ВСТРЕЧА
Мужчина вышел из магазина быстрым шагом, тихо мурлыкая себе под нос ариетку из некогда популярной оперы. Он был один. Только ветер заботливо подталкивал в спину, облегчая движение вперёд. Холщовая сумка на плече казалась пустой. Вероятно, он не нашёл искомого и теперь двигался в направлении следующего пункта своего спонтанного маршрута. Заботливый ветер тем временем, словно пьянея от приближения вечера, не мог рассчитать своих усилий, подталкивая путника всё сильнее. Сообщаемое таким образом ускорение было теперь настолько велико, что мужчина почти бежал. Старомодная шляпа с загнутыми полями, сорвавшись с головы, покатилась по тротуару; затем, подхваченная мощным потоком воздуха, оказалась на проезжей части. Её хозяин сначала попытался преследовать непокорный головной убор, но вскоре остановился и лишь грустно наблюдал, как шляпа очутилась под колёсами КАМАЗа, зацепилась за какую-то деталь и продолжила путь вместе с громоздкой машиной. Он пошёл дальше и вскоре забыл о самом существовании шляпы, бывшей в течение полугода любимой деталью туалета. Теперь его путь пролегал к «китайской стене», затем – в узенькие ворота на ту сторону здания, увенчанные аркой.
- Здравствуй, - услышал он и решив, что показалось, не замедлил хода. – Здравствуй, Миша…
Зов повторился, в этот раз он чётко расслышал собственное имя и оглянулся.
Оглянувшись, несколько секунд стоял, недоуменно хлопая глазами. Он действительно не понимал происходящего.
- Ты… Ты же… Мне говорили… Да я и сам видел…- мужчина внезапно рванулся с места.
- Куда же ты? Ты не рад нашей встрече?
Он остановился.
- Подойди сюда. Прежде я слишком часто за тобой бегала. Теперь-то, думаю, мне позволительно не прилагать особых усилий.
Он неуверенно подошёл, нервно протирая веки. И – странное дело – на последних шагах ветер, словно сообщая его движению уверенность, внезапно переменил направление, почти принуждая вплотную подойти к девушке. Она была одета в демисезонное пальто. Волосы, забранные в хвостик, торчали из-под лёгкого вязаного берета. Во всём её облике проступала лёгкость и, вместе с тем, какое-то непонятное каменное спокойствие. Чётко очерченный рот, лицо без следов косметики, большие грустно-спокойные серые глаза.
Ветер, будто исчерпав последним своим движением остатки сил, абсолютно утих.
И Михаилу, ещё не пришедшему в себя окончательно, стало казаться, что время невероятным образом за мгновение перемоталось назад, как будто на компакт-диске по заказу кого-то, пожелавшего остаться неизвестным, поставили песню, бывшую шлягером в годы его, неизвестного, юности. Это вам не магнитофонная кассета, тем более старая - с плёнкой «Свема» на 90 минут, которую не послушаешь уже на 109-й «Веге» и перемотка которой занимала уйму времени. Сейчас вся техника напичкана электроникой… А может, и время теперь можно будет заказывать, позвонив в прямой эфир? Главное – знать номер, который следует набирать.
- Ты не хочешь со мной поздороваться? – её глаза излучали юность и уверенность, будто время над ней не властно, - Я же сказала тебе «здравствуй», а ты куда-то рванул…
- Ну, здравс-ствуй… Наташа… - запинаясь произнёс Михаил.
- А почему ты так растерян? А твои слова тогда: «до самой смерти…», «любить и ждать…», «тебя одну…». А в дипломном спектакле помнишь – Ромео играл. Эх ты, герой-любовник…
- Тебя же нет…
- Я есть всегда. Но это отдельный разговор. Если ты хочешь ясности, я дам тебе её несколько позже. Хотя – не тебе просить у меня объяснений. Любовь, Верность, Память – помнишь, как они сменяли друг друга в наших совместных фантазиях? Ну, сначала люди ищут свою Любовь, порою неудачно, порою теряют, едва обретя. Но, если Любовь проходит испытание временем, её укрепляет Верность. Как металл закаляется. Нет, скорее как выдерживается вино. Проходят годы, а ты и не думаешь о том, что твой выбор неправилен. Ты более спокоен, но любовь, войдя в берега, как Нил, служит залогом богатого урожая. Хотя, засуха может прийти… А потом – и это неизбежно - любимые уходят на Запад – так говорили мы, имея в виду, конечно же, не эмиграцию из распадающегося СССР… И тогда… Тогда в душе любящего остаётся Память. А ты всё время меня поправлял, говорил, не в душе Память, а в памяти – образ, то есть в мозгу, там, где разум - как запись на кассете.
- Я помню это, - сквозь зубы произнёс Михаил.
- Я не сержусь на тебя. Свой Выбор ты мог сделать тем или иным. Каждый из прочих вариантов был для тебя менее привлекателен. Рано или поздно приходится принимать серьёзные решения. И нести ответственность за каждое действие. Прежде - говорил красивые слова в изобилии, но ты же актёр, лицедей, это твоя профессия – играть, маска приросла намертво. Даже когда ты ушёл из театра и подался в бизнес. Вероятно, поступая в училище, ты уже был таким…Лицедейство у тебя в крови. Но не стоит обращать внимание на такие мелочи. У нас обоих было достаточно времени, чтобы обдумать наши жизни – друг друга и свою - и понять, что мы делали неправильно. Человек – существо внутренне совершенное, но не умеющее находить своё совершенство в силу несовершенства восприятия внешнего мира. Ибо внутренний мир открывается большинству представителей рода людского только через внешний.
- Я ничего не знал. Я вернулся через два месяца. Сразу пошёл к тебе. Сестра мне всё рассказала. Прости меня, мне нельзя тогда было уезжать.
- Нельзя. Но ты уехал.
- Я не мог и предположить...
- Не обманывай себя. Меня-то еще ладно, я же повторяю, что не сержусь на тебя. Но разве ты – уехавший и бесследно пропавший, забравший последние сто тысяч и бросивший меня, отдавший Семёну, не улепётывал, просто спасая свою жизнь? Ты не знал, что Семён наймёт Джафара? Я пыталась обратиться в милицию, но райотделом командовал семёновский одноклассник, он меня откровенно послал… Ты уехал один, ты знал, что я сама не выпутаюсь, не найду денег…
- Нет, я уехал в Турцию, чтобы привезти товара и рассчитаться с Семёном… В Москве я занял ещё денег…
- Знаю. Внешне всё выглядело именно так. Но главное – ты уехал, чтобы обезопасить свою жизнь. Согласись…
- Ты права… отчасти… Но я же звонил тебе из Москвы. Я же просил передать Семёну…
- …И говорил по телефону нежные слова, как всегда походя, ты уже был в безопасности… А ты знаешь, как Джафар и его ребята ввалились к нам домой? – голос её был неестественно ровен, ни тени чувства не звучало в нём.
- Не надо об этом… Наташа, пожалуйста…
- Ладно. Повторяю, теперь я выше обид. И явилась к тебе не для того, чтобы ворошить прошлое. Ты ведь не совершил ни одной удачной сделки с тех пор, как вернулся из Турции. Расплатился с Семёном – и всё… Хотя знал, что он виноват в моей смерти. Но молчал. Потому что боялся. У Семёна ведь много друзей. Впрочем ты уже наказан… Хотя бы тем, что у тебя никогда не будет детей. Я была на втором месяце, а такие вещи Там не прощают.
- Нет… почему??? Если бы я знал…
- Ты мог прочитать протокол о результатах вскрытия.
- Господи, за что???
Его лицо неестественно перекосилось. Михаил без сил опустился на скамейку. Они прошли уже значительное расстояние, не замечая, что погода переменилась. Облака поредели. Даже солнце, уже не жгуче – ярко – жёлтое, а багрово-красное, казавшееся огромным в своей кровавой неподвижности, словно зависло над верхушками деревьев, нижним краем уходя из поля зрения. Домов здесь не было. Они находились в Центральном сквере. Михаилу устало вспомнилось, как часто они прогуливались здесь, держась за руки, разговаривая о пустяках и вглядываясь в лица друг друга. С Наташей они всюду ходили вместе. С Мариной – никогда.
- Тебе плохо?
- Нет… Сейчас… Это от нервов. Всё-таки столь неожиданная и странная встреча…
- Неужели спокойствие может зиждеться на уверенности, что Оттуда не возвращаются?
- Послушай, Наташа… Эта нелепая случайность… Глупое стечение обстоятельств. Эти хромовые кассеты… А потом бракованный Manatex – дешёвая китайская подделка. Я не рождён для бизнеса. Я разбирался в музыке, но качество кассет… Меня подставили поставщики, мы сработали в чёрную, а звукозаписи вернули ВСЁ… до последней кассеты. Куда мне с ними?
- Помню, помню. И тогда ты поступил как мужчина, недостойный продления своего рода. То есть как трус и предатель. Ты предал меня и не попытался отомстить –
Так буднично и спокойно Наташа произносила слова, как будто говорила о погоде или о последних новинках женской моды. И – Михаил ощущал это каменное спокойствие и сердцем, и разумом. Она не обманывала – ни грана обиды не проскальзывало в интонациях.
- Я знаю, ты встретил другую. Ты уже тогда хотел уйти от меня, а тут – судьба улыбнулась тебе как нельзя кстати. Ты не разглядел за улыбкой судьбы звериного оскала, ты просто обрадовался. Может быть, потом и пожалел, но это никого не интересует. Но я не закончила. Ты хотел знать, зачем я здесь, кажется так? Совсем не для того, чтобы судить. Просто я хочу сказать, что мы могли бы встретиться, чтобы остаться вместе навсегда – и по истечении нашей земной жизни. Как и положено любящим. Но вместо этого тебе предстоит иное. Полгода – вот всё, что тебе осталось здесь.
- Ты шутишь, Наташа? – Михаил приподнялся со скамейки, выпрямился и посмотрел в её огромные глаза.
- Нисколько… Ибо я давно простила тебя, а вот Любовь – она не прощает. Ты забыл, как сам читал мне «Песнь песней» - «Ибо крепка, как смерть любовь…»
- «…И стрелы её - стрелы огненные»
- Помнишь, оказывается.
- Что со мной произойдёт?
- Ты умрёшь в страшных мучениях. В мучениях плоти, которых ты всегда так боялся. Мучения иного порядка – о, ты их узнаешь потом. Плоть всегда была для тебя на первом месте, всё остальное – твоё фарисейство. Это принято во внимание. Но – повторяю – среди судей меня не было. Я никогда не умела выносить приговоры. Могу лишь констатировать бесспорные факты тем, для кого они совсем не бесспорны.
- Я умру от болезни?
- Рак. Твоя Марина выставит тебя, как только узнает диагноз. Сопротивление ни к чему не приведёт. Квартира в её собственности. Ты не сможешь работать… У тебя не будет денег на лечение. Все друзья отвернутся от тебя. Нет, они уже давно отвернулись, тогда, в 92-м… Когда ты будешь умирать, им станет лень заботиться даже о соблюдении формальных приличий. Я бы не смогла так. Но, как ты справедливо заметил, меня нет.
- Ты лжёшь… Бог не может быть столь жестоким ко мне. Дьявол? Твой хозяин – Сатана! - Он сделал резкое движение вперёд, вытянул руки, точно намериваясь схватить собеседницу за горло, но тут же бессильно рухнул обратно на скамейку. Солёные слёзы текли по его щекам.
- Успокойся. Назови её как хочешь – Богом или Дьяволом… Каких только имён не давали Любви!
- Любовь не убивает… Она прощает…
- Нет, она не прощает предательства. Она жестоко карает. Ты в этом убедишься, и очень скоро. Всё свершилось ещё тогда, когда ты стоял в аэропорту в очереди на регистрацию. С тех пор ничего невозможно ни убавить, ни прибавить. Свою роль ты написал себе сам. Дело за малым – достойно доиграть её на этой сцене. Зная, что никто никогда не соберётся поставить пьесу вновь. А если и соберётся – все твои реплики будут тщательно вымараны из сценария. Покажи своё мастерство. У тебя ведь теперь студия… Но ставить комедии с пенсионерами тебе недолго…
- Нет! Нет! Я не хочу! Зачем…Ты бы сама так же поступила.
- Прекрасно знаешь, что говоришь неправду. Не оправдывайся. Хотя бы сейчас. Ты забыл, откуда я пришла к тебе.
Солнце исчезло. И – словно это был сигнал – тяжёлые тучи заволокли небо. Ветер, словно выспавшись и набравшись сил, тревожно загудел, играя кронами деревьев. Вдруг сверкнула молния и сразу же, с интервалом всего в две секунды, раздался раскат грома. Первые капли дождя тяжело упали на асфальт.
Ещё один раскат. Михаил попытался что-то сказать, но его слова безнадёжно тонули во всё нарастающих звуках грозовой симфонии. Угадывая его ответ, его мольбу, зов – бессмысленный, пустой зов, Наташа произнесла:
- Чем же я могу тебе помочь? Ты сам сделал Выбор. Давно. Ты сам убил себя. Ты мёртв, а воскрешение из мёртвых мне не под силу. Да и желания воскрешать тебя у меня, честно говоря, нет. Мне было интересно посмотреть в тебя – прежде я не умела этого делать. И посмотрев, я ещё раз убедилась в бесспорном – Она не ошибается. А теперь нам обоим пора. Уже поздно.
- Не-е-ет!!!
На этот раз его крик перекрыл вой ветра. Стена воды, отвесно падающей с неба, встала между ними, полностью скрыв девушку от Михаила. Он бросился туда, где должна была находиться Наташа, но его простёртые вперёд руки хватали лишь дождевые струи.
И тут издалека, словно откуда-то сверху, с самого грозового неба донеслось, чётко и печально:
- Прощай…
Дождь прекратился мгновенно. Только со стволов деревьев стекала вода, а из крон сыпались в казавшуюся чёрной траву запутавшиеся в листве капли.
Мужчина стоял с закрытыми глазами и не шевелился. Потом, словно сбрасывая оцепенение, тряхнул головой, и поплёлся неровной походкой пьяного или смертельно усталого человека к выходу из Центрального сквера. В его коричневых туфлях хлюпала вода, пиджак и рубашка промокли насквозь. Он шёл медленно, поминутно спотыкаясь, пересекая аллеи и заросли кустарника, пока не упёрся в высоченный забор… Рядом «благоухал» бесплатный общественный туалет. К выходу надо было двигаться в диаметрально противоположном направлении.
Мужчина сел прямо на землю, спиной облокотившись на бетонный столб забора, и закрыл лицо руками. Редкие прохожие не обращали на него внимания или просто не видели его. А он сидел – застывший, чужой всем и вся, в своей долгой неподвижности походя на маломощного киборга, плод неудачного эксперимента учёных, которого отключили от системы питания и выбросили на свалку.