интересно, куда деваются ненаписанные письма? неотправленные – с ними все понятно, лежат себе в ящике, перевязанные ленточкой, источая запах чуть пожелтевшей по краям бумаги и отболевшего… а вот как же с теми, другими, которые были только идеей, мыслью, порывом… и ими же и остались. может, они так и носятся над моей головой, над твоей головой, неслышно говорят между собой, рассказывая о своих, только им понятных, событиях, сплетничая и, конечно, все приукрашивая… куда деваются несказанные слова? живут у меня под ребрами – иногда пошевеливаясь острым ножичком? вроде бы надо было их сказать тогда, но что-то остановило… то ли обстановка не подходящая, то ли лишними они показались… но подумались ведь, не сказались… и живут… иногда пронзая мое тело, будто разрядом электрическим, воспоминанием о себе. о том времени, когда они могли бы стать актуальными, но не стали. не стали…
интересно, куда девается отболевшее чувство? если оно было коротким и ярким, то понятно: сгорает в собственном огне, как мотылек, налетевший на свечку. а если это была долгая страсть, глубоко проникающее чувство, многолетняя верность – что тогда? куда оно пропадает? атрофируется, болтается сбоку, как ненужная и нерабочая рука? волочится, как неотстегнувшийся парашют? тревожит эротическими сновидениями, которые невыносимо стыдно вспоминать наутро? бросается жаром в голову и румянцем в щеки, когда ты случайно встречаешь свою прошлую любовь в переходе метро… и вы оба, слаженно как по нотам, делаете вид, что ни-ког-да не были знакомы. что ваше чувство не более, чем вымысел дурашливого писателя, пачкающего лист за листом, рифмующего ваши реплики в реплики главных героев. рисующего декорации неверной рукой – того и гляди рухнут, а за ними – пауки и пыль… и розданное когда-то либретто выглядит как издевательство над вашей личной жизнью. настолько издевательски выглядит, что впору отказаться от нее, от него, от себя, наконец… представить, что тебя нет. что ты сошел между станциями и затерялся в чужой жизни, в чужой истории, где ты не более, чем прохожий, или мажордом в белоснежных перчатках, распахивающий двери и хорошо поставленным голосом произносящий: «Мадам ожидает Вас в кабинете!»… там не найтись. там никогда и никто не покажет на тебя пальцем, не покопается в сумочке и не достанет замусоленные страницы твоего романа, романа о тебе, в который уже не раз заворачивали булочки и колбасу… никто не подойдет в людном месте и не скажет, интимно похлопывая по плечу: «слышали мы, как Вы нехорошо расстались… читали… весь Сассекс только и говорил об этом весной… ну ничего, ничего… все встанет на свои места…» в чужой истории, будучи этим самым лакеем… или кем? хорошо, мажордомом. будучи мажордомом, никогда ты не будешь думать о том, куда делись никогда не написанные письма, не станешь судорожно искать их между стопками пахнущего лавандой белья, чуть сиреневого от этого запаха… тебе в голову не придет мучить себя вопросом, куда делось отболевшее чувство, доставлявшее тебе в течение стольких лет как сладостную радость, так и острейшую боль. и не потому, что ты утратил способность чувствовать. а потому только, что твоя старая супруга Гренильда, тридцать лет готовящая тебе по воскресеньям отбивные с картошкой, тридцать один год согревающая твое ложе и двадцать пять лет назад родившая тебе сына, никогда не вызывала у тебя такого чувства. она добротная, ее есть за что взять, с ней так сладостно иногда повздорить… но любви с большой буквы – не было. тонкости и хрупкости не было в ней. и ты, дорогой мой Мажордом, никогда не узнал о том, что тебе было предписано написать тринадцать потрясающих сонат и полторы сотни сонетов. ты не сожалеешь, ведь тебе никогда не хотелось этого… ты замечательно делаешь мясо на шпажках, кого угодно можешь обыграть в покер, а Гренильда довольна, что ты не тревожишь ее в постели чаще, чем раз в полторы недели. ты никогда не знал о жажде опасности, о разогревающем кровь желании риска… о страсти борьбы, о наказании бессонными и одинокими ночами… о казни – бессловесностью, когда тебе так много хотелось сказать…
и если бы я спросила тебя, о мой прототип, мой метрдотель, куда деваются отболевшие чувства? где хранятся ненаписанные письма? как жить, когда ты не знаешь, зачем ты тут? – и сотню других вопросов, подобных этим, ты не ответил бы мне. ты бы вряд ли понял меня, решил бы, наверное, что я чокнулась… ненаписанные письма не могут никуда деться, потому что их не было. чувства не деваются никуда, потому что они просто перерождаются в привычку. если ты был рожден, то так надо, живи и не думай о своем предназначении – вот примерно то, что ты сказал бы мне, о мой двойник, чуть лысоватый метрдотель лучшей гостиницы в Лондоне, обожающий французские сигареты и рюмочку шерри на ночь… как хорошо, что я – это не ты. я тоже люблю французские сигареты, но ненавижу сладкое спиртное, как ненавижу и сладкую жизнь, в которой ты просто варишься, а не живешь. покой вынудил тебя отбросить излишки волос и отрастить животик, над которым всегда подшучивал твой сын… покой вынуждает мозг работать медленнее, воображение – замереть в строго определенных рамках… память… да что уж тут говорить про память…
как хорошо, что я – не ты…
и как жаль, что я не знаю, куда деваются ненаписанные письма…
***
PS Свет... спасибо тебе за то, что ты держишь меня, не давая рухнуть вдребезги...