ПОСВЯЩАЕТСЯ ДИМЕ, ЧЕЛОВЕКУ, КОТОРЫЙ СДЕЛАЛ ТАК МНОГО И ТАК ПРИВЯЗАЛ МЕНЯ К СЕБЕ, А ПОТОМ ТАКОЕ СКАЗАЛ...А ПОТОМ ОПЯТЬ ПРИШЕЛ...НО ВЕДЬ ЭТО НЕВОЗМОЖНО?
ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕМУ ЛЮБИМОМУ ЧЕЛОВЕКУ ДИМЕ.
1
Мои руки взмыли вверх в немой радости, застыли вместе с остальным телом в воздухе и последними окунулись в прозрачную воду. Кончики пальцев ощутили беспомощность, и на секунду мне стало страшно, что я уже не выберусь на поверхность. Но один сильный толчок ногами выпихнул меня вверх. Бесконечная влага, только что окружающая меня всю, превратилась в сотни тысяч капелек. Я свободна.
За этим морем живешь ты. Наверное, когда каждый день я совершаю эти бесконечные прыжки, я надеюсь на встречу с тобой. Как будто Швейцария парит в воздухе над Объединенным Королевством, и по первому моему зову она готова свалиться в Атлантику и отдать тебя мне. Я опять забыла, что всего лишь плаваю в бассейне и ужасно, до бело-желто-пурпурной горячки боюсь прыгать с трамплина. Замечталась.
Оксфорд - безумно уютное место. Вдали от Лондона, но в то же время в часе езды от него, Оксфорд напоминает лично мне земной рай: деревья из английских сказок, маленькие магазинчики со всякой ерундой, танцующие на главной улице негры в ямайских шапках.Когда я захожу в какой-нибудь переулок или на старое кладбище около готической церкви, мне становится спокойно и грустно. Необратимость. Переменчивость. Усталая слабость и ненужная чистоте и счастью ложь. Эти чувства посещают меня в одиночестве.
Колумбиец, в которого я вполне могла бы влюбиться, уехал. Я тоскую без твоих рук. Колледж живет своей жизнью. В эту жизнь удачно вписывается и моя персона.
За холмами города, кстати, живут обычные люди. Эти типичные англичане, которые курят настоящие трубки и ходят в одежде из "Marks&Spencer". Или "Max&Spencer". Они иногда появляются среди суетливых испанских туристов и многозначительно улыбаются. Такое впечатление, что эти коренные жители страны превратились в привидений: снуют туда сюда мимо нас и исчезают, не успев стать заметными на фоне остальной толпы.
2
Мысли мои обычно обрываются в тот самый момент, когда хочется сказать так много. Я мечтаю о большой печатной машинке с прилагающимися к ней двумя, а лучше тремя, музами. Это сооружение не давало бы мне спать ночами - я бы только сидела и строчила стихи и прозу, не взирая на то, что опять нет тебя и на то, что все самое ценное в моей голове возможно кажется исключительно важным и нужным только мне. Я бы поделилась с каждым своими чувствами... Но вряд ли это кто-то действительно оценил бы. То есть я стала бы неизвестным писакой и отправила бы в итоге все свои произведения в туалет, забыв даже о том, сколько трудов на них ушло. Эта книга может и не стать книгой. Я в состоянии написать что-то вроде недавно найденных рассказов Шарлотты Бронте: они казалось бы и составляют одно целое, но полностью исключают какую бы то ни было сюжетную линию, основываясь лишь на эмоциях и мимолетных видениях. Такие книги интересно читать только автору и в лучшем случае близким этого автора. Мои рассказы интересны чужим людям, но и то не всем. А один человек вообще не любит их читать. Все потому что я слишком открытая и прозрачная. Не самый сильный психолог вполне способен на то, чтобы выучить всю мою сущность наизусть и просчитать все мои поступки на сто шагов вперед. Это обидно. А меняться не получается. Говорят, сознание формируется до пяти лет. Мне уже немного больше. Думаю, я так и останусь собой. Не могу понять, что в этом плохого, но и хорошего тоже мало.
В гостинной я хотела поставить антикварный диван и поклеить стены темно-зелеными обоями. Старые гобелены, разумеется, не помешали бы. А вот спальня стала бы уголком неба: белые или коричневые стены, прозрачные шторы, чугунная кровать с синим постельным бельем и разнообразных размеров и форм подушками, окно от пола и до потолка, простенький абажур с бахромой. Однажды мы спали в подобном месте. Там, между прочим, был еще и балкон со столиком и соломенными стульчиками. Мы пили там вино и дышали свежим летним воздухом.
Я еду в автобусе. Людей почти нет. Только старик с собачкой. Собачка тоже очень старая и ко всему равнодушная. Такая собака не стала бы гоняться за кошками и просить погладить себя. Она пресытилась жизнью. Но это и объяснимо. На старости лет люди, кажется, глупеют и впадают в маразм. Но это лишь иллюзия. Достигая определенной мудрости они внутренне осознают ненужность ума и аналитики. Проще быть глупым и глухим ко всему мелочному. В особенности это ценно, если за мнимой холодностью и тупостью скрывается что-то сформировавшееся. Но опять же, такиим людям пора умирать. Их оболочка уже неколебима и прочна, как железобетон.
Я выхожу у обшарпанного желто-коричневого дома и захожу в средний подъезд. На втором этаже черная железная дверь, которая и поддается моему ключу. Ночник не погашен.
- Ты спишь? - спрашиваю я у полутьмы.
Слышу ровное дыхание и шелест страниц, потревоженных ветром из раскрытого окна. В руках Мика книга. Мы уже давно ничем не пополняли семейную библиотеку - значит это что-то старое или одно из моих творений. Хотя на прошлой неделе Мик купил Бэнкса на книжном развале и вчера дочитал его.
Я плюхаюсь в одеяло и утыкаюсь носом в грудь Мика. Он вздрагивает и пытается повернуться на бок. Тщетно. Я уже сплю.
3
Теперь одна. Надо же. Ты все равно вызываем и недоступен. Если я начну кидаться строчками чувств и боли ( какой кошмарной и непреодолимой боли!), мне все равно никто не поможет. Но если бы кто-то и попытался, не думаю, что получилось бы. Да. Мой славный маленький мирок разрушен. Я ... Боже...Я бы ТАК любила. Я бы всегда любила так, как любила...и ЛЮБЛЮ. И НЕНАВИЖУ.
Ну почему ты не приходишь? Ты не придешь. Я выльюсь вся в этих строчках и забуду. То есть никогда не забуду. Я сильна в своей категоричности. НИКОГДА. Я буду всегда и еще раз всегда с тобой в своем глупом и нежном мире. Синяк...Больно...А ведь синяк на сердце...............................................