130. Диагноз

Иван Никитич Троянцев по образованию был гинекологом, но на работу по специальности так и не пошёл, разочаровавшись. Так часто бывает с людьми, заканчивающими школу и выбирающими специальность по зову сердца.
 Вот и Ваня, наивная душа, ошибся. Бросить же медицинской институт у него не хватило духу и он так и дотянул до диплома, навеки забросив который в ящик письменного стола, отправился искать иных путей.

Пути как-то уж очень разнуздано петляли и болтали его во временных рамках судьбы, каждый раз на повороте оставляя на чувствительной душе нашего героя кровоподтёки и ссадины. Женщины сторонились Ивана, чувствуя в нём некое тайное знание и цинизм современного докторского сословия.
Первый раз серьёзно задуматься о собственной неполноценности Ивана заставил его профессор, светило местной гинекологии В.В. Грюнбергер, который в частных беседах любил потэтично повторять, что сколь прекрасны женщины на любовном ложе, столь отвратительны они на гинекологическом кресле.
 Ваня же никак не мог с этим согласиться, отчасти из-за того, что на любовном ложе ему побывать лично ещё не довелось, но больше из-за того, что профессиональные осмотры не вызывали у него подобной реакции и даже напротив, доставляли некое удовльствие.
 Ничего не возразив подвыпившему светилу, наш герой серьёзно заволновался и чтобы избавиться от дурных предположений записался на факультативный курс по психоанализу.

Со всей присущей ему прилежностью он прослушал полный курс лекций и практических занятий. Следует заметить, что наука доктора Фрейда не прошла даром, и Ваня, окончательно убедившись в своих дурных наклонностях, определил себя в пациенты великого сновидца. Тщательно записывая, анализируя и комментируя свои сны и детские воспоминания, наш герой установил в себе явную склонность к гомосексуализму и, по началу впав в депрессию, в конце концов философски заключил, что чему быть, того не миновать.

Забросив психоонализ и решив, что жить в согласии со своим естеством важнее, чем пребывать в тумане ложных социальных стереотипов, он стал посещать места, где собирались подобные ему жертвы общественной морали.
 Проводя достаточное время в компаниях привлекательных молодых людей, он всё же никак не мог решиться перейти ту запретную грань, что отделяла его от достиженя внутренней целостности. Он нашёл множество новых друзей, но, кажется никто из них не проявлял к нему ничего болшего, чем простой человеческий интерес. Ивана это удивляло и настораживало, и хотя сам он не испытывал к новым друзьям заветного влечения, упорно продолжал искать своего принца.

Отчаявшись в очередной раз дождаться милости от судьбы, он всёже выбрал себе объект, и принялся пестовать в себе некое чувство, по рассудочному замыслу должное преобратиться во всепоглощающую страсть. И тут Ивана постигло новое разочарование, поскольку запланированный пожар чувств никак не желал разгораться и, решившись на последний отчаяный шаг, он принял приглашение посетить библиотеку своего друга.
Библиотека оказалась потасканного вида диваном эпохи зарождения соцреализма в коммунальной квартире где-то в центре города. В изголовьи библиотеки красовался заграничный журнал вполне определённого содержания. Обладатель же сего богатства не намерен был терять время попусту и, грубо опрокинув Ивана на своё ложе, стал домогаться близости.

Неожданно для самого себя, наш герой совершил открытие, что чувство, которое он по невероятному заблуждению принял за искру симпатии, оказалось тайным отвращением. Подтверждением чему мог явно послужить давешний сон, в котором Ваня ополаскивал рот томатным соком, сплёвывал его с наслождением, тщательно вытирая губы грубым льняным полотенцем.
Анализируя всё это и припоминая, как в детстве ему приходилось выгуливать подлую собачонку по имени Жучка, Иван отчётливо слышал истерический хохот доктора Фрейда.
 От таких невесёлых размашлений его отвлекло сопение навалившегося партнёра - и осознание полной несостоятельности охватило молодого гинеколога. Легко отшвырнув ошалевшего обладателя библиотеки в дальний её угол, Иван шагнул было к выходу. Но опомнившийся библиофил ринулся наперерез, держа в руках ножницы: он, вращая зрачками, шумно дышал и требовал остаться, угрожая расправой  - а над чем, сам никак немог определиться.

Ваня, грустно смерив взглядом неудавшуюся любовь, легко ткнул её ногой в пах и, перешагнув, вышел в коридор.
Сбежав по лестнице, у входной двери подъезда он чуть не сбил школьницу, перевёл дыхание и, отступив в сторону, проводил её взглядом. Уже выскальзывая наружу он с отвращением подумал, как же он всё таки гадок и безнадёжно извращён, и, не удержавшись, покосился на девочку ещё раз.
Направляясь к автобусной остановке, Иван продолжал топтать грязь собственной души и сплёвывать на тротуар.
 Присев на скамейку в ожидании своего рейса, он решил подвести итоги. Как ни крути, выходило, что случай его оказался непрост и запутан - он не только оказался извращенцем, несогласным с научным миром, не только несостоятельным гомосексуалистом, но ещё и заглядывается на школьниц...

Иван пытался вернуться к психоанализу, но безвыходное разочарование уже накатывало волной новых страданий.
Неожиданно внимание его привлекла пара резвящихся собак. Но, приглядевшись, Иван осознал, что за невинным, на первый взгляд, мельтешением облезлого кабеля-дворняги, скрывалось порочное намерение овладеть породистой сукой ротвейлера. Видавший виды остервеневший от соблазна дворняга наседал со всех сторон, но дородная самка, лениво поводя боками, легко откидывала поклонника и тому приходилось начинать приступ снова и снова.
 Хозяйка ротвейлера насмешливо следила за происходящим, явно ничуть не обеспокоенная столь откровенными домогательствами.
Ваня неожиданно подскочил и пнул незадачливого Казанову. Не оглядываясь побежал прочь, твердя себе: «Этого не может быть! Только не это...» Отбежав метров на двадцать он остановился и переводя дыхание оглянулся.
 Он видел остановку, девушку и двух собак. «А хозяйка – ничего себе!» - пробормотал Иван и двинулся прочь.