Как-то прислал мне сорокалетний подающий вечные надежды писатель Лавренов свой рассказ, чтобы я ему свое мнение высказал. А рассказ был такой:
"Метонимии"
- А я продолжаю настаивать! Ненавижу сингулярность! - Молодой худощавый человек в некогда приличном пальто и круглых очках рубил воздух рукой.
- Эк ты раскипятился, сынок. - С чувством произнес его пожилой приятель в телогрейке, опираясь на столешницу и с трудом держась на ногах. - Ладно, составлю тебе компанию.
- Вы что, не знакомы с полисемией? По-моему, бисемантизм сентенции очевиден! Как можно так однобоко воспринимать ближнего? - сказали очки.
- Ну, что ты, родимый! Успокойся, сейчас и по второй вмажем. Вдвоем. Видишь, старик все понимает, старик не лыком шит.
- Шит! - выплюнули очки.
- Не ругайся, - примирительно прошептала телогрейка. - Вот, что я тебе скажу, сынок. Наука - вещь великая, теория освещает путь практике, открывает, так сказать, просторы. Но можешь ли ты, человек ученый, предсказать мне будущее? Что с нами будет? Куда мы идем? Где мы окажемся?
- В жопе. - Сказали очки.
- Э-э, мил человек, это и без науки понятно. Нет, ты вот скажи, не размазывая, а конкретно, вот что с нами будет в ближайшее время? - Телогрейка, казалось, сама заинтересовалась вопросом, заданным первоначально лишь с целью успокоить молодую подвыпившую кровь собутыльника.
Очки непонимающе рыгнули.
- Давай сделаем так, вот тебе кусок газеты. Это тебе не фунт изюма. Это пресса, так сказать! Ты напиши здесь свой прогноз, где мы с тобой будем через, скажем, пару часов, что будем делать. Напиши и мне не показывай. Ну, усек?
- Постигаю вас, отец! - Сказали очки.
- Ну вот и отлично. Пиши.
Очки вынули из кармана пальто поломанный химический карандаш, послюнявили его и с задумчивым видом стали изучать оставшуюся часть газетной страницы, где был напечатан астрологический прогноз.
- Э... Луна... В первой четверти... - бормотали очки - И Сатурн рядом. Послушайте, не найдется ли у Практики для Науки альманаха карманного?
Телогрейка вынула засаленный календарик и положила его на стол.
- Для Теории всегда найдем - сказала телогрейка.
Очки долго изучали календарик, что-то бессвязно бурчали, писали странные знаки на обрывке газетной бумаги, потом нетвердой походкой вышли из пивной, осмотрелись вокруг, прищуриваясь и часто сплевывая.
- Нет, отец! Так не пойдет. - Сказали очки, вернувшись в заведение и написав пару слов на газетном клочке. - Прогноз я написал, но мы с вами совершенно амнезировали принцип поступательности и дуализма в дискуссии! - Очки опять не на шутку разволновались, снова вышли на крыльцо пивной и изо всей оставшейся силы бросили скомканный клочок куда-то в сторону стройки, куда-то в котлован.
- Ишь ты... Горячий какой! Ладно, пошли вторую возьмем. - Телогрейка взяла приятеля под руку и они вместе направились к стойке.
- А за дуализмом последует триангулярность! - не унимались очки. - Да здравствует Пресвятая Троица!
После второй бутылки очки сменили агрессивное настроение на благодушие и романтизм. Молодой человек улыбался и даже предпринял две безуспешных попытки поцеловать собеседника.
- А что скажет практика, водка опускается ламинарным потоком или турбулентным?
- Винтом заходит, сынок, ясное дело, как по трубе. - Ответила, не задумываясь, телогрейка.
- Нет, давайте поставим эксперимент! - Настаивали очки.
- Давай поставим. Хрен с ним, пускай постоит. - Отвечала телогрейка.
Они вышли на улицу с третьей бутылкой и рюмкой. Телогрейка подносила полную рюмку к губам и по команде очков, заливала содержимое в рот. Очки же подбрасывали в воздух небольшой камень.
После такой троекратной процедуры был сделан вывод, что камень достигал земли раньше, чем водка проваливалась в желудок телогрейки.
- Турбулентно! - Восхищались очки.
- А я что говорил! - Годилась собой телогрейка.
Стемнело.
Очки поежились, как будто от холода, потом срыгнули.
- Простите. Невольная эрапция контента случилась.
Телогрейка вытерлась.
- Слушайте, отец... В общем, мне необходимо излить.
- Сходи, пописай, сынок. Вон котлован рядом, дойдешь?
- Как? Вы предлагаете мне это?
- А что такого? Вроде нет никого.
- Да, нет, я не о том. Вы предлагаете мне это сделать монопенисуально?
- Ох, горе ты мое! Пойдем, пойдем, - Кряхтела телогрейка, - за компанию сам знаешь, кто удавился.
И они стояли на краю котлована, вперив стеклянные взоры в турбулентные потоки, не замечая, как бежали секунды, как проплывали над ними почти сливающиеся с темным небом облака, как подмигивали звезды, как, засмотревшись на них, врезалась в столб проезжавшая на велосипеде девочка.
Наутро телогрейка отлепила лицо от глины котлована. Первым, что увидели разверзшиеся очи, был скомканный обрывок газеты, на котором телогрейка смогла прочесть вчерашний прогноз молодого человека в некогда приличном пальто. Удививляясь точности предсказания, телогрейка осмотрелась вокруг и растолкала расположившегося неподалеку любителя научной мысли:
- Вставай, дружочек. Вставай, колдун ты мой. Люди смотрят."
Вот такой рассказ прислал мне Лавренов. Я прочел и пишу ему:
- Что ж ты, Саша, мозги-то запудрил читателям? Сплошные термины какие-то, да и идея непонятная у тебя там вообще. Ради чего все это писалось-то?
А он пишет:
- Знаешь, Саша, ты не первый мне это говоришь. Но, понимаешь, если терминологию убрать, то вся идея рассказа рухнет. Там ведь, в частности, написано о том, что водка рушит межкоммуникационные барьеры, что если пол-литру на двоих вонзить, то на каком языке ни говори, то все понятно будет.
А я ему тогда отвечаю:
- Понимаешь, Саша, может быть тебе тогда эпиграф такой написать: "Перед прочтением принять не менее двухсот грамм"?
А он:
- Я подумаю, Саша. Хотя... даже не знаю... Нет, ты прав, Саша. Идею надо в корне менять.
На том мы и порешили тогда. Потом я заглядывал на Прозу. Но второй редакции рассказа не появлялось. И вот, уже отчаявшись ждать, я снова зашел к нему на страничку и вижу - есть! Есть вторая редакция.
Вместо "врезалась в столб проезжавшая на велосипеде девочка" теперь было написано: "врезалась в столб юная велосипедистка".