разделенные деньги и призы. Причем, последних оказалось гораздо больше, чем предполагалось до этого. Даже дед Митяй возмущенно покачал культяпкой в адрес некогда пожелтевшего портрета Бориса Ельцина. Страсти накипали с каждой секундой, в ход пошли угрозы и соседский, но ранее недоступный компромат. Еще минута – и начнется реальное побоище без правил. Но тут, как и положено, вклинился председательский авторитет. Процюк, превший в объятиях подтекавшей в косметике Нонны Архиповны, лихо выскочил на сцену и мощно гаркнул:
- Хорош базар устраивать, господа брокеры! И без вашей правды разберемся, по совести всех рассудим, - люди смолкли и приготовились к предстоящим разборкам. Еще бы, свести в единую плоскость обе противоположности не представлялось возможным. Но вездесущий Василий Иванович продолжил, - человек есть высшее благо жизни, и мы его никогда не бросим, - посмотрел на зевнувшего Якубовича и тут же добавил, - но правила есть правила, вот и высокий гость того же мнения, а потому предлагаю: денег Кольке, как банкроту, не выдавать, но в виде поощрительного приза одарить мешком дефицитных комбикормов. От имени администрации и меня лично!
На то он и председатель, чтобы умным быть. Каждый остался при своих, даже откровенно заскучавший Леонид Аркадьевич сладко зевнул. А Колька, вдохновленный такой речью, во все горло завопил:
- Я хочу назвать слово целиком, я его знаю! – и смело глянул на «ведущего». Тот заулыбался и взмахнул руками, что было воспринято как реальная поддержка. На табло уже «светилась» криво выведенная маркером первая буква «Б» и осталось угадать еще две.
- Ты понимаешь, что ошибаться никак нельзя? – съязвил Костиков и посмотрел на игроков: Верка хлопала в ладоши и прыгала от радости, сотрясая воздух и взгляды мужиков зажатыми под кофтой прелестями, инженер Ручкин умно тер замусоленный лоб, но Колька оставался непреклонен. Он вышел на край сцены, в сердцах рванул на себе ворот рубахи и выпалил:
- Это слово «БАР»! – зал облегченно выдохнул. Все посмотрели на Якубовича, тот – на Костикова, который запутался в официальных записях, но подытожил, что это как раз неправильный ответ. Именно неправильный!
- Тю, бл…, а что же еще, если не БАР? – Колькиному возмущению не было предела, но ведущий лично ознакомился с протоколом и послушно кивнул. Да, на этот раз Гнусу действительно пришлось сесть на место. Под свист и гогот всех присутствующих. Даже близких родственников. Только жена хныкнула и прижала к себе клетчатую дамскую сумочку. Возмущаться не было повода.
А игра устремилась вперед. И Верка, и Ручкин перебрали почти все буквы, но слово не открывалось. Правда, когда появилось конечное «р», в зале снова зашумели и посмотрели на Кольку. Еще бы, его «БАР» до неприличия походил на победу. Только завклуба был непреклонен: «нет, не оно». Сложно предположить, сколько бы еще длилось это интеллектуальное издевательство над трудовым элементом, но помог случай.
В очередной раз Верка размашисто закрутила барабан и передала привет залу. На этот раз своей подруге Катьке Прокловой и почему-то Леонардо ди Каприо. В ответ послышалось «давай, кума, угадывай!» и родной смех детворы. Стрелка замерла в секторе «Приз». «Приз в студию!» - взревел председатель и робко глянул на жену, а Костиков тут же предложил взять деньгами:
- За содержимое этого ящика я даю вам сто рублей! – и ткнул пальцем в объемный картонный ящик на полу.
- И че мне с этих рублей? – возмутилась Верка, - для меня это даже и не мелочь. Так, пару трудовых обсчетов.
- Ну, тогда пятьсот, - «плавно» перепрыгнул Костиков.
- Не-а, мне приз дороже, я его на стол людям поставлю, - она решила, что картон прятал нечто алкогольное, но в благородной, а потому забугорной упаковке. Целый ящик!
- Да с чего ты решила, что это на стол можно ставить? А вдруг там курица дохлая лежит? Или качан капусты? – Костиков то и дело поглядывал на разгоряченного председателя, которого одолевали противоречия: с одной стороны, ему очень хотелось одарить Верку, а с другой, касса Сельсовета таяла на глазах, а не в его карманах, чего уж никак не хотелось. Тем более, в такой памятный день.
- Не-а, не курица! – гордо подметила девица, пытливо приложив к ящику ухо.
- Ну, уж ладно, тысяча. Тысячу рублей предлагаю! – завклуба аж затрясся, председатель взмок, а Якубовичу – хоть бы хны. Еще бы, не из его кармана такие растраты уходят.
- Ты-ыща? – не поверила Верка, - рубле-ей?
- Ну не румынских лей, конечно же, рублей!
- Не-а, я выбираю приз! – зал ахнул и запах детскими пеленками.
- Последний раз предлагаю: тысяча рублей вместо приза, - теперь уж и Костиков понял, что это бесполезная трата времени.
- Я выбираю приз, - совсем уж бесцеремонно зашептала Верка.
- Приз в студию! – завизжал Якубович и сморкнул манжетом.
Мужики вскипели, бабы заохали, пацанва засвистела. Даже участковый Мухин в ладоши захлопал! На сцену вновь поднялся Процюк и, мельком глянув на завклуба, пожал Леониду Аркадьевичу руку. И даже приобнял героя по-отечески. Заодно и Ручкина подбодрил. Дескать, счастливчик, в финал вышел. Верка резво кинулась к председателю на шею, за что была прижата, но после демонстративно отчитана.
- Приз в студию! – вновь завопил ведущий и чуть не упал на кулисы. Хмель попускал, но временами давал о себе знать. Благо, рядом находился Степан, своевременно отряженный на сцену.
- Приз в студию! – принялась скандировать толпа, и коробка тут же была распакована. А там – швейная машинка «Прорыв-5». Вызывающе отечественная, но в броских китайских иероглифах.
- Какая прелесть! - ахнула Верка и впилась в нее ногтями. Тут же нашелся кавалер, совсем еще безусый технолог Петька Климов, который клятвенно пообещал «сохранить и донести» такое счастье до самого дома. Никто в этом не сомневался, ведь парень также был влюблен в Верку. О, Господи, сколько еще таких воздыхателей по селу бродит и сочных девок не замечает! Вцепились все – непонятно в кого. Хотя, многим давно уже понятно…
А инженер Ручкин под аплодисменты был отправлен в финал. «Рекламная пауза!» - квакнул разошедшийся Якубович и демонстративно указал на дверь. Антракт! Народ потянулся на воздух, а особо неугомонные норовили пообщаться с Аркадьевичем лично. Заодно и про Путина спросить. «После, не до вас теперь», - строго обламывал Степан и торопил на выход. Перерыв пошел на пользу всем, даже Митяю, который, чуть было, не провонял своей махоркой клубную утварь. Только дети остались в зале и все норовили выскочить на сцену. Пришлось выставить охрану – нарочито культурного, а потому непьющего школьного историка Григория Оганесовича. Он старался, как мог, но безрезультатно. Нынешних киндеров только «Черепашки нинзя» в состоянии урезонить. Ну, вы мне скажите, какой из пришибленного Григория, да еще и Оганесовича, нинзя? В лучшем случае, на покемона смахивает. Вот и я о том же. Разве что, только школьными двойками да безразмерными линзами в состоянии испугать…
Антракт был объявлен небольшой, но, памятуя прошлогодние полуторачасовые «пятиминутки», многие из присутствующих решили сбегать домой. В основном бабы. Хозяйство проверить да скотину проветрить. Лучше всех на этот счет высказалась Ленка Круглова: «Мало ли чего выйти может? Проверить проще, чем весь вечер об этом думать». Оставшиеся же возле клуба организовали небольшие «летучки по интересам» и торопливо курили. Кто чужие, кто подешевле. Некоторые даже остограмиться не забыли. А-то как же: на концерт – и трезвым. Только старики казались нарочито покинутыми возле всегда заколоченных касс и памятно вздыхали. «Да, не та нынче молодежь пошла, малохольная вся. Порядку на них не напасешься», - кивал дед Митяй в сторону блюющего у тополя подростка, и обдавал старушек махорочным ядом. «Видать, перебрал салага» - подвел черту он, а бабки заохали и принялись обсуждать собственные возрастные болезни. А еще – предстоящие назавтра похороны Кузьминичны.
Но все же большинство зевак кучковалось вокруг Кольки Гнуса. Он широко жестикулировал локтями и в который раз описывал свою встречу с Падре. Вернее, с Якубовичем. Причем, рассказ становился все более объемным и обрастал невиданными доселе подробностями. Но всем это нравилось, особенно самому Кольке, да и прерывать было бесполезно: глаза горели, скулы чавкали, руки сигнализировали о едва пережитом шоке. Только жена смирно переминалась рядом и разводила руками, как бы сигнализируя обступившим его людям, что «Колька всегда такой баламутный».
А куда же подевались «Высшие материи»? Все были на месте, но вдалеке от трудового элемента. Председатель, завклуба, Верка, Якубович, Элеонора Маркова и Степан устроили небольшое шведское застолье в служебном кабинете Костикова и шумно отмечали знаменательное событие. Какое? А что, приезд долгожданного гостя уже не праздник? Что значит, ненастоящий? Самый что ни на есть настоящий! Вы только посмотрите, как он закусывает – за обе щеки ложит. Оголодали они там, у себя в столице, звезды-то наши. Сплошные кожа да кости. Конечно же, химия кругом. А тут – все натуральное, даже запах вечернего силоса.
Степан спешно разлил шампанское по фужерам и предложил Якубовичу молвить тост. Доселе немногословный и приветливый гость, вдруг стал серьезным:
- Я хочу выпить за героев-панфиловцев, грудью закрывших подступы фашистским танкам к Москве. Не то ребус с маком бы сейчас тут с вами жрали. Ну, с Богом, - никто не понял этого «столичного» экспромта, но всем понравилось. Даже Верка перестала поясничать и строить председателю глазки. А председатель скоро дополнил:
- Да уж, война не тетка, сколько рабочих рук унесла. Вон и мой батя тоже…
- А я вот, когда осенью в вытрезвитель попал, тоже поначалу батю вспоминал. Да только опосля узнал, что сирота я, - заржал Аркадьевич и харкнул на пол. Все сделали вид, что этого никогда не было, а распоясавшийся под шампанское «Поле чудес» продолжал удивлять витиеватыми хохмами:
- Или еще вот: был я подводником, так нас возле Кубы так по фарватеру выеб… - он грубо матюгнулся и символично показал детородный процесс, что даже завклубом Костикову сделалось неловко, а ойкнувшая от стыда Элеонора Марковна спешно выскочила за дверь.
- Ой-ой-фу, подумаешь Снегурочка под батерфляем. Не нравится – к едрене фене на пельмени, - укрепился в мыслях Якубович.
- Вы бы это, товарищ Якубович, полегче при дамах. Они, знаете, какие у нас нежные? Как городские…почти, - заступился, было, за бухгалтершу Процюк, но глянул на вздыбившиеся звездные усы и смолк. Народный ведущий спокойно так, но с размахом ковырял в раскрасневшемся носу. Как для праздника, это действовало символичным.
Верка захохотала и предложила выпить. За любовь! Степан молча всем налил. Даже выбывшей «из круга» ЭлМарке (как с подачи Коли Гнуса окрестили бухгалтершу сельские мужики). Руки изрядно торопились и вздрагивали, что было вполне естественно: за прошедшие сорок минут «рекламной паузы» народ уже занял свои места, и залихватский свист вперемешку с хриплым гомоном торопил руководство на сцену. Тем более что многим завтра с рассветом на работу, а Процюк был откровенным поборником трудолюбия. Единственный, кому все было «по ватерлинию», оставался Якубович. Он, звонко чвякнув бокалом, залпом его осушил и впился усами в сладкую Веркину шею. Та расхохоталась и пошло прижалась к столичному франту. Еще бы, даже призрачный намек на переезд в Москву стоило выжать по максимуму. А вдруг? Василий Иванович переглянулся с завклубом и только теперь понял, что никакой это не Якубович. Самозванец! Одному Степану было неинтересно, кто этот чудной усач, скорчившийся в бальзаковской гримасе. Главное, что праздник состоялся! И сделал его он. Лично. А все остальное – естественные издержки, без которых ничего дельного не бывает. Процюк указал Степану на вытертый временем и клубными стенами пиджак заезжего гостя и вышел из кабинета. Вслед за ним устремились Костиков и Степан в обнимку с Леонидом Аркадьевичем. Верка задержалась, чтобы привести в порядок изрядно взлохмаченную прическу. Она была счастлива, ведь такой человек, звезда, настоящий мужчина обратил на нее внимание. Хотя, мужик он был не ахти какой – девица еще днем собственноручно успела в этом удостовериться. Но главное было выбраться в столицу, а там уже и другие фигуры найдутся. Она нигде не пропадет! С такими-то формами.
…………………………………………………………………………………………….
После перерыва игра пошла, что называется, в жилу. А помог в этом, как и прежде, нелепый случай. Народ, окрыленный желанием получить заветные призы, сам стал напрашиваться в игру, а потому пришлось в жесткой форме утихомиривать страсти. Двоих сцепившихся «жеребцов» участковый самолично вывел из зала, но вскоре разрешил вернуться. Молча. На гомон баб и редкие, но матерные возгласы мужиков вовсе никто внимания не обращал. А следующую игровую тройку составили: Элеонора Марковна, еще пребывающая под впечатлением «столичной штучки», сумбурная Галка «Бурячиха» и шибко умный, но поникший духом Григорий Оганесович (в простонародье «Перископ»). Они дружно раскланялись, поприветствовали ведущего, председателя, односельчан, снова ведущего и самих себя. Памятуя о предыдущих казусах, задание было простенькое и без двойственных намеков: великий римский император аж из одиннадцати букв. По этой причине было решено сразу же открыть первую «М». Народ в зале гудел, выкрикивал, но кроме мелкого по буквам Муссолини больше ничего путного не произвел. Кто-то выдал детское «Микки-маус» и все, даже в первых рядах, дружно заулыбались.
ЭлМарке сразу выпал сектор «Приз», но она, на удивление зрителей, отказалась и продолжила игру. Один Процюк обрадовался, ведь призов катастрофически не хватало. На следующем «вираже» последовал ноль и переход хода. Народ благополучно вздохнул, а председатель вытер вскипевший лоб. Следующей была Галка. Она уже и так достала всех приглашенных, даже «немого» Якубовича, своими приветами и глупыми воспоминаниями, так что Костикову пришлось виртуозно «подобрать» призовой сектор. Это был единственный шанс спасти местную репутацию перед важным столичным гостем. «А вдруг это и есть настоящий Леонид Якубович, что он тогда по телевизору про их село выскажет?» - крутилось в зачумленной завклубовской голове. То-то же! За содержимое очередного картонного ящика с Галкой выше ста рублей никто торговаться не стал, и она получила «по заслугам» свой законный качан капусты. Под общий гомон пришлось покинуть игру, но она все-таки успела обложить Костикова, Якубовича и бухгалтершу искренним, а потому бесконтрольным матом. Степан с участковым вывели ее из зала и отправили домой. Ага, тот случай! Она им и в коридоре устроила живую взбучку, что даже пообещала до Жириновского дойти. Пришлось отступить. Что было на сцене, уже никого не интересовало – все наблюдали за Бурячихой. Та лишь злобно щурилась, но молчала. А отборочный тур выиграл «Перископ», сходу заявивший, что этот император Александр Македонский, и крутить барабан он вовсе не желает. Его уговаривали, и призом пытались утихомирить – ни в какую. Македонский! Пришлось пустить в финал совсем без набранных очков. «Очкарик – без очков!» - не удержался и съязвил Степан, а Костиков засомневался, можно ли вообще так по правилам, но скользящий взгляд Якубовича подтвердил, что в этот сказочный вечер можно уже ВСЕ. И даже немножко больше.
Третий отборочный тур в полной неожиданности стал бенефисом бригадира Валеры. В борьбе с Аллой Самсоновной, завучем школы, а по совместительству еще и директором, и Ленькой Носковым, зрелым шалопаем, отцом трех милых близняшек. Кто бы мог подумать, что именно бригадир станет финалистом? Правда, ему откровенно везло с барабаном, то и дело, попадая стрелкой на «плюсовые буквы». А задание было не из легких: «аббревиатура Новой Экономической Политики в СССР до Отечественной войны». Никто не знал, что такое «аббревиатура», но многие пошло шутили насчет уже хрестоматийных трех букв. Кульминация наступила, когда Якубович чихнул и непонятно почему выдал долгожданное «две шкатулки в студию». Ему, вкрай захмелевшему, видать скучно стало, вот он и развеялся. Процюк чуть с места не выпал. Вместе с женой. А Леониду «Поле чудес» все без разницы – «внести в студию» и баста. Пришлось подчиниться, по просьбам трудящихся и тусующихся. За обе не отгаданные буквы, в качестве своеобразной утешительной поддержки. Счастливая директриса (в школьных кругах «тарань») уже нервно переминала пальцами по граням обеих шкатулок, как председатель выпалил:
- Алла Самсоновна, голубушка, что вы мнетесь? Денег там отродясь не водилось, только сами шкатулки и остались. На памятный подарок – с драгоценным автографом. Вы же не в магазине, чтобы очередь сдерживать? Выбрали себе презентик – и в зрительный зал, - председатель откровенно недолюбливал эту кроткую, но упертую женщину, за те колы, что она регулярно выставляла в табель успеваемости его деткам. Тоже мне, Макаренко в панталонах!
В зале послышался смешливый детский басок и шуршание злых языков, «тарань» побледнела больше обычного, но не сдалась. После отчаянного топота все же пришлось выбрать шкатулку, искусно замаскированную под несуществующую гжель, и гордо, но разочарованно удалиться из зала. Совсем разобиделась, голубушка. Ну, да ладно, кто на что учился, тот тем и закруглился. А бригадир Валера бойко, но без очереди крутанул барабан и попал на очередной сектор «+». Ему открыли последнюю недостающую букву в троекратном «НЭП» и он по слогам зачитал слово. Почти без запинок, но дважды! Для особо проницательных. В зале на это абсолютно не отреагировали, а некоторые даже в адрес завклуба Костикова покрутили пальцем у виска. И кто такие непонятные задания выбирает? Уж точно не столичный гость, скучно опершийся о фигурную колонну перекрытия. А Ленька Носков, возмутившись, было, влиянием и беспардонностью своего бригадира, запнулся и потребовал отступного приза. За честность. «Отступной приз в студию!», - заплясал Якубович и сходу завел энергетику зала. Вот за это исключительное качество Леонида Аркадьевича всем народом и любят. А чего людям надо: призов и…еще больше призов. Разных, но всем. Носкову достался набор кухонной посуды, топорно выполненный «Саратовским опытно механическим заводом металлов и труднопроизносимых сплавов». Пока молвишь, язык о зубы натереть можно. Ну, ничего, пускай теперь Ленька сам себе «опытные» клецки в этих кастрюлях и варит.
После небольшого, но журчащего за клубом перерывчика с отливчиком, наступила развязка всего вечера. Хэппи-энд по-нашенски! Был объявлен финал, который оживил почившее еще во втором отборочном туре щелканье семечками и звонкий бабский галдеж. В углу запахло свежей бражкой, живо замелькала единственная на всех кружечка. «На подиум» вышли: не уходивший оттуда бригадир Валера, выпивший с мужичками для храбрости Григорий Оганесович и вездесущий, но молчаливый инженер Ручкин. Народ был явно смущен отсутствием в финале женщин, а потому к игре допустили еще и Галку Бурячиху, подло, но босяком влетевшую на сцену и пообещавшую дойти «до самого товарища Зверева». А что, эта и на памятник Петру I заберется! Пришлось разрешить, в индивидуальном порядке…
Бригадир Валера так сильно закрутил барабан, что он затрещал, наклонился влево, но выстоял. Костиков обругал стушевавшегося парня и сразу лишил трех ходов. Со слов молчаливого, но улыбчивого Якубовича, который едва подкурил забычкованную в антракте сигарету. Его тут же прервал контролировавший порядок Степан. В зале снова шумели, а дед Митяй предложил выпустить на сцену всех, кто еще не играл. За призами, естественно. Чтобы все закончилось справедливым коммунизмом. Пришлось долго выступать Процюку и «вешать на уши» не только о правилах этой великой игры, но и про сложную политическую ситуацию на фондовой рынке. После – про катастрофическое положение с предстоящим урожаем яровых. На следующий год. И что за мода такая – вечно прибедняться? Вон, на полях, какая ботва с кукурузой вымахала, а им все мало! Зелени, что ли, не хватает?
Галка Бурячиха, не имела никакого игрового понятия, что же оно такое: русская народная забава из пяти букв. Зато бесцеремонно пыталась хамить и подглядывать в игровые записи, которыми разве что только сам Якубович и не отмахивался от назойливой мошкары. Дива бегала по сцене, пошло выкрикивала «Слава КПСС!» и танцевала в прохудившихся бедрах давно отшумевшую ламбаду. Но последней каплей вездесущего терпения стала выходка с опошленным ею правильным словом. «Это же п…да, бабы, п…да! Она, моя бархатная, всегда на месте. Я отгадала, теперь все призы наши», - и принялась скакать галопом. Даже вовремя вышедший на сцену участковый не смог ее поймать. Пришлось завклуба Костикову презентовать хулиганке оставшуюся в наличии шкатулку и насильно усадить на освободившееся в первом ряду место. Но и там она гримасничала и мешала окружающим сосредоточиться. Только когда взволнованный председатель сделал ей на ушко замечание, Галка вдруг побагровела, но смолкла. До сих пор неизвестно, что же она «такого страшного» услыхала, но факты – вещь достойная. Особенно при всем честном народе.
Инженер Ручкин крутил барабан и не мог его остановить. А еще продолжал передавать приветы. Смирно так, вполголоса: тетке из Калуги, Семенову В.И. из какого-то там шахтерского Краматорска, матери в Носовке и особенно теще Глафире Петровне, тучно восседавшей в самом центре зала. Ага, такой попробуй не передать, со свету сживет. Ручкин продолжал бубнеть и смущаться в экран воображаемого телевизора, как выпал сектор «Автограф». Это было личное ноу-хау Процюка, придумавшего как людям радости добавить и одновременно не шибко потратиться. Костиков торжественно одарил счастливчика «Благодарственной грамотой за участие в игре от товарища Якубовича Л.И.», набранной на подотчетной Сельсовету пишущей машинке и подписанной лично товарищами Процюком и Якубовичем. Хотя, в графе последнего и стояла непонятная корлючка с заглавным «Зю», но этого никто не пытался оспорить. Радостный завершившейся пытке инженер был наскоро отправлен на свое, но уже занятое место. Но мудрость гласит, что в тесноте да в субординации – и место живо освободили. А ведь, и правда, чего долго церемониться: время за полночь, народ уморился, упился и поспешил протрезветь. Назревал кульминационный бунт…
Победил, как всегда неожиданно, школьный историк и «перископный нинзя» Григорий Оганесович. Всего по одной центровой букве «п» он угадал старинную русскую забаву. Лапта. Ну, конечно же, лапта! Зал облегченно выдохнул «эх, твою дивизию», но нашлись и такие, которые возмущались, кричали, перечили, что нет такое забавы, они ее не знают. «Заново переиграть!» - орал Колька Гнус и бессовестно поддерживался многочисленными родственниками. Еще бы, пьянки, гулянки, массовый вынос овощей с колхозных полей – это да, еще те забавы, сердечно близкие нашему колхознику. А лапта – анахронизм какой-то. Даже по буквам говорить неудобно – на очередную пошлость похоже.
Но переигрывать не стали. А предложили победившему историку супер-игру. На всю сумму. Думать? Чего тут думать, сумма-то набежала не ахти какая: шестьсот рублей. Хотя, для простого школьного учителя это настоящие деньги. «Перископ» задумался. Полетевшие на сцену бумажки и даже несколько медных монет прервали мысли и он, возможно, впервые в жизни, дерзко заявил:
- Играю супер-игру! Без подстраховки, - непонятно, что именно он имел в виду, но эта уверенность передалась всему залу, и даже Якубовичу, который яростно замахал руками и хрипло завопил:
- Призы в студию! Всем… - не успел досказать, как вовремя был заглушен речью Костикова, специально подготовленной на четырех страницах. Завклуба решил, что теперь самое время выступить, ведь после игры его никто и слушать не станет. Еще бы! А так, хочешь – не хочешь, а придется перетерпеть.
Под свист и возмущенное «призы, ирод, давай», Костиков монотонно вычитывал скрупулезные цифры о проделанной за год в культмассовом секторе работе. Процюк был явно недоволен подобным экспромтом, но благозвучное 120%-ная эффективность и частое упоминание «руководящей роли товарища Процюка В.И.» сменили его гнев на скромную немилость. Василий Иванович любил, когда его прилюдно нахваливали, а теперь, от неожиданности, ему это нравилось еще больше. Но виду не подавал. Он не принимал выскочек.
Григорий Оганесович проиграл. С треском, но под аплодисменты за долгожданное поражение. Что греха таить, народ его откровенно недолюбливал. Нечего было от коллектива отделяться и постоянно умничать. Многие, особенно школьники, соскочили с мест и принялись свистеть и выкрикивать, что «этот прибитый очкарик ни черта не знает». Абсолютно! Хотя, на его месте не ответили бы даже все телезнатоки, с Александром Вассерманом вместе взятые. Попробуй-ка, скажи слово: в задании фамилия средневекового баварского философа, так и не сделавшего никаких значимых открытий, из семнадцати букв! И я о том же. Костиков в душе ликовал, но на лице старался сдержать поплывшую к ушам улыбку. Всю третью минуту, отданную на размышление, «Перископ» мощно чесал затылок, массировал заросшие виски, а потом честно признался: «Я не знаю». Что тут началось – не передать. Карнавал захлестнул массы, а особенно председателя и его супругу. Конечно, суперпризы оставались нетронутыми, а потому привлекательными для всех, в общем, и для Процюка, в отдельности. А правильное слово назвать забыли. Да и нужно ли? Все равно непонятное. Вскоре выступил председатель и одарил остатками грамот всех желающих, но из близкого производственного окружения.
И вот он долгожданный миг общественного банкета. Только сейчас реальное «Поле чудес» начинается! Дверь в зал широко распахнулась и три бойкие, но пышнотелые поварихи, во главе с заведующей общественной столовой Дрибной Василисой Васильевной, внесли ароматные «хлеб, соль и бутерброды». На подносах, щедро заваленных пирожками, булочками, пирожными и пустыми ватрушками с утренним сыром. Супруг заведующей, неизвестно почему худощавый Самсон Андреевич, вкатил молочный бидон с клюквенным киселем. Особо нетерпеливые повыскакивали с насиженных мест в широкий, а потому единственный проход, и тогда всем было объявлено о проведении очередного «Месячника культурного поведения». Опять, блин! С улыбками на лицах кормилицы и поилицы обходили каждого и щедро, но в пределах выделенной нормы, обслуживали. Естественно, начали со всеми любимого председателя. Тот аж светился от счастья. Нет, не из-за сдобных булочек. Он понял, что народ его любит и понимает. За хлеб и зрелище – пускай не частые, но денежные.
А гомон все нарастал: бабы кричали, дети выхватывали пирожные и убегали на улицу, мужики запивали киселем «теплый первачок», но ватрушки отдавали детям. А-то, и правда, зачем хмельную свежесть закусывать и почем зря продукт переводить? Люди давились и смеялись. Все, кроме хмурого Митяя, что был огорчен неразберихой. Уже на выходе из дверей он сплюнул на пол и подытожил:
- У-у, шельмы. Никакого порядку нет. Никакого…
- Это тебе, дед, не орденами на митингах трясти, - подметил невесть откуда взявшийся участковый Мухин, - народу халявы охота. Закон мироздания! – и сам ринулся к мужикам, за «штрафной кружкой солодкого хмельку». Теперь уже можно. Всем!
- Миросрания! - перекривил дед, - оно и видно, что только халявы. Вам бы титьками голыми трусить да колоски с полей дергать…Нема порядку, Сталина на всех не хватает, - завершил Митяй свой ностальгический спич, вытер рукавом орден Отечественной войны и всплакнул. Но это уже было на улице, чтобы никто не узрел. Еще скажут, что «снеговик» (как его прозвала детвора) растаял. Громогласное «ура!» донеслось из клуба и только утвердило старика в правоте сомнений. Он побрел домой. Ночной эфир с Дибровым смотреть. Как зачем? Бессонница замучила, а другого ничего не крутят. Вот и «давится» всякой мутью, а после целый день ругает. В заслуженном одиночестве…
……………………………………………………………………………………………
Народ продолжал развлекаться. Даже знаменитый сумбур в Рио не шел в сравнение с сегодняшним празднеством. Бабы хороводили и пели под «Песняров», мужики пили из одноразовых стаканчиков и падали в проходах, вставали и снова пили. Даже дети скакали по сцене, как оголтелые, радостно разбирая на сувениры игровой барабан, театральные афиши и канцелярские скрепки. Всем было хорошо, а это ведь главное. Только руководства уже не было. Председатель и его ближайшие родственники, соседи, коллеги-сообщники, а также Верка с Якубовичем давно сидели за большим, но тесным столом в саду и заливали горькой настойкой сладость нахлынувших эмоций. Кровянка и сальтисон, утка с грибами и каждодневные, но свиные отбивные неплохо сочетались с балыком, сервелатом и «городской казенкой». «Никакого самогона, мы же человека к себе пригласили!» - настрого приказал председатель и велел супруге раскупорить затянутый пленкой патронтаж «Столичной».
- Столичная – отличная! – торжественно молвил он, и все выпили за доброго, но скромного Леонида Аркадьевича «Поле чудес». Даже сам виновник торжества похвалил незнакомого ему Якубовича, все порываясь поцеловать Процюка в нос. Дальше он то и дело хватал Верку за коленки, та визжала и подпрыгивала, сотрясая воздух сочным величием грудей. Гости косились на председателя, но тот хихикал и философски выдавал «дело молодое, пущай потешатся». Ему, признаться, за весь день уже изрядно приелась эта столичная особь, но стоило потерпеть. До отъезда, который был уже за горизонтом.
Вскоре, часа в три, завыли собаки и во двор вошли завклуба Костиков и Степан. Пьяные до неприличия, но разговорчивые. Отрапортовали, что «народ по домам разогнан, а клуб без видимых повреждений закрыт на пожизненную реконструкцию». Вот уж, шутники нашлись, Петросяны липовые. После дважды выпили по «штрафному фужеру» водочки, перекурили – и народ стал расходиться по домам. Как говорится, делу время, а добираться целый час. За речкой уже светало и не давало рукам вволю сосредоточиться. А потому пили произвольно, но за хозяйку этого дома. Неизвестно почему заплаканная «генеральша» пыталась улыбнуться и злобно косилась на хозяина, но тому было уже без разницы. Он играл на баяне, лично приобретенном в Рязани. Играл не ахти как, но все хлопали. Дважды на бис он исполнил хулиганскую версию «Подмосковных вечеров». В общем, каждый был счастлив в одиночку, но в общем движении…
Расслабившийся Костиков уже вовсю храпел, опершись о кадушку с дождевой водой, завгар Сергеич курил остатки молдавско-кубинской сигары, а Якубович был прихвачен под вытертые рукава и отправлен с Веркой и Степаном, которым поручалось «переночевать» гостя, а назавтра, в целости и сохранности, доставить на железнодорожную станцию. Пополудни. Только прежде заехать в Сельсовет, где народному герою предстояло вручить похвальную грамоту, льготный билет до столицы, мантию почетного жителя села и гонорар в тысячу рублей. «Так ведь за три договаривались?» - запнулся было Степан, но…
- Он и на тыщу не наработал! – справедливо подметил Процюк и растер между ладонями клевер, - скоро покосы начнутся, а ты голову всякой придурью забиваешь. Тоже мне, адвокат без портфеля выискался…
……………………………………………………………………………………..
А «Поле чудес» все-таки свершилось! Да еще как – под громкие аплодисменты. Не об этом ли мечтал студент Василий Процюк, играя в комсомольском театре? А теперь он был режиссером. Главным, а потому единственным. Несмотря на происки врагов и невоспитанность местных жителей, игра получилась захватывающей и щедрой. «Культуру в массы, массы – в кассы!» - изрек Василий Иванович Процюк, пожизненный председатель и бывший партийный работник, решив, что теперь столичные гости будут регулярно приглашаться в их родной «Клуб культуры и отдыха имени Вахтанга Кикабидзе». Для начала Сенчукову заманим, а там, глядишь, и Пугачова приедет. Сама! Уж больно местным бабам ее любовные трели нравятся. А чего, Процюк на такую акцию не поскупится, тыщ пять выделит. Или даже семь. Точно вам говорю. Рублей, конечно! Долларов здесь отродясь не было. Да и что на них купишь, в селе-то? Тут люди честно живут, а не титьки силиконовые по телевизорам щупают. Тут у баб все свое, натуральное. Особенно мозги. Попробуй хозяйством управлять да еще мужа с детьми уму-разуму учить. Под нетленную ламбаду. То-то же…