Два года ты прожил, плавая в жуткой смеси из «Нирваны», «Куин», «Кино», «ДДТ», «Наутилуса», «Сплина», «Крематория», Джона Бон Джови и ещё чёрт знает чего. Впрочем, на этой жуткой смеси твоя жизнь держалась дольше. Просто «Нирвана» и Бомжови пришли в твой воспалённый от русского рока мозг как раз два года назад. Курт, надрываясь, вытягивал: «I`m not the only one…», а Джон вторил ему, правда, более оптимистичными интонациями. Были, конечно, и «Misunderstood», но в целом, твоя музыка была весёлой и забойной. Даже вечно суицидальный и пессимистичный «Крематорий» вызывал почему-то только прилив радости и счастья. Ты вечно пребывал в состоянии молодого Вити Цоя: «Время есть, а денег нет…», но было к кому в гости пойти. Ты знал, что у тебя есть тот человек, ради которого стоит жить. И моё сеееердце ос-тановилось, моё сеееердце за-ме-рло…
А потом на гитаре порвались все шесть струн. Разом. Они были довольно старые, может быть, стоило их поменять, но слишком уж много они вытерпели, слишком много песен спели. Они порвались тихо, потому что знали, что должны были порваться. Ты сидел, обхватив голову руками, зная, что всё случилось, как случилось, и ничего уже не вернуть. В твоих ушах орал Rammstein: «Mein Herz brennt…», и твоё сердце тоже горело в такт музыке, прожигая грудную клетку, обугливая чувства и испепеляя душу. Ты жил в прострации, и только Курт спасал тебя, до предела грустным голосом утверждая: «I`m so happy, cuz today I found my friends in my head. I`m so ugly, it`s okay, cuz so I am…».
Всё было так, пока ты не нашёл новыё струны. Сначала они казались тебе обычными, коих сотни и даже тысячи. Но потом ты увидел в них что-то волшебное, что-то мистическое, то, что ты нигде и никогда не видел. Ты почувствовал, что ты нашёл то, что искал. И твою жизнь наполнил старый добрый Боно из U2: «You make me feel, that I can fly…». И действительно тебя как будто подняли, вознесли до небес. Умер «Раммштайн», умер Кобейн с «Крематорием», всё, казалось, вернулось. Но Фредди Меркьюри вдалбливал тебе: «Love of my life, you hurt me…», и всё получалось так, как он говорил. Ты не знал, что делать. Потом эстафету приняла «Металлика» с её «Unforgiven»: «She loves me not, she loves me steel…»
И ты метался, не понимал, что происходит, не знал, что будет дальше и что происходит сейчас. Неопределённость – самое страшное чувство. Как нож сквозь масло, сквозь твою голову шёл Эминем, которого ты раньше вообще не слушал: «I`m the worthst thing since Elvis Presley…».
Теперь ты сидишь перед чёрным окном и смотришь на еле-еле светящийся фонарь. Эминем теперь вечно в твоей голове, он не выходит оттуда даже ночью. Но сейчас сквозь его речитатив прорывается Сергей Галанин: «На небе ровно столько звёзд, сколько наших глаз…». И тебе грустно. Потому что кто-то болеет. У кого-то депрессия. Кто-то не спит ночами и грызёт гранит науки. А ты сидишь и слушаешь какой-то бред, не думаешь и не беспокоишься не о чём, кроме самого главного. Слова на русском, английском, немецком смешиваются, буквы переплетаются, комната наполняется полной абракадаброй. Музыка превращается в протяжный стон, состоящий из сотен струн и десятков барабанов. Все звуки моментально перекрывают литавры, разрывая твои барабанные перепонки…ты падаешь без сознания…