"Извините, можно Вас на минуточку?"
Это было несколько неожиданно, поэтому массивный пакет с наполнителем для кошачьего туалета испугано вырвался из рук и доверчиво прижался к моим ногам.
«Можно». Не мешало перевести дух и поправить упавшую на глаза челку.
И можно взглянуть на незнакомца. Темно-зеленый с серебром дорожный плащ, высокие сапоги и украшенный камнями эфес шпаги выдавали в нем чужестранца. Усталый пожилой конь нетерпеливо переминался с ноги на ногу, высокомерно косил своим блестящим фиалковым глазом и тактично, но выразительно вздыхал. Широкополая шляпа из темного бархата с когда-то роскошным, а теперь уже поблекшим из-за кислотных дождей и, возможно, слишком активного солнца фазаньим пером скрывала лицо мужчины, бросая тяжелую тень на его лицо. И только голос…
Да-да, именно голос, тот самый, из далеких полузабытых снов, который бы я узнала из тысячи других по первому слову. Да что там слову, по первому вздоху, который предшествует рождению первого звука. Он. В этом не было никаких сомнений. Сколько раз я представляла себе нашу встречу. То, что она, эта встреча, будет, я никогда не сомневалась. Хотя… Нет, какие-то сбои были, конечно. Когда бесконечный дождь в окошке, мокрые листья, прилипшие к стеклу, и тоска, выпивающая последние капли надежды, подступали близко-близко, касались плеч и заглядывали в самую глубину глаз. И появлялся привычный страх, что тот вечер, тот танец, тот взгляд – все это только приснилось мне. Что я так и живу этим сном, а настоящая жизнь проходит где-то рядом, не задевая меня. И тогда я бросалась в эту жизнь. Как бросаются в ледяную воду, с каким-то одержимым отчаянием избавиться от этих воспоминаний. И эта жизнь подхватывала меня, словно внезапный ветер, вырывала из привычного русла, крутила в своем безумном танце. А потом также внезапно улетала дальше, а я с удивлением рассматривала то колечко на безымянном пальце, то крошечный пищащий сверток, до какой-то щемящей животной боли дорогой и любимый, то какие-то письма с пустыми словами и обещаниями… И снова – темное мокрое окно с бегущими струйками дождя, которые рисуют полузабытое лицо. И перестук капель, произносящий его имя…
Меня он, естественно, не узнал. Думаю, если я и осталась в его памяти, то только как невесомая девичья фигурка в длинном платье и в венке из голубых лилий. Забавно было бы окунуться снова, хотя бы на несколько минут, в то время. В то семнадцатилетие – не знающее мужских рук и губ, разочарований и иссушающих душу потерь, в то наивное неведение, когда подступающая взрослая жизнь кажется понятной и простой, таинственной, но подвластной твоему желанию, твоим мечтам, когда кажется, что все плохое – это чья-то неудачная выдумка…
Не узнал. Но на всякий случай, поправляя пакет, чтобы из него не выскочили заскучавшие в тесноте «Аси» и «Доси», надвинула свою кепку на самые глаза, доверив его взору только крошечную мышку-брошку, сидящую на краешке козырька. Мышка подмигивала своими глазками, явно кокетничая и заигрывая.
Незнакомец немного нервничал, мял сигарету своими красивыми длинными пальцами и не решался продолжить разговор. Похоже, ему было неловко и за своего коня, и за мой выпавший пакет, и за моросящий дождь, и за неспокойную политическую обстановку в мире. Хотя, последнее, пожалуй, мне только показалось. Наконец, ему удалось закурить, и он достал что-то завернутое в пожелтевший от времени, но сохранивший следы фамильного кружева, платок. Я уже знала, что там такое.
«Понимаете, мне нужно ее найти. Это надо было сделать еще тогда, сразу же. Но… как всегда – какие-то приемы, встречи, важные и нужные разговоры. Отложил на день, другой… Вы же понимаете? Но я всегда помнил о ней. Да, я почти сразу женился, у меня дети. Королевству нужны были наследники. Но ведь это ничего не значит. Ведь, правда? А теперь я должен найти ее, должен… Время – это такая глупость и нелепость…»
Да, время большая глупость. Я рассматривала хрустальный башмачок. Эти годы, с удовольствием и вполне успешно потрудившиеся над нашей внешностью, характером, нашими судьбами, не оставили ни единого следа на нем. Он также поблескивал своими гранями, преломляя унылый желтый свет от фонаря, превращая его в тысячи веселых разноцветных бликов. Я легонько провела пальцем по его прохладной поверхности, мучительно пытаясь отогнать призраков того вечера, но это было уже бесполезно. Воспоминания, сметая на своем пути плотины и заграждения, которые я выстраивала в течение многих лет, хлынули потоком, меняя привычный и знакомый мир. Холодок башмачков на ногах, скользящая упругость королевского зала, растворенная в воздухе музыка, пьянящие запахи орхидей и лилий. И его смеющиеся светло-серые, как льдинки, глаза…
«Примерьте, пожалуйста, - повторил он еще раз, - мне нужно найти ее».
Я попыталась заглянуть ему в глаза – сохранили ли они за это время тот же непередаваемый цвет.
« Слишком холодно, извините. Желаю Вам удачи.»
Уходить было легко, несмотря на тяжелые пакеты и вязкую весеннюю грязь. Мелкие дождевые капельки были странно-соленого вкуса. Слишком холодно.
И слишком поздно. Ты ведь ищешь вовсе не ее. Ты ищешь себя, того, который не смог вовремя принять решение. Ты пытаешься найти тот самый поворот, после которого вся твоя жизнь пошла совсем по другому руслу, меняя и ломая тебя. И, возвращаясь на старое место, мы думаем, что нашли себя прежних. А это не так. Неизменным остался только хрустальный башмачок.
4 апреля 2003.