Пятиклассники Сашка и Гарик возвращались домой из Дворца Пионеров. После занятия в кружке аквариумистов они тряслись на задней площадке первого вагона трамвая.
Сегодня, несмотря на то, что они были самыми младшими и к тому же новичками, им поручили мыть большущие аквариумы. Целых полтора часа пришлось таскать полные ведра по длинному коридору до туалета, переносить тяжелые аквариумы с одного места на другое, отмывать тряпками намертво въевшуюся грязь и водоросли.
После таких «познавательных» и «интересных» занятий не только не хотелось делиться впечатлениями, но и как-то сам собой пропадал энтузиазм. И, независимо друг от друга, приходили они к одинаковому ответу на вопрос: «А стоит ли посещать следующее занятие?».
Был конец марта, погода стояла промозглая, дул сильный холодный ветер.
Ребята почти не разговаривали, сказывалась усталость. Но особенно тяжело было Сашке. И хотя в трамвае было холодно, какой-то внутренний жар заставил его снять шапку. Еще очень хотелось сесть, но все места были заняты, и оставалось, уперев разгоряченный лоб в стекло, почти виснуть на поручне. Временами ему казалось, будто второй вагон трамвая то вдруг отдаляется, то приближается снова. Но, посмотрев на Гарика, Сашка понял - раз тот не реагирует, - значит, померещилось…
Дома Саша пожаловался на головную боль и сильную усталость. Обеспокоенная мама уложила его в постель и поставила градусник. Температура была почти тридцать девять. Несмотря на принятое лекарство, головная боль усиливалась. Саша метался в горячке и, не в силах терпеть эту боль, кричал. Через час температура подскочила до сорока. Начались галлюцинации. Ему казалось, что пальцы увеличиваются до огромных размеров, и тогда становилось страшно, и он плакал.
Приехавший врач «скорой», убедившись, что Саша не может достать подбородком до груди, заявил: «Менингит, необходима срочная госпитализация».
Сашка сквозь спутанное сознание видел мамины испуганные глаза и слезы в них.
Дорогу в больницу он совсем не помнил.
Дальше в памяти всплывало слово «пункция». Как ни странно, первая процедура «отпечаталась» очень хорошо. Голого, его положили на белый стол, и он лежал там, на боку с прижатыми к груди коленями, и какая-то толстая тетка всем весом навалилась на него сверху. Прекрасно помнил он: и огромную иглу (таких потом он никогда не видел) и длинную пробирку с мутной желтой жидкостью. А вот ощущение боли не осталось.
Когда он очнулся в следующий раз, то увидел, что находится в маленьком «боксе», в котором едва помещались кровать и тумбочка. Две боковые стены «бокса» были наполовину (в верхней части) стеклянные и через это стекло граничили с такими же соседними «боксами». Саша увидел, как из правого «бокса» его с интересом разглядывает мальчик лет пяти-шести…
Хорошо запомнилось и то, как мама умоляла врачей позволить ей остаться дежурить у больного сына. Но врачи не разрешали и говорили, что это инфекционная больница и родителям здесь оставаться не положено. Затем, видимо устав от спора, они ссылались на то, что ей совершенно негде будет спать, но мама была согласна на всё. В конце концов, узнав, что у Саши порок сердца, врачи сжалились.
Еще Саше запомнились постоянные уколы в вену: ему вводили плазму и глюкозу из огромных шприцев (капельницы тогда не ставили) - это было почти не больно, в отличие от уколов магнезии, а главное, - страшные слова врача: «Если он не начнёт в ближайшие два-три дня есть, то - вряд ли выживет».
Дело в том, что любая пища, даже в минимальных количествах, вызывала у Саши рвоту. Материнское обостренное чувство опасности подсказало, возможно единственное на тот момент, правильное решение.
Она подметила, что рвота была особенно сильной после таблеток тетрациклина и, несмотря на указания врачей, перестала их ему давать.
На следующий день Саше стало немного легче. Несколько чайных ложек апельсинового сока, на этот раз, рвоту не вызвали (впервые за восемь дней). Всё это время мама постоянно находилась рядом. Спала (скорее урывками дремала) сидя в ногах у Саши.
- Мама, хочешь, я покажу, какая боль от магнезии? – Саша со всей силы ущипнул кончик ее носа.
- Вот видишь, а я терплю каждый день по три раза, - как бы извиняясь, сказал он, увидев, как у мамы навернулись слезы.
За несколько дней до выписки Саша ходить сам еще не мог, и мама на руках несла его на взвешивание. Вместе они весили семьдесят один килограмм…
Последняя пункция показала, что спинномозговая жидкость стала почти совсем прозрачной, и та самая, толстая медсестра, улыбаясь, охотно демонстрировала Саше пробирку. И он в ответ тоже улыбался.
Через день Сашу выписали.
Уже потом, спустя, наверное, месяц, мама как-то сказала Саше, что тот маленький мальчик, который смотрел в первый день из соседнего «бокса» - умер. Его маме не разрешили тогда постоянно находиться с сыном (а возможно она и сама не очень хотела).
Вернувшись домой, Саша был просто «убит» тем, что его любимая бойцовая рыбка умерла этим утром, не дождавшись его совсем, совсем немного. Он помнил, как эта маленькая отважная рыбка строила гнездо, а потом охраняла икру и мальков…
Саша, на слабых еще ногах, вышел во двор.
Найденной поблизости палочкой он выкопал ямку на газоне у дома. Положил туда мертвую рыбку, прикрыл её кусочком стекла, засыпал землей и говорил какие-то нежные слова. Слёзы капали на маленький холмик.