За пределом

по воспоминаниям ветерана Великой Отечественной войны Мальцева Михаила Николаевича, кавалера орденов Отечественной войны I и II степеней, ордена Красной Звезды и ордена Александра Невского


ПРЕДИСЛОВИЕ

Когда здравствовали и могли написать о войне те, кто видел её своими глазами, не вправе были говорить с чужих слов литераторы, не нюхавшие пороха.
Всё меньше остаётся воевавших и совсем мало тех, кто может изложить пережитое на бумаге, рассказать потомкам о нашем героическом прошлом. Значит, пришла пора слушать и записывать воспоминания ветеранов - ведь недалёк и тот день, когда слушать будет некого...
"Я был первым и последним из двадцати двух детей, рождённых моей матерью", - так выразился М.Н. Мальцев, рассказывая о своей жизни. Первым был рождён, единственным остался в живых после голода и тифа 1921 - 33 годов, после войны.
"В молодости я жил нелегко, в холоде и голоде, но такая жизнь закалила меня физически... Молодёжь в наши годы была очень энергичная, крепкая и выносливая, дружелюбная и жизнерадостная. Мы работали изо всех сил и отдыхали на славу - умели песни петь и плясать на улицах..."
До тридцать седьмого года Мальцев жил и работал в селе, затем в возрасте двадцати одного года пошёл служить в Красную Армию. Закончил военно-хозяйственное училище. В звании техника-интенданта II ранга служил в 520 стрелковом полку 167 стрелковой дивизии, в Балашове. Там женился, там жена родила ему сына.
В июне 1941 года дивизию перебросили в Белоруссию, в район города Рогачёва. Первое крещение огнём получил при сильнейшем налёте немецкой авиации.
Служил на должности замначальника - продовольственно-фуражной службы. В ночное время на полуторках доставляли продукты и фураж с армейских складов, расположенных глубоко в тылу. Не раз попадали под бомбёжки, теряли машины и шоферов.
Положение наших войск было тяжёлым. Командир 520 стрелкового полка Анисимов при обходе передовых линий попытался переплыть Днестр и сдаться немцам, но был пойман нашими солдатами и сдан в "органы".
Большой урон личному составу наносили немецкие снайперы, охотившиеся за командирами. В течение короткого времени в полку были убиты комиссар, три политрука, четыре командира среднего звена, начальник ПФС и три пулемётчика.
Однажды во время передислокации полк, двигавшийся колонной по шоссе, был атакован немецкой пехотой и танками. Командир полка, начальник штаба и другие командиры, бывшие в голове колонны, погибли в первые мгновения боя. Личный состав полка частью был уничтожен, частью окружён и взят в плен. Мальцев, шедший с хозяйственными службами в хвосте колонны, с небольшой группой солдат смог уйти в лес. По лесному бездорожью и малохоженым тропам добрались до города Нежин, где были приняты в состав 131 стрелковой дивизии. Мальцева назначили заместителем начальника дивизии по хозчасти.
С этого момента я и начал описывать наиболее яркие события из военной жизни того, кто назвал себя "первым и последним".
                Автор




                ГЛАВА ПЕРВАЯ

                Оржицая мясорубка. Лето, 42 г.

                1
Странная штука - война, думал заместитель начальника по хозяйственной части сто тридцать первой стрелковой дивизии техник-интендант второго ранга Мальцев, стоя у головной машины автоколонны и разглядывая сквозь утреннюю мглу многочисленные потоки пехоты вперемежку с грузовиками, танками, пушками на конной и тракторной тяге, стремившиеся напрямую, без дорог в сторону города Оржица. Монотонный гул движущегося войска, изредка нарушаемый людскими криками, лошадиным ржанием, резкими стуками, - этот напряжённый гул настораживал Мальцева, как настораживает человека гул растревоженного улья, готового взорваться тысячами жалящих пчёл. То там, то здесь начинали вдруг стонать-надрываться моторы, но быстро стихали до какой-то общепринятой громкости, словно боясь излишним шумом потревожить кого-то главного, чьей волей были закручены в общий клубок судьбы множества идущих со всех сторон в Оржицу людей. Странная штука - война, думал Мальцев. С шестьюдесятью грузовиками он отправился на армейские склады, загрузился продовольствием, на обратном пути прихватил в нескольких колхозах фураж, не нашёл в Нежине своей части, отбыл искать её в сторону Лубны, как предупреждал командир... На полпути патруль повернул его автоколонну на Оржицу, потому что Лубны уже отрезали фашисты... Сколько раз их бомбили и обстреливали... И вот Оржица, словно гигантская воронка на реке, помимо его воли затягивает  Мальцева с автоколонной и неисчислимым количеством других людей и техники в свою неизвестность.
По элементарным военным правилам такого огромного скопления незащищённых от авиации войск на ограниченном, близком от фронта пространстве быть не должно. "Солдатский телеграф" сообщил, что группировка войск у Оржицы охвачена фашистами с трёх сторон. Признаков подготовки к обороне не было видно, а значит, фашистские стервятники в любой момент могли попировать здесь на солдатском мясе безнаказанно. Именно поэтому такое скопление войск не ободряло мощью, а пугало своей незащищённостью.
Связанные общей неповоротливой судьбой, без строя, разнокалиберными группами, повесив головы и сгорбившись под тяжестью винтовок и полупустых вещмешков, сосредоточившись на многодневной усталости, солдаты выходили из молока утреннего тумана, проходили мимо Мальцева и скрывались в тумане же. Уходили в неведомое для всех будущее...
Кто-то невидимый руководил этой огромной массой людей - и все беспрекословно подчинялись воле того невидимого. И в его власти было послать людей на передовую или в тыл, дать людям возможность выжить или погибнуть, погибнуть с честью, геройской смертью, или бесславно, затерявшись на задворках великой войны.
Нет, не всегда солдат-герой волен умереть героем!
- Воздух! Воздух! - переполошила бойцов едва слышная надрывная команда из той дали, куда двигались потоки людей. От человека к человеку передавались крики всё ближе и ближе, принесли страх и умчались в ту даль, откуда истекала эта огромная масса людей и техники.
Тревожный пчелиный гул на мгновение стих. Люди замерли, прислушиваясь и выискивая ухом гул самолётных моторов. Под воздействием того, приглушённого туманом, страшного звука, человеческие массы, будто бы не особо спеша, пришли в движение, задробились, рассыпались из колонн. Машины и танки, конные повозки и полевые кухни - все постарались нарушить правильность движения, разъехаться и расползтись в беспорядок, и снова все замерли в надежде, что и на этот раз смерть минует их.
Неясный тяжёлый рокот очень быстро превратился в рёв - и самолёты, бомбами и снарядами сокрушая всё под собой, поливая живое струями смерти из пулемётов, пронеслись над множеством вжавшихся в землю перепуганных людей, ищущих в её складках спасения, ибо даже неглубокая ложбинка защищала от осколков и сохраняла жизнь.
Взорванная рёвом штурмовиков, сотрясаемая взрывами снарядов, распоротая очередями фашистских пулемётов, земля отозвалась эхом предсмертных криков и страданий раненых бойцов.
Людей и техники на земле было так много, что, казалось, ни один фашистский снаряд, ни одна пуля не были выпущены бесцельно.
Возвращаться назад самолётам не было смысла: вперёд, только вперёд, поливая безбрежные скопления людей огнём, пока не кончится боезапас.
Самолёты улетели. Ватная тишина заложила уши.
И вновь человеческие массы пришли в движение, довольно быстро выстроились в колонны и, пробивая по целине новые дороги, словно восстанавливая  кровеносные сосуды чудовищного организма под названием "война", оставляя после себя разбитые танки и машины, и спрятанные в землю человеческие останки - переваренные остатки пищи прожорливой войны - двинулись дальше.

                2

Напиравшие сзади подразделения словно пробку впихнули автоколонну Мальцева в одну из улиц города. Куда-нибудь приткнуться и остановиться не удавалось: на обочинах нескончаемыми очередями стояла военная техника. Движение только в одну сторону. Оржица, как и её окрестности, была забита войсками.
"Что творится! - поражался Мальцев. - Хороший авианалёт - всех прихлопнет немец одним махом!"
И - словно накаркал!
Самолётный рёв, взрывы, стрельба с неба, крики на земле...
 Шофера выскакивали из машин и кидались к домам, чтобы укрыться в подвалах. Не успели добежать - налёт кончился.
Посидев некоторое время в расслаблении у дома, Мальцев вернулся к машинам. Ветер доносил чад пожаров. Мальцеву сегодня везло - и на этот раз обошлось без потерь.
На улицах что-то изменилось, их колонну протолкнули ещё на несколько сот метров вперёд.
Ординарец Гриша, бегавший на разведку, сообщил, что через квартал можно свернуть во двор, за которым есть малозаметный пустырёк, хорошее место для капитальной остановки.
Разместив машины и приказав шоферам замаскировать их сверху, в сопровождении ординарца Мальцев пошёл в город выяснять обстановку.
Войска медленно продвигались по улицам. "Как мясо сквозь дырки мясорубки", - подумал Мальцев.
Попробовали расспросить о штабе на предмет получения дальнейших предписаний. Бойцы, к которым обращался Мальцев, смотрели молча и устало. Некоторые зло, другие удивлённо. Какой штаб в эдакой мешанине?
Что-то негромко захлопало над головой. Мальцев взглянул вверх. В небе между клубами дыма из стороны в сторону шарахались, трепыхались голуби. "Бедные, - посочувствовал  им Мальцев. - Столько в городе народу, что птицам сесть некуда!"
Где-то в отдалении ухали взрывы.
- Власов, сволочь, решил армию сдать... - переговаривались проходившие мимо солдаты.
- Нарочно стягивает войска в котёл!
-Воздух! - крикнули вдалеке. Команда-предупреждение побежала с улицы на улицу, передвигаясь с одного края города на другой.
Самолетов не было слышно, но приученный военной жизнью верить и подчиняться командам, Мальцев вместе со всеми заспешил в дом, под прикрытие стен. Двери квартир первого этажа были взломаны - мародёры уже похозяйничали. И - ни одной гражданской души! Неужели весь город эвакуировался?
Низко над улицей проревели немецкие штурмовики. Беспорядочно прогремели, сотрясая воздух и землю, взрывы.
Подождав немного, Мальцев вышел на улицу. В сером от дыма небе всё так же суматошно метались белые голуби, стреляя-хлопая крыльями.
"Породистые, небось... Как они теперь без хозяев?" - пожалел птиц Мальцев.
Он не понимал происходящего. В незащищённый город сгоняют войска - и фашисты безнаказанно бомбят город. Город набит солдатами, а Мальцев, будто один  в этом столпотворении. Вокруг шум и гам, крики, рёв моторов... И - будто отсутствие звуков! Только белые голуби оглушительно хлопают крыльями в дымном небе...
Искать какой-либо штаб, похоже, не было смысла. Мальцев повернул назад.
На ближнем перекрёстке громко захрипел динамик. Сначала неясно, затем всё более понятно зазвучала тревожащая душу песня:

        ... Пусть ярость благородная вскипает, как волна...

Ярости в душе Мальцева не было. Была усталость, мучил вопрос о том, что ему делать с грузом дальше. Почему войска не отправляют на фронт? До которого, судя по взрывам, рукой подать...
Похрипев, динамик утих. Затем, сквозь новую волну хрипа, канцелярский голос прочёл распоряжение:
- Политрукам, командирам среднего и старшего звеньев подразделений, находящихся в городе и пригородах, собраться на восточной окраине для получения дальнейших предписаний! Политрукам, командирам среднего и старшего звеньев...
Повторив приказание несколько раз, динамик умолк. Вновь захрипела тревожная песня, потом ещё несколько раз распоряжение собраться на окраине города.
Добравшись до пустыря и убедившись, что его машины и солдаты целы, Мальцев оставил ординарца за старшего и отправился "получать дальнейшие предписания".
Движение на улицах застопорилось. Все дворы и переулки заполнили войска. Ни взад, ни вперёд проехать было невозможно. Солдаты обустраивались на отдых там, где их командиров застал приказ из динамиков. Походные кухни дымились прямо посреди улиц. Город превратился в огромный бивак.
- Сдаст нас Власов, - там и сям слышал Мальцев разговоры бойцов.
Вслед за другими командирами он выбрался на окраину города.

                3

Патрули направляли всех к мосту через реку. Выходившие из города отдельными группами офицеры перед мостом стекались в довольно широкий поток, а на противоположном берегу, за мостом, снова разбредались по отдельным тропинкам.
Всем приказали укрыться на поле с высокой, в рост человека, растительностью, раскинувшемуся метрах в ста от берега, чуть правее дороги.
Густой, сладковатый запах дохнул в лицо Мальцеву. Множество пчёл гудело над полем.
Конопля, определил Мальцев. Странное место для сбора командиров и ожидания распоряжений.
Не углубляясь в заросли, он подсел к группе офицеров, бывших, похоже, из одного подразделения.
- Сдаст нас Власов, - услышал Мальцев привычную уже фразу, тоскливо произнесённую одним из небритых, усталых лейтенантов.
- Отставить панические разговоры, лейтенант, - требовательно, но не очень уверенно осадил его капитан. - Получим приказ, передислоцируемся - повоюем ещё!
"Повоюем ещё! - мысленно поддержал его Мальцев. - Такая масса сил... Одних командиров в конопляниках сколько! А солдат, значит, в тридцать раз!"
В голове у Мальцева заиграли бравурные марши. Он хоть и не ел около суток, почему-то почувствовал прилив сил.
"Что это я? - вдруг спохватился Мальцев. - С чего бы это меня радость распирает? Кто повоюет? Командиры с пистолетами наперевес? Да сюда взвода фашистских автоматчиков хватит, чтобы всех положить!"
И сразу в голове всё стало на свои места. И накатилась усталость. И сразу стало понятно, что ничего здесь непонятно. А самое непонятное - зачем их собрали в конопле?
Прошло с полчаса, и поток командиров, шедших через мост, иссяк.
Как-то незаметно набежали тучки, стал накрапывать дождь. Мягкая, сыпучая, как пыль, почва конопляников покрылась тонкой плёнкой грязи, затем, всё более и более пропитываясь водой, начала превращаться в болото. Не имея возможности ни сесть, ни лечь, люди понуро сутулились от холода, неохотно переговаривались. Стояли, засунув ладони под мышки или - не по-уставному - в карманы. Некоторые, сбившись в кучки, прикрывались плащ-палатками.
"Как овцы в стаде", - вспомнил Мальцев деревню.
Все ждали.
Несколько человек, потеряв терпение, отправились к мосту разведать обстановку, узнать, кого ждут и как долго придётся ждать.
Часовые у моста, увидев приближающихся, приказали им остановиться и повернуть назад. "Парламентёры" что-то возразили, потребовали для разговора начальника караула.
Случившееся дальше было неожиданнее фашистского артналёта.
Струи пуль из стволов двух пулемётов веером рассыпались от моста, просвистели над головами офицеров и заставили их упасть лицом в грязь дороги. Полежав некоторое время и получив от часовых повторный приказ вернуться в конопляники, морально убитые офицеры, опасаясь даже чертыхаться, молча вернулись к товарищам.
Несколько человек, покинув конопляники, перебежками направились к берегу реки метрах в трёхстах ниже моста. Огненные жгуты пуль указали бежавшим, что и к реке путь им заказан.
Укрываясь изгибом реки, некоторые всё же добрались до берега. Но прибрежная местность была болотистой и, увязнув по пояс, а то и по грудь в грязи, офицеры вернулись назад.
- Что же это... - растерянно и как-то беспомощно произнёс один из соседей Мальцева.
Да, что это? Советские бойцы пулемётным огнём поливают советских командиров?
Нудно и беспрестанно шёл дождь. Где-то очень далеко приглушённо гудела моторами и лязгала гусеницами бронетехника.
"Как трактора в уборочную...- невесело подумал Мальцев. - Наверное, наши танки позиции занимают. Потом нам отдадут приказ".
Над городом снова летели фашистские самолёты. Вытянув шеи, командиры молча наблюдали за бомбёжкой, рассматривали поднимающиеся над Оржицей клубы чёрного дыма.
"Резина горит, - вздохнул Мальцев. - Может, и моих подожгли".
Взвизгнуло коротко, почти сразу - будто тяжёлой кувалдой бухнуло, встряхнув землю под Мальцевым. Свистнуло коротко - бабахнул разрыв.
- Воздух! - крикнул кто-то, предупреждая об артналёте.
Запоздало отреагировав на команду, все плюхнулись в грязь.
"Танки стреляют, - определил Мальцев. - Фугасными!"
Глухой хлопок в небе и резкий, пронзительный свист, продирающий по коже глухой хлопок - и режущий душу свист...
"Осколочными накрывает, шрапнелью, - похолодело в груди у Мальцева. - От этих в чистом поле за пучком соломы не спрячешься!"
Он услышал чавканье грязи под сапогами. Два не успевших в своей коротенькой жизни понюхать пороха молоденьких лейтенантика, выпучив от страха глаза, бежали неизвестно куда.
"Необстрелянные, - пожалел Мальцев пацанов, как уже погибших. - Куда, дураки... От шрапнели не убежишь!"
Хлопнуло, свистнуло множеством осколков. Лейтенанты упали. Один совсем без движения, другой попытался вскочить, но его подмял в грязь под себя оказавшийся рядом офицер.
- Лежи!
- Окопаться! - крикнул невпопад привыкший командовать голос.
- Заткнись, командир, - не очень громко, но внятно попросил кто-то из соседей Мальцева. - Чем окапываться?
У командиров сапёрных лопаток не было.
Взрывы фугасных снарядов чередовались с взрывами осколочных. Командиры вжимались в землю, выгребая из-под себя грязь.
- Лейтенант, сбегай с кем-нибудь, узнай обстановку. Кто там нас кроет? - услышал Мальцев голос соседа-капитана.
Глубоко, до середины голеней увязая в грязи, три офицера тяжёлыми скачками побежали на восток, к противоположному краю поля, откуда раздавались звуки выстрелов. Заслышав свист фугаса или хлопок шрапнели, падали ниц, всё более пропитываясь грязью.
В полукилометре от конопляного поля жирной пунктирной линией выстроились немецкие танки. Стреляли не торопясь, размеренно. Между танками и чуть впереди них группами человек по десять сидели и лежали фашистские солдаты. Дождь прекратился, из-за туч выглянуло полуденное солнце, приятно согревало людей. Солдаты располагались на расстеленных то ли плащ-палатках, то ли кусках брезента. Многие разделись по пояс, держали в руках фляжки, периодически прикладывались к горлышкам, поворачиваясь в сторону конопляников, поднимали вверх автоматы, что-то кричали, смеялись. Судя по движениям губ, кричали: "Рус, сдавайся!"

                =4=

Мальцев заметил, что обстреливают в основном центральную часть поля, а по краям и за его пределами взрывов практически не было.
У самого края конопляников, на взгорке, росла огромная шелковица. Сначала ползком, а затем короткими перебежками Мальцев добрался до шелковицы и спрятался за её толстым стволом. Отсюда хорошо был виден мост и берег на далёкое расстояние, и большая часть поля, изрядно уже взрытая воронками, в которых прятались офицеры. На дне воронок блестела успевшая накопиться там вода.
Со стороны города к мосту приближалась группа людей. Впереди шёл крепкий, коренастый офицер с властными повадками. Следом, охватывая начальника полукругом, почтительно семенила свита.
От моста, навстречу приближавшимся, выбежал начальник караула. Слишком рано перешёл на строевой шаг. Держа руку у козырька, неимоверно долго вышагивал, выбивая  из дороги подошвами сапог грязь, наконец, приблизился к начальству.
"В штаны, наверное, наложил с перепугу, - неприязненно подумал о нём Мальцев. - Даже к командиру полка за полкилометра строевым шагом не ходят. Неужели генерал Власов?"
Приближение большого начальства заметил не только Мальцев. Крича и размахивая руками, со стороны поля к мосту побежали люди.
Увидев бегущих к мосту перепачканных грязью военных непонятного звания, генерал недовольно махнул рукой. Начальник караула скомандовал, показывая в сторону конопляного поля. Застучали пулемёты, пули зачмокали перед бегущими, преграждая им путь. Люди размахивали руками и продолжали бежать к мосту.
Генерал недовольно спросил что-то у начальника караула.
Начальник караула коротко крикнул.
- Тах-тах-тах-тах... - простучал пулемёт.
Несколько бегущих упало, остальные остановились.
Мальцев поразился наступившей вдруг тишине.
Танки не стреляли. Тишина, странная, почти мёртвая, волнами распространялась над полем. И очереди наших пулемётов, уложившие наших же командиров на глазах, а точнее - по приказу генерала, эхом отдавались в голове Мальцева. И жаворонок в очистившемся от облаков голубом небе. И противное жужжание мух. Больших, зелёных мух. А может синих.
Пахло гарью, тротилом и свежей кровью.
"Собирали пчёлы мёд - улетели. Учуяли мухи смерть - прилетели",- крутилось в голове у Мальцева.
- Что же вы делаете, сволочи! - услышал он голос соседа-лейтенанта. Лейтенант стоя расстёгивал кобуру пистолета.
- Отставить истерику, лейтенант! Ты же не девица малохольная! Нас танки топтали - мы выжили! - попытался остановить его капитан.
Вытащив, наконец, пистолет, лейтенант сделал шаг в сторону моста.
- Не дури! - крикнул капитан. - С пистолетом на пулемёт только дураки ходят!
Рванувшись к лейтенанту, он упал, обхватил лейтенанта за ноги, попытался повалить его.
Лейтенант, скользнув шальным взглядом по боевому товарищу, приставил дуло к своему виску и выстрелил.

                5

Снова артналёт.
Спасаясь от взрывов, около сотни офицеров волной выкатились из конопляников и побежали к реке. Пулемётные очереди от поста крошили бегущих. Берега достигла едва половина. Но как по-предательски поступил с ними советский берег! Схватив офицеров за ноги, прибрежное болото превратило людей в неподвижные мишени, в удобные для пулемётчиков цели...

                6

Время от времени в зарослях конопли щёлкали пистолетные выстрелы. Врагов в конопляниках не было, стрелять было не в кого...

                7

Уткнув лицо в опавшие листья, Мальцев лежал у ствола могучей шелковицы.
Что случилось с миром? Когда фашисты убивают наших - это понятно. Но когда наши убивают наших - этого сознание Мальцева принять не могло.
Огромное количество офицеров собрано на этом конопляном поле. Зачем? Для уничтожения? Кем? Более тысячи командиров загнаны в западню... Захочешь выйти - погибнешь от своих. Останешься - погибнешь от фашистов. А в городе и окрестностях в такой же западне десятки тысяч солдат! Без командиров эти тысячи солдат уже не батальоны, способные отстоять город и перейти в наступление. Они - масса людей, не ведающая, что делать!
Некто, управляющий войной, согнал сюда наши войска и своей властью превратил их в фантастически огромную толпу... Своей волей обрёк людей на уничтожение. Своей злой волей!
Мальцев поднял голову, посмотрел в сторону моста. Мост был пуст. Только пулемётчики да часовые на своих местах.
"Точно, это был Власов, - укрепился в своих предположениях Мальцев. - Кто ещё с такой лёгкостью и жестокостью может умертвить своих ни в чём не повинных командиров?"
Один из пулемётов выпустил длинную очередь вдоль берега. В который раз множество людей, не желая гибнуть от фашистской шрапнели, бросились к реке, чтобы выбраться из окружения вплавь. Слышались крики раненых и тонущих в болоте, крики уносимых стремительным течением людей...

                8

Солнце клонилось к западу.
Было нереально тихо. Безнадёжно тихо. Лишь приглушённые стоны, да  просьбы пить, прорывавшиеся сквозь боль и бред, доносились со всех сторон поля.
Из-за реки послышалось урчание автомобильных моторов. Несколько грузовиков переехали мост и остановились у края конопляников.
- Раненых в машины! - скомандовали приехавшие.
Из зарослей конопли к грузовикам потянулись раненые. Большинство шли самостоятельно, многих вели под руки, некоторых несли на плащ-палатках или просто на спинах.
- Только раненых! Здоровые остаются на месте! - распоряжались из машин. - Погибших складывайте у дороги, за ними приедут потом.
Вскоре машины были загружены полностью, а раненые всё подходили.
Скомандовали легкораненым освободить машину и двигаться к месту своим ходом, а в машины продолжили грузить не ходячих.
Мальцев подошёл к одной из санитарных машин.
- Браток, помоги... - услышал он просьбу. - Проводи до моста, сам не доберусь!
Держась за кузов, рядом стоял старший лейтенант. Окровавленное бедро перетянуто ремнём, раненый едва держался на ногах.
Мальцев перекинул руку старшего лейтенанта себе через плечи и повёл его к мосту.
Часовые у моста отсеивали здоровых от раненых.
- Назад! Здоровые назад!
- Назад! - потребовал часовой у провожатого, ищущего впереди Мальцева. - Ты... - он ухватил Мальцева за рукав, но, взглянув на его петлицы, спросил: - Медицина? Проходи... Назад! - остановил он следующую пару.
Не успев казать ни да, ни нет, Мальцев очутился на другой стороне моста. У интендантов и медиков петлицы были одного цвета - зелёные, у пехоты и артиллерии - красные и чёрные, поэтому часовой принял Мальцева за медика.
Проводив раненого до города, к месту, где формировалась большая санитарная автоколонна, Мальцев отправился к своим машинам.
- Здесь нам ждать нечего, - сказал он шоферам после рассказа о пережитом на конопляном поле. - Из города нас не выпустят. Зачем Власов держит командиров в конопляниках, а солдат и технику в городе? Кто его знает... Но массу солдат без командиров сдать или уничтожить легче. Большое военное подразделение без командиров подобно паралитику - видит и слышит, а защитить себя не может.
К обороне нас здесь не готовят. Оборонных укрепление нигде нет и не строят. За весь день в сторону немецких танков не выстрелили ни разу. Считаю, что пора бросать машины и выбираться к своим.
Мальцев замолчал. Молчали и бойцы. Бросить автоколонну, шестьдесят гружёных продовольствием и фуражом машин, зная, что отмены приказа по доставке груза не было? За нарушение приказа в военное время карали строго.
- Как выходить будем? Не выпускают же никого, - спросил ординарец.
- Пойдём как санитарный взвод, собирать раненых. Дело к вечеру, мост перейдём, а там, в темноте, отвернём от конопляников в сторону Лубны. Это единственная дорога, по которой мы можем выйти из окружения.
Через полчаса девять шоферов-солдат и ординарец Гриша загрузили вещмешки продуктами и под командой Мальцева строем направились к мосту. Другие солдаты решили остаться с машинами.
Мост прошли в сумерках, сказав часовым, что отделение санитаров идёт собирать раненых.
За мостом  отделение догнала колонна машин.
- Командир, помоги раненых загрузить, - попросил майор из кабины головной машины, указывая на выбирающихся из конопляников и останавливающихся на обочине дороги раненых.
Около сотни грузовиков с едва различимыми в сумерках красными крестами на бортах, не включая фар, подобно призракам, медленно двигались вдоль поля, принимая в свободные кузова раненых. Люди почему-то старались не разговаривать, а если и говорили, то вполголоса.
"Странно всё, - думал Мальцев, - нереально. Будто не со мной происходит и не у нас. Будто в кошмарном сне... Вроде и не держит командиров уже никто - идите прочь. Но - без солдат. А уйдут без солдат - трибунала не миновать..."
Скоро машины загрузили до предела.
Мальцев и его солдаты втиснулись в кабины, колонна тронулась.
- Ох и мясорубку могут устроить здесь фашисты! - покачал головой майор, оглянувшись на конопляники и на город, отсвечивающий огнями пожаров. - Обороны ведь никакой!
- Мясорубку нам Власов уже устроил, - проворчал Мальцев. Поехали с нами, - предложил майор. - Мы без охранения, а твои бойцы всё-таки с автоматами. Да и при деле будешь.
Майор Завгороднов, начальник санитарной колонны, давно понял, что команда Мальцева к медицине не имеет ни какого отношения.
Из темноты у дороги выплыли какие-то строения.
- Надо обстановку узнать, - майор кивнул в сторону домов.
Долго стучали  в дверь крайней избы, затем так же долго объясняли хозяину, что они сопровождают санитарную колонну.
-Это Пятигорица?
- Ни, хутор. Пятигорица трошки дальше.
- Фашисты есть поблизости? - в который раз спрашивал майор то ли бестолкового, то ли спросонья не понимающего, чего от него хотят, хозяина.
- Ни, нэма. Ворогов нэма, - наконец ответил хозяин, тараща глаза и часто хлопая ресницами.
- Хорошо, что "нема", - вздохнул майор. - Ну что, лейтенант, поедешь с нами?
- Нет, - решил Мальцев. - Своим ходом пойдём. Да и битком у вас.
- В тесноте - не в обиде. Жаль. Ну, удачи вам.
- И вам счастливо добраться.
Солдаты Мальцева молча глядели на проезжавшие мимо машины. Наверняка они жалели, что командир не разрешил им ехать с автоколонной. Нашлись бы места для десятерых человек!
Проводив взглядом последнюю машину, отделение Мальцева выступило следом.
Минут через десять далеко за хутором, в той стороне, где скрылась автоколонна, раздались автоматные очереди, окрестности озарились пламенем взрывов.
- Гришка, на дерево! - крикнул Мальцев, вешая ординарцу на шею свой бинокль.
- Санитарная колонна на краю Пятигорицы на фашистов напоролась, - сообщил ординарец. - Танки! Передний грузовик горит!
 Раздались пушечные выстрелы.
- Наших расстреливают! Танками давят!
Зарево набирало силу.
- Танками наших давят! - простонал с дерева ординарец. - Ждали их! Точно, ждали, сволочи!
Автоматные очереди слышались всё реже.
- Всё... - выдохнул ординарец и надолго умолк, обвиснув на суку.

                =============

- Не перестарался? спросил я у Михаила Николаевича, забирая первую часть рукописи. - Может, слишком жестоко описал?
- Не перестарался, - ответил Мальцев. - Тогда было страшнее. И крови больше, и жестокости... А те войска, что под Оржицей, Власов сдал...



               
ГЛАВА ВТОРАЯ
 
                За пределом. Зима, 42 г.

                1

Как тяжело и горько уходить вглубь своей страны, выбираясь из окружения, быть свидетелем гибели батальонов и полков, а может и армий... Как тяжело проходить ночью деревни и посёлки, на улицах которых женщины, словно провожая на войну собственных мужей, рыдают, словно хороня заживо! - и кричат вслед отступающим:
- Дорогие наши защитнички! На кого вы нас бросаете-покидаете?!
Волосы поднимали головные уборы на головах солдат от душераздирающих женских криков, а кожу на лицах словно морозом прихватывало.

На птицеферме в селе Крутая Балка Полтавской области группа Мальцева уничтожила пятерых немцев, грузивших кур на машину. 

Нелегко было двигаться по ночным полям, лесопосадкам, оврагам и просёлочным дорогам, пытаясь догнать отступающие части.
Потеряв надежду на соединение с нашими войсками, в одну из ночей ушли шесть шоферов. Дней через пять исчезли остальные, Мальцев остался с ординарцем.
Жители окрестных сёл рассказывали о сильных боях в Донбассе. Надеялись, что наши войска потеснят немцев.
Обходя крупные населённые пункты стороной, Мальцев с ординарцем двинулись в сторону Донбасса. Ночи коротали в скирдах, в степи. Иногда заходили в сёла, ночевали в сараях и в конюшнях, вместе со скотиной. Сельчане на ночлег в дома не пускали, выполняли приказ немецких властей, боявшихся партизан. За нарушение приказа фашисты наказывали жестоко, даже расстреливали.
А Донбасс пережил тяжёлые бои. На полях и в балках беглецы натыкались на множество не похороненных наших солдат, на почерневшие уже, начавшие превращаться в прах, замёрзшие в неподобающих мёртвым позах трупы. Не погребенные, они то и стали теми без вести пропавшими, которых ждали матери и жёны, надеялись на их возвращение и стеснялись их безвестному исчезновению. Подвиги ведь совершали герои, известные всей стране, а пропавшие без вести... Ясно, куда они пропадали.
Усталые и голодные, ёжась от холода и отворачиваясь от пронизывающего ветра, Мальцев с ординарцем вышли на заледенелую просёлочную дорогу. Ужасные образы мертвецов с провалившимися глазами и выеденными зверьми животами угнетали хуже голода и холода.
Наши опять отступили. Где они теперь? Фашисты неудержимой лавиной катились вперёд и вперёд... Куда же податься?
Беглецы шли, погружённые в тяжёлые думы. Урчание моторов услышали слишком поздно. Три громоздкие машины выскочили навстречу из скрытой за пригорком низины. В кузове первой машины сидели фашисты.
Мальцев оглянулся. Спрятаться некуда. Дёрнулся бежать, но прострекотала автоматная очередь, пули чирикнули над головой.
- Вот мы и пришли, - замерев на месте, проговорил Мальцев. - Бросай оружие, Гриша.
Машины остановились. Из кузова первой выпрыгнули автоматчики.
- Руки вверх! - на ломаном русском языке крикнул один из автоматчиков.
Обыскав беглецов, загнали в кузов второй машины, где уже сидели пленные солдаты и офицеры из остатков разгромленных здесь советских подразделений.
Машины привезли пленных на окраину города Краматорска, в лагерь.
Ограждение из колючей проволоки в три ряда, по углам - сторожевые вышки с пулемётами. Жильё как у кротов, в землянках, больше походивших на крытые траншеи без отопления. Спали на земляных же нарах.
Горячей пищи не было. К вечеру каждый день в лагерь привозили две-три машины сырых овощей - картошки, свёклы, моркови, - сгружали кучами недалеко от ворот.
Кто знает, что это было для фашистов - спорт, охота или развлечение... Но в каждого, кто подходил к кучам овощей, фашисты стреляли из пулемётов. Поэтому еду добывали по ночам, незаметно подползая к овощам по-пластунски. Неловкие и неосторожные погибали под пулями. А утром их трупы грузили в телеги вместе с умершими от голода и холода отвозили за лагерь и сбрасывали в яму наподобие силосной.
По лагерю, продуваемому зимними ветрами, бродили истощённые, в лохмотьях, человеческие тени. В обледенелых землянках, на ледяных нарах лежали распухшие от голода, потерявшие способность передвигаться, умирающие пленные...
- Лейтенант, - просипел в ухо Мальцеву Гриша. - Нам предлагают выжить.
- Фашисты?
- Хуже.
- Кто же у нас хуже фашистов? Вон какую "жизнь" нам устроили.
- Их в той землянке человек пятнадцать. Как приходит новая партия пленных, они убивают, кого посправнее, свежуют и едят. В землянке два места освободилось - они нас зовут.
Мальцева передёрнуло.
- Нет, до предела дойду, с голода помирать буду, а человечиной питаться никто меня не заставит!
- Вместе, видать, помрём...

                3

Оставшихся в живых лагерников построили в колонну и погнали куда-то в степь. Впереди колонны ехали четыре конных фашиста с автоматами, по бокам и сзади шли полицаи с винтовками. Следом за колонной двигался "продуктовый обоз" - три конные коробушки, гружёные мёрзлыми овощами. На привалах овощи раздавали пленным поштучно.
- Куда идём? - пытались узнать у полицаев пленные.
- Вперёд, как говорят ваши комиссары, - ухмылялись обессиленным пленным полицаи. - Далеко, вам туда не дойти.
Обречённые люди брели по дороге. В непонятном безмолвии слышались лишь тяжёлое дыхание и стоны изнурённых людей, от голода теряющих способность не только идти - мыслить! Истощённые тела, казалось, пережгли все свои запасы, а мерзлая свёкла, которую несчастные пытались грызть, ложилась в полумёртвые желудки ледяными нетающими комочками.
Холодно! Лохмотья одежды, болтавшиеся на пленных, не защищали даже от лёгкого морозца.
Серая вата неба тихо роняла мягкие хлопья снега.
Сытые полицаи, раскрасневшиеся в неторопливой прогулке по свежему воздуху, расстегнули полушубки - погода тёплая, снег вот-вот таять начнёт. И полное безветрие! Снег, падавший с неба, таял от жара тел полицаев ещё в воздухе, не успев коснуться их пылающих щёк.
Растянувшаяся так, что из головы не видно хвоста, колонна измождённых людей медленно двигалась по степи. Снега навалило больше четверти, брести по рыхлому месиву тяжело. Снег падал на головы и плечи горбившихся пленных, шедших размеренно, точнее - автоматически, старавшихся не делать лишних движений, потому что любое ненужное движение лишало холодеющие тела остатков сил, остатков тепла, остатков жизни. Снег, упавший на лица, на шеи, на голые кисти пленных людей, не таял на грязной пергаментной коже, температура которой сравнялась с температурой окружающего воздуха. Пленные словно превратились в холоднокровных, и, подобно холоднокровным зимой, их движения на холоде стали медленными, запаздывающими. И мысли тоже - медленные, запаздывающие.
Оступившись, пленные падали брошенными куклами, продолжая, как заводные, неуклюже двигать руками и ногами. Если упавший мог крикнуть, обратить на себя внимание, умолить бредущих мимо сотоварищей помочь ему, таких иногда поднимали. Иногда. Если кричал. Впрочем, тот звук, что раздавался из провалов-ртов, на крик походил с трудом. Скорее, это был предсмертный хрип перерезанного горла... Если  хрипеть не было сил, колонна  медленно обходила упавшего - его просто не замечали! - а шедшие последними полицаи выстрелом добивали его. И стрелять им приходилось чаще в уже неподвижные, засыпанные снегом холмики, которые тепло человеческое покинуло навсегда.

День... Ночь... Снова день... Сколько их сменилось? Колонна шла. Куда - неизвестно. Колонна быстро уменьшалась, оставляя за собой заснеженные бугорки на дорогах.
Бугорок... Через сто метров ещё один. А следующий, может, и через пятьдесят метров вырастет. Не собьётся с пути уставшая махать косой беззубая старуха, случись ей присесть отдохнуть и отстать от колонны. Вехи, оставленные для неё на дороге, встречаются чаще, чем телеграфные столбы вдоль обочины.
Может, два дня шла колонна, может, больше. Затуманенное бессилием сознание помнило лишь, что была смена тьмы и света, а сколько раз свет приходил на смену темноте, и темнота сменялась светом - вспомнить не было сил.
Мальцев и Гриша брели бок о бок, словно крючками зацепив друг друга окоченевшими, ничего не чувствующими руками.
Запнувшись, Гриша медленно упал на дорогу, завалившись на бок. Его рука выскользнула из-под руки Мальцева.
- Лейтенант... - прохрипел он негромко и остался лежать без движения.
Ноги со старательностью автомата медленно уносили Мальцева вперёд. Он был частью колонны, винтиком огромного механизма-колонны, и не мог двигаться автономно. Шагов через десять Мальцев осознал, что Гриша упал. Мальцев попытался повернуться к упавшему, но застылые шея и поясница не поворачивались. Ещё шагов через десять Мальцев подумал, что Гриша погибнет... Если его не поднять. Ещё шагов через десять в мозгу оттаяла мысль, что Гриша никому, кроме него, не нужен. И единственный человек, который может его спасти - это он, Мальцев.
Окоченевшее сознание Мальцева приказало мускулам прекратить движение, шагов через десять ноги остановились, и Мальцев упал...

Очнулся он оттого, что над головой у него прогремел выстрел. Колонна прошла мимо, и один из замыкающих колонну полицаев, как предписывал приказ, выстрелил в лежащего на снегу пленного.
То ли охране, по причине необходимости часто стрелять, надоело целиться, и полицай промазал из халатности, то ли пуля была послана мимо умышленно, так или иначе, но Мальцев остался жить.
Позёмка жалостливыми голосами лицемерно плакала о погибших, напевая с тихим присвистом убаюкивающие песни смерти пока живущим, тащила по дороге шуршащий снег, торопилась спрятать свидетельства человеческих преступлений. Мальцев, укрытый тёплым сугробом, не чувствовал ни ветра, ни холода. Под снегом ему стало уютно и покойно. Сладкая усталость, блаженная истома обволокла его сознание.
Наконец-то можно отдохнуть... Наконец-то можно поспать... Можно полежать...
Полчаса, или меньше, или больше лежал Мальцев, не двигаясь.
"Встать! Ты же замёрзнешь!" - окликнул он себя, поняв вдруг, что может остаться здесь навечно.
С огромным трудом, словно надламывая замёрзшие мышцы, он пошевелился, медленно и неуклюже поднялся на четвереньки, пошатываясь, со стоном, разогнулся. Вдалеке, в белесоватой мути едва различалась медленно удалявшаяся колонна.
Корявыми, заторможенными движениями Мальцев зачем-то убрал горки снега с плеч. Напрягшись изо всех сил, поднялся на ноги. Неуклюже побрёл назад.
Вот кочка, засыпанная снегом. Зачем-то её надо посмотреть... Зачем? А... Гриша...
Наклонившись, Мальцев нащупал голову уже окоченевшего человека, освободил от снега. Голова бывшего человека... Незнакомое лицо.
Мальцев побрёл дальше. Вот ещё кочка... Нет, не Гриша. Ещё кочка на обочине... Нет, это на самом деле кочка. Ещё... Снова незнакомый мертвец. Ещё... Нашёл.
Мальцев раскопал Григория. Подтёков крови на одежде не видно, значит, в него тоже не попали... Не понять, дышит или уже нет... Пока не окоченел, тело мягкое...
Мальцев смахнул снег с лица ординарца.
- Григорий! Гриша!
Мальцев хрипел в ухо ординарцу, тормошил его, растирал грудь поверх одежды, пытаясь привести товарища в чувство. Тело мягкое, может, живой!
Минут двадцать Мальцев мучил себя и товарища. Наконец, увидел, как ресницы ординарца дрогнули, он открыл глаза.
- Живой! Живой, Гришаня! Ну, вставай, дорогой, вставай! Идти надо, пока нас фашисты опять не подобрали! Да и замёрзнуть можно!
С неимоверным трудом, падая то на бок, то на колени, то на четвереньки, они поднялись. Обнявшись для устойчивости, покачиваясь от слабости сильнее, чем два напившихся в умат пьяницы, медленно, очень медленно зашагали в ту сторону, откуда доносился лай собак.
Падая и вставая, шагая и останавливаясь, почти засыпая на ходу от усталости и переохлаждения, к вечеру добрались до окраины села. Спрятав Григория в копёшку сена и строго приказав ему не спать, чтобы не замёрзнуть, Мальцев пошёл в крайнюю избу разведать обстановку.
Дверь открыла хозяйка.
- Боже праведный! - охнула она, увидев измождённого, одетого в лохмотья советского бойца, и закрыла рот ладонью, то ли от удивления, то ли от сострадания.
- Хозяюшка, родненькая, не пугайся... Из плена я, с товарищем. Дай нам поесть по капельке, много нам нельзя - изголодались мы... Супчику бы, какого жиденького, да хлеба грамм по пятьдесят. Больше не давай, отказаться не сможем ведь. А есть нам нельзя - после голодухи загубим себя, наевшись!
Женщина заплакала.
- Мой тоже на фронте. Не знаю, жив ли! Полгода вестей нету... Где товарищ твой? Веди!

Больше месяца ходили они по сёлам Дзержинского района, просили покормить то в одном дворе, то в другом, постепенно набираясь сил. В еде жители не отказывали, а ночевать не оставляли.
- Никак нельзя, миленькие. Приказ строгий очень. Пустила одна женщина переночевать двух солдат, а тут проверка... Повесили фашисты и солдат, и хозяйку.
Фашисты боялись партизан как огня, а за всё время Мальцеву не встретился ни один партизан.                               

                4

Сколько всего пережито... Пережито страшнее смерти! Невыносимый ад холода и голода, когда люди, доведённые до края, начинают есть человечину, - это потяжелее, чем на передовой...
Идёт война, а Мальцев с Гришей в ней не участвуют, им не удаётся прорваться к своим частям. Степями-буераками, посадками-оврагами идут они, всё ближе приближаясь к фронту.
Дороги, дороги... Сколько вас перемерили солдатские ноги!
Вот уже хорошо слышны взрывы, артиллерийская канонада - близко фронт! Но удача снова отвернулась от беглецов. На одной из просёлочных дорог посреди степи, выскочив из-за лесополосы, Мальцева и Гришу вновь настигает немецкая машина. И снова беглецы в кузове вместе с другими пленными.
- Куда везут?
- Куда-то под Киев, на станцию. Потом в Германию.
В кузове ехать холодно. Пленные теснились друг к другу, стараясь таким образом сохранить тепло.
Четверо немецких конвоиров, сидевших у заднего борта машины, похоже, замёрзли окончательно. Один встал, недовольно что-то лопоча, пробрался к кабине и забарабанил кулаком по крыше. Машина остановилась, дверца кабины открылась.
- Вас ист лос? - прогавкал немец, высунувшийся из кабины.
- Зер кальт, чум тойфель!- ответил ему часовой, попрыгал, похлопал себе руками по бокам, затем, обращаясь к пленным, весело пропел: - Миттагэссе-ен!
- Что они лопочут? - спросил один из пленных.
- Который из кабины, спросил, что случилось. Конвоир пожаловался, что чертовски замёрз. Обедать скомандовал.
Пленные вылезли из кузова, запрыгали на месте, согреваясь и разминая затёкшие ноги. Одни отошли в сторону по нужде, другие вытащили припасы, начали закусывать. У Мальцева с Гришей поесть не было ничего.
К вечеру проехали Лубны, снова сделали остановку.
- Гриша, пойдём к офицеру проситься домой. Мы с тобой здесь самые зачуханные, самые доходяги. Чем чёрт не шутит, может, отпустит на поправку. Немец, вроде, не злой, - прошептал Мальцев на ухо ординарцу, поглядывая на пожилого немецкого офицера в серой пехотной шинели, у которого лицо и вправду было скорее устало-скучным, чем злым.
- Господин офицер... Герр официр... Видишь, какие мы тощие, - Мальцев сжал свои впалые щёки, утопив их в глубину рта, затем нажал кулаком на живот ординарца, демонстрируя, какой он у него впалый. - Отпусти нас Христа ради домой, нах хауз, к матери... Муттер, муттер! Не доедем ведь до Германии, помрём! Штербен!
Мальцев высунул язык и страшно закатил глаза, изображая мёртвого.
- Нах хауз, герр офицер, битте! - Мальцев постучал кулаком себе и Грише по грудям, затем показал пальцем в степь.
- Вас воллен зи? - спросил автоматчик у офицера.
- Штербен, - мрачно ответил офицер. Посмотрел на тощих русских в драных одёжках, посмотрел в накрытую сумерками степь, посмотрел на переметаемую позёмкой дорогу.
- Гей цум тойфель... штербен нах... руска степ! - рявкнул наконец на Мальцева.
Мальцев попятился от немца, не веря своим ушам.
- Что он сказал?- осторожно спросил Мальцева Гриша.
- К чёрту послал... - ответил Мальцев.
 - В каком смысле?
- Умирать в русскую степь...
- Отпускает или застрелить хочет?
- Вэк! - рявкнул немец ещё громче и резко показал рукой в степь. Он, похоже, разозлился.
- Пошли, Гриша, пошли, пока здесь не пристрелили. Чем чёрт не шутит...
Мальцев ухватил ординарца за рукав и повлёк за собой, не спуская глаз с офицера.
Конвоир что-то спросил у офицера, тот ответил, оба рассмеялись.
Конвоир снял с шеи автомат, передёрнул затвор, повернул дуло в сторону пятившихся пленных... У Мальцева ёкнуло сердце. "Лучше бы со всеми остался, может, выжил бы..."
- Пу! - громко крикнул конвоир и сделал выпад, будто колол штыком. Немцы рассмеялись.
Мальцев медленно пятился. Он увидел, как палец автоматчика на курке шевельнулся... Раздалась автоматная очередь... Мальцев остановился.
Автоматчик весело захохотал, схватил себя рукой за зад, потом поднёс руку к носу, понюхал её, сделал вид, что ему противно от запаха и, продолжая хохотать, указал на Мальцева.
- Лос! - недовольно крикнул и махнул рукой беглецам офицер.
- Бежим! - скомандовал Мальцев Грише. - Чему быть, того не миновать.
Они припустились бежать. За спиной раздалось улюлюканье и свист конвоиров.
Пристрелят? Не пристрелят? Неужели отпустят?
Отпустили...

И снова степные дороги, бесконечные степные дороги...
Вот навстречу едут трое саней. Прятаться уже поздно. Кто на санях? Вроде не фашисты.
На санях сидели молодые украинские хлопцы в форме полицаев. Вооружены пулемётом и автоматами. Хорошо, что Мальцев с Гришей не побежали, а то уложили бы их полицаи из пулемёта.
- Руки вверх, партизанское отродье!
Мальцев с Гришей долго убеждали полицаев, что они не партизаны, показывали на свою оборванную одежду и тощие лица...
- Партизаны! Расстрелять!
После долгих уговоров и просьб старший вроде бы поверил, что Мальцев с Гришей не партизаны.
Наказав, чтобы  по степям не ходили, а то не они, так другие расстреляют, полицаи отпустили беглецов до "матки".
Скоро бродяги добрались до села Харькивцы, где со слезами на глазах их встретила Гришина мать.

                5

Отдохнув две недели и набравшись сил, Мальцев стал уговаривать ординарца покинуть дом и отправиться к линии фронта, искать своих. Уходить надо было тем более, что к ним всё чаще стал наведываться Гришин двоюродный брат, служивший в одном из соседних сёл полицаем и грозивший сдать беглецов властям, если они не уйдут или не запишутся на службу в полицию. Григорий откладывал выступление со дня на день, отводил глаза, просил подождать, ссылаясь то на плохую погоду, то на плохое самочувствие. Наконец, Мальцев окончательно понял, что покидать дом Григорий не собирается.
- Бог тебе судья, - сказал ему Мальцев, а про себя добавил: "И трибунал".
Мать Григория, повздыхав-поохав, снарядила в дорогу Мальцеву нехитрую снедь и, прощаясь у калитки, умоляюще заглянула в глаза:
- Прости нас, сынок. Не держи зла. Сколько вы с Гришей пережили - на троих хватит от каждого. Слабее он тебя... Не всякий после такого пойдёт туда, где всё может повториться.
Мальцев вздохнул, поблагодарил женщину за хлеб-соль и отправился на восток, в сторону города Лубны.
Он доходил уже до окраины села, когда услышал за спиной окрик:
- Лейтенант!
Запыхавшийся ординарец догнал Мальцева.
- Лейтенант, ты спас мне жизнь, я это понимаю... Но и ты меня пойми...
- Оставь. Я же тебе не политработник. Твоя мать права, пережили мы - на шестерых хватит. Ну а дальше - у каждого своя жизнь.
- Не поминай лихом, лейтенант. Детям буду рассказывать, что жив благодаря тебе.
Гриша проводил Мальцева до моста через реку и попрощался, а Мальцев вместе с немецкими подразделениями перешёл через мост, вышел на шлях и, как говорят в армии, форсированным шагом устремился на восток.

                6

Налившееся багровым, как остывающее железо в кузнице, солнце спускалось к горизонту. Рядом со шляхом мирным дымком курилась засыпанная снегом деревенька.
Гришина мать одела Мальцева прилично, на партизана он не был похож, поэтому решил попроситься на ночлег в какой-нибудь дом.
Подошёл к одному дому, к другому, узнал, что селение - совхоз "Комсомолец", родгосп по-украински. Но ночевать без разрешения властей хозяева не пускали. Указали дом, где можно найти власть - местного полицая.
Мальцев пошёл спрашивать разрешения на ночёвку у власти.
Постучался, открыл дверь, снял шапку, как принято:
- Здравствуйте, господин полицай. Разрешите войти?
Полицай - он и в родгоспе полицай.
Одетый в форму, с повязкой на рукаве, у противоположной от двери стены на табурете сидел хмурый мужик. Слегка пригнувшись, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, уперев ладонь в колено и выставив локоть вверх, исподлобья смотрел на Мальцева.
- Ты партизан. Мне уже позвонили. И я тебя ждал, - огорошил Мальцева "новостями" сразу у порога полицай.
"Выпимши", - понял Мальцев, но легче ему от того не стало. На улице у двери кто-то шумно затопал, обивая снег с валенок.
Дверь открылась. Мальцев отодвинулся, впуская мужчину в полушубке.
- Заходь, агроном, - удовлетворённо пригласил зашедшего полицай. - Я тут партизана споймав.
- Да не партизан я! В Харькивцах был...
Чтоб допрос не был в тягость, полицай достал самогону. Выпили с агрономом. Беспрестанно матерясь и называя Мальцева не иначе, как "сволочью партизанской", требовали сознаться, что он - партизан.
- Пристрелил бы ты его, - зевнул агроном, со скукой разглядывая опустевшую бутылку.
- Ну-ка, раздевайся наголо, одёжка сгодится в хозяйстве! - полицай взял стоявший у стены карабин, передёрнул затвор.
Мальцев стоял не шевелясь.
- Ну!
Полицай навёл на Мальцева дуло и положил палец на курок.
Мальцев медленно разделся до белья, замер.
- Всё снимай! - потребовал полицай.
Мальцев сбросил остатки одежды.
Полицай встал. Покачиваясь, подошёл к Мальцеву, упёрся дулом ему в живот.
- Кругом-марш на улицу. И не балуй у меня!
По ледяному полу тёмных сеней Мальцев вышел на крыльцо. Ступни заломило от холода.
- Иди к забору! - подтолкнул полицай.
Снег похрустывал под голыми ступнями, жёг нежную кожу между пальцами.
Бежать? Голышом? Куда? Кругом степь. Да и карабин на взводе.
- Поворачивайся, будешь смотреть в лицо своей смерти, коли не хочешь говорить, где ваши сволочные партизаны прячутся!
- Да не партизан я, - устало, в сотый раз, наверное, повторил Мальцев и взглянул на полицая, изготовившегося к стрельбе. Зрачок дула смотрел чуть выше левого глаза Мальцева. "Пьяный, ему не жалко... Пристрелит. Вот и всё..."
- Не партизан, говоришь?
- Не партизан.
- А непартизан мы тоже стреляем. Правильно я говорю, агроном?
- Всех стреляем, кто нам не понравится, - пьяно махнул рукой агроном. - Стреляй быстрее, а то я замёрз. Надо было полушубок одеть...
Мальцев мороза не чувствовал. И ступни перестали чувствовать снег. А воздух-то какой вкусный!
Мальцев вдохнул воздух полной грудью, словно родниковой воды напился.
- Ну, раз не партизан...
Палец полицая на курке медленно двинулся, придавил железочку, которая выпускала спрятанную в глубине длинной железной трубки смерть. Раздался выстрел... Пуля свистнула у левого виска.
- Вот сволочь, даже не пошевелился! - возмутился полицай.
- Пошли в дом, замёрз я! - агроном передёрнул плечами и ушёл в дом.
- Ну-ка, вернёмся, поговорим ещё! - полицай указал карабином на дверь.
Пока Мальцев одевался, полицай с агрономом открыли новую бутылку, выпили для сугреву и продолжили допрос.
Спустя некоторое время ещё раз раздели Мальцева, снова вывели на улицу, поставили у сарая, лицом к стене, опять стреляли...
 - Отвези ты его в жандармерию! - предложил, наконец, агроном, когда ему вся эта канитель надоела, и вторая бутыль самогона кончилась.
Полицай тоже понял, что "ценных сведений" от Мальцева они не получат.
- Одевайся, в жандармерию поедем!




                ГЛАВА ТРЕТЬЯ

                Шестой особый штурмовой. Осень, 43 г.


                1

- Родина дала вам возможность кровью искупить свои грехи и доказать, что вы не предали своей земли, что вы не захотели отдать своих дочерей, жён и матерей на поругание фашистским сволочам! Родина даёт вам  возможность доказать в бою, что вы не трусы, бросившие своё оружие и отлёживавшиеся у баб под боком в то время, когда ваши товарищи грудью сдерживали фашистов под Москвой и Сталинградом, не жалея своих голов, и гибли под танками фашистов, подрывая их связками гранат, спасали товарищей, закрывая фашистские амбразуры своими телами. Для советского офицера честь погибнуть в бою, защищая свою Родину. Но многие из вас, из бывших офицеров, забыли о чести и предпочли позорную жизнь в плену, - жестоко выговаривал слова капитан Сулимов перед замершим по стойке смирно батальоном, и каждая фраза была словно пощёчина, словно принародный плевок в лицо стоявшим в строю. И ответить они не имели права.
- Из плена возвращаются и бьют фашистов, а с того света не убежишь, - процедил сквозь зубы стоявший за Мальцевым бывший старший лейтенант Заломов, отчаянный парень, побывавший в плену. Как попал в плен, он никогда не рассказывал. Из плена Заломов бежал, а выйти в расположение наших войск вовремя не сумел.
Около тысячи офицеров, бежавших из фашистского плена или не выполнивших приказ номер восемьдесят один Василевского о невыходе в течение шести месяцев с территории, занятой немецкими войсками, пройдя многомесячную проверку в сто семьдесят восьмом Рязанском лагере, разжалованные в рядовые, одетые в солдатскую форму и названные шестым особым штурмовым батальоном, слушали речь своего нового командира, капитана Сулимова. Особой любовью к своим подчинённым капитан Сулимов явно не пылал.
- Позор плена советский офицер может стереть только геройской смертью, - продолжал капитан Сулимов. - Только получив похоронку и прочитав, что их муж, сын или брат пал смертью храбрых, защищая Родину, ваши жёны, сёстры и матери не узнают о вашем позоре, позоре офицера, сдавшегося в плен. Их мужья и сыновья будут считаться героически погибшими в боях за Родину...
- Плакат ходячий, - опять тихонько буркнул Заломов.

                2

Личный состав батальона вооружили автоматами, шестью пулемётами Дягтерёва, шестью противотанковыми ружьями и пешком отправили в сторону железнодорожной станции. На вопрос: "Куда?" командиры рот, прибывшие вместе с капитаном Сулимовым, сердито отвечали: "В бой!"
Да, с автоматами в руках окопной жизни бывшим офицерам явно не видать.
Жаль, не все пойдут в бой, думал Мальцев, хрустя снегом в ногу со своей ротой. Капитан Петька, с которым они бежали из Решетиловки, на двадцать лет уехал в сибирские лагеря. "Не оказав ожесточённого сопротивления, сдал вверенный ему батальон без боя..." Примерно так гласил текст обвинения. Сколько их, петек и васек, уехало в Сибирь? А здесь они были бы нужнее для страны. Капитан ведь не струсил, когда они бежали из плена!
Мальцев вспомнил, как его после "комсомольского" полицая допрашивал решетиловский жандарм. Тоже ведь судьба испытывала, давала возможность свернуть туда, где легче...
- Не партизан, говоришь? - "господин жандарм", как называл своего начальника арестовавший Мальцева полицай, неторопливо расхаживая по кабинету решетиловской жандармерии.
Жандарм в какой-то степени даже нравился Мальцеву: подтянутый, стройный мужчина лет под сорок, спокойный и рассудительный, даже задумчивый, можно сказать. Не часто в последнее время Мальцеву встречались люди, которые думали прежде, чем говорили.
Мальцев покосился в сторону полицая. Чёрная форма шла жандарму, делала его строгим и официальным. Но по манере поведения складывалось впечатление, что жандарм не был военным.
- Да партизан он, господин начальник! - возмутился полицай, стоявший у двери вроде часового. - Видели его... Мне верные люди подсказали!
Жандарм недовольным жестом остановил словоизлияния полицая, от которого неприятно разило плохим самогоном, повернулся лицом к Мальцеву, пытливо заглянул ему в лицо:
- И что, в Красной Армии не служил?
Отказываться было глупо. Пришлось бы врать, а такой "задумчивый", - Мальцев исподлобья посмотрел на жандарма, - быстро раскусит его.
- Служил, как не служить. Моего возраста все служили.
- И как же ты от службы отбился? - мимоходом, словно это и не интересовало его вовсе, спросил жандарм.
- Под Оржицей попал в окружение, ну и... демобилизовался по собственной инициативе.
Даже если жандарм надумает проверить каким-либо образом Мальцева, этот ответ, в общем, соответствовал истине. За исключением того, что "демобилизация" была вынужденное и временной мерой.
- И чем занимался всё это время?
- У знакомых жил, в Харькивцах.
- Куда направлялся?
- На восток... Туда шёл.
Мальцев опустил голову.
- Как же туда? С оккупированной территории на советскую? Тебя же НКВД сразу заберёт! - жандарм выжидательно уставился на Мальцева.
- Здесь оставаться мне тоже нельзя. Фронт-то в эту сторону движется! - чуть ли не с гордостью сообщил Мальцев и испуганно осёкся: нашёл, дурак, чему радоваться. Что тебе в радость - жандарму в горе! - Если здесь останусь, точно попаду в НКВД за невыход из окружения!
- Разумно... Но, - размеренно расхаживавший перед Мальцевым жандарм остановился и с любопытством посмотрел на Мальцева. - Перейдёшь ты фронт, доберёшься до маманьки с папанькой  - и что? Скрываться будешь? Свои же, с фронта вернувшиеся, тебя и сдадут. Они ведь жизнями рисковали, пока ты по тылам отсиживался!
Жандарм с интересом рассматривал Мальцева: что ты, мол, теперь скажешь?
- Здесь оставаться - погибнуть, потому что наши скоро придут.- Мальцев как-то легко сказал "наши". - Там скрываться... На всю жизнь не скроешься. Единственная возможность продолжить нормально жить - дойти до фронта и сдаться своим. Я не преступник, никого не предавал, в своих не стрелял... Проверят, разжалуют... Самое худшее - срок дадут. Но не на всю жизнь ведь!
Мальцев открыто посмотрел в глаза жандарма.
Жандарм стоял перед Мальцевым, покачивался с пятки на носок, держал руки за спиной, задумчиво-согласно кивал головой.
- Так ты, Мальцев, офицер? - он в упор уставился на Мальцева. - Звание? В каких войсках служил?
- Лейтенант. Интендант.
Лоб и верхняя губа Мальцева моментально покрылись капельками пота. Он слышал много рассказов о том, как фашисты отстреливали командиров и политработников. А этот... фашистам служит.
- Предлагаю сотрудничество, - неожиданно сказал жандарм. - Нам интенданты нужны.
- Не могу... - даже не спрашивая, о чём речь, выдавил из пересохшего рта Мальцев. Сотрудничество с фашистами в любом виде для него, советского офицера, было неприемлемо. Гибельно. Согласившись сотрудничать с врагами, он подписал бы себе смертельный приговор.
- Не хочешь сотрудничать? - удивился жандарм.
Мальцев молчал. Капельки пота по краям лба сползли на небритые щёки. Одна капнула на пол.
Жандарм проследил путь капли и с молчаливым удовлетворением рассматривал мокрую звёздочку, образовавшуюся на полу.
- Я не предлагаю тебе идти в полицаи. Там надо... уметь самогон пить вёдрами.
Полицай у двери расплылся в довольной улыбке.
- Вижу, такая служба не по твоим принципам. Формируется эшелон для отправки рабочей силы в Германию. Из молодёжи. Ты - кадровый военный... - жандарм сделал останавливающий жест рукой, хотя Мальцев и не думал возражать. - У нас проблема с кадрами. Начальником эшелона поедешь? Потом назад вернёшься. Или там останешься, - предупредил он возможный вопрос Мальцева о дальнейшей судьбе.
- Нет... - очень тихо произнёс Мальцев. - Это уже добровольное сотрудничество с оккупантами на занятой территории. Это приговор.
- С оккупантами... - жандарму не понравилось произнесённое Мальцевым слово. - Ну, тогда у меня выбора нет. И у тебя тоже. Концлагерь.
Жандарм исподлобья взглянул на Мальцева, словно ожидая от него согласия на предыдущее предложение.
Мальцев обречённо, с подрагиванием, вздохнул.
- Даст Бог выжить - домой честным вернусь.
Жандарм усмехнулся, покрутил головой. Мол, чудак-человек!
- Ладно...
Жандарм будто устал. И что-то изменилось в его настроении, Мальцев почувствовал это. И понял, что время для дискуссий прошло, противоречить в чём-то жандарму дальше было бы опасным для собственного здоровья и жизни.
- Будешь работать у нас на правах военнопленного.
Потеряв интерес к Мальцеву, жандарм повернулся к полицаю.
- Пристрой его по интендантской части у себя в родгоспе. Жить определи в гуртожитке.
Думая уже о каких-то других проблемах, жандарм молча махнул рукой. Проваливайте, мол.
Подхватив свой вещмешок, брошенный у порога, под конвоем полицая Мальцев вышел на улицу.
- Садись, бери вожжи, - полицай подтолкнул Мальцева к саням. Сам залез в задок, на солому. - Трогай!
С охами и вздохами о проклятой жизни полицай пошебуршился в соломе ещё некоторое время, затем, устроившись окончательно, предупредил:
- Чего удумаешь не по-моему - пристрелю!
Лошадь неторопливо трусила в указанном полицаем направлении. Полицай не торопил Мальцева, разглагольствовал о том, какой он строгий и как держит подчинённых в кулаке. Мальцев тоже не погонял лошадь.
"Как та собака из подворотни, которая много брешет с пеной у рта, пугая прохожих, а укусить боится", - подумал Мальцев про говорливого полицая.
Стемнело, когда они подъехали к совхозу "Комсомолец".
На краю села, противоположном тому, с которого Мальцев заходил в село первый раз, стояли два большущих сарая. Это были гуртожитки - общежития для пленных.
Полицай завёл Мальцева в один из сараев. Сразу за дверью стоял дощатый стол, на столе керосиновая лампа. За столом сидел небритый полицай с повязкой на рукаве. Вдоль стен оборудованы дощатые нары, на которых прямо в одежде спали люди.
- Определи на постой, - буркнул "начальник" Мальцева небритому.- Смотри, чтоб всё в прядке было! Я у себя ночую.
Небритый указал Мальцеву на нары недалеко от стола:
- Там будешь жить. И без моего разрешения никуда ни шагу.

Часа два уже Мальцев лежал на жёстких досках, слегка присыпанных соломой вместо подстилки, и  не мог уснуть. С концлагерем эти "гуртожитки" сравнивать, конечно же, грешно. Но всё равно, он в плену.
Мальцев  посмотрел на небритого у стола. Положив голову на стол, небритый спал. Самое время...
Мальцев аккуратно встал, забросил за спину вещмешок, потихоньку пошёл к выходу. Взявшись за ручку двери, замер. Оглянулся.
Небритый дышал спокойно, размеренно, кто-то из пленных беспокойно бормотал во сне.
Мальцев потянул за ручку, открыл дверь... и наткнулся на полицая, который привёл его сюда. Полицай шёл навстречу Мальцеву.
- Стоять! - во весь голос заорал полицай. - Куда собрался, сволочь? Бежать собрался? Я ж предупреждал, что пристрелю, если что!
- Не бежать, не бежать, - закрестился Мальцев. - На двор приспичило, ей Богу!
- Приспичило? А мешок зачем взял с собой?
Полицай больно стукнул дулом карабина Мальцеву в бок.
- Я же не знаю ваших порядков! В другом месте и на минутку оставишь пожитки без присмотру - утащат!
Пленные проснулись, приподнялись с нар, смотрели на происходящее у дверей. Некоторые, спрыгнув с нар, подошли поближе.
- Геть по норам, тараканы! - заорал полицай на пленных.
- Да на двор ему приспичило, Мыкола Петрович, - без опасения, с ленцой подтвердил небритый, протирая заспанные глаза. - Отпросился он у меня, я и отпустил на минутку, до ветру сходить.
- Спал ты, как боров, не мог его отпустить! Ты у меня за такую службу ещё получишь своего!
- Не спал я, Мыкола Петрович! А заспанный - так клонит же ко сну! Но я борюсь, не сплю!
- Навязались на мою голову, сволочи... - зло ворчал полицай, доставая из-под стола дежурного верёвку. - Ну-ка, иди суда!
Связав Мальцева, полицай отвёл его в угол сарая и, наградив для спокойствия ночи хорошим пинком, приказал лечь на пол.
- Полежи до утра, а там разберёмся!
- Мне ж до ветру... - попытался оправдаться Мальцев.
- Утром разберёмся, кому до ветру, а кому против ветра!

Утром полицай поорал на Мальцева, погрозил концлагерем, но оставил под честное слово в родгоспе. Распорядился возить из "Комсомольца" в Решетилово и обратно продукты, дрова, овощи.
Улучив случай, пленные сгрузили деревенской бабе полмешка сахарной свёклы, чтобы та нагнала самогону. Но попробовать "продукта" Мальцев не успел.
- Не пора ли, капитан, думать, как до своих податься? - спросил Мальцев товарища, когда они вдвоём везли на телеге мешки с мукой из железнодорожных складов на пекарню.
- Я у своих под суд попаду, - вздохнул капитан.
- Что, грехи есть?
- Батальон сдал под Калачом.
- Сам придёшь - под суд. А здесь возьмут - под расстрел. За добровольное сотрудничество.
- Пленные мы.
- Раз без часовых ездим, значит, сотрудничаем. Докажи потом...
Ночью, взломав приготовленным заранее ломиком замок на двери склада и на совесть загрузив продуктами телегу, на которой они ездили на работы, Мальцев с капитаном потихоньку выехали из деревни и, придерживаясь низин и балок, направились на восток.
Пять дней, точнее ночей, ехали в сторону фронта, останавливались с рассветами в оврагах и перелесках.
Ранним утром шестого дня, собираясь спрятаться в лесополосе, натолкнулись на солдат, цепью выходивших из-за деревьев.
- Наши! - обрадовался Мальцев, узнав советскую форму.
- Наши, - задумчиво подтвердил капитан и остановил лошадей.
Солдаты с винтовками наперевес окружили телегу.
- Кто такие? - спросил сержант, подбежав к телеге откуда-то со стороны. - Документы!

                3

Мощный гудок паровоза вернул Мальцева из воспоминаний не слишком далёкого прошлого в реальность.
Голова колонны через переулок втянулась на привокзальную площадь. Свистки маневровых паровозов, ритмичное постукивание колёс на стыках рельсов, подрагивание земли под ногами от проходящих составов, специфические запахи машинного масла и паровозной гари всколыхнули в душе Мальцева какое-то волнение. У любого человека, наверное, который хоть раз ездил поездом, при подобных звуках и запахах рождается волнение.
Батальон быстро загрузился в теплушки и притих в ожидании отправления.
Прошло немного времени, паровоз басовито рявкнул, тут же прогудел длинно, лязгнули сцепки вагонов где-то вдалеке, у паровоза, лязганье пробежало от вагона к вагону, вагон дёрнулся, но поехал почему-то назад.
- Куда это он? - заволновались в вагоне. - Задом, что ли, поедем?
- Чтоб на мине паровоз не подорвать, вот и едет задом, - пугливо пояснил кто-то из угла.
- Дура!- обругал "знатока" пожилой усатый дядька. - Кто под Рязанью мины на путях ставит? Паровоз слабый, назад сдаёт, чтоб сцепки ослабить. А потом вперёд тронет, по одному вагону весь состав и утянет.
Словно в подтверждение его слов, вагон остановился, затем лязганье сцепок снова пробежало по составу, и паровоз дёрнул состав вперёд. Постепенно набирая скорость, вагоны покатились в нужную сторону.
- Пар-ртизан... - презрительно хмыкнул усатый в угол вагона.
Вот и поехали, удовлетворённо подумал Мальцев, устраиваясь на нары. Кончилась неопределённость. И вместе со всеми, я вместе со своими. А будь послабее духом, мог быть и против своих.
Обхватив себя за бока, подтянув ноги к животу и пытаясь не дать раствориться собственному теплу в холоде вагона, Мальцев пробовал уснуть. Мороз был небольшой, но сквозняки вдоль стен продували основательно. От дыхания болты на стенах вагона быстро покрылись крупным, как соль, инеем.
Холод не давал уснуть, и мысли Мальцева снова вернулись в прошлое.

Прибившись после побега к нашим, Мальцев с капитаном, вместе с другими окруженцами, даже не переобмундировавшись, при хозвзводе дошли до Киева. А там на какой-то железнодорожной станции всех офицеров, вышедших из окружения, посадили в товарные вагоны и отправили для разбирательства в Рязань. Без кормёжки ехали почти неделю. Во время остановок собирали на полях картошку, кукурузу, свёклу, ели сырыми.
Потом многомесячные проверки, в сто восемьдесят восьмом лагере. Жили в огромных полуподвальных землянках. Кормили хоть и не сытно, но регулярно. Допросы, выяснения подробностей... Где, когда, с кем, кто может подтвердить...
Затем неопределённость в мучительном ожидании приговора. Свободного времени хоть отбавляй - с утра до вечера, весь день твой. Да ещё и ночь в запасе. Есть когда про жизнь подумать. Раздумья, раздумья, раздумья... Мучительные раздумья...
Через месяц-два стали приходить ответы на запросы. Многие сослуживцы отправились в Сибирь на десять, пятнадцать, двадцать лет. Капитан тоже.

                4

Мальцев проснулся оттого, что его перестало качать. Поезд стоял.
Мальцев пошевелился. Застывшие суставы не хотели двигаться. С трудом разогнувшись, он неуклюже сполз с нар, стал разминать одеревеневшее тело.
- Что стоим? - спросил он, ни к кому не обращаясь конкретно, переминаясь с ноги на ногу и прихватывая себя за локти.
- Приехали, вот и стоим, - поделился "ценной" информацией Заломов. - Шуметь не велено, немец близко. Разрешено дышать и потеть.
- Да, вспотеть сейчас бы не грех, - согласился Мальцев, постукивая зубами от холода.
- За этим дело не станет, - "обнадёжил" Мальцева Заломов. - Телеграф "длинное ухо" сообщил, что мы километрах в пяти от немцев. Значит, греться придётся наинеприменнейше - или рытьём окопов, или марш-броском с последующей пропаркой в бою.
- Где мы хоть?
- То ли под Кривым Рогом, то ли под Таганрогом. Одним словом, под рогом. И нам, похоже, этот рог придётся обломать.
- Таганрог на море, там тепло, - вздохнул Мальцев, подпрыгивая на месте. - А у нас насчёт тепла не очень. Значит, мы под Кривым Рогом.
- Ну, ты мудёр! - делано восхитился Заломов. - Диспозицию вычислил без ватерпаса и астролябии! Сильно-то не прыгай, силы береги. Марш-бросок по снегу - это тебе не арифметику считать...
Батальон высадили прямо в степи.
Шёл снег, иногда задувал ветер, и тогда видимость в вечерних сумерках сокращалась до минимальной. А скоро в белой мгле стало совершенно ничего не видать.
От комбата прибежали командиры рот, поставили личному составу боевую задачу:
- Мы в нескольких километрах от Кривого Рога. Скрытно, без шума, выдвигаемся до окраины города и, действуя по обстоятельствам, занимаем город. Вы - особый штурмовой батальон. Не выполнить приказ вы не можете, не имеете права... Вспомните, где вас формировали!
Особый, штурмовой... Так бы и говорил - штрафной!
Повзводно батальон выступил в путь.
Влажный, с пресным запахом, снег сначала валил почти отвесно. В полном безветрии солдаты быстро согрелись и вспотели. Незаметно поднялся ветер, снег стал косить. Ветер забивал его за воротник, снег таял и протекал холодными неприятными ручейками по шее. Ветер усилился, захлестал в щёки ледяной крошкой. Степь озверела, завыла, разыгрался настоящий буран. Это было, конечно, хорошо в том плане, что можно скрытно подойти к противнику. А с другой стороны, при плохой видимости можно на него же и напороться.
Куда и как вели их командиры, Мальцев представить себе не мог. Ветер хлестал то в правую щёку, то в левую. Белая, несущаяся со всех сторон муть слепила глаза. Шли в основном по балкам-оврагам, сильно засыпанным снегом, следуя их прихотливым изгибам.
Отвыкший от марш-бросков, Мальцев сильно потел. Гимнастёрка прилипла к груди, пот ручьями скатывался до пояса и там задерживался, прижатый ремнём. А, скопившись лужей, казалось, перехлёстывал через верх и лил холодными ручьями по бёдрам и голеням. От прикосновений промёрзших штанов ляжкам было неприятно холодно, как от соприкосновения голого тела с мокрой, холодной фанерой. В сапоги пота натекло столько, что ноги, казалось, хлюпали при ходьбе.
Сильно хотелось пить. Мальцев то и дело бросал чистый снег в рот, но снег жажды не утолял и даже вроде бы как сушил во рту. Наверное, такие же ощущения мучили потерпевших кораблекрушения в море - вокруг вода, а не напьёшься! Только там жара, а тут холод. И неизвестно, что хуже.
Пить охота! Мальцев подхватил толстую и жёсткую, как осколок стекла, корку льда, пожевал её. Но через некоторое время обманутая жажда снова иссушающе жгла его. Устал!
Перед глазами Мальцева неравномерно колыхались уродливо горбатившиеся заснеженными буграми вещмешков спины товарищей. Иногда кто-то падал, запутавшись в глубоком снегу, его тут же подхватывали под руки, помогали "найти землю".
Батальон двигался довольно быстро. При таком темпе взвода обычно растягивались, командиры подгоняли солдат. Но бойцы "особого", знавшие, что им ничего нельзя - ни отставать, ни уступать противнику, ни медлить с выполнением приказов командиров - двигались довольно плотно, выкладывались на пределе своих возможностей.
Много раз Мальцев чувствовал, что у него кончаются силы, но, переборов себя, ощущал, что приходило второе дыхание... затем третье... и следующее...
- Ничего, живы будем - не помрём! - то и дело слышал он приглушённое ворчание Заломова, когда тот спотыкался, падал, или поддерживал кого-то, навалившегося на него.
Неизвестно, сколько батальон прошёл километров, и сколько утекло времени, но вдруг бойцы стали натыкаться на впереди идущих товарищей. Батальон остановился. Многие без сил упали на снег.
- Встать! - сдавленными голосами зашипели командиры. - Простудиться захотели, чтоб в медсанбат улизнуть?!
Стоя прислонившись друг к другу, или присев на корточки, бойцы переводили дыхание, утирали потные лица, неторопливо утоляли жажду снегом.
Прошло совсем немного времени, и Мальцев почувствовал, что начинает замерзать на ветру. Насквозь мокрое бельё и жёсткая от пота гимнастёрка остыли, штаны заледенели до хруста. Началась какая-то внутренняя мелкая дрожь.
Наконец "солдатский телеграф" донёс, что передовые дозоры вышли к окраине Кривого Рога и обнаружили немцев.
Батальон рассредоточился вдоль окраины города. Укрылись в низинах. Скучившись поротно и повзводно, стояли, тесно прижимаясь друг к другу, защищаясь таким образом от вьюги. Одежда стоявших с краю бойцов покрылась сплошной белой коркой.
Наконец, от комбата прибежал командир роты.
-Наши сняли передовое охранение немцев. Ставлю боевую задачу. Выдвинуться на окраину города, рассредоточиться по улицам, по два-три человека на каждый дом. И не дай Бог кто без команды выстрелит или обнаружит себя! На рассредоточение и занятие боевых позиций даётся полчаса, через полчаса поднимаем переполох. Фашисты начинают выбегать из домов, а ваша задача - не спеша класть их тёпленькими прямо у крылечков. Самим не высовываться, вдоль улиц фашистов будут чистить наши пулемётчики.
Операцию провели великолепно! Дождавшись переполоха, поднятого взрывами гранат и сигнальными ракетами, Мальцев с товарищами, сидя в засаде, словно в тире, расстреливал выбегавших из дверей и выпрыгивавших из окон одетых и раздетых фашистов. Ночью, в кровавых вспышках огня, стреляли не только в бегущих солдат, но и в любые судорожно прыгающие тени...
Большую часть города заняли с небольшими потерями в батальоне. Через сутки в Кривой Рог вступила 266 стрелковая дивизия третьего Украинского фронта и завершила освобождение города.
Сталин объявил приказ с благодарностью участникам освобождения Кривого Рога, а именно - шестому особому штурмовому батальону.
- Вы смыли с себя часть позора... - "поздравлял" выстроенный батальон капитан Сулимов.

                5

Через четыре дня батальон получил приказ взять занятую немцами высоту.
После короткого марш-броска за город, на подходах к высоте комбат остановил батальон, чтобы сделать очередное напутствие.
- Вам предстоит взять эту высоту, важный опорный пункт фашистской обороны. У нас нет пушек, у нас нет миномётов... Но у вас есть долг перед Родиной, и вы обязаны вернуть этот долг. Вы возьмёте высоту без пушек и миномётов. Возьмёте высоту и смоете свой позор кровью!
- Товарищ комбат, может ночи дождаться? - спросил боец, стоявший в строю почти напротив Сулимова. - Ночью фашиста с высоты сподручней вышибать.
- Разговоры в строю! - оборвал бойца Сулимов и добавил еле слышно: - Тамбовский волк тебе... Мои товарищи полегли прошлой зимой, защищая Москву...
Затем громко продолжил:
- Все вопросы зададите командирам рот. Повторяю приказ: оседлать высоту, закрепиться, удержать. Батальон, напра-во! Шаго-ом... марш! Командиры рот, ко мне!
Сквозь редкий снежок смутно обозначалась высота, занятая фашистами. Ждали фашисты наступления? Без артподготовки... Вряд ли. Да и нападения обычно ждут ночью, или с утра, после ночной перегруппировки.
Информации о том, насколько сильно укреплена высота, не было. Просмотреть что-либо в бинокли не удавалось - территорию, занятую фашистами, полностью укрывал лес. А подступы были лысые - естественные поляны на склонах холма фашисты ещё летом расширили, вырубили мелколесье и кустарники, чтобы получился хороший круговой обзор.
- Рассредоточиться повзводно!
Батальон вышел на исходный рубеж.
Мальцев почувствовал в животе неприятную пустоту. Предупреждённые о бое, солдаты с утра предпочитали не завтракать. Кусок в глотку не лез. Да и считали, что раненые в живот на голодный желудок выживают лучше.
- Цепью... За Родину... Вперёд!
Передёрнув затворы автоматов, бойцы рассыпались цепью, и побежали к высоте.
- Слышал, какую речь комбат толкнул перед боем? Он у нас по должности такой идейный или ради звёздочки в аршин тянется? - пропыхтел Заломов, бежавший рядом с Мальцевым.
- Я ж тебе не московское радио, чтобы на непонятные вопросы трудящихся отвечать, - огрызнулся Мальцев. - Ковыряй пальцем в носу и думай сам.
- Да вот... не думается в одного... - отдуваясь, бурчал Заломов. - В две головы думать легче... Мне-то на век одна дана... и та с придурью... А и такую жалко, если сегодня фашист какой по неопытности ей продырявит... Случишь неприятность, старшина у нас жмот, даже бэу на подмен не выдаст...
Нервничает Заломов, подумал Мальцев. Занервничаешь тут, когда фашист молчит... А потом нанижет на кинжальный огонь, как мясо на шампура. Что же они молчат, сволочи? Начинали бы уж... Там хоть видно, откуда пулемёты...
- Фоер!
Резкая команда из чужого леса стеганула по ушам хуже близкого выстрела.
Захлестали пулемётные очереди, опрокинули навзничь, ударили бойцов в груди, заставили кланяться, распарывая животы, швыряли людей на землю. Мальцеву казалось, что пули скребут по его обледенелой ушанке. Ревели и бесновались мины и снаряды. Перелетая через головы наступавших, ворковали, как гигантские голуби, шепелявили на снижении. Заметались по земле клочья огня, заснеженное поле быстро покрылось бурыми пятнами. Похоже, фашисты ударили по батальону всеми имеющимися огневыми средствами, чем надо и чем не надо.
Батальон вжался в землю.
Ширканье осколков и комков мёрзлой земли, крики и стоны раненых, снежные вихри то ли от поднявшегося ветра, то ли от взрывов - всё закружилось в сумасшедшей карусели.
Мальцев ощущал, как железо, искорёженное взрывами, тяжело кромсает мёрзлую землю и легко рассекает человеческую плоть.
- Что носами в землю уткнулись, кротовое племя? - кричал командир роты, укрывшись за крупный пенёк позади своих солдат. - Вперёд!
- Не пыли, пехота, чихать охота, - невпопад пробурчал Заломов скорее для себя, чем для кого-то, и теснее вжался в мокрый снег.
Бойцы попятились, отступили, оставляя за собой на снегу борозды и кровавые следы. Убитые лежали неподвижными тёмными пятнами в подтёках собственной крови...

Три дня капитан Сулимов бросал батальон на взятие высоты. Из тысячи человек в живых осталось восемьдесят два.
Высоту не взяли. Батальон погиб смертью героев. Как того хотел Сулимов?
Оставшихся переобмундировали в офицерскую форму, выдали пистолеты ТТ, и после месяца переподготовки по тактике наступательного боя отправили в действующие части.
Мальцев продолжил службу в должности командира взвода третьей стрелковой роты первого батальона 1008 стрелкового полка 266-й стрелковой дивизии.






                ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

                Одер. Весна, 45 г.

                1

"Странная штука - война, - думал Мальцев, прислушиваясь к звукам движущегося батальона. Торопливые шаги, позвякиванье котелков, приглушённое чертыханье спотыкающихся солдат слышалось в непроглядной темени впереди и сзади него. - Странная штука - война. Начал воевать на должности снабженца. Не сказать, чтобы героическая должность. Хотя... Сколько ребят погибло, когда автоколонны фашистские самолёты утюжили! Меня Бог миловал. Едва не умер от голода, едва не замёрз от холода... Дважды выводили на расстрел - не расстреляли. Мать получила две похоронки на меня - а я всё жив! Долго, видать, буду жить... Не стал власовцем, не стал полицаем. Туда и туда жизнь подманивала. Побывал в фашистском лагере, побывал в советском лагере... Воевал в штрафбате, где из каждой сотни воинов в живых осталось по три человека. Теперь командую стрелковой ротой..."
Рота Мальцева в составе двести шестьдесят шестой стрелковой дивизии шла к Одеру. До этого было уже два форсирования - через Днестр и через Прут. Как-то пройдёт эта операция?
Помнится, переправлялись через Днестр. На лодках, ночью, под ураганным огнём противника! Одну лодку разнесло в щепки прямым попаданием снаряда... Доплыли до берега, забросали траншеи гранатами, выбили фашистов из укреплений, погнали... А рано утром роту начали бомбить наши же самолёты! Солдаты махали красным флагом, кусками красной материи, показывая лётчикам, что здесь свои... Лётчики поняли ошибку, улетели. Но - погибли несколько солдат, лошади...
На границе Молдавии с Румынией тоже было дело. Наши прижали немцев к реке Прут. Подошли "катюши" и основательно обработали окружённых фашистов термитными снарядами. Те, которые пережили этот обстрел, рассказывали, что побывали в аду: земля дыбом, всё горит, грохот неимоверный!
Чтобы переправиться через Прут и выйти из окружения, фашисты решились на отчаянный шаг: стали загонять в реку технику - танки, машины - пытаясь таким образом сделать "плотину" и вывести по ней живую силу.
Наши пошли в атаку и раздавили немцев. Рассказывали, что в плен попало около четырёх тысяч фашистов. Несколько дней по воде плыли трупы фашистских солдат, лошадей, снаряжение.
Как-то пройдёт форсирование сегодня?

Когда ночью идёшь куда-нибудь далеко, то самое правильное, считал Мальцев, вспоминать прошлое. Точнее - что-нибудь хорошее из прошлого. Или мечтать о будущем. Если, конечно, всё спокойно, не надо оглядываться, прислушиваться, быть настороже и ждать удара противника. А что ещё делать, когда впереди свои, сзади свои, отстать невозможно, и быстрее, чем все, не пойдёшь? Вокруг ни зги не видать, двигайся в составе колонны хоть с закрытыми глазами - не заблудишься!
... А после Прута пятую армию, где служил Мальцев, по железной дороге перебросили в Польшу, придали первому Белорусскому фронту, которым командовал маршал Жуков...
Прыгают мысли Мальцева, спотыкаются воспоминания вместе с ногами, задевающими за кочки. Запнётся нога - и мысль перепрыгнет на другое событие.
... Когда двигались по польским городам, разное бывало. Иногда из окон многоэтажных домов на головы солдат летели кастрюли и вёдра с кипятком. Но в основном население встречало приветливо.
Пройдя с боями по Польше, двести шестьдесят шестая дивизия остановилась в лесу, неподалёку от Одера. Дошли до границы с Германией!
За два дня обустроились, вырыли землянки, укрыли их в три наката брёвнами. Получили пополнение живой силой и техникой. Занялись учёбой - отрабатывали технику ведения наступательного и рукопашного боёв, тактику перехода к обороне.
В дивизию приехал маршал Жуков. Поставил задачу: форсировать реку, занять и расширить плацдарм для дальнейшего наступления на Берлин. Рассказал, что пехота оторвалась от тылового обеспечения, ушла вперёд. Танки, артиллерия и прочая техника отстали по причине распутицы и по причине того, что фашисты, отступая, взрывали мосты и дороги, минировали аэродромы. Поэтому в наступлении придётся обойтись без поддержки авиации, артиллерии и танков.
Приближаясь к Одеру, к границе с Германией, двести шестьдесят шестая дивизия была в шестом эшелоне. Каждые десять-пятнадцать дней немцы перемалывали до состояния небоеспособности по одной нашей дивизии. Пять дивизий, шедшие впереди, уже вышли из строя. Настал черёд двести шестьдесят шестой.
Правильно говорили: где Жуков - там победа. Только цена тех побед - гибель батальонов и дивизий. В живых оставались лишь эвакуированные в тыл раненые...

                2

- Батальон, стой! Батальон, стой! Батальон, стой! - в полголоса побежала команда из головы колонны в хвост. Движение застопорилось.
Мальцев ощутил холодный запах талого снега. Река рядом. Вода, должно быть, ледяная. Снег не успел ещё полностью стаять - когда проходили овражки, похрустывал под сапогами.
Поротно батальон вывели на берег.
Свинцово тяжёлая вода отсвечивала редкими сполохами ракет, изредка взлетавших с фашистского берега.
А где же переправа? Ведь сказали, что будем переправляться по понтонному мосту!
Недоумевая, Мальцев вглядывался в поверхность реки. На обозримом пространстве моста не было видно.
- Первая рота, пошла! - услышал он команду.
"Вплавь, что ли?" - метнулись мысли в голове у Мальцева. Ни лодок, ни плотов на берегу не было. Мальцева передёрнуло, едва он представил, в какой холодной воде предстояло бойцам купаться.
Первая рота колонной по одному побежала к реке. Не останавливаясь у береговой черты, бойцы прыгали в воду. Чёткой линией в затылок друг другу солдаты уходили всё дальше и дальше, погружаясь по колени, по пояс, по грудь в ледяную воду. Но почему так строго в линеечку?
Оказывается, сапёры притопили понтонный мост, а над ним протянули канат, чтобы солдат не сносило течением.
Первая рота прошла уже середину реки, когда фашисты открыли по переправе миномётный и артиллерийский огонь. К счастью, огонь был не прицельным.
- Рота, вперёд! - скомандовал Мальцев своим солдатам и побежал к реке. Стоявший у воды сапёр указал направление. Мальцев спрыгнул в воду, нащупал канат, быстрыми шагами побрёл вглубь. Споткнулся обо что-то твёрдое, упал, окунувшись чуть ли не с головой в обжигающую холодом весеннюю воду. Выбрался на понтон, пошёл по понтону. Взрывы справа, взрывы слева дыбили воду. Волны поднимали солдат над твёрдой опорой и окунали с головой в воду, вырывали из рук спасительный канат. Люди болтались на канате, как мокрое бельё на верёвке в ветреную погоду. Вон кто-то поплыл вниз по течению. Почему не просит о помощи? Плывёт не шевелясь, отпечаталось в сознании Мальцева после вспышки. Должно быть, убит...
Рота за ротой переправлялись на вражескую сторону, закреплялись вдоль береговой линии, готовились к решающему броску. Накопив критическую массу, батальон покатился вперёд...
Выбили фашистов из окопов... Вперёд!
Короткий бой у железнодорожной станции километрах в двух от берега - и станция наша. Занять оборону! Дальше отрываться от основных сил рискованно.
Окопались, организовали оборону. В разбитом пристанционном магазине солдаты раздобыли какие-то чёрные костюмы, похожие на армейские. Переоделись в сухое, развесили своё обмундирование на просушку.
А утром, как велось у пунктуальных немцев, продолжился ожесточённый бой.
Четверо суток дивизия отбивала яростные атаки фашистов. На пятые сутки вновь пошли в наступление и отодвинули фашистов ещё километров на десять в сторону Берлина.
Вечером капитан Алексеев собрал на КП командиров рот.
- Перед батальоном поставлена задача - взять высоту, - капитан указал карандашом на карте, - обозначенную как "господский двор". Это на самом деле господское поместье - трёхэтажное кирпичное строение, обнесённое каменной оградой высотой до двух метров. Подступы к дому голые, так что немцев будем брать ночью. Высота имеет важное стратегическое значение - оттуда в бинокли видны пригороды Берлина...
Привезённый в батальон ужин почти никто есть не стал, солдаты ждали ночного боя. Но настроение у всех было приподнятым.

                3

В полной темноте батальон скрытно подошёл к высоте.
Фашисты, чтобы осветить подступы к господскому дому, время от времени стреляли зажигательными пулями в копны сена и в постройки, расположенные неподалёку от поместья.
Короткими перебежками по неосвещённым промежуткам солдаты приближались к дому. Когда до ограды оставалось метров двести, фашисты заметили атакующих, подняли тревогу.
Шквальный огонь из пулемётов и миномётов остановил наступление. В небо взвились десятки осветительных ракет, заполыхали копны сена и постройки, мимо которых бежали наши солдаты. Батальон вжался в землю.
Комбат приказал брать высоту "на ура".
- За мной! Вперёд! Ур-р-ра!- кричали командиры рот, бросались вперёд и, увидев, что бегут одни, падали на землю.
Когда ракеты притухали, и становилось темнее, Мальцев перебегал от одной группы бойцов к другой и уговаривал:
- Товарищи, миленькие, надо идти в атаку! Если мы их не задавим, нас здесь постреляют всех! Пойдём в атаку - кто-то погибнет, но другие останутся жить! А здесь лежать - всем погибнуть!
Рота поднялась в атаку.
До пулемётов - метров сто пятьдесят. Двадцать - тридцать секунд бега навстречу десяткам щупальцев трассирующих смертей...
Добежали до каменного забора, взорвали калитки и ворота, ворвались во двор, добили тех фашистов, которые не успели сбежать, - пленных не брали, куда их девать?
Господский двор взяли с небольшими потерями.
До утра рыли окопы, обустраивали круговую оборону за пределами каменного забора. Мальцев с пятью бойцами оборудовали ячейку управления. На крыше дома обосновались батальонные наблюдатели.
Вырыв полнопрофильные окопы, бойцы достали из вещмешков сухие пайки, и немного перекусили.
Распорядившись назначить от каждого взвода по наблюдателю, Мальцев приказал роте отдыхать.

                4

Небо на востоке бледнело. Где-то вдали слышалась артиллерийская канонада, чуть ближе приглушённо урчали моторы танков.
Клочья тумана в низинах зацепились за кусты и никак не могли выпутаться из их цепких ветвей, чтобы улететь вверх, к своим родственникам - облакам. Защебетали проснувшиеся птицы...
- Немцы! - крикнули наблюдатели с крыши дома.
Дремавшие бойцы очнулись.
Из утреннего тумана на подступах к высоте неровными шеренгами выходили немецкие автоматчики.
- Пулемёты готовы? - негромко спросил Мальцев. - Завьялов?
- Готов!
- Диянов?
- Готов!
- Переверзев?
- Со вчера ещё готов...
- Вчера давно было. Ты сегодня будь готов. Видишь, сколько их?
Фашисты шли нагло.
Подпустив вражеские цепи поближе, комбат приказал открыть огонь. Три "максима" и шесть "дягтерёвых" хорошо сделали своё дело. Оставив убитых на поле, фашисты отступили.
- И это всё? - снисходительно спросил рядовой Богачёв то ли у соседа, то ли обращаясь к отступившим фашистам.
- Можешь успокоиться, Петя, это была разведка боем. Скоро фашисты вернутся в усиленном составе, - пообещал ему сосед, рядовой Репин. - Автомат-то у тебя как, исправный? Что-то ты и не стрельнул ни разу сегодня?
- А что попусту боеприпасы переводить? "Максимы" с "дягтерями" и без меня работу качественно сделали.
До обеда отдыхали. Солдаты пригрелись на весеннем солнышке, разомлели.
- Кухню бы нашу сюда... с подгорелой кашей! - мечтательно вздохнул Богачёв.
- Ты же всегда повара материшь за подгорелую кашу! - усмехнулся Репин.
- То всегда... А сейчас подгорелая каша в самый раз сгодилась бы...
- Немцы! - крикнули с крыши.
Мальцев высунулся из окопа, но  никого не увидел. Оглядел окрестности в бинокль. Да, на этот раз немцы шли по серьезному, с танками и с пушками.
Воздух задрожал от нарастающего гула. С запада быстро приближались самолёты. Закружившись над господским двором, поодиночке срывались в пике, сбрасывали бомбы, стреляли из пушек и пулемётов. "Облегчившись", по восходящей возвращались в круг для новой атаки.
Рванула бомба внутри двора, обрушила стену прямо на окоп, завалила двух бойцов. Рвались бомбы перед окопами... Хорошо, что солдаты ночью не сидели без дела и вырыли спасительные полнопрофильные окопы.
К мощному рёву пикирующих штурмовиков, перемежающемуся с противным визгом бомб, присоединилось рычание артиллерии. В настигающем визге осколков издалека послышались немецкие команды - это пошла в наступление пехота.
Штурмовики улетели.
Мальцев выглянул из окопа. На господский двор двигались танки, за ними пряталась пехота.
- Батов! ПТР наготове? - крикнул Мальцев.
- Наготове! - весело ответил Батов. - Пыль осталось стряхнуть.
- Стряхивай быстрее. Чемоданов! Поздняков!
- Готовы! Справимся! - ответили истребители танков.
- Дай-то Бог... - пробормотал Мальцев. - Больно уж много их...
Танки открыли стрельбу. Но вместо разрывов снарядов послышались негромкие хлопки, и вместо вздыбленной земли все увидели густо закурившиеся и быстро распространяющиеся по ветру клубы дыма.
- Дымовушки швыряют, сволочи!
Под прикрытием дымовой завесы фашисты подошли довольно быстро.
Застучали наши пулемёты, вразнобой защёлкали противотанковые ружья...

Пять дней батальон капитана Алексеева отбивал ожесточённые атаки фашистов. Батальон нёс огромные потери. Всё больше раненых скапливалось в подвале дома.
Прямым попаданием снаряда был убит пулемётчик Переверзев и его второй номер Братыщенко. Тяжело раненого пулемётчика Несина заменил ординарец Мальцева. Из противотанкового ружья стрелял один Батов.
На шестой день обороны Мальцеву прострелили правую руку. А чуть позже изуродовали вторым попаданием. Подхватив надломленное выше запястья сильно кровоточащее предплечье, Мальцев попытался зажать рану. Подбежал солдат, наложил ватно-марлевую повязку, прибинтовал подвернувшуюся палку, чтобы обездвижить перебитые кости. Скоро вся повязка пропиталась кровью. Мальцев слабел. Он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Отвоевался...
- Позови командира первого взвода Жигошкина, - попросил Мальцев стрелявшего рядом с ним из автомата рядового Богачёва.
- Жигошкин! К командиру! - не отрываясь от прицела, закричал Богачёв. - Наседают, сволочи, - словно оправдываясь перед командиром, он выпустил несколько очередей.
Скоро прибежал Жигошкин.
- Отвоевался я. Готов... - облизывая ставшие вдруг сухими губы, пожаловался Мальцев Жигошкину. - Бери командование ротой на себя.
И без сил привалился к стенке окопа.
- Богачёв, проводи командира в подвал! - приказал Жигошкин.
- Лезут вон! - Богачёв выпустил ещё две короткие очереди и оглянулся на Мальцева. - Что, совсем плох?
- Проводи, а я тут присмотрю за тебя. Быстро только!
Жигошкин поудобнее устроил на бруствере автомат и короткими очередями стал подсекать выскакивающих между кустов фашистов.
Через час, а может через два, ординарец доложил Мальцеву, что Жигошкин убит, командиры второго и третьего взводов контужены, командование ротой взял на себя сержант Рубцов. Во взводах оставалось по десять-двенадцать боеспособных солдат. Боеприпасы подходили к концу. Замолчали противотанковые ружья.
Наступил критический момент.
Командиру батальона удалось связаться по рации с командиром пятой ударной армии Базарзиным. Алексеев попросил открыть огонь по господскому двору из дальнобойных орудий: "Батальон хочет погибнуть от своих снарядов!"
- Держитесь! - ответили Алексееву. - К вам идут наши танки с пехотой на броне.
Скоро фашисты прорвались за каменный забор. Батальон, точнее - его остатки, приготовился к бою внутри здания. Раненые, которые были в состоянии двигаться, взяли на прицел окна и двери подвала.
- Товарищи командиры, пристрелите нас, чтобы мы не попали в руки фашистов! - кричали те, кто не мог держать в руках оружие.
- Рус, сдавайся! - послышалось из окон и дверей подвала.
В ответ раздались выстрелы из автоматов и винтовок.
Немцы почему-то не торопились штурмовать подвал. Раненые услышали, что бой во дворе разгорался с новой силой.
- Есть кто живые? -  неожиданно для приготовившихся биться насмерть, прозвучал из двери осторожный вопрос.
- Кто такой?
- С танками прорвались к вам на подмогу. Фашистов отогнали, вылезайте...
На улице и вправду становилось всё тише.

                5

Закончился бой.
В холодно-прозрачном воздухе расползалась тишина. Раненые потихоньку выходили из подвала. Кто не мог идти сам, тем помогали товарищи. А иных складывали у ограды, накрывали с головой. Не дождались подмоги.
- Охо-хо... Вот и закончился бой...
- Для них - последний...
Негромкие будничные звуки отрывками врывались в сознание: кто-то лениво спросил вполголоса, кто-то нехотя ответил, кто-то беззлобно ругнулся потихоньку...
Воробьи оглушающе чирикали под крышей. Откуда взялись?
У ворот загромыхали колёса.
- Тпр-р-ру, ленивая!
Приехала повозка для эвакуации раненых.
 Боеспособным дали команду на построение.
Мальцев медленно брёл мимо короткой шеренги остатков роты, трогал каждого бойца за плечо, взгядывался в небритые, осунувшиеся лица.
- Устояли... Выжили!
Подошёл комбат.
- Товарищ капитан... - слабым голосом начал докладывать Мальцев, но комбат остановил его.
- Ну, ты как?
- Отвоевался, похоже. С рукой совсем плохо, - расстроено проговорил Мальцев.
- Кто роту поведёт?
- Сержант Рубцов.
- До медсанбата проводить?
- Сам доберусь потихоньку. Вон нас сколько, покалеченных.
- Ну, прощай пока что...
- И ты будь жив!
Придерживаясь рукой за повозку, Мальцев нетвёрдыми шагами отмерял последний свой марш-бросок в этой войне.
Батальон выступил следом за ранеными. Из трёхсот человек роты Мальцева своим ходом шли всего двадцать восемь.

                6

Руку Мальцеву спасли. "Хоть плохонькая, да своя!" - радовался он, тренируя подживающую руку, заставляя пальцы двигаться.
Но служить больше не смог. Списали, как говорится, вчистую.
Лишь после войны его стали "догонять" ордена. С сорок шестого по пятьдесят третий год Михаилу Николаевичу вручили ордена Отечественной войны I и II степеней, орден Красной Звезды и орден Александра Невского.
                2000 г.