У меня есть друг Лелик. Хотя он не любит, чтобы его звали Лёликом, а представляется обычно на английский манер: Алекс.
Я всегда говорил ему: ты на рожу посмотри свою, Алекс ***в. Он иногда обижался, а иногда просил денег на водку. В первом случае я напоминал ему о том, ЧТО ИМЕННО кладут на обиженных. Во втором говорил, что денег не дам. Потому что знаю я его. Дашь ему на водку, а он пропьет. Поэтому водку я покупал ему лично. А потом и пил с ним, чтобы проверить, куда она девается.
Однажды мы с Лёликом напились водки вместо того чтобы идти на пары.
То есть это только так говорится «однажды». Просто, ну это ж, типа, литература и там пишут: «однажды».
А на самом деле это все время так бывало.
Хотя не обязательно с Лёликом.
После того как мы выпили водку, решили ехать ко мне. Потому что нужно было где-то ****ь девушек. А у меня можно было.
Хотя самих девушек как раз не было. Пока.
Зайдя по дороге в кафе «Донецк», мы увидели только нескольких скучающих бандитов и девушку Люду, которую мы уже … это самое. И которую больше неинтересно было бы.
В общем, мы пошли на Крещатик.
Тогда возле станции метро шел ремонт и стоял длинный деревянный забор.
А на заборе висели афиши и другая рекламная хрень.
В глаза бросилась огромная афиша театра драмы и комедии.
Черные буквы «Мой бедный фюрер» на оранжевом холсте.
Холст был прибит к деревянной раме. Вся конструкция имела 3 метра в длину и метр в высоту. Мы заинтересовались.
Лёлик поковырял пальцем краску. Я подергал вывеску. Заглянул за забор. Гвозди (двухсотка) торчали с той стороны. Я сказал, что *** с два мы ее отдерем.
Лёлик поднял к серому небу длинный кривой указательный палец и сказал: «О!». Это означало, что в его сумбурной голове родилась конструктивная мысль. Лёлик подошел к киоску союзпечати и небрежно спросил у киосковой бабушки: «Топор есть?»
Бабка не удивилась совершенно. Вероятно, топор на Крещатике у киоскеров просят так же часто, как разменные деньги. «Нет, - сухо отвечала бабуля. – Топор забрал Сережа. Есть молоток. А тебе зачем?»
«Так афишу ж надо снять» - честно отвечал Лёлик.
Снятую афишу мы внесли в метро. Деловито сказали тетке на пропускных автоматах, чтобы людей от прохода убрала. На эскалаторе кричали «Ноги!» и «Шо лезеш! Не видиш, груз!» В вагон конструкция влезла с трудом. Люди с интересом разглядывали афишу.
На Левобережной мы кое-как впихнулись в автобус. Порвав гвоздями куртку на какой-то девушке. Девушка оказалась некрасивая и мы не посчитали это поводом к диалогу. Так что она плакала в одиночестве.
Посреди Русановки Лёлик сказал, что если не поссыт сейчас, то будет горе.
Проклиная его мочевой пузырь, мы вылезли у библиотеки. Не очень застенчивый Лёлик справил нужду тут же, на остановке.
Дальше решили идти пешком. Проклятая конструкция сразу стала очень тяжелой, а водка выветрилась из головы. Лёлик был снабжен деньгами и отправлен в магазин, а я стал продумывать коварный план. Когда вернулся запыхавшийся Лёлик, план был готов. Мы выпили, закусив половинкой жевательной резинки, поделенной еще пополам.
По бульвару Давыдова к нам приближались четыре школьника в уродливых шапочках типа «петушок».
«Молодые люди, - учтиво обратился я к малолетним придуркам, - Тут вот какое дело…»
Изумленные вежливостью старого дядьки (мне было года 22 или 21), пионэры остановились. Далее я изложил им суть дела. Они помогают донести афишу до моста, а за это получают контрамарки на спектакль. От меня, администратора театра, Андрея Соколова. После минутного раздумья самый умный из школьников спросил «Про шо спектакль?» И тут же добавил «А шо это – контрамарки? А сигарету можно?»
Школьники донесли конструкцию до моста через замерзший канал. По дороге я обещал им, что в спектакле играют полуголые актрисы и есть эротика. Затем подростки получили выписанные мной контрамарки – желтые квадратики Post-it ™ с моей размашистой подписью. Таких клеящихся бумажек тогда у нас, в совке, не было. А у меня, фарцовщика и (местами) валютного спекулянта, они были.
Мы выпили еще и Лёлик развил идею.
«Донести мы и сами можем, - сказал он, - А вот денег бы заработать еще на этом…» Лёлик мечтательно закатил небесно-голубые глазки. Я отхлебнул из горла и мы переглянулись со значением.
Конструкция стояла, прислоненная к перилам моста. Она выглядела очень уместно. Казалось, она была там всегда. Первым человеком, купившим «контрамарку» на спектакль, был заместитель директора Броварской птицефабрики. Мужчина неохотно расставался с живыми деньгами, предлагал оплатить курЯми, но мы только грустно улыбались, разводя руками и напоминая, что количество контрамарок ограничено (в стопочке желтых бумажек действительно оставалось всего шесть листков). Не помню, сколько мы брали с человека, но после того, как примеру птицевода последовала дама в каракуле, студент с девушкой, мужчина с кульком туалетной бумаги и два уродливых престарелых близнеца, денег хватило на то, чтобы проехать остаток пути на частнике (вывеска угрожающе ездила на багажнике), купить три бутылки водки, мясных консервов, хлеба, макарон и шесть бутылок «жигулевского».
В моей комнате вывеска заняла ровно всю стену, от окна до дверного проема.
«Мой бед-ный фю-рер», - по слогам прочитал студент-филолог Лёлик.
«А ты, ****ь, думал!» – усмехнулся я.
Мы выпили пива и Лёлик заскучал.
Я дремал на матрасе – единственном предмете мягкой мебели, имевшемся в этой комнате.
Лёлик долго звонил каким-то «волшебницам» (его собственное выражение), но что-то никто не соглашался ехать прямо сейчас. Между тем, за окном стемнело.
Я занервничал. Перспектива провести весь вечер в компании пьяного Лёлика восхищала меня, прямо скажем, не на все 100 процентов.
На улицу идти не хотелось, да и кого-то разводить было лень. Поэтому в ход пошла «Записная книжка мужчины» (та самая, в которой раздел полезных советов начинался словами: «Мужские печали: Простатит»). Пролистав странички с бесценными указаниями врачей и диетологов, я стал вглядываться в криво нацарапанные имена и телефоны.
«Аня (нос, 2 шт.)» - это что за ***ня?» - спросил я у Лёлика. Друг пожал худыми плечами. «Алена, завтра», зачеркнуто. Справа пририсован крест и череп. Ага. Проехали, значит. Или замужем. Хотя какая разница… На «Б» нет никого, только какой-то Боба Клык и «больница для котов»… Так, а вот «Вика и Таня». Чичас, чичас… Але? Можно ли позвать Вику? А когда будет, не знаете? В смысле – погибла? Извините… Ох ни хуя себе. Лёлик, ее задавило машиной, слышь? Нет, и я не помню. Но все равно жаль.
Короче говоря, нашлась потом еще какая-то Вика, другая. Вообще, тогда было очень много Вик почему-то. Примерно, как сейчас – Насть. С той Викой я где-то на остановке познакомился, взял телефон и забыл. Вспомнить, какая она, решительно не удавалось.
Часы показывали 7 вечера.
Встреча была назначена через полчаса у моста через канал, рядом с тем местом, где несколько человек получили недавно свой шанс приобщиться к искусству.
Мы выпили водки и Лёлик долго не мог попасть рукой в рукав шинели. Ох, ёб! Я же забыл сказать, что он тогда ходил в солдатской шинели без погон и изображал раненого афганца (когда его пытались забирать менты за пьянство на улице и разную хулиганскую ерунду, это часто срабатывало). В армии Лёлик не был никогда, но считал себя ветераном духа. Пояснить, что это значит, он не хотел, отделываясь значительной фразой: «Я видел взрыв…»
В общем, так или иначе к 7.30 мы были на месте и были при этом отчаянно пьяны. Барышня появилась практически вовремя.
Хотя в морозной тьме, утыканной разбитыми фонарями, ничего, кроме серой шубы я разобрать не мог.
Мысль о том, что девушка одна, а нас двое, дошла до меня только сейчас. Я всегда не любил групповой секс. Как говорится, при всей широте моей натуры… В общем, я предложил посадить Лёлика в такси. Друг с возмущением отказался. «Там же еще две бутылки водки и пива немеряно!» – патетически воскликнул он.
Домой возвращались с приключениями. Лёлик решил сократить дорогу (на две лестницы) и пошел по льду. Мы шли по мосту. Вдруг Вика сказала: «Смотри, солдат тонет!»
Какое-то время я не мог понять, о чем она. Затем разглядел барахтающегося в прибрежной воде Лёлика…
Дома с него сняли одежду и напоили чаем с водкой.
Лёлик сел у батареи и уснул.
Сквозь алкогольную пелену я слабо различал Викино лицо. Тем более, свет я выключил сразу же. Хотя лицо не так и важно видеть, если сидишь на стуле, а она стоит на коленях на полу. После мало примечательного секса я стал пить с любимой девушкой водку. В то, что я ее люблю, я уже почти верил.
Через несколько минут Лёлик дико закричал в соседней комнате. Когда я вбежал, рванув болтающуюся на одной петле дверь, моему взору предстал окровавленный друг. Лёлик случайно распорол ножницами руку, пытаясь сорвать крышку с пивной бутылки. Рану залили водкой, остаток выпили и Лёлик начал бредить. Он нес полную чушь, не соображая, где находится и с кем говорит.
Видимо алкоголь и потрясения дня дали о себе знать. Потом он свалился и перестал реагировать на действительность. Я сбегал к соседке-медсестре и та влила в Лёлика растворенный в воде нашатырь.
Чудесное снадобье оживило полутруп.
Моя девушка в это время, вероятно, потихоньку ушла, хотя вспомнил я о ней гораздо позже, часа через три. Все это время мы с соседкой были заняты приведением Лёлика в чувство. А также пытались высушить его мокрые вещи. Моя одежда была бы ему велика, а, кроме того, я брезгливый.
За это время несколько раз звонила мать Лёлика, интересуясь, жив ли ее отпрыск. Надо сказать, что дикие истории с ним происходили постоянно и ее сомнения можно было понять. Я честно рассказал о том, что Леша тонул в канале и его пришлось напоить водкой. Мама грустно предположила, что я путаю причину и следствие. Я тактично промолчал. Потом она попросила погрузить сына в такси, а уж тут она его встретит. Мысленно оплакав судьбу друга, я пообещал сделать все, что нужно.
Следует заметить, что в те годы невероятно сложно было поймать такси. Особенно в направлении Лесного массива. Почему – черт его знает. Но факт есть факт.
На Лёлика одели влажную шинель и все остальное. Довели до трассы. Дальше соседка пошла домой, а я стал ловить машину. Минут через десять мне повезло. С огромным трудом я уговорил старика на «жигулях» ехать на Лесной. Посулил денег вперед. Долго торговался. И наконец, повернулся, чтобы дать Лёлику денег и совет «на дорожку».
Лёлика нигде не было.
Я бегал по засаженной редкими елочками посадке и орал. Никто не отзывался. Частник уехал. «Что же я скажу Елене Михайловне?» - с ужасом думал я.
Вдруг из-под соседней елки раздался голос Лёлика: «У тебя газеты нет?»
Все это время он срал под беззащитным хвойным деревом. Почему не откликался – кто ж его, раненого афганца, поймет?
Вторую машину удалось поймать только через полчаса, а за это время Лёлик успел познакомиться с алкоголиками, которые пили портвейн «Таврида» на единственной уцелевшей лавочке. В общем, в такси его загружали втроем.
Тело Лёлика уехало, а я из автомата позвонил его маме, крикнул в трубку «Встречайте!» и тут же ее – трубку - повесил.
Длинный день все-таки заканчивался.
Купив в ночном еще бутылку - на завтра, - я побрел домой.
В подворотнях выли коты, почуявшие приближающийся март. Пьяный сосед Саша методично избивал за освещенным окном жену, толстую уродливую Оксану. Фонари, как всегда, не горели.
На лавочке у подъезда сидела какая-то девушка.
Когда я прошел мимо, она сказала: «Антон, можно я у тебя переночую?»
Я узнал Викин голос и, не оглядываясь, пошел в парадное, на всякий случай ускоряя шаг.
Я еще не знал, что так просто мне будет от нее не отделаться.
Что впервые в жизни мне будет суждено ударить женщину ногой (пусть даже случайно).
Что она будет покупать мне еду в валютном магазине и подарит настоящий Sony walkman.
Что из какого-то странного чувства ко мне она сделает минет моему другу, потому что я прикажу ей.
Что она станет заниматься сексом с подругой по тем же причинам.
Что накануне ее свадьбы я буду иметь ее в парадном, глядя, как в доме напротив курит на балконе ее жених.
Всего этого я не знал.
Точно я знал лишь одно: если Лёлик жив, завтра на пары мы не пойдем.
Занятия начинаются в 13.50.
А Морозовский гастроном продает водку с 14.00 так что тут, как говорится, без вариантов.