Зву-чи!
Диана Арбенина
В.Ч.
...Едва заставила себя поднять веки. В полудреме еще — прошаталась на кухню. За столом сидели мать, шестилетний Костик и годовалая Верочка.
— Обедаете? — поинтересовалась Лика и не дожидаясь ответа убрела в ванную.
Сквозь шум воды доносились до нее с кухни звуки передвигаемых на плите кастрюль и сковородок. Лика, пристроившись под душем, сначала сидела скорчившись. Мягкие струи обволакивали, ласкали, но не расслабляли, а наоборот — питали силой. Понемногу расправлялись округлые плечи. Оживала грудь. Привстав на коленках, Лика нырнула руками в струи, пытаясь пропитать каждый сантиметр тела растворенной в них силой. В шуме воды, словно в дожде, жила мелодия. Лика ее еще не понимала, еще не могла поймать и заключить в ровные строчки нотного листа, но она уже не давала покоя, эта мелодия, она перетекла в Лику вместе с живительными струйками влаги и, сжавшись, поселилась в теле. Спряталась. Но где? В округлых покатых плечах? В почти французской груди, которую можно уместить в бокале? В бедрах, похожих на мальчишечьи? ...Или в небольшом, судя по фигурке, сердце? ...В огромном сердце, когда-то вмещавшем в себя любовь ко всему миру.
Мелодии жили в Лике с детства. Почему они облюбовали ее, а не Машу Сотник — вечно задумчивую соседку по лестничной клетке, наверное, знает лишь тот, кто наверху. Время от времени он вселял в Лику новую мелодию, которую тут же хотелось напеть. В шесть лет у Лики появился свой собственный учитель музыки, а потом и свое собственное пианино. Потом была музыкальная школа. Были конкурсы. Дипломы. Даже песни на радио. Была преподавательская работа в «чайнике»*. А потом...
Потом все рухнуло. Рухнуло?.. Нет. Просто пошли пеленки-распашонки (родился Костик). А когда сын слегка подрос, опять — пеленки-распашонки (родилась Вера). Декретный отпуск растянулся почти на шесть лет.
...Устала? Нет! Как можно устать от собственных детей? Мелодии, жившие в них, входили в Лику, переполняли, выплескивались и заставляли петь. Это можно было бы назвать счастьем...
...Если бы не отсутствие денег.
— Сергей-то когда на работу устроится?
Мама, похоже, устала задавать этот вопрос. Дочь молчала. Потому что не знала ответа.
Не знал его и сам Сергей. Лика так и не могла понять: не хочет муж устраиваться на работу или не может? Но, наверное, если бы хотел...
...Расстегнулся крючок ванной. Запахнувшаяся в халат и обнявшая себя руками Лика появилась на кухне. Костика и Верочки за столом уже не было.
— Есть-то будешь? — поинтересовалась мама, подходя к плите и трогая пальцами сковородку. — Второй раз греть придется...
«Меня бы кто согрел...» — подумала Лика. Скоро опять на работу. На всю ночь. На каждую ночь. С пяти вечера до пяти утра. «Опять — голые распаренные мужики с березовыми листьями на потных спинах...» Лика не жаловалась. Она просто констатировала факт.
— У Сергея-то как с работой? — после долгого молчания снова спросила мать.
— Да вчера только ходил устраиваться. Завтра должен ехать...
— Куда?
— В Реж...
— Далеко же...
— Ну, не знаю, как договорятся... Может, пока там будет жить...
Мама вздохнула и, видимо, задумавшись, положила в Ликину тарелку не две, а три котлеты.
— Ну ма-ам, мне этого много...
— Ешь! Вон какая худая... Все ребра наружу...
***
Кушетку в ее «рабочей» комнатешке поставили спустя неделю. Теперь можно прилечь и вытянуть ноги. Не поспишь, так хоть ноги вытянуть... Прикрыть глаза. На ее двери — табличка: «Администратор». На деле — «подай-принеси».
Народ валил в сауну валом. Уже к двум часам закончились простыни. Потом не прекращался. Лились рекой водка и пиво. В воздухе висел мат.
Мелодия, которую напели утром струи воды, спряталась. Совсем. Ей здесь плохо. Лике тоже плохо. Но ее спасало то, что она хотела спать. Почти всегда.
Она гладила уже использованные, но не слишком запачканные простыни и думала, что сегодня днем снова не удастся выспаться, потому что нужно отнести в мастерскую «поплывшие» в весенней распутице сапоги.
Кто-то молотился в соседнюю дверь. Должно быть, снова заклинило.
Выключила утюг. Вышла в коридор. Из-за двери доносилось натужное сопение. Лика повернула ручку, открыла дверь... Мимо пролетели четыре пьяных «братана» и матерясь, сложились штабелем на стоявший напротив стол, выясняя попутно, кто же все-таки выбил дверь. «Весело», — подумала Лика, глядя на торчащую перед ней задницу с прилипшим к ней зеленым листочком.
К пяти часам утра сил перестало хватать. В последние полчаса Лика спасалась только фотографией детей. Фотография мужа в ее потрепанном портмоне отсутствовала.
...В звуке хлюпающих сапог тоже чувствовалась мелодия. Она была еще менее уловимой, чем жившая в струях душа. Чем та, что свернулась, спряталась где-то внутри Лики.
Мелодии жили во многих вещах, явлениях и людях: в старом, еще бабушкином комоде, устало выдыхавшем, когда кто-нибудь из домашних раскрывал его дверцы и выдвигал ящики; в распустившейся на окне чайной розе; в трамвайных звонках (в каждом — своя). В муже тоже когда-то была мелодия... Куда она делась теперь — спряталась или потерялась, Лика понять не могла.
Съежившаяся от виденного в сауне мелодия перекатилась комочком поближе к сердцу. Усталая Лика этого почти не заметила. Она поняла, где живет мелодия, спустя полчаса, в ванной, когда от живительных струй распрямилось тело, и мелодия тоже распрямилась, запульсировала под сердцем. Она была еще робкая и несмелая, эта мелодия, но Лика чувствовала: без этой мелодии ей не жить.
Муж еще спал. Лика посмотрела на приоткрытый храпящий рот и вышла из комнаты. Подошла к Верочкиной кроватке, поправила одеяло и долго сидела рядом, пока не почувствовала, что глаза слипаются...
***
Мужики, накачавшиеся водкой и пивом, решили «догнаться» девочками. Они заявились к Лике в «администраторскую» — почти голые, мокрые, с листьями по всему телу (Лика подумала, что скоро возненавидит березы), и один из «братанов», подпирая косяк двери, заявил:
— Шлюх вызови!
— Родные мои, — отозвалась Лика. — Где ж вы раньше-то были? Они все только что уехали. Где я их вам сейчас найду?..
Лика наступала, она шла напролом: нельзя показывать свою слабость.
— Ищи! — бросил тот, что подпирал косяк. — Ты администратор, ты и ищи. А не то сама ответишь...
— Идите, — сказала Лика. — Я решу ваш вопрос...
На мгновение возникли в памяти лица первых ее выпускников — счастливые и напоенные каждое — своей мелодией. Мелькнула — всего на секунду, и — растаяли, словно осознав неуместность свою здесь, в затерянной на окраине города сауне.
Лика сняла телефонную трубку...
Спустя две минуты вышла в коридор. Два бритых «братана» держали третьего — крепкого, слюнявого, повторявшего пьяно и тупо:
— Хочу! Сейчас хочу!
Он стоял посреди коридора в чем мать родила и все порывался идти на улицу — искать шлюх. Стараясь не смотреть на него, Лика сказала:
— Я их вызвала. Скоро приедут.
Думала — успокоятся. И правда — успокоились. Правда, тот, что твердил «хочу!» и порывался идти на улицу за проститутками, потребовал непременно рыжую. Лика вместе с прибывшей на вызов Машкой после долгих поисков рыжуху ему предоставили.
Девочки ушли в предбанник. Лика — к себе. Мат и стоны слышались даже через стену. Лика сидела на кушетке, вытянув ноги. Сил, чтобы закрыть руками небольшие точеные ушки, не было. Лика представила, как точно так же, вытянув ноги, сидит муж. На диване с газетой. Или уткнувшись в телевизор. Мелодия съежилась до размеров песчинки.
Минут через десять дверь администраторской распахнулась. На пороге стоял совершенно голый мужик — тот, что требовал рыжуху.
— Обломов, — еще не успев сориентироваться и думая о вытянувшем ноги муже, сказала Лика.
— Во! — подтвердил мужик. — И я говорю — полный облом! Я кончить не могу...
Он не жаловался. Он возмущался. Даже, скорее, возникал.
— А я при чем, родной? — тут же отреагировала Лика.
— Что за сервис, ...! Шлюхи с мобильниками! Он пищит в самый ответственный момент...
Пристроившаяся под сердцем мелодия уменьшилась до размеров атома. Она ничего не видела и не слышала. И потому Лика заявила:
— А я-то при чем? Я, что ли, должна тебе помочь? Выключи мобильник. И свой, и ее. Какие проблемы?..
Мужик выдал тираду трехэтажным и повернулся к двери. К его заднице прилип ненавистный березовый листок.
...К трем часам наконец угомонились. Девочки уехали. Исчезли. Вместе с ними исчезла и горячая вода. Лика почти уже ничего не соображала, но автоматически, — на подсознании, — набрала в чан холодную воду и сунула в него кипятильник...
...Спустя два часа Лика вышла из «парилки» в жизнь. Думалось о детях... о маме... О муже не думалось. Под сердцем завозилась, развернулась, устремилась навстречу весенним запахам... солнцу... грядущему лету — лохматая спросонья мелодия. Она оказалась веселой, игривой, удивительно живой. Мелодия заполнила все Ликино существо. Ей захотелось бегать, прыгать по лужам — несмотря на разваливающиеся сапоги; улыбаться всему миру, и этому незнакомому пока еще парню, идущему ей навстречу... Захотелось любить. Захотелось — жить.
13 — 15 марта 2003 г.