«Посмотри в кого ты начинаешь превращаться! На тебя смотреть невозможно, жалко, мне себя жалко, слышишь, я в зеркале? Кому ты будешь нужна такая, через пять с половиной месяцев он тебя возненавидит, назовёт последней сволочью, дрянью и выкинет. Ты же не хочешь дожить до этого момента? Ты его любишь до безумия, но уверена ли ты в том, что он тебя? Знаешь ли наверняка, что он поймёт, простит? Только не понятно, что ему надо будет прощать».
зеркало отражает выражение безысходности, жуткая жалость к самой себе. Как ему об этом сказать? А маме? Больно, стыдно, не понятно за что, противно от самой себя. Не щадящий здоровье и лёгкие, сигаретный дым распространяет по комнате никотин. Надо позвонить подруге, «обрадовать» её своим состоянием, принудить её хотя бы раз выслушать меня.
Пробравшись через беспорядок комнаты, скинув c кресла грязную одежду и поставив на столик стакан, ноги забрались на мягкую поверхность, а кончики пальцев пролезли в щель между спинкой и сидением, колени согнулись, создав уютное место для тяжёлой головы, которая последние три с половиной месяца просто болталась на шее. Руки лениво дотянулись до телефонной трубки и набрали знакомые цифры, в надежде выговориться хотя бы ей. Гудок, сработал определитель, ещё несколько гудков и начал говорить автоответчик её голосом, только хотелось положить трубку, но знакомый голос перебил моё желание.
– Ну, здравствуй, ты очень-очень вовремя позвонила, знаешь, мне надо столько тебе всего рассказать. Короче, слушай: вчера я встретила очередного «мальчика», который, как обычно, в меня влюбился…
– … привет.
– Ой, ну, подожди, дай договорю, так вот, он был с какой-то пассией, Боже мой, какая она была безобразненькая, хотя, по сравнению со мной – все такими кажутся, ты-то это давно знаешь, но я только одного до сих пор не могу понять: как это твой парень на меня не обратил сразу внимания, но знаешь, я хочу тебе сказать, что иногда и он на меня заглядывался, но я же твоя подруга, я бы никогда не позволила себе такого. О чём это я?
– Слушай, мне так хреново сейчас.
– А, вспомнила: так вот, этот «мальчик» весь вечер строил мне глазки, а эта кобылица, ну так на меня уставилась, не понимаю даже для чего.
– Ты можешь меня выслушать?
– Ну что у тебя за дурная привычка постоянно меня перебивать, по-моему я имею право выговориться, не будь полной эгоисткой!
Эти разговоры всегда были бесполезны, за исключением тех, которые касались её собственной персоны. Они меня настолько задевали и принижали, что чуть не вырывались слёзы. Постоянное желание самоутвердиться больше всего меня в ней раздражало. Я не могла понять только одного – почему до сих пор я терпела это: наверное слишком сильная привычка. Я её больше не слушала, а она говорила. Ком в горле надавливает на нервную систему и наконец яростным потоком слёз вырывается горькая обида, боль из-за того, что уже случилось, но никак не ожидалось и не хотелось.
– Ой, ну чего ты уже плачешь, тут я должна плакать из-за того, что ты меня не слушаешь.
– А сколько можно тебя слушать? Могу я хоть когда-нибудь сказать, ставить слово?
– Как будто я тебя не слушаю, ну, говори, что хочешь.
– Не надо делать мне одолжений, если ты не можешь меня понять, постоянно ущемляешь. Я бы тебе и не звонила, если бы сейчас была жива вторая половинка моей жизни, которая всегда и при любых условиях выслушала бы меня. Но знай, на твоей совести останутся две смерти.
Как-то хорошо и очень плохо одновременно. Хорошо оттого, что сказала практически всё, что давно сидело глубоко в сердце и причиняло боль и обиду. Зато очень плохо оттого, что не смогла, не получилось выговориться. Хочется кричать долго, громко, чтобы все слышали. Хочется плакать, сильно и слёзно, чтобы все вымокли. Но никак почему-то не получается. Хочется разбежаться и прыгнуть, но стекло; хочется уплыть в глубину, но воздух, а всё зачем? Свободы нет, постоянная зависимость от чего-то, от кого-то. Я её ненавижу, он меня не простит.
Как я люблю ходить босиком, а раньше я этого не знала. Так приятно, когда ранимая стопа касается холодного пола, гармония. Когда же становится холодно, то перешагиваешь на солнечный тёплый квадратик, который виден благодаря окну. Ай! Что-то кольнуло в подушечку указательного пальца левой ноги. Просто маленькая крошка, а какая чувствительность.
Чайник зашипел недовольно, пришлось дойти до него и успокоить. Чашка, зёрнышки растворимого кофе, приятный шепот воды. Обмакнулся пальчик в чашке – как раз такой, как я люблю – тёплый, слегка горячеватый и обязательно без сахара, чтобы лучше ощущать его крепость. Слегка дрожат руки, непроизвольный наклон и три капельки на полу. Как я буду ходить босиком? Надо достать салфетки – они в шкафчике. Пронзительный скрип дверцы и салфетки димидрола, которые можно запить кофе. Почему бы ни запить? Так хочется поспать, а в последнее время не удавалось. Кошмарики ночью постоянно мешали, три с половиной месяца напоминали о том, о чем я больше всего на свете хочу забыть и никогда уже не вспоминать, но не получается. Стоит только посмотреть на себя в зеркало, потом на живот – больше не хочется жить. Проклинаешь себя и вино, которое никогда ничего хорошего не делало. А может лучше таблеточки запить шампанским, ведь сегодня как никак восьмое марта. Но надо спешить. Он может скоро прийти и у него ключи. Осталось только поздравить маму. Она меня точно не простит, но надо сделать вид жизнерадостности, жаль шампанского нет. Маленькими шажками до кресла, грустными глазами на столик, нервными руками к стакану, дрожащими губами за глотком, сумасшедшей головой к трубке телефона.
– Аллё.
– Мама? Мам, привет. Звоню тебя с праздником поздравить. Всего тебе хорошего.
– Спасибо, дочка. А у тебя всё в порядке? Ты когда приедешь? Я думала, что на праздник ты домой вернёшься.
– Нет, не приеду. У меня всё хорошо.
– Точно? А то мне показалось, что у тебя какие-то проблемы, по голосу слышу.
– Нет, тебе показалось, ладно, мам, а то ко мне скоро гость придёт, надо прибраться.
– Ну, передавай ему привет.
– Хорошо, обязательно.
– Но всё равно, у меня осталось беспокойство.
– Пока, мам.
– Пока.
Хорошо, что не вырвалось прощай.
Стол просит положить на него бумагу. Ручка просит написать на ней правду, слёзы говорят об откровенности и просят простить. Неровный почерк характеризует такое же состояние. Пора набраться мужества, чтобы вылить всю боль на белый решетчатый прямоугольник. Щелчок и пальцы начали водить стержень лёгкими и одновременно тяжёлыми движениями кисти.
«Я знала, что с этим нельзя было долго затягивать, но я больше не могу носить под сердцем ещё одно. Но и не могу это сделать по-другому.
Я уверена, что ты не поймешь, не простишь меня, но всё случилось не по моему желанию, а против него. Помнишь, как нам было хорошо вместе? А помнишь, как ты меня оставил на дне рождении твоего « друга» одну, с промокшими глазами, изрезанными руками? Но ты не помнишь, как мне было больно выслушать от тебя те гадости о моей второй половинке, которая из-за тебя от меня улетела навсегда?
Ты ушёл, а я осталась, осталась ждать пока окончательно не буду соображать. В тот вечер так и получилось. Твой «друг» хотел сделать как «лучше», но было лучше только для него самого. Он меня не пустил в том состоянии ехать, метро уже было закрыть, тем более домой я не спешила. Половина народу уже ушло, он мне постелил в своей комнате и я сразу же заснула. Пока я спала, те, кто оставались на ночь, разбрелись по комнатам парами, а кто-то не только парами. «Друг» в эту ночь остался один, изрядно напившись, он ввалились в комнату. Я проснулась, застав его, осматривавшим меня. Тогда, уже на трезвую голову, я решила пойти в ванную, там закрыться и просидеть до утра. Но это было не просто. Попытавшись выйти из комнаты, мне не повезло, он начал приставать ко мне, я пока пыталась не грубить, попросила пройти, но он потащился за мной. Я думала, что он безобидный и не позволит себе того, что сделал.
Я зашла в ванную, попросила его выйти, так как сказала, что хочу принять душ. Его расплывшаяся улыбка пьяного гопника меня действительно напугала, я поняла, что «живой» я отсюда не выйду. Я облила его водой «случайно», предложила ему переодеться, но в ответ на моё предложение он закрыл дверь. Начал распускать руки, раздевать меня. Я пыталась кричать, но он закрыл мне рот. Это его разозлило. Я пыталась вырваться и тогда он, не рассчитав силу, швырнул меня к стенке, я ударилась головой, потеряла сознание. Не знаю, сколько я пробыла в таком состоянии, но когда очнулась, то почувствовала физическую и моральную боль. Кто-то стучал в дверь. Я не могла больше оставаться там, я не знала, что со мной будет, но я не могла никому сказать, её уже не было.
Прошло три с половиной месяца и я начинаю чувствовать его в себе, но не хочу. Мама тоже не знает, не хочу её расстраивать и ты не говори.
Я тебя люблю, прости, прощай…»
Рука ещё долго держит ручка, не пускает для свободы, глаза не один раз уже перечитали написанные нервным почерком буквы, это всё.
Опять кухня, стол, таблеточки и остывший кофе. Он придёт в 16-55, он всегда приходит на 5 минут раньше, всегда спешит. Осталось 15 минут. Кофе разогрет в микроволновке, всё готово.
13 штук одна за одной, вкусный кофе, думаю мне будет достаточно. Хочется спать. Надо умыться перед сном, быть чистой.
Всё так же, босиком, медленно пятки дошли до ванной, но уже нет былого равновесия, нот прошлой уверенности, как-то странно. Машинальным движением включился свет и закрылась на защелку дверь, включился тонкой струёй кран, вода забрызгала поверхность, шаткость в ногах. Я никогда раньше не думала, что может быть так сколько, да, я всё-таки упала.
Холодный белый пол отражает яркий свет естественно дневной лампы. Никаких теней, всё видно без обмана. Белые тапочки, теплые, но слегка намокшие, лежат рядышком, маленькая увеличивающаяся капелька красного цвета. Едва заметное движение запястья и несобранное, неосмысленное шевеление пальцев. Ещё одна капелька, получается какая-то симметрия. Симметрия с жизнью и смертью. Ноги упираются в левый шершавый угол и медленно пытаются отодвинуть стенку, но ничего не получается. Глаза смотрят вверх и видят полотенце, верёвку. Вода равномерными каплями выкатывается из крана и отдаёт глухим стуком в барабанных перепонках. Нет боли, только расслабленность. Последняя слабость рук решила сжать пальцы, а прикосновение ногтей пронзило тело скрежетом о гладкую плитку, первая дрожь за последнее время. Полусонное состояние начинает надоедать. Разбросанные колёсики на полу больше не катаются. Резкая боль в животе напомнила причину. Почему оно до сих пор шевелится? Я не хочу жить, тем более жить вместе с ним.
Закрытая дверь в ванной делает пространство ещё меньше, чем кажется. Зеркало, которое вначале было запотевшим, постепенно начинает чётче проявлять картины комнаты. Приятное воспоминание окунуло в бред прошлого.
«Пустынный пляж, закат, плавно переходящий в ночь. Три камня, похожие на скалы. Мягкий плеск волны, лёгкий, почти незаметный ветерок целует кожу, волосы развеваются в воздушном пространстве. Одинокие следы бегут по пушистому песку.
Встреча, знакомство, разговор:
– Ты одна?
– Да. Ты один?
– Уже нет. Будем вместе?
– Да. А долго?
– Сколько хочешь.
– Главное, чтобы было хорошо. Обещаешь?
– Обещаю, верь мне».
Мы были вместе, а сейчас уже больше не будем. Мне совсем больно, уже не такой яркий свет, не слышно воды, только какой-то приглушенный стук, где-то, радом с дверью. Как будто кто-то хочет потревожить мой сон. Удар в животе и всё, там уже тишина, а боль спускается всё ниже и ниже. Само по себе тело сворачивается в калачик. Какой-то знакомый голос врывается в голову, но уже нет сил двинуться и открыть дверь.
Последний удар похоже был сильнее остальных и отчётливо пробежал в мозг, рука дёрнулась, наткнувшись на лезвие, крик, дверь распахнулась и тёплые руки подхватили почти не живое тело, голова легла не колени, ладони начали бить по лицу, слегка открылись глаза, усидев знакомую и долгожданную внешность, кончики губ попытались раздвинуть улыбку.
– Зачем ты это сделала, глупышка, ты же погубишь не только себя и ребёнка, но и меня. Как ты могла сомневаться в моей любви к тебе – ты – это всё. Помнишь, как мы познакомились на пляже?
Плавный кивок головой – он понял.
– Я вызвал скорую, она едет, они тебя откачают, ты будешь жить.
– Ребёнок уже умер, он не шевелится, мне стало легче, прости, прости.
– Это ты меня прости, что оставил тебя одну, ревновал тебя к ней, я боялся тебя потерять, испугался, что ты её любишь больше чем меня, не мог тебя понять, живи, ты только живи, а «друга» я убью, я отомщу. Ты должна была мен сразу сказать – я бы понял.
– Я тебя очень сильно люблю. Не могу…
Незнакомые люди подхватили полуживое тело, но он оставался рядом, я держалась за него, видела цветок, ещё один, было много разбросанных цветов, и только два цвета: красный и белый. Красный – это мой ребёнок, но теперь я свободна.