Benny, you fucked the whole thing up...
Benny, time is up.
Roger Waters, Radio Kaos
Собственно у меня всегда было ощущение того, что эта жизнь – предварительная; так сказать – испытательная жизнь, а настоящая, где всё будет всеръёз – будет следующая, после этой. Это чувство всегда стояло между мной и окружающим миром полупрозрачным экраном, и все мои действия были какими-то испытательными, я всё время вёл сбор информации, все собственно действия были отложены на потом. На следующую жизнь. Настоящую. А пока я просто собираю информацию, записываю в специальную тетрадь всё то, что кажется правдой.
1. Парикмахерская
То утро началось с того, что я пошел в парикмахерскую. Нет, конечно, до этого было множество других событий, много чего успело послучаться до того, как я вышел в залитый солнцем двор и зажмурился: до этого я проснулся, умывался, видимо чистил зубы – просто всё это забылось ровно в тот момент, когда я вышел во двор (дверь дважды хрипло мяукнула). Забылось и значит этого как бы и не было, утро как бы началось с того момента, когда я маленький, в душном пиджаке, с очень прямой спиной стоял у своего подьезда и щурился, а сверху на меня отвесно падало солнце. Оно смотрело на меня сверху и чего-то ждало, а я, щурясь, смотрел на него снизу из-поду руки, а потом пошел налево, медленно огибая дом.
Дом был большой, на 12 подьездов, а парикмахерская была за углом, пять минут пешком по жаре. Солнце внимательно смотрело сверху, я прикинулся дурачком и делал вид что его не замечаю; эта игра меня порядком веселила и я уже почти был готов остановиться и, задрав голову в небо расхохотаться, тыкая в солнце пальцем (оно бы не удержалось и рассмеялось тоже) как вдруг я уже пришел в парикмахерскую. Там было пусто и прохладно, пахло одеколоном и влажными стрижеными волосами.
Никого не было, и я сел в кресло и уставился на своё отражение. Отражение ответно уставилось на меня слепым немигающим взглядом (когда оно мигало, мигал ответно и я, так что увидеть себя мигающего не удавалось). Перед зеркалом валялось множество различных пузырьков, баночек, расчесок, щипцов для волос, пинцетов, ножниц - это было интересно, и я пребирал эти предметы, позвякивая ими. Это как-то очень развлекало меня, маленькие предметы были интересны своей формой, разными надписями, многие из которых обещали, завлекали – а кого? не меня же, ведь я, рассматривая все эти тюбики, баночки, коробочки был просто любопытен, без каких либо практических целей – так что это были сумашедшие надписи. Безумно радующиеся чему-то и обещающие что-то самим себе, или всем, или просто в пустоту. Балуясь с маленькими вещами, я не заметил, как кто-то –точнее не просто кто-то, а молодая девушка в белом фартуке и с длинными сверкающими серебрянными ножницами в левой руке, которую она держала, согнув в локте, так что казалось, что это это не просто ножницы, а, например, волшебная палочка - подошла и молча встала за моей спиной. Несколько секунд мы молча изучали друг друга в зеркало, а потом я сказал: «А можно у вас постричься сегодня?»
Молодая девушка хмуро кивнула головой и спросила ответно: «А чего вы хотите?» Я немного растерялся и пробормотал, потирая подбородок – «я вообще-то хочу постричься, тут ведь парикмахерская и у вас даже ножницы есть», но девушка сердито замотала волосатой головой и уточнила свой вопрос: «как вы хотите чтобы вас постригли?». «Коротко» - коротко ответил я. Девушка молча развернулась и пропала из зеркала, её шаги пересекли комнату по диагонали и стихли – видимо она ушла в подсобку, пить чай. Стало тихо, только жужжали мухи и гудел вентилятор. Мне сонно думалось, что мути именно потому и жужат, что их гоняет вентилятор, и если вентилятор перестанет гудеть, то мухи смолкнут тоже, но не наоборот, что забавно. Думая об этих глупостях я незаметно для себя уснул.
Проснулся я от того, что девушка с серебряными ножницами вернулась и трясла меня за плечо. «Вы спать будете, или всё же стричься? - риторически вопрошала она меня, – а?» Наконец я окончательно проснулся и сел в кресле прямо. Девушка ловко накинула на меня белую простыню, по которой куда-то налево бежали синие утята и сильно стянула её на шее. Я захрипел и она ослабила свою хватку. «Что, душит? – спросила она, радостно улыбаясь красивым ртом – а так?» «Так – гораздо лучше, - мрачно ответил я, насупив брови, – и не душите меня больше, я вам не кукла». «Ну хватит вам дуться, - прощебетала она и взьерошила мне волосы теплой ладошкой, - сейчас будем стричь!»
Я откинулся вкресле и улыбнулся своему отражению, отражение дебильно осклабилось в жизнерадостной ухмылке, причем мне показалось, что зубы полезли изо рта, как черви из гнилой раны. Картинка мне не понравилась, и я поспешно закрыл рот и придал лицу серьёзное выражение, надеясь, что девушка ничего не заметила. Впрочем, она, видимо, действительно ничего не заметила, она деловито ходила вокруг меня и пшикала из пуливеризатора мне на волосы душистой водой. «Она тоже хочет замуж» - подумалсь мне странная мысль. Тут парикамхерша пшикнула мне на очки и я перестал видеть. «Зачем же на очки-то! – обиженно воскликнул я, - зачем на очки!». «А очки вообще нужно снять, - ласково сказала девушка с ножницами и сняла их невидимой рукой; я ослеп.
Дальше я ничего не видел. Её невидимые руки ласково массировали мне голову, острые ножницы говорили вжик-вжик и голова становилась всё легче и легче. Молодая девушка мурлыкала какую-то песенку, волос оставалось всё меньше и меньше, и уже было очень жалко, что скоро меня постригут, и это ожидание портило всю радость. Я уже начинал злиться на неё, мне казалось, что она обманывает меня, так нежно прикасаясь и мурлыкая песенку, ведь она же знает, что всё совсем скоро кончится, так зачем же? это не честно.
В какой-то момент я понял, что готов расплакаться с досады, но тут девушка сдернула с меня простыню и воскликнула: «Полюбуйтесь! Вам нравится?». Я молча кивнул своему отражению в зеркалу (девушка стояла слева или... не знаю, всегда путаюсь, где в зеркале право, где лево, с этими вещами в зеркалах вечно какая-то неразбериха), деревянно встал, зачем-то пожал девушке с длинными серебрянными ножницами руку и вышел из парикмахерской вон. Солнце видимо поджидало меня – оно знало, что я не на долго спрятался в парикмахерской и скоро выйду – и когда я вышел, упало на меня сверху всем своим весом. Я стоял под солнечным душем, а мимо меня проехал селосипедист, в заднем колесе белкой бесился истошно сверкающий катафот. Только тут до меня дошло, что забыл заплатить, и что девушка забыла мне это напомнить. «Видимо, - подумал я, - я ей и вправду понравился». Обрадованный этой мыслью, я развернулся на месте и вошел в парикмахерскую обратно (солнце осталось терпеливо ждать снаружи).
Там никого не было, более того – не было и самой парикмахерской.
2. Травмапункт
Постояв немного в том месте, что только что было парикмахерской – теперь это была столовая, и за столиками сидели рабочие в серых спецовках и мрачно ели щи с хлебом, иногда бросая на меня мрачные взгляды исподлобья – я вышел обратно на солнце. Двор был засыпан белым речным песком, а на детской площадке, среди ржавых металлических конструкций причудливых форм, выросли зеленые кактусы, похожие на бешенные колючие оладушки, вспрыгнувшие друг на друга в нелепой попытке стать выше. Это было странно – кактусы – но, с другой стороны, в Москве никогда не было такого длинного и жаркого лета, оно тянулось уже третий год. Я, прикрыв лицо рукой, пытливо посмотрел на солнце. Оно ответно посмотрело на меня. За эти три года мы с ним не то чтобы подружились, но выработалось некое подобие приятельских отношений. Мы улыбнулись друг другу и я пошел в травмапункт, медленно огибая дом. Тень пряталась мне под ноги трусливой черной собачкой.
Дело в том, что мне нужно было снимать швы с руки, которую я очень сильно порезал неделю назад. Рука уже почти зажила и теперь нужно было снимать швы и жить дальше. Травмапункт был недалеко, за углом, пять минут пешком по жаре. Солнце внимательно смотрело сверху, я прикинулся дурачком и делал вид что его не замечаю; эта игра меня порядком веселила и я уже почти был готов остановиться и, задрав голову в небо расхохотаться, тыкая в солнце пальцем (оно бы не удержалось и рассмеялось тоже) как вдруг я уже пришел травмапункт, там пахло йодом и чужой болью.
В травмапункте никого не было, и я сел в кресло для пациентов. Перед зеркалом зачем-то было повешено зеркало. В травмапункте было скучно. От нечего делать я стал разглядывать различные маленькие блестящие предметы, разложенные на хромированном подносе, прикрепленном к креслу: скальпели, зажимы, пинцеты и многое другое, названия для чего я не знал. Предметы были немыми, на них не было почти ничего написано, только аккуратно выгравированы названия фирм-производителей. Эти немые сосредоточенные предметы, точно знающие свою функцию, были всегда готовы резать, зажимать, растягивать, перекусывать. Они пугали своей сосредоточенной античеловечностью, своей самодостаточностью, своей уверенностью в своей правоте. Им ничего нельзя было обьяснить. Я взял в руки наиболее безопасный с виду предмет – это было маленькое металическое зеркальце на прихотливо изогнутой палочке – и стал пускать им по потолку солнечного зайчика. Зайчик был с маленьким темным пятнышком в центре. Балуясь с зайчиком, я не заметил, как кто-то – точнее не просто кто-то, а молодая девушка в белом халате и с длинными сверкающими серебрянными ножницами в левой руке, которую она держала, согнув в локте, так что казалось, что это это не просто ножницы, а, например, волшебная палочка - подошла и молча встала за моей спиной. Несколько секунд мы молча изучали друг друга в зеркало, а потом я сказал: «А можно у вас снять швы сегодня?»
Молодая девушка хмуро посмотрела в лицо моему отражению в зеркале и спросила ответно: «У меня?» «Да нет, - смутился я, - не у вас, а у меня». «Можно, - по прежнему мрачно сказала девушка, - а срок пришел?» «Пришел» - кивнул я. «Хорошо», - удовлетворённо произнесла девушка, молча развернулась и пропала из зеркала, её шаги пересекли комнату по диагонали и стихли – видимо она ушла в подсобку, пить чай, было жарко. Стало тихо, только жужжали мухи и гудел вентилятор. Мне сонно думалось, что мути именно потому и жужат, что их гоняет вентилятор, и если вентилятор перестанет гудеть, то мухи смолкнут тоже, но не наоборот, что забавно. Думая об этих глупостях я незаметно уснул.
Простнулся я от того, что девушка в медицинском халате трясла меня за плечи. Её лицо было так близко, что я испугался. «Просыпайтесь, - тормошила она меня, - просыпайтесь. Время снимать швы.» Наконец я окончательно проснулся и сел в кресле прямо. «Ну, где ваши швы? Покажите» - сказала дувушка, звякая инструментами. Я стал закатывать рубашку, искоса наблюдая за ней – некоторые из предметов, валявшихся на подносе, были с виду действительно опасными, и очень не хотелось бы, если бы она выбрала именно их; к счастью, всё обошлось – молодая девушка остановилась на изогнутом крючкое причудливой формы и длинном хромированном пинцете. Это меня вполне устраивало.
«Готовы?» - просила она меня, я утвердительно мотнул головой. «Кладите руку на подлокотник и расслабьтесь» - сказала она; я покорно положил руку и зажмурился. Ничего не происходило. Я ждал, зажмурившись, и предо мной проходили всякие жуткие, неприятные картинки. Картинки были столь неприятны, что я решил всё же открыть глаза. Молодая девушка стояла передо мной и удивлённо смотрела в лицо. «Вы чего жмуритесь?» - спросила она. «Страшно – честно признался я, - я же не знаю, что вы там будете делать, вот и страшно». Молодая девушка серебряно расхохоталась, плавно взамхнув руками, как большая птица. Я нерешительно улыбнулся. «Не бойтесь» - сказала она, и я доверчиво протянул ей раненую руку.
Она положила её себе на тёплые колени и стала ловко выдергивать остатки хирургических ниток своим крючком, иногда помогая себе пинцетом. Было немного щикотно внутри, но держать руку на её теплях ногах было приятно, и пальцы у девушки были ласковые. Вся поцедура напоминала расшнуровывание длинного ботинка (например, для фигурного катания), девушка склонилась опрокинутым лицом над моей доверчивой рукой и напевала какую-то песенку, точнее – мурлыкала себе под нос какой-то стишок. Стишок был что-то вроде такого:
бегунок реостата
движется от рождения к смерти.
отказывают по очереди: простата
ноги голова сердце. и вот в конверте
приходит открытка:
"милейший! выша карта бита
игра закончена, земное сито
просеяло вас, ваше тело
и душу. гуляйте смело."
откашляешся, заглянешь в спальню к жене. она лежит в постели, на прикроватной тумбе горит ночник; уставилась в книгу.
читает что-то. "дорогая?
да милый?
открытка пришла.
какая?
да вот, с того света.
что пишут?
вот это."
зачитаешь.
Я смотрел на неё и думал, что наши дети были бы скорее всего похожи на меня. Стяжков осталось совсем мало, и мне опять, как в парикмахерской, становилось обидно. Обида стояла в глазах дрожащими слезами и хотелось выдернуть у неё руку, крикнуть, вскочить, выбежать вон, но тут стяжки кончились и девушка радостно воскликнула: «Вот и всё!». Я поглядел на неё плачущими глазами, неловко встал (в это кресло было удобно садиться, но неудобно вставать), зачем-то пожал молодой девушке руку и вышел из травмапункта вон. Солнце видимо поджидало меня – оно знало, что я не на долго спрятался в травмапункте и скоро выйду – и когда я вышел, упало на меня сверху всем своим весом. Только тут я понял, что забыл отдать направление, и что девушка забыла мне это напомнить. «Видимо, - подумал я, - я ей и вправду понравился». Обрадованный этой мыслью, я развернулся на месте и вошел в травмапункт обратно (солнце осталось ждать снаружи).
Там никого не было, более того – не было и самого травмапункта. Была районная библиотека, за столами сидели мрачные школьники с пузатыми ранцами на спинах и читали толстые книжки, иногда бросая на меня мрачные взгляды из-под бровей. На школьниках были одинаковые толстые синие пиджаки, на левом лацкане которых тускло поблескивал чей-то сакральный профиль. Иногда кто-то из них вставал, уходил в дверь (там, видимо, было основное книгохранилище), а через минут пять возвращался, с толстой книжкой в руках (другой, видимо, хтя сказать точно было нельзя). Постояв в нерешительности пару минут, я вышел обратно на улицу.
И тут я вдруг понял, что собственно везде уже был и идти мне больше некуда. Солнце хитро смотрело с неба, лениво развалясь на нем, как на диване перед телевизором. «Да, - говорило оно, - вот ты и пришел ко мне. Ты пришел ко мне, в конце концов». Я сел на качали и стал со скрипом качаться, глядя на солнце. Никогда раньше я не смотрел на солнце просто так, в упор. Это просто, главное не бояться. Голое солнце смотрело на меня, а я на него и мы смеялись над собственной глупостью. Оказывается никуда ходить не нужно было.