Трольхеттен часть 3. 2

ТРОЛЬХЕТТЕН.



                7.

 -Ну так что? - спросил Влад, - Все?!
 -Что, все? - в голос ответил ему Дивер.
 -Все тут?
 -Дык это, тут вроде больше никого быть и не должно, - молвил из угла
Степан Приходских.
 Крошечная единственная комнатка Владовой квартиры вдруг оказалась плотно
забита людьми, так что для их обустройства уже не хватало диван-кровати и
пришлось в срочном порядке транспортировать из кухни две разболтанные табуретки.
На них и устроились гости. Сам Влад занял кресло перед умолкшим навсегда
компьютером, Севрюк вальяжно развалился на диване, а на табуретках устроились
сталкер, да примолкший Саня Белоспицын, под глазами которого пролегли темные
нездорового вида, круги. За окном моросил дождь.
 Массивный Дивер, под килограммами которого диван жалобно поскрипывал и
жаловался на свою тяжелую диванью судьбу, повел головой, недовольно шмыгнул
носом:
 -Амбре у тебя тут...
 -Так что делать то, - произнес Влад, - с тех пор, как слив забился такая
жизнь началась, что хоть за город, хоть на тот свет. Правда, Сань?
 Белоспицын кивнул с видом мученика.
 -Ну у меня, положим, так же, - сказал Степан, - сортир больше не фурычит,
а то и пытается все обратно извергнуть. Заткнул я слив гаду фарфоровому. Но
вонь, то вонь! - тут он удивленно полуобернулся к Диверу - а у тебя, что, не
так?
 Дивер вздохнул барственно, перекинул ногу на ногу, и, глядя в потолок,
молвил:
 -У меня не так. - И предупреждая вопросы быстро добавил - скворешник у
меня во дворе... по типу дырка.
 -А... - протянул Белоспицын и посмотрел на Севрюка с откровенной завистью.
 -Что вздыхаешь, накрылся прогресс, - сказал Сергеев, - словно и не было
последних ста лет. Даже хуже стало. У кого скворешников нет, те на улицу бегают,
ночами под деревьями пристраиваются.
 -А слышали? - вскинулся сталкер. - Говорят, в Верхнем банда орудует,
специализируются как раз на таких. Человеку невмоготу, выйдет ночью из дома по
нужде, ключи с собой возьмет. Присядет, а тут эти, сзади набрасываются. Ключи
отбирают в миг, а без штанов, как с ними повоюешь! Квартиры полностью вычищают.
 -А ловить их не пробовали? - спросил Саня.
 На него поглядели снисходительно, как на давшего неправильный ответ на
задачу по арифметике, но все же старательного, ребенка - и вправду, кто же будет
ловить, если властей не осталось? В городе царила полная анархия и каждый был
сам за себя. 
 -Мне интересно другое, - сказал Дивер, - кому они натасканное толкнули?
 -Был бы товар, а идиоты всегда найдутся. Деньги то еще в ходу?
 -А как же, без разбору берут рубли и валюту, меняют по произвольному
курсу. Причем у каждого менялы курс свой. Гонять то их некому. Только убивают их
иногда, но это, небось, сами обманутые счеты сводят. Кто поумнее, тот золото
скупает, но вот беда, в ювелирных лотках бижутерия вся ушла. Что не дограбили,
то скупили. Народ кубышки роет в огородах, прячет на черный день.
 -А счас что, белый? - спросил Саня Белоспицын.
 -Счас, Санька, такой день, - молвил Степан - что и не поймешь какого
цвета. Серо-буро-малиновый с пупырышками.
 -Как поняли, что золота нетути, равно как и других драгметаллов, включая
медь, - продолжил Севрюк - бросились скупать недвижимость. Ореховых итальянских
гарнитуров смели сколько - жуть. Некоторые по три штуки брали - одинаковых.
Машины пытались продавать, а все никто не брал. А еще квартиры покупают... или
попросту забирают, у больных да увечных. Стариков, почитай, всех на улицу
вытряхнули, в дождь.
 -Да, стариков, это неправильно... - протянул Приходских - не собаки же
они, в конце-концов.
 -Один нувориш, как раз вчера к вечеру совсем головку потерял. Скупил пять
типовых квартир в трущобе в Нижнем городе. Сам - один как перст, не жены не
детей. Но купил - капиталы боялся потерять! И что же, сегодня с утра в этом доме
пожар! Все пять клетушек выгорели просто дотла - тушить то некому!
 -А он что?
 -А этот поплакал, волосы на голове порвал да и сгинул прочь из города.
Куда? Да туда куда и все остальные?
 -Знать бы куда они уходят! - произнес Влад - но ведь сами то знают, с
такими лицами уезжают словно им прямая дорога на Гавайи. Белоспицын покивал -
сам имел четь наблюдать.
 -Совсем ополоумел народ. - Добавил Дивер - впрочем, причина на это есть...
 -Ага, когда сортиры не работают, - ухмыльнулся Степан - это тебе не какой
то там свет или газ. Это, брат, насущное. Лиши человека сортира и он уже,
получается и не человек вовсе, а дикое животное.
 -Вы это бросьте, про сортиры, - хмуро сказал Владислав, - не про сортиры
ведь собрались говорить. Рассказывайте, давайте, что с кем случилось. Не первый
же раз собираемся.
 -Меня убить пытались, - просто сказал Саня.
 Все удивленно повернулись к нему, Дивер сбросил с себя вальяжность,
потерянно мигнул.
 -Тот же?
 -Нет, не тот. Этих двое было. Лица тупые, злобные. Гопота! Встретили у
площади, прижали, думал не уйду. Но... вывернулся как-то. Мне ж не привыкать.
Бежали за мной, почти до Школьной, только потом потеряли.
 Степан ошарашено покачал головой, сказал:
 -Значит не зря мы это... набрали? - и кивнул в сторону оружейной
пирамидки, устроенной из единственного в комнате стула. Арсенал впечатлял.
Россыпь из почти десятка пистолетов разных конструкций (превалировали в ней в
основном ПМ и ТТ но были настоящие раритеты), помповый вороненый дробовик без
ручки, два АК-47 с облизанными до черноты пламенем, прикладами, именной
хромированный револьвер с инициалами А.К.Р в прошлой жизни принадлежащий
Кривому, хотя об этом никто не знал, старый обрез с четырьмя жизнерадостно-
зелеными картонными патронами, да новенький, блестящий, свежей смазкой и
инвентарным номером "ингрем" с двумя запасными обоймами. Это последний выглядел
в окружении Владовой убогой квартиры особенно дико, словно здесь снимают фильм о
трудовых буднях западных наркоторговцев.
 Подобрано все это было возле центра на следующий после тамошнего побоища,
день. Трупы никто не убирал, за исключением сомнительных счастливчиков из числа
родственников погибших, которые отыскали в кровавом месиве останки своих павших
за правду чад. Такие были все вытащены и самолично захоронены на городском
кладбище. Многочисленные уцелевшие стрелковые единицы, лежавшие посреди
оставшихся неопознанными постепенно растащили прижимистые граждане, большая
часть которых до этого дела с оружием не имела.
 Влада и Белоспицына вид этого угрюмого арсенала нервировал, Дивера - нет.
Напротив, он взирал на оружие чуть ли не лаской, напоминая, что были времена
когда он воевал не только в астрале и не только с силами абстрактного зла.
 -Так может это простые были... грабители? - спросил Дивер, - Мало ли их
теперь развелось, людей вон режут только так.
 -Ага, простые! - возмутился Белоспицын - Ножики, то у них были - во! - и
он махнул рукой в сторону Влада и компьютера, возле которого валялось
антикварное орудие убийства, опасно поблескивая отточенным лезвием.
 -Табельные, что ли, у них ножи получаются! - сказал Севрюк - да сколько их
вообще?
 -Знают про тебя? - спросил Владислав, - знают, что ты отказался от их
задания?
 Саня только пожал плечами и поник. Сказал:
 -Знают не знают, - в одиночку на улицу я теперь не ходок, даже с этим! -
он покосился на грозный арсенал.
 -Никто не пойдет! - Севрюк завозился на диване, устраиваясь удобнее,
бедная мебель поскрипывала в такт его движениям, - теперь будем держаться в
месте, а то вон сколько одиозного народа набралось! Давече на улице ко мне
пристал один - сам маленький бородатый, а глаза, как у бешеного таракана.
Подошел ко мне, проникновенно так глянул и говорит "Что, не дает покоя тебе
химера твоя?" Я мол, какая химера? А он мне: "да не скрытничай ты, по глазам же
видно - что-то знаешь!" А что я знаю, только видение было мутное! Ни про химеры,
не про что там - ни сном ни духом.
 -Стой! - вдруг сказал Степан - да ведь мне он тоже встречался Гном такой
бородатый! Он в очках был?
 -Без, но глаза щурил близоруко. Меня видел явно с трудом. И назвался еще
как-то заковыристо, старое такое имя, из моды вышло.
 -Евлампий, да? - спросил Степан.
 Дивер кивнул, посмотрел заинтересованно.
 -Евлампий Хоноров, - произнес Приходских - знаю я его. Он же тоже в пещеры
лазил, искал какую то муть. В книжках про нее вычитал, и загорелось у него. На
голову стукнутый был уже тогда, в такую глубь залазил, откуда гарантированно
живыми не возвращаются.
 -А там есть и такие? - спросил Белоспицын.
 Степан адресовал ему еще один снисходительный взгляд матерого специалиста
зеленому лопоухому новичку:
 -Там, паря, такие места есть - близко даже не подходи! Вот "бойня",
например: с виду труба, как труба, а кто туда залезет, тот мигом в кашу, кожа,
не поверишь, как живая с телес сползает! Кровищи - море, да только она в трубе
не задерживает, потому как под наклоном она, и назад течет, к нам то есть. Как
прости-прощай, последнее. Колебания там, какие то.
 -А этот?
 -Что этот? Он вылазил всегда, говорю ж. Может, хранило его что? Не знаю...
Не мудрено, что трехнулся он.
 -А я оборотня видел... - вдруг тихо сказал Влад.
 -Эк, удивил! - усмехнулся Белоспицын - Оборотня он видел. Ну и что?
 -Как ну и что?
 -Чего такого, его многие видели, оборотня твоего. Да сам же в "скважину",
в помойный этот листок, тиснул статейку.
 -Так то в "скважину"! Туда по штату положено бред всякий гнать! - почти
крикнул Влад, - а этот живой был. И... думающий.
 Дивер вздохнул, поднял ладони:
 -Тише, Славик, тише! Действительно, что такого в этом оборотне. Не съел же
он тебя, в конце концов? Да я и сам на что-то подобное наталкивался. Ха, да у
меня в подполе какая то тварь живет. Типа крота, только больше, и глазищи
красные, умные. Страшный, но мирный!
 -Это ты слюнявчика себе завел, - повеселев, сказал Степан - они под
городом давно живут. То ли от крыс, толи от ежей произошли! Ласковые! Мы их
подкармливали... вот если б не слюнявили так...
 Влад бешено замотал головой, Белоспицын совсем съежился на своей
табуретке, так что стал похож на отощавшего кочета, неудобно устроившегося на
жердышке.
 За окошком капал холодный дождик - печальный вестник надвигающейся осени,
каковая, без всяких сомнений, ожидалась в этом году ранняя. Было тихо, и слышен
лишь шум деревьев, словно дело происходит не в городе, а загородом, посреди
буйных шумливых дубрав. 
 -Тихо то как...
 -Как в лесу.
 -Вот помню выезжали на Волгу, рыбачить... Так там же бор, то же самое, по
вечерам тишь, как будто затычки в ушах.  Сердце бьется и то, за метр слышно!
 -А заметили, народу как мало на улицах. Куда делись - в спячку, что ли
впали?
 -Может вуаль на них действует?
 -Какая вуаль? Просто из города сбежали. Кишка тонка оказалась.
 -А у нас?
 -Стойте! - сказал Влад, - подождите. Мы ведь не зря тут собрались, так
ведь? Хотели решить, что делать дальше.
 -А что тут решать, Владик. У нас два пути: один, это оставить все как
есть, и жить дальше...
 -Это я не смогу, - молвил Белоспицын с тяжкой печалью - не доживу, небось.
 -...а второй... второй это бросить все к слюнявчиковой матери и линять
прочь из города. Как остальные. 
 -Линять? - спросил Владислав - Куда?
 -Туда где нам не будут угрожать вспороть живот ритуальным ножом, -
произнес Дивер - по-моему вполне весомый повод, чтобы поскорее покинуть город. В
конце-концов я уже давно это предложил.
 -Город сошел с ума. Целый город сошел с ума...
 -Не тушуйся ты так, Саня, ни к чему это.
 -Вот выберемся, на Волгу тебя свожу. Там такие сомы - во! Не поверишь.
 -...собачьим эти подземелья. Выберусь, капусту буду разводить, как
дачники.
 -Кстати что с дачниками?
 -Их провал напугал, - сказал Севрюк - по ночам оттуда какая то гнусь
полезла. Стала дачи громить, на хозяев нападать. Говорят кого-то уволокли. Так,
что нет там почти дачников. Все у нас, в верхнем городе. Некоторые даже бомжуют.
 -А я тут одного видел! - добавил Степан - в зипунке, в треухе, драном, в
башмаках каких то столетних - и бежит! Представьте себе, бежит вдоль улицы все
дальше, дальше и словно усталости не чует. Ну, прям бегун-марафонец! Так и
скрылся с глаз бегом! Вот оно как бывает...
 Влад обхватил голову руками, слушая излияния соратников. Те просто не
закрывали рта, подробности городской жизни, иногда смешные, иногда безумные,
чаще абсолютно безумные били из них мутным фонтаном. При том сами гости вещали
азартно. Помогая себе жестикуляцией, словно пересказывали горячие подробности
недавно виденного модного кино, а не реальные, имеющие под собой почву, слухи.
Нет, не это ожидал Владислав, совсем не это. Глядя на этот любительский
спектакль состоящий из четырех буйных монологов, как-то не возникала уверенность
в завтрашнем дне. Да и будет ли он?
 -А Босх то, Босх. Собрал армию, по улицам протопал аки Саня Македонский, а
потом загубил всех до единого.
 -А сам?
 -Ну и сам значить сгибнул, да только и сектантов всех за собой уволок.
Плюс на плюс, значить, замыкание короткое будет.
 -Скорее минус на минус, все одно без них всех легче.
 -Стоп, - произнес Влад - я грешным делом думал, что угрожают нам именно
сектанты. Но ведь, тебя преследовали уже после бойни, да Сашка?
 -После... Да и не из секты они были. Во всяком случае, не из той. Это все
те, из "сааба", их затея.
 -Да кто они такие, эти в "саабе"?! - воскликнул Дивер - только и слышу,
"сааб", "сааб"!
 -А ведь я с ним тоже повстречался, - сказал Влад, - черное тонированное
авто. Они меня чуть не сбили совсем рядом отсюда - на выходе из двора.
 -И до тебя тоже пытались добраться?
 -И чуть не добрались. А второй... - Произнес Владислав медленно, словно
припоминая что-то. Белоспицын резко поднял голову и уставился на Влада. Похоже,
он уже проклинал тот день, когда сдуру принял нож из лап неведомых убийц.
Впрочем, если бы даже не принял, судьбы бы его от этого не изменилась. Как
маленькая щепка в канализационном коллекторе Александр Белоспицын уже давно не
рулил собой и плыл по воле дурнопахнущих волн.
 -Второй раз, когда какой том маньяк хотел похитить ребенка из детсада. Я
успел вовремя. И да, у того типа был с собой нож. - И Сергеев вновь уставился на
опасную, покрытую рунами вещицу. - Это как символ.
 -Что? - переспросил Дивер.
 -Как символ. Коготь. У оборотня не было ножа, потому что у него были свои
когти. Понимаете?
 -Нет, - сказал Степан, а Белоспицын уставил на Сергеева с откровенным
страхом, - Ребенок то какой?
 -Что какой? Да это ж сосед мой, Никита. С матерью подо мной живет. Его то
за что, не пойму...
 -Жертвоприношение? - предположил Дивер.
 -Может быть. В этом городе теперь все может быть.
 -Кстати, что написано на заднем стекле черной иномарки?
 -А разве там что-то написано?
 -Готика. Все одно я не знаю немецкого.
 -Про Трондесхайм. Кто ни будь, знает что это такое?
 -Похоже на имя. Какого нить злого создания. Тролля например - Страшный
тролль Трондесхайм! Буу! Детишек пугать.
 -Не пори ерунды. Трондесхайм - это город в Швеции.
 -А при чем здесь город? Да еще в Швеции.
 -Кто ни будь помнит где производят "саабы"?
 -Рюссельхайм? Смотри, тоже хайм.
 -Да там сплошной хайм. Куда не плюнь, всюду хайм.
 -Стойте!!! Плевать я хотел на черную иномарку и все хаймы вместе взятые!!
Мы собрались, чтобы решить. Решить, что делать дальше!
 -Влад, успокойся!
 -Не, ну пахнет здесь все-таки... - сказал Дивер шумно отдуваясь, - как в
казенном сортире в день халявной раздачи пива. Как тут живете, не знаю, а это я
намекаю на то, что жить тут нельзя. А если жить нельзя, надо уходить. И знаете,
что, вот если вы сейчас даже скажете мне, что все как один остаетесь на родине,
и будете ждать Судного Дня, или это пресловутый Исход которого никто не видел,
но при этом все боятся, я все равно снимусь и уйду. Я не для того под пули в
азии лез, чтобы тут сгнить вместе с городом.
 Вновь повисло молчание. Белоспицын и Сергеев уныло склонили головы и
вперили взгляд в истоптанный пол. Степан молча глядел в окно, что-то прикидывая.
Дивер смотрел выжидательно.
 -Да, Михаил, ты прав, - сказал Сергеев со вздохом - Надо попытаться уйти.
Если бы у нас была конкретная цель, живая, дышущая, которую можно было убить вот
из этого арсенала. Но... мы не можем воевать с вуалью, не можем стрелять в дым.
Не можем убить безумие, постигшее людей.
 -И почему-то не постигшее нас... - добавил Александр.
 -А к черту все! - выдал тут Степан - Сил моих нет больше в этой помойке
оставаться. Уйдем. К едреной фене, али к черту на кулички, но лишь бы подальше.
 -Вот! - произнес Михаил Севрюк громко, - вижу в человеке глаголет разум.
 -А когда... уходить? - спросил Саня.
 -А у тебя есть что терять? Или посидеть хочешь на дорожку. Так вот, сидим,
мебель протираем.
 Белоспицын кивнул, заелозил на табуретке.
 -А все свое ношу с собой, - сказал Дивер и вытащил на унылый дневной свет
туго набитое портмоне.
 -А книги по оккультным наукам? А хрустальный шар, карты таро и прочую
муть? - съязвил Влад, - А деньги, наконец.
 Дивер спрятал портмоне, посмотрел на Владислава взглядом, словно говорящим
"Ох уж эти дети!"
 -Слава, - проникновенно сказал он - Ты же журналист, ты же должен
понимать! Ну представь сколько народу меня хочет... вернее хотело отправить в
лучший мир? Да ты бы сам на моем месте первым делом позаботился, чтобы из родной
околутолки можно было сбежать с минимальными потерями. Деньги... они все не
здесь.
 -Значит бежим? - спросил Владислав - задвинем все: работу, дом, и сбежим?
 -Опомнись, какая работа? Да кто тебе теперь будет давать заказы. Газеты то
выходят еще?
 -Выходят. - Сказал Степан, - но их никто не покупает. Не верят печатному
слову.
 -И то... - произнес Дивер и тем положил дискуссии конец.
 Собирались не долго. Степан-бесребреник сходив на пару с Севрюком до дома
вернулся с потертым брезентовым рюкзаком - настоящим кошмаром туристкого
снаряжения, который как среднестатистический танк, был уродлив и вместе с тем
почти бессмертен. Все немудреное добро бывшего сталкера находилось тут. Дивер
ограничился кожаной барсеткой, так, что Влад ему мог только позавидовать.
Белоспицын же вовсе был теперь иждивенцем, из-за чего Владислав ему поручил
тащить часть своего багажа - мол отрабатывай.
 Самому ему было тяжело. Сердце кровью обливалось, когда на глаза
попадались ценные, но слишком тяжелые, чтобы их унести предметы быта. И все
никак не верилось, что он вот-вот, так сразу покинет квартиру в которой жил
столько лет. Хотя нет, где-то в глубине души он сознавал - решение бежать пришло
не просто так, на пустом месте, а выросло, созрело, оформившись из смутных
тревог и страхов.
 Скрипя сердцем, вытащил винчестер из серой тушки компьютера, упаковал
помягче, искренне надеясь, что в пути его не слишком растрясет. Хотелось взять и
сам комп - стоящий хорошие деньги скоростной образец хай-тека. Но тяжел, слишком
тяжел.
 Нажитый годами нелегкого умственного труда скарб уместился в два черных
баула с застежками-молниями. На боку одного было латиницей написано "Нижний-
новгород", а второй имел рекламу импортного спорт инвентаря. Обе сумки
смотрелись как необходимый атрибут челнока, и вызывали чувство сродни тому, что
испытывают беженцы, бегущие с такими вот баулами из мест ведения боевых
действий. Особенно угнетал тот факт, что на новом месте придется обходиться ими
и только ими.
 -Что, Влад, приуныл? - спросил Дивер - ниче, как говорили у нас во взводе
- нет таких крепостей, чтобы мы не взяли... Или не сбежали.
 Обвешались оружием - кто сколько мог, и сразу стали похожи на сбрендивших
коммандос. Саня пыхтел под тяжестью одной из сумок.
 На выходе Владислав оглянулся на квартиру, и подивился ее обжитому,
уютному виду. Нет, так даже в отпуск не уезжают! Квартиры так выглядят, когда в
них собираются вернуться не
позже вечера этого дня.
-Пошли, Влад! - поманил с лестничной клетки Степан, и пока Сергеев возился
с замком, затянул: - Эх, прощай родимая сторонушка! Возвернусь теперь едва ли!
 -Век воли не видать! - подыграл Дивер, топая вниз.
 -Врагу не сдается наш гордый Варяг! - допел Саня тонким голосом - Пощады
никто не желает!
 Они веселились. Может быть потому, что время пассивного бездействия
закончилось и вместо страшного кино пришла не менее страшная, но вместе с тем
интерактивная игра? Человеку свойственно действовать - это отвлекает от ненужных
дум и зачастую позволяет забыть про то, что ты дичь. Может быть даже поверить,
что способен многое изменить.
 Крашенные мутной краской и изрисованные наскальной живопись троглодитов
двадцать первого века стены плыл перед глазами. И не было чувства близкой
дороги, была лишь тоска и непонятная усталость. "Ингрем" оттягивал левое плечо,
сумка - правое. Заткнутый за пояс "глок-17" то и дело пытался провалиться
дальше, и возможно, сбежать, спустившись по одной из штанин. Маленький Пм
болтался во внутреннем кармане куртки  периодически больно ударял по телу.
 Когда вышли на Школьную, то сразу подивились наступившим сумеркам. Дивер
посмотрел на часы и возвестил о наступлении трех часов пополудни, следственно о
вечере думать еще рано.
 -Облака, - сказал Степан, - осень скоро.
 -Кстати, кто знает, какое сегодня число? - спросил Белоспицын.
 -Сегодня четверг, да? - сказал Влад - Значит вторник был двадцать
восьмое... или двадцать седьмое...
 -Сегодня тридцатое, - сказал Севрюк - у меня в часах календарь. Четверг,
Август, тридцатое.
 -Погода подводит. Да где это видано, чтобы в конце августа такие дожди?
 -Это что! - произнес Приходских, поплотнее запахивая брезентовку, -
Сегодня с утра шел, так ведь ледок был, заморозок! Иней на траве - ну чисто
Новый год!
 -Не рано? - спросил Влад.
 -Чай не юг у нас...
Двинулись прочь, вниз по Школьной, а оттуда свернули на пустую Стачникова.
Неприятный ветер гнал вдоль тротуара мертвые листья. Те летели с неохотой -
сильно намокли. Дождик моросил вяло, на последнем издыхании. Лето выдалось
неплохое - теплое, но без жары и засухи, в меру дождей, в меру ослепительных
июньских деньков и благоуханных ночей. Но в конечном итоге за все приходится
расплачиваться вот такими вот серыми моросящими сумерками. А дождик сыплет так
медленно и сонно, что вот-вот замерзнет на ходу и оберется колким мелким снегом.
 -Вы заметили? - спросил Белоспицын - как мало народу на улицах?
 -Да их совсем нет! - сказал Степан, - может они все того... изошли?
 Шедший впереди Дивер процедил с неохотой:
 -Не, просто прячутся. По квартирам сидят, и в одиночку на улицу не ходят.
Боятся вот таких как мы.
 Впрочем, скоро наткнулись на первый островок жизни - полтора десятка
человек, стоящих гуськом друг за другом. Крошечный огрызок, казалось вечной
очереди за водой. Стоящие совсем промокли, замерзли, выражение их лиц было
страдальческим, а у некоторых, дошедших до крайней стадии, напоминало гримасу
подвергшихся химическому отравлению. При появлении вооруженных людей, очередь
подобралась и бессознательно сплотилась в более тесную группу. Кто-то вынул из
кармана нехорошо блеснувший огнестрел, у остальных замелькали в руках ножи.
Смотрели выжидающе и подозрительно. Дряхлая бабка с искаженной, безумной
гримасой прижимала к себе канистру с водой - главное достояние, не обращая
внимания на ту же воду, что кругом сыпалась с мрачных небес. Сморщенные губы
шептали неслышимые ругательства, обращенные без сомнения к проходящим.
 Влад нервно дергал плечом, отягощенным "ингремом", ему не нравился, как
выглядит родной город. Замечал ли он такое раньше? Ведь выходи же из дома в
последнюю неделю?
 И замечал и не замечал одновременно. Отягощенный бытом, поисками воды и
пропитания, зарабатыванием денег, этими бесчисленными жизненно необходимыми
мелочами он видел нарастающую кругом разруху, но считал ее само собой
разумеющимся. Может быть, он надеялся, что со временем все придет в норму,
успокоится, и снова наступит ровная гладь размеренного бытия?
 И вот не наступила. Напротив, некий черный шторм только набирает силу,
хотя и смел уже десятки, а то и сотни людских судеб.
 Или нет, тут даже не шторм, тут скорее мазутное пятно, что расползается
медленно, но верно, подминая под себя все новые километры пресловутой ровной
глади. Она и остается ровной, но теперь уже мертвая.
 На тротуаре, наискосок уперевшись покореженным носом в кирпичную стену
дома стоял автомобиль. Бодрое оранжевое пламя вырывалось из его нутра и огненным
джином возносилось вверх. Кирпичи дома уже успели почернеть от копоти. Слышно
было как потрескивает, сгорая, краска на корпусе. Несколько угрюмых личностей,
бомжеватого вида (возможно те самые беглые дачники) грели руки над этим
своеобразным костром. Задних шин у машины не было, остались лишь культяпки
дисков. Кто и как умудрился снять колеса с горевшего автомобиля осталось
загадкой.
 Дивер неодобрительно покосился на побитую машину. Авто было из дорогих и
все испещренно дырками от пуль. Мерзко воняло жженой резиной.
 На перекрестке с Шоссейной Влада и компанию ждали. Сам Владислав,
Белоспицын и Степан шли впереди, а Дивер чуть приотстал, заглядывая в один из
смежных дворов.
 Откуда-то сбоку вышли трое, все как один в кожаных, мокро поблескивающих
куртках. У двоих через плечо перекинуты брезентовые ремни с АКСУ, у третьего
старая, с рябым от времени стволом двустволка.
 Лица у всех троих были невыразительными, и неприметными, так что их вполне
можно было принять за остатки воинства Ангелайи, если бы любой человек в городе
не знал точно - этих самых остатков не осталось. Все сгибли в последнем,
разрушительном взрыве.
 -Стойте! - коротко сказал один, наставляя короткий ствол автомата на
Владислава, - руки от оружия убрали! Документы!
 -Что? - спросил Сергеев.
 Невыразительное лицо автоматчика перекосило гримаса раздражения:
 -Документы, говорю, есть? - процедил он,
 -Да вы кто, собственно? - спросил Белоспицын.
 -Городское самоуправление. Командированы на патрулирование города. Так
документы есть или нет?
 -Ничего не слышал про самоуправление. - Сказал Степан. 
 -Это твои проблемы, - произнес тот, что с ружьем, - всех лиц без
документов приказано сопровождать в изолятор, и держать там до полного выяснения
личности.
 -У меня билет есть читательский... - сказал Саня Белоспицын, - може он
подойдет?
 Автоматчики передернули затворы, явственно щелкнуло.
 -Какой к черту, билет? - спросил первый - Паспорта собой?! Разрешение на
оружие есть?!
 -Есть, все есть! И пачпорта с семью печатями и гербом, и вымпел с флагом!
- Неожиданно сказали рядом, патрульные повернулись, но лишь затем, чтобы узреть
ствол автомата, уставленный на них.
 Из тени растущего справа дерева вышел Севрюк. Оружие он держал небрежно,
но с недюжинной сноровкой. Раструб подствольного гранатомета внушал уважение.
 Патрульные несколько нервозно переглянулись, но тут Влад стряхнул с плеча
"ингрем" и уставил автомат на них.
 -Что-то еще? - спросил Сергеев, - раньше времени в Исход, хотим?
 -Да ты! - задохнулся один из тройки, - Ты меня Исходом то не пугай,
пуганный уже! Нагребли, блин, оружие, считают им теперь все можно!! Так и знай,
все главе самоуправления доложим! Выловят вас, паразитов!
 -Зубы не заговаривай, - произнес Севрюк и качнул стволом автомата, - своим
самоуправлением. Оружие на землю.
 Автоматчики, ругаясь сквозь зубы, швырнули огнестрелы на мокрый асфальт.
Тот, что с ружьем, медлил. Степан, со вздохом потащил длинноствольный револьвер
из-за пояса джинсов.
 -А! - с досадой и раздражением крикнул патрульный и кинул свое ружье,
которой с шумным плеском упало в лужу. В воздух взметнулись мутные брызги.
Так больше ничего и не сказав, кожаная троица повернулась и побрела прочь.
Отойдя метров на полсотни они затеяли яростный визгливый спор, удивительно
похожий свары, ныне покойных собачьих стай.
 -Что-то я не слышал ни про какое самоуправление, - сказал Белоспицын, -
неужто и правда доложат?
 -Ага, щаз, доложат! - раздраженно произнес Дивер закидывая оружие обратно
на плечо, - нет никакого самоуправления. Да и какое оно может быть, если все по
углам сидят-прячутся. Хаос.
 -А эти?
 -Обыкновенные бандиты. Нашли легкий способ поживы. Народ испуган, он
тянется к любой упорядоченности, к любой иллюзии власти, и с радостью
подчиняется лидерам. А эти пользуются, - и понизив тон, он добавил угрюмо - а
вообще... пристрелить их надо было, а то ведь других заловят, охотнички.
 И они пошли дальше, сквозь медленно сгущающиеся сероватые сумерки. Пахло
влагой, по улицам гулял неприятный холодный ветерок, которой как изголодавшийся
вампир, высасывал любой намек на тепло.
 Справа миновали кафешку на открытом воздухе. Сейчас совершенно пустую.
Пестрые зонтики обвисли как вянущие цветы, ветер отрывал от непрочной ткани
цветастые лоскуты и уносил вслед за листьями. Из мебели в кафе уцелел только
металлический, окрашенный в белый цвет столик, в самой середине которого была
привинчена стальная же пепельница, полная размокших от времени окурков. Дверь
магазина напротив была заколочена крест на крест досками взятыми без сомнения из
ближайшего забора.
 Из форточки на третьем этаже торчала почти пароходных размеров труба и
сосредоточенно дымила. Окно этажом ниже было почт полностью заляпано сажей, но
не похоже, чтобы в той квартире кто-то жил.
 Еще один островок цивилизации встретился им через десять минут уже на
самом краю города. Невысокое кирпичное здание славно и уютно светило
электрическим светом. Абсолютно целый автомобиль был припаркован у дверей.
Сквозь дождливые сумерки дом со своими светящимися окнами напоминал некрупный,
но все же океанский, лайнер, упрямо пытающийся плыть против течения
обстоятельств. И ему это удавалось, судя по кипучей деятельности внутри здания.
 Редакция "Замочной скважины" была полна людей, которые по мере сил
создавали видимость бурной работы. После того, как жизнь в городе сдвинулась в
сторону иррационального, рейтинг желтой газеты упал до нуля, и вполне возможно,
что даже ушел в минусовую сторону. Но люди все равно шли, просто для того, чтобы
хоть ненадолго, но почувствовать себя в лоне цивилизации. Кстати по тем же
причинам городская больница стала стремительно наполнятся симулянтами и мелкими
членовредителями, которые не вынеся утери бытовых удобств (а в первую очередь
отказавшуюся работать канализацию), спешили перебраться на теплое казенное
местечко.
 Дошло до того, что эскулапами был составлен список неотложных болезней
требующих немедленной госпитализации, и все индивидуумы под этот самый список не
попадающие неизбежно заворачивались на входе, иногда вежливо, иногда нет. Но все
равно, в конечном итоге все до единой койки оказались заняты тяжелыми
пациентами, и больница вовсе перестала кого-либо принимать. Обслуживающий
персонал стал потихоньку ворчать на отсутствие зарплаты, которую не выплачивали
вот уже два месяца. Но народ здесь был привычный, которому не раз и не два
задерживали выплату кровно заработанных, и потому дальше ворчания дело не пошло.
 Впрочем в конечном итоге больница закрылась, только чуть попозже.
 -Нет, вы посмотрите, а! - сказал Степан, - может там горит что?
 Из-за вычурного пятидесятнического дома неторопливо выплывали густые
влажные комки белесого дыма. Были они похожи на сахарную вату, которая вдруг
каким то образом научилась летать, попутно вырастая до исполинских размеров.
Вата даже на первый взгляд выглядела влажной.
 -Нет, - произнес Дивер медленно, - это туман. Густой туман, у нас на
Ладоге такие сплошь и рядом. Видишь, какой плотный, и к земле льнет.
 -Так ведь... - сказал Влад, - у нас вроде как не Ладога.
 -Фонарь кто ни будь взял? - вместо ответа спросил Севрюк.
 -Так не ночь же! - сказал было Саня Белоспицын и нервно потер матерчатую
лямку, висящей через плечо сумки.
 Туман двигался плавно, стелясь над землей, как вышедшая на охоту кошка, и
вместе с тем удивительно быстро.
 -Шоссе в полукилометре, - сказал Севрюк, - заплутать не успеем.
 У Влада на языке крутился вопрос - безопасно ли входить в этот туман,
но... он так и не задал его. Безопасно не было нигде. Во всяком случае, пока они
не пересекли городскую черту.
 В наплывающей ватной мгле видимость сразу упала до пяти метров, а звуки
шагов вдруг обрели странную четкость и даже музыкальность - дробь маленьких
звонких барабанчиков, отбивающих затейливый сложный ритм. Дом все еще был виден
- уходящий в небеса серый утес, без видимых деталей. Идущие бессознательно
сдвинулись ближе, шли теперь плотной группой, ствол автомата в руках Дивера
ходил из стороны в сторону, ловя одному ему кажущиеся цели.
 И тут было холодно. Туманная среда была насыщенная влагой, эдакая
разреженная раза в четыре вода, отнюдь не теплая - мелкая ледяная взвесь, словно
только что из январской полыньи, как только не застывает?
 Влад застегнул куртку, поднял воротник, рассеянно смотрел, как на
вороненом металле "ингрема" конденсируются крошечные блестящие капельки.
 -Стойте! - сказал Дивер громко, ясно, и вместе с тем как-то безжизненно,
так что от тона его у всех присутсвующих прошел мороз по коже.
 -Что? - спросил Белоспицын стараясь, чтобы в голосе его звучал интерес, но
тщетно - там был лишь страх, и желание убежать домой к маме.
 -Это не наш туман...
 -Да ты чо?! - вскинулся Степан, тоже изрядно напуганный, - А чей он,
общественный?! Да он свой собственный, туман твой!
 -Туман на Ладоге, но это не то... - все так же негромко продолжил Севрюк-
Дивер, - вы посмотрите вокруг. Он же зеленый!
 Степан высказал свое мнение насчет Дивер, Ладоги и ее тумана. Но Сергеев
понял, что имел в виду экс колдун - туман и вправду обрел зеленоватый оттенок,
схожий    с тем, который имеет трава в конце весны. Кроме того, эта мутная
взвесь пласталась, и каждый ее пласт отличался по цвету от предыдущего,
варьируясь от салатного, до светло-болотного. И пахло здесь странно,
экзотические резкие ароматы щекотали нос - можно было разобрать валерьянку,
календулу, некие травяные настои.
 -Ну? - спросил Владислав.
 В немудреном этом междометии имелось сразу несколько вопросов, и главный
из них звучал, как "что делать"?
 -Идем! - решил Дивер, после короткой заминки.
 Пошли. Мрачный утес дома проплыл справа из них, блеснув на недосягаемой
высоте двумя-тремя окнами - видимо там если и не светило солнце, то, во всяком
случае, не было этой туманной мглы. Всяческие ориентиры пропали. Впереди, метрах
в шести-семи возникал мокрый влажный асфальт, проплывал под ногами, звонко
отзываясь в такт шагам, и исчезал позади, скрываясь словно его и не было.
Дорожное покрытие выглядело как спина какого-то исполинского морского зверя -
шероховатое и влажно поблескивающее. Всплыл кит из неведомых темных пучин,
вынырнул в этот туманный мир, чтобы глотнуть пахнущего травами воздуха, и сейчас
нырнет обратно, в вечно волнующуюся океанскую воду.
 -Нет... - сказал Саня, - не сейчас...
 -Что не сейчас?
 -Не пойду... нет!
 -Дивер стой! - громко сказал Влад, - остановись!
 Группа снова замерла. Степан крутил головой, обшаривая взглядом туман.
Владислав взял Белоспицына за плечи и развернул к себе, чтобы видеть его лицо.
Глаза Александра были пусты, смотрели поверх Владова плеча в туман.
 -Алекс, - твердо произнес Сергеев, - Что происходит.
 Лицо Белоспицына страдальчески скривилось, руки беспрестанно мяли ремень
сумки:
 -Они говорят, чтобы я пошел с ними. Но я... я не хочу!
 -Да кто говорит?!
 -Тс! Слушайте!
 Вслушались. Туман слабо бормотал, как это делает утомленное море при почти
полном штиле - черта свойственная всем туманам. Звуки здесь гаснут, искажаются
до неузнаваемости, сливаются друг с другом, и в конце концом остается лишь
однотонный неясный гул, похожий на шумы из поднесенной к уху морской раковины.
 Дивер оглянулся на Влада, и того неприятно поразило выражение его глаз.
Бывший солдат, прошедший войну, а потом дикие условия жизни здесь в городе, был
напуган. Больше того, к нему подступала паника, накапливалась как вешние воды за
непрочной плотиной здравого смысла. Автомат дрожал, палец дергался на спусковом
крючке.
 Как мало нам надо чтобы потерять над собой контроль. Как мало и как много
одновременно, бывает, кремень-человек. Ничего его не берет, сквозь все жизненные
невзгоды проходит как танк через чахлый подлесник. Не мотает его буря чувств, он
спокоен, выдержан и хладнокровен. Но потом случается что-то. Убогая малость,
которая кого другого, пусть даже с характером пугливой полевой мыши, особо и не
заденет. Но вот этому человеку-глыбе, непоколебимому колоссу, эта малость вдруг
попадет в уязвимое место - в пятку, в ахиллесово сухожилие, в висок. Это место
только у него уязвимое. И раз - пошли трещины, и железный характер сыпется
ржавой крошкой, а то что остается, это все та же полевая мышь, которая очень
хочет жить и потому боится даже собственной тени.
 Люди называют это фобиями, хотя это и не самое четкое определение.
 -Саня, кто тебя зовет? - спросил Влад, искоса глянув на Дивера, а ну как
начнет палить.
 -Они... все. Отец, мать. Те из очереди. Мои соседи снизу. Хулиганы, что в
всегда ловили меня у школы. Они все там... почему они все там?
 -Исход... - выдохнул тихо, как нежный вечерний бриз, Приходских.
 У Владислава сдали нервы. Он порывисто схватил Белоспицына за рукав и
силой поволок его вперед сквозь туман. По дороге бросил Диверу:
 -Не стоим! Идем!
 Дивер кивнул, казалось с облегчением уступая Сергееву место лидера.
Несмотря на холодную погоду на лбу Севрюка выступил крупный пот.
 -Идем спокойно, ни на что не реагируем, - добавил Влад, - не стреляем по
пустякам.
 И они шли. Туман бормотал им смутные сказания, притчи и легенды. Невидимое
море вздыхало и шумело, Белоспицын напряженно прислушивался к слышимым ему
одному голосам и иногда что-то бормотал в ответ. Владиславу и самому временами
казалось, что он слышит неясные, но вместе с тем такие знакомые голоса, задающие
ему бесконечные, требующие ответа вопросы. Самым неприятным было то, что вопросы
не имели ответа, как и все им подобные изыскание о смысле жизни. Но не отвечать
голосам было глупо. Больше того, это было неправильно.
 Он кажется даже пару раз что-то ответил им, то что было ему по силам, и
даже попытался развить свой ответ дальше, но тут из тумана вынырнул серый остов
непонятного здания и это вернуло Сергеева к реальности.
 Их путешествие закончилось как раз тогда, когда начало приобретать
явственный привкус кошмара.
 Не успели они миновать дом, как туман начал рассеиваться, а вместе с дымом
уносилось и назойливое невнятное бормотание. Зеленоватые клубы съеживались,
уплывали прочь, назад, откуда появились, в мировое гнездо всех туманов на свете.
 Зрелище, которое они открывали глазу беглецов было одновременно радующим
глаз и вгоняющим в отчаяние. Свежий ветер дул им в лица, нес с собой мокрую
водяную взвесь, похожую на брызги штормящего моря, и улетал дальше по улицам,
трепля теряющие листья деревья, и залихватски посвистывая в пустых рамах
некоторых окон.
 Эпическое здание с колоннадой, возникшее впереди не было ни греческим
Парфеноном, ни сказочным дворцом из страны магов и чудовищ. Не было это даже
фронтоном Большого Театра, как стоящий рядом футуристических очертаний дом не
являлся выходцем из высоко бюджетного фантастического фильма.
 Это соответственно были здания суда и милицейский участок родного города
Влада Сергеева. И стояли они вовсе не на окраине, напротив скоростного шоссе
Москва-Ярославль, а там где им и полагалось - напротив друг друга на разных
краях Арены, Центральной площади города.
 Дома были на месте. Следовательно не на месте были сами беглецы.
 -Что за... - выдохнул идущий позади Степан, - Это же...
 -Куда мы шли?! - резко спросил Дивер, обычная уверенность вернулась к
нему, несмотря на то, что ситуация напротив с пугающей скоростью сдвигались в
сторону станции "безумие".
 -К шоссе, на северо-запад от площади, - сказал Влад, - другое дело, что в
тумане мы могли заплутать и ходить кругами. Но даже тогда...
 -Что тогда?
 -Просто не успели бы дойти до Арены. Сколько мы шли? Двадцать минут,
тридцать, час?
 -Это все туман! - мрачно сказал Дивер - Он нас задурил. В нем был какой то
наркотик, все ведь чувствовали запах, да?
 При упоминании тумана, Сергеев резко обернулся, но увидел только уходящую
в даль Центральную улицу. Проспект был широк и почти не изгибался, так что
напрягши зрения можно было разглядеть горбик Старого моста над Мелочевкой.
Загадка на загадке, ведь уходили они вверх по Школьной, с каждым шагом удаляясь
от городского центра. Влад представил размеры круга, который они должны были
сделать и содрогнулся. Даже при хорошем пешем ходе на это ушло часа три-четыре.
Город все-таки был не маленький.
 -Что происходит! - почти вскрикнул Белоспицын - Это же... не может быть.
 Сергеева так и подмывало спросить у него насчет голосов. Сам Александр
судя по всему начисто о них забыл.
 Совсем рядом затарахтел двигатель, грянул гудок, и группа поспешно
шарахнулась в сторону. С одной из боковых улиц вырулил кортеж из двух,
сверкающих темно-синей лакированной краской, импортных автомобилей. Двигатели их
работали во всю мочь, глушитель стрелял и испускал едкие сизые облака от
некачественной солярки. За тонированными окнами смутно угадывались человеческие
силуэты.
 -Курьеры... - сказал Дивер, - вон как навострились!
 -Собственно говоря, что, - произнес Сергеев, - нам дали понять, что выбора
мы никакого и не имели. Мы хотели либо остаться, либо покинуть город. Так вот,
мы остаемся и пробуем тут жить.
 Дивер гневно шаркнул ногой. Белоспицын тоскливо уставился в нависающее
небо. Степан хранил поистине буддисткое спокойствие.
 -Это же кладбище! - сказал Севрюк глухо, - как можно учиться жить на
кладбище?
 -Спроси у меня. - Произнес Степан Приходских.
 На этом грандиозное бегство из города четырех сообщников и завершилось.
 На пути домой зашли в продуктовый магазин - пространственные выверты это
конечно хорошо, а вот есть по-прежнему надо. Угрюмые небритые стражи с трофейным
оружием, представившиеся наемной охраной магазина обыскали горе путешественников
и временно конфисковали все огнестрельные единицы. На вопрос, завозят ли в город
продовольствие охранка ответила отрицательно, а один из небритых добавил в
утешение:
 -Ниче, да Исхода хватит.
 С тем их и пропустили. Обозревая свою все так же уютно-обжитую комнату,
Влад неохотно признался сам себе, что ни капельки не верил в благополучный исход
побега. 

                8.

 -...я сказал! И плевать между делом я хотел на твоего Плащевика!!!
 -Что ты сказал? - спросил Босх. Вкрадчиво так спросил.
 Кобольд съежился и замолк, нервно вцепившись волосатыми лапками в
подлокотники своего кресла. Восемь пар глаз уставились на него с холодным
осуждением, к которому к тому же примешивалось подозрение, а кое-где и
откровенная злость.
 Он не знал, каким дурным ветром его занесло в эту компанию, где за одним
столом собрались два его бывших недруга, от которых он кстати прыгал с пятого
этажа, бывший же босс, которого он боялся больше всяких врагов, да полоумный
сектант, каким то образом уцелевший в битве титанов на улице Центральной. Да
этот Плащевик! Если бы Кобольд не был уверен, что только так можно пережить
надвигающуюся гибель, ноги бы его тут не было.
 -Ты не прав, Кобольд. - Мягко и интеллигентно сказал Босх, это была
обычная манера говорить бывшего главаря бывшей преступной группировки. Однако в
сочетании с его гориллообразной внешностью, это производило эффект прямо
противоположный, а именно устрашающий. Особенно для тех, кто знал, что таким же
вот елейно покровительственным тоном он отправил на смерть не один десяток
врагов, причем над некоторыми расправился лично, проведя перед этим
воспитательную беседу.
 -Да как он может быть прав, тварь дрожащая! - бросил Пиночет, что сидел
как раз напротив Кобольда и все время поглядывал на того ничего хорошего не
обещающим взглядом.
 Босх коротко глянул на Васютко и тот тут же примолк. Плащевик -
Плащевиком, но кто спасет его, Николая, ежели бывший бандит вдруг разбушуется.
 Однако попал же тот в список спасенных. Ну чем он спрашивается это
заслужил, жестокостью? А если бы Ангелайя остался в живых, тоже был бы здесь, за
этим столом.
 Комната, в которой велась эта столь красноречивая беседа была довольно
обширна, и формой - пропорциями очень сильно напоминала обыкновенный гроб, если
бы этот утлый предмет увеличили раз так в двадцать пять. Потолок был каменный,
неровный и бугристый, в затейливых извилистых трещинах. Сквозь трещины
просачивалась влага и капала на пол, так похожий на потолок, словно комната
стояла на исполинском зеркале. Дальше воде впитываться было некуда и она
застаивалась вонючими лужицами. Стены кто-то в незапамятные времена обшил
толстой кровельной доской, а позже задрапировал богатыми тканями, подбив ее
трехгранными коваными гвоздями. С тех времен миновало столько лет, что от ткани
остались лишь одни романтические воспоминания да цветные разводы на посеревших
от воды досках. Тех в постоянной сырости перекрючило и изогнуло самым
замысловатым образом, так что гвозди выпятились наружу как у больного водянкой
ежа. В прогнившем дереве суетливо извивались белесые червеобразные создания,
изредка показывая на свет свою белую тупую морду с двумя черными точками глаз.
 Пахло здесь не очень, а от застоявшейся воды в воздух неторопливо
вздымались тягучие испарения.
 Голая стоваттная лампочка, висящая на мокром от влаги шнуре успешно
проигрывала бой с полумраком.
 Однако Плащевик, когда пригласил их сюда, сказал, что эта убогое помещение
всего лишь прихожая, или, если вам хочется лишнего пафоса - преддверие, перед
чем-то большим.
 -Мне сказали что это коридор, - сказал Босх, входя, - но я то знаю, что
это Чистилище.
 -А дальше ад? - спросил Стрый с дальнего конца стола.
 -Для кого ад, а для кого и рай, все зависит от того какую сторону ты
держишь.
 И никто не прокомментировал это заявление однофамильца средневекового
автора химерических гравюр.
 А безумный сектант при разговорах о чистилище помалкивал, да улыбался лишь
про себя, иногда. Может быть он знал больше других? На него косились даже больше
чем на Босха, так, что в конце-концов встреча стала напоминать высокую
дипломатическую миссию по обмену шпионами, когда кажется что от неосторожного
слова вот-вот вспыхнет воздух между сидящими.
 Уродливый антикварный стол стоял точно в центре комнаты и мрачно
поблескивал своей полированной поверхностью. На нем лежало пять серебристых,
отточенных до бритвенной остроты изящных ножей, все остриями к центру стола.
Каждый из ножей лежал подле своего владельца и диковато отсвечивал от тусклой
лампочки.
 -Плащевик, он все знает. - Произнес с фанатичной уверенностью Николай. -
Видели бы вы его.
 -Да видел я его! - громко сказал Босх - Ну и что. Ханурик какой-то в
плаще. Лица не видать.
 Плащевика Босх встретил сразу после бегства с места гибели своей армии,
просто вороной "сааб" неожиданно подрезал его, вынудив резко оттормозится. От
антрацитово - черной машины веяло чем-то таким нездешним и угрожающим, тем более
что она была как новая и явно работала на бензине, что даже крутой норовом глава
битой армии, не высказал никакого недовольства. Напротив, он внутренне
содрогаясь, вышел из своего дырявого  сразу в десяти местах броневика и на
подгибающихся ногах подошел к замершему автомобилю, щуря глаза и пытаясь
разглядеть хоть что-то за глухими тонированными стеклами. Тщетно, в полной
безфонарной тьме, черной авто казалось порождением самой ночи, из темноты
сотканное и состоящее. Только что-то красное помигивало в салоне, да остро пахло
продуктам сгорания бензина, доказывая, что черный автомобиль не сон. Фары
"сааба" тускло светились, освещая от силы два метра впереди автомобиля.
 С тихим, но неприятным, как шелест крыльев летучей мыши, шорохом
скользнуло вниз стекло передней правой двери. За ним таилась тьма, из которой
выскользнули негромкие слова:
 -Ну что же ты, Леша?
 -А? - спросил Босх, совершенно растерявшись.
 -Ты бежал, оставил всех верных тебе людей, умирать. Сбежал, спасая свою
драгоценную шкуру. А они ведь погибли, все до единого мертвы.
 -Я... нет... - Пролепетал испуганно Босх - они... победят!
 За стеклом свистяще вздохнули, словно невидимый собеседник страдал астмой
или экземой легких:
 -Леша-Леша, ты же прекрасно знаешь, что они не победят, как не победят
сектанты. И ты знал это, отправляя своих людей в эту битву.
 Босх потрясенно отшатнулся, ему одновременно хотелось бежать, и остаться
здесь, выслушивая страшные откровения. И это трогательное обращение,
заставляющее его, всесильного Босха, вновь почувствовать себя семилетним
мальчиком Лешей Каночкиным, который так боялся чужих людей:
 "Леша, где твой брат?"
 "Он... он на улице"
 "Как на улице? Ты что оставил его?!"
 "Я... не хотел... там подошли большие мальчики... они... напугали меня!!!"
 "И ты бросил своего пятилетнего брата?! Который меньше и слабее тебя?"
 "Аааа! Я не хотел, мама, не хотел!!!"
 "Маленький трус! Ты никогда не станешь храбрым! Потому что маленький трус
всегда превращается в большого труса!!!"
 "Мааамааа, нееет!!"
  В одном мать оказалась не права, большим трусом он не стал, приобретя
вместо трусости запредельную жестокость, то и дело самоутверждаясь за счет
других, как это свойственно тем, у кого страх перерастает в агрессию. Эти
качества и позволили ему занять место главы городской бандитской группировки, до
которого он дошел буквально по головам. Он и сам забыл, сколько народу
собственноручно отправил в страну вечной охоты. Да и не нужно это было, к тому
же ночными кошмарами Босх не мучился. 
 Одного он, правда, так и не обрел, а именно нести ответственность за
вверенных ему людей. И он снова кинул их, не так ли?
 А теперь этот странный тип из не менее странной шведской машины отчитывает
его как в глубоком детстве отчитывала мать. Но, как ни странно, это не вызывало
агрессии, нет, скорее хотелось заплакать.
 Босх чуть так и не сделал, отступив на шаг от машины и закрыв лицо руками.
 -Ну-ну, - шепнули из "сааба", - не все так плохо. Знаешь, нам нужны люди
вроде тебя. Люди без принципов, которые в любом случае уцелеют, и спасут самого
себя. Поэтому тебе очень повезло, Леша, тебя выбрали для ответственной миссии. И
нормальное ее выполнение позволит тебе остаться в живых после Исхода.
 -Исхода? - спросил Босх ошеломленно, не укладывалось сказанное у него в
голове. Позади в ярких дымных взрывах гибли последние его соратники.
 -Да, Исхода. Потому что Исход переживут лишь немногие. Избранные. Большая
часть их, - за окном что-то шевельнулось, может быть невидимый собеседник
указала в сторону красочной     канонады. - Не пережила бы.
 Босх молчал, позади небо окрасилось в дымно оранжевый цвет, свойственный
закатам накануне больших потрясений.
 -Даже так, Леша. Так как, ты согласен выполнить условие. Это ведь даже не
условие, так - условность... Тем более, что подобную работу ты только и выполнял
последние десять лет.
 -Постой-постой, - в голове Алексея Каночкина все смешалось: какой то
Исход, пламя и смерть брошенных на гибель людей, ненавистный, хоть и мертвый
Ангелайя, эта страшная машина с багровым огнем внутри (почему-то представилось
что внутренности у нее оббиты красным бархатом, по цвету так похожим на кровь).
 Босх встряхнул головой, тяжело глянул на черное глянцевое стекло, похожее
на нефтяную пленку над речной водой.
 -Условие, гришь?! - спросил Босх, злобно - А ты кто такой, чтобы ставить
мне условия?! Засел в тачке, как в танке!  Выйди, покажи морду свою!
 -Ты напрасно хорохоришься, - ответили ему усталым тоном опытного
воспитателя капризному пятилетнему ребенку, - Проблема ведь очень проста и выбор
твой не велик. Соглашаешься - живешь, нет - до встречи по ту сторону. Но если ты
настаиваешь, я покажусь.
 Блестящий, отражающий алое зарево, борт машины рассекла длинная ровная
трещина - открылась передняя дверь, и стала распахиваться дальше с режущим уши
ржавым скрипом, абсолютно не приличествующим дорогостоящей с виду машине. Босх
попятился еще дальше, неотрывно глядя в темное нутро открывающегося проема. На
лбу бывшего главаря выступил пот, крупные капли текли по лицу, и казалось, что
Каночкин плачем.
 Он не понимал, не мог понять, почему так боится этих ночных пришельцев, но
страх был, темные суеверный страх, родом прямиком из детства, когда вполне
верится, что в темной комнате тебя ждет монстр, а под лестницей бледной
костистое создание только и ждет, чтобы ухватить тебя за ногу.
 Потом из тьмы вышел человек. Алексей Каночкин так и не заметил, как он
поднялся с сидения машины. Вот только что была распахнутая дверь за которой
царит темнота, а вот перед ним кто-то стоит. Тип этот сделал еще шаг и до
половины оказался освещен фарами своей машины, так что стало видно, что одет он
в поношенный плащ, тоскливого бежевого цвета, с ясно видимой заплатой. Плащ к
тому же был заляпан сероватой подсохшей грязью, что образовывала на ткани
уродливые, похожие на грибок разводы.
 Голова так и осталась в непроглядной тьме, что наверное, даже зоркие
кошачьи глаза не смогли бы разглядеть черты его лица.
 -Ну? - спросил обладатель плаща, - легче стало?
 -Кто ты?
 -Они зовут меня Плащевик, хотя и не все. Можешь звать так же.
 -Из-за плаща?
 В темноте усмехнулись:
 -Может быть. Важно совсем не это, тут вопрос идет скорее о жизни и смерти.
Твоей, Леша жизни и смерти, чтобы ты не обольщался. Это место скоро кардинально
измениться и не таким
как ты его спасать. Да и не нужно это, скорее вредно.
 -Кто это "они"?
 -Твои соратники, Босх, - Плащевик впервые назвал Алексея приобретенной со
временем кличкой, - Ты ведь привык руководить? Я дам тебе эту возможность, если
ты, конечно согласишься.
 Это и решило все колебания осторожного Босха. Привыкший к неограниченной
власти, сродни пожалуй той, что обладали в свое время монархи, он с трудом
представлял, что будет делать дальше. А тут, пожалуйте, сразу новые, взамен
сгибших, поданные.
 -Я согласен, - сказал Алексей Каночкин, - Согласен с тобой.
 Стоящий подле машины снова усмехнулся, красное зарево потихоньку сходило
на нет, пропорционально утихающему буйству пламени подле Арены. Полностью оно
так и не исчезло - десяток квартир полыхали всю ночь, и даже на бледном дневной
небе пытались отметиться розовые сполохи.
 А потом Босх услышал адрес и день, в который стоило этот адрес навестить.
То, что место сие находится на территории медленно ветшающего завода его совсем
не удивило. Потустороннему - потустороннее, так ведь. Да он не удивился бы,
назвать Плащевик встречу на городском кладбище, или в
жутком провале на территории дачного хозяйства.
 В руки ему вручили толстый, хрустящий лист качественной бумаги, после чего
чрево "сааба" раскрылось, и впустило в себя    человека в плаще. Босх все стоял,
сжимая листок в руках.
 Тихо работающий двигатель иномарки, вдруг взревел на истерических
повышенных тонах, фары вспыхнули во всю мощь, высветив улицу вплоть до ее
пересечения с Большой Зеленовской С визгом шин и в облаке стремительно
испаряющейся влаги "сааб" пролетел мимо Алексея и рванул вниз по улице. Из
хромированной выхлопной трубы стелился удушливый высокооктановый выхлоп, который
жутко наложился на запах пороха и горелого доносящийся с площади. 
 Босх закашлялся, замахал руками, и прибывал в ошеломленно - подавленном
состоянии вплоть до нынешнего визита, когда они начал хорохорится, высказываясь
перед новоявленными слугами.
 -И плащ у него в дерьмище каком-то! - высказал он очередное мнение,
покоробившее Николая - Пиночета до глубины души. Но он теперь ничего и не
сказал, понимая, что Босх, не Кобольд, с этим спорить бесполезно.
 Стрый поигрывал табельным ножичком. Вещица казалась ему угрожающей и
потенциально опасной, как неразорвавшийся фугас, так что носить с собой его не
хотелось, но... Плащевик не поймет, чем-то дороги ему эти ножи.
 Зато высказался сектант:
 -А я вообще не пойму, о каком Плащевике вы треплетесь, - сказал Рамена с
ленцой, после резни в укрывище Ангелайи он сильно себя зауважал, - Он что, слуга
Ворона?
 -Какого еще ворона? - спросил Николай - Почему Плащевик должен быть слугой
какой-то птицы.
 -Не просто птицы, а Птицы Тьмы, - назидательно сказал Пономаренко - Ворон
он всегда с нами. Да вон же он, смотрит на нас! - и уверенно ткнул пальцем в
верхний правый угол комнаты, откуда на него пялились красные глаза Священной
Птицы.
 -Где? - нервно обернулся Кобольд, и вперившись в указанный     угол с
облегчение заметил, - Да нет там ничего, пустой, даже паутины нет... - и добавил
еле слышно, - чертовы сектанты...
 Босх снова кинул на него мрачный взгляд, он то хорошо помнил, где погиб
его собственный ходок.
 -Ну там действительно ничего нет, - произнес Николай - а ты не бредишь,
случаем, а, брат сектант?
 -То что вы не видите Ворона, - надменно сказал брат Рамена, - лишний раз
доказывает, что вы не достойны его увидеть. Может быть вы и Избранные, но явно
Избранные младшего ранга, - помолчав он добавил, - вполне возможно, что вам не
увидеть Гнездовья.
 -Да иди ты со своим Гнездовьем! - начал на повышенных тонах Кобольд, -
психопат!
 -Молчать!! - рявкнул Босх, - Кобольд, еще раз пасть свою откроешь, не
посмотрю, что Избранный, заткну!!
 Бывший драгдиллер сверкнул глазами и заткнул пасть. Сам он попал сюда
очень прозаическим образом и никакого Плащевика в глаза не видел.
 -А почему он про какого-то ворона речь ведет, а? - сказал он
тихо, - никто никакого ворона в глаза не видел. Я и Плащевика то не видел.
Может и нет его.
 -Но "сааб" то ты видел? - спросил Николай.
 -Видел... - признал Кобольд, - черный, как уголь, и ездит словно у него
табун под капотом.
 С ним не церемонились, с Кобольдом то. Он даже еще не успел залечить
боевые раны, полученные в прыжке с пятого этажа собственного дома (одна рука
оказалась сломана, плюс гнусное растяжение связок на левой ноге), как напасти
продолжились. Два дня спустя, когда он шел с бидоном воды в одну из пустых
квартир, которую использовал теперь как дом, его сбил все тот же "сааб", не убил
и даже не покалечил. Речь из нутра машины была краткой и жесткой и напоминала
ультиматум. Ты, Кобольд, избран, а если не хочешь быть Избранным, то жизненный
путь твой закончится здесь, на сыром асфальте.
 С малых лет обладающий недюжинной волей к жизни и повышенным чувством
самосохранения Кобольд тут же согласился, и получил адрес первой явки, куда и
пришел. И вот теперь, сидя в этом каменном склепе, он до сих пор не был
полностью уверен, что все происходящее не есть гнусный спектакль, разыгранный
для собственного удовольствия всесильным Босхом, который отличался очень
своеобразным чувством юмора.
 Это ли не садизм: поместить беднягу в компанию двух его злейших врагов,
чокнутого сектанта и страдающего садизмом бандитского лидера.
 -Ладно, - сказал упомянутый лидер, - Замолкли. Теперь о деле. Все в сборе.
 -Да кто еще то? - спросил Пиночет, - я, Стрый, Рамена, Кобольд-паршивец -
все.
 -Ну был еще один, или даже два... - вставил Стрый - Плащевик говорил...
 -Это тот, который полуволк? - произнес Рамена-нулла, - Ворон говорил...
его звали... Мартиков, да?
 -Плащевик сказал что он наш и придет, но он не пришел...
 -Полуволки... отродья. Жаль, Стрый, мы своего не замочили.
 -Плевать что полуволк. Кто сказал, что полуволк не может быть Избран?
 -Чтоб его Исход взял, блохастого! Значит переметнулся.
 -Переметнулся... куда?
 -У меня список, - молвил Босх, - И он вплотную нас касается, потому что
нам все дали понять, что не выполнив задания, мы не переживем Исход. И... не
попадем туда, - он кивнул в сторону закрытой двери, которая в отличие от выхода,
судя по всему вела куда то в вечность.
 -Ну я бы не стал зарекаться! - сказал Рамена, - я знаю тут есть такие, кто
не раз и не два провалил данным им задания. Так ведь? Читай дальше.
 Босх смерил сектанта тяжелым, доброжелательным как каток взглядом, но тот
был надежно упакован в заботу своего Ворона, а вернее просто находился под
внушением и свято верил в потустороннюю защиту.
 -Задача простая. Тут есть список людей, которые мешают Плащевику, а значит
нам. Их надо убить.
 Он выдержал паузу, и увидел, как Избранные скучающе кивнули. Стрый изучал
потолок, Кобольд - стол, брат Рамена - угол, в котором ему виделся Ворон.
 -Тут фамилии, - добавил Босх менее уверенно, его новые подопечные,
отреагировали на известие со спокойствием киллеров со стажем. Что ж, в принципе,
так даже лучше, решил новоявленный глава Избранных, меньше проблем, меньше
колебаний.
 И зачитал фамилии, благо их было немного.
 -Стоп! - заорал Пиночет, - Это же нам уже предлагалось! Стрый, журналиста
же мы уже пытались мочить!
 Стрый кинул нож, который загрохотал по столу, отчего все вздрогнули:
 -И малолетка с ними, что ж он, выжил, получается?
 -Бить надо было точнее, - ответил ему Николай, злобно.
 -Журналист? - спросил Рамена, оторвавшись от созерцания угла, - Тот, что
на Школьной живет?
 -Да он, вообще, тут один похоже!
 -Смотрите-ка, Мельников! Тот самый, гад бомжующий. Он меня убить пытался,
живучий как кот дворовый! А этот, сопляк, я ж его тоже прирезать хотел, только
он вывернулся!
 -Что и ты тоже? - спросил Николай.
 Избранные уставились друг на друга.
 Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:
 -Ба, знакомые все лица... Это ж, тут и Севрюк есть, колдунишко!
 -Что же, получается, - сказал Николай Васютко - мы все за одними и теми же
гонялись, что ли?
 -И не одного не убили, заметьте, - произнес Рамена, - даже пацан
пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.
 Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину.
Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену ему пришла нездоровая оживленность.
 -Так вот что я думаю, - негромко сказал Каночкин, оглядывая своих солдат,
- Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справится с
теми, с кем не справились по одиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю
чем эти, - он похлопал по списку для наглядности, - ему подгадили, да только
убить их, видно, не так просто.
 -Чистые демоны! - сказал Рамена громко, - У одного нож был заговорен, чуть
меня раньше времени в Исход не спровадил.
 -Ладно, - произнес Босх, - жить хотят все, потому откладывать не будем.
Оружие я вам дам, бронники тоже. Проблем не возникнет.
 Четверо Избранных протянули руки к столу и каждый взял свой нож, замерев
на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами, они
как будто утратили индивидуальную внешность и действительно казались солдатами,
одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.
 -Я знал, - тихо и плаксиво проскулили Кобольд, держа свой нож так, словно
он был ядовитой змеей, обращаться с которой полагается крайне осторожно, - Эта
секта, новая секта...
 -И хорошо, если только у нас, - молвил брат Рамена-нулла.

                9.
 
 -Это я, - сказал Мартиков - Да собственно вы меня знаете.
 Трое человек изумленно - испуганно уставились на него. Один из них,
плотный здоровяк, потянулся к автомату, обыденно висящему на спинке стула.
 -Незачем! - поспешно сказал Мартиков - больше не будет никаких сцен с
кровавой резней. Во всяком случае, пока.
 -Это же он! - крикнул журналист, - Тот оборотень.
 -Тот, не тот, - бросил плотный, похожий на отставного военного, - чего ж
он сюда приперся?
 Третий - субтильный бледный юнец медленно пятился вглубь комнаты. Увидев
это, журналист недовольно процедил:
 -А говорил, "ну оборотень, ну и что"...
 Парень только качнул головой неопределенно.
 -Послушайте, - произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе
с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно, он скорее
лаял, низко, грубо, - Вам лучше сразу оставить ваши страхи, я понимаю, что мой
нынешний вид не внушает доверия но... я был когда-то совсем другим.
 -Что он там лепечет? - резко спросил бывший солдат, - ну и паскудная
тварь...
 Журналист смотрел на Мартикова со смесью брезгливости и нервозности, но в
руках себя держал.
 Полуволк вздохнул, утробно, переступил массивными лапами, безжалостно
пятная грязью линолеум пола Владовой квартиры.
 -Может не будем так, на пороге?
 -Как у него получается говорить, с такой челюстью? - спросил юнец из
дальнего конца комнаты.
 -Постоишь, - бросил Владислав, - не каждый день, знаешь ли, принимаешь в
гости оборотня, тем более всего в такой грязище.
 Мартиков снова испустил вздох. Испачкан он и вправду был отменно, начиная
с дурнопахнущей осенней грязи на холке, от которой густая шерсть свисала
сосульками, до правой ноги, всей в густом липком масле, похожем на отработанный
солидол, запах которого стремительно разносился по крохотной однокомнатке.
 Что поделать, в городе стало слишком мало мест в которых можно было как
следует вымыться, да и надо признать, что новая натура Павла Константиновича
Мартикова не слишком то тяготела к воде. Осенняя вязкая грязь, тяжелыми пластами
липла к лапам, сажа, горелое автомобильное масло, оставшееся после
многочисленных локальных автокатастроф, словно семейка крохотных блох стремилась
зацепиться за все, что движется. Бытовой мусор сошел на нет, и на смену ему
пришел вестник разрухи - техногенные, изуродованные до полной неузнаваемости,
отбросы. И вот уже в самым неожиданных местах можно было встретить детскую куклу
с отломанной ручкой, или серебряное зеркальце в изящной оправе и со слепым,
лишенным стекла оком - остатки былых спешных переездов. Куда? Мартиков не знал,
хотя и догадывался.
 Ночью он снова стал охотиться - естественно, он был почти уверен, что это
былые работодатели вновь наложили свое проклятие. Мартиков не помнил, чтобы волк
возвращался, но теперь знал, он уже внутри, и скоро, слишком скоро снова возьмет
в свои корявые лапы вожжи управления исстрадавшимся сознанием Павла
Константиновича.
 Ночные охоты - зловещий симптом. Но отвлекало то, что происходили они
теперь в некоем странном, и вместе с тем узнаваемом месте.
 Где-то он видел эти крутые холмы, поросшие синеватой жесткой
растительностью, эти круглосуточные туманы и дурманящий запах трав. Безлунными
ночами, когда мозги более или менее связно соображали, он мучительно пытался
вспомнить когда же бывал в этих краях. Не мог, память отказывалась выдавать
более или менее ясную картину. Может быть в одно из его редких посещений Кавказа
лет пятнадцать назад?
 Может быть, хотя он больше склонялся к мысли, что нет.
 Сны эти, хотя он по-прежнему догонял и умертвлял мелкую суетливую добычу,
успокоения не проносили. Как раз напротив, доводили до неистовства.
 И не подозревал он, что совсем неподалеку так же мучился еще один человек,
еще один вечных беглец от своей половины, своего собственного монстра. Мучится,
напрягая пустую память, а некий расплывчатый образ пляшет на границе сознания,
вертится и дразнится, раздражает и никогда не подходит ближе.
 Выход был всего один. На поклон к Плащевику Мартиков идти не мог, и потому
оставалось лишь отыскать ту группу, в состав которой входил и чудом оставшийся в
живых журналист. Что ж, он ожидал такую реакцию с их стороны, и как они себя
поведут. Когда узнают, что со временем он начнет утрачивать человеческие черты.
 Сделав три шага вперед, Павел Константинович оказался в тесном коридоре
квартиры.
 -Я же видел вас тогда той ночью, - горячо сказал он Владу,  вы что-то
знаете, вы все что-то знаете!
 -О чем?
 -Да обо всем! - рявкнул он, и Белоспицын у окна вздрогнул, - О том чем
пахнет воздух, и что за сны мне сняться, и куда все подевались, о типе в черном
"саабе", наконец!
 -Стоп! - сказал Влад, - опять "сааб". Тут ты не ошибся... и вообще,
наверное, не ошибся, заходи, и устраивайся там, на табурете. Извини, что не
предложил тебе диван, но больно ты грязен.
 -Простите, в городе туго с водой.
 -Ничего, - утешил Дивер, - У нас все равно забита канализация, так что
наше обоняние урона не понесет.
 -Не увидь я тебя тогда, при расстреле собак, ни за что бы не поверил, что
такое как ты может быть на этом свете. 
 -Эххе... - усмехнулся Мартиков, - на этом свете теперь может быть все, что
угодно. В том числе и тот свет, извини за каламбур.
 Позади, на лестничной клетке затопали шаги, потом входная дверь
распахнулась и явила Степана Приходских, который, увидев оборотня, замер на
пороге:
 -Эка... - сказал он и замолк. Дивер махнул рукой, заходи, мол. Степан
зашел и сел на диван, косясь на Мартикова.
 -Все интереснее и интереснее.
 -Меня зовут Мартиков Павел Константинович. - Представительно произнес
волосатый уродливый получеловек, от которого разило тяжелой смесью псины,
бензина, и подгнившего мяса. - В общем то во всем происшедшем виноват я сам, и
моя основная вина в том, что я не сообразил убраться из этого паршивого городка.
А теперь вот поздно, я попался, увяз по уши, и ей богу, это заставило меня
пересмотреть жизненные идеалы. Не каждому это дается.
 -Мы тут все как следует увязли, ты давай рассказывай, каким образом таким
стал, - сказал Дивер.
 И под тихий шелест начавшегося дождя за окном Павел Константинович
Мартиков поведал немудреную свою историю, перемежая ее лающими восклицаниями, от
которых слушатели вздрагивали.
 Про "Паритет" они помнили, пожар был крупный, и еще было слишком много
народу, чтобы такое событие не прошло незамеченным. При упоминании двоих
налетчиков в подворотне, еще в самом начале (а кажется больше года назад), Влад
с Белоспициным переглянулись. Черный же "сааб" вызвал бурную дискуссию, причем
основные вопросы сыпались опять же на Александра, как на единственного,
вступавшего в контакт с этим адским авто.
 -Мир тесен, да? - сказал Владислав.
 При упоминании ночных бдений на крышах, Белоспицын оживился и припомнил
несколько случаев звериного воя, слышанного им лунными полуночами. Убийство
Медведя вызвало шок пополам с омерзением, после чего слушатели Мартикова вновь
стали относиться к нему с подозрением.
 -Так ведь это тебя Голубев видел! - произнес Сергеев, - ты ж его пугнул до
смерти.
 -Я не помню, - сказал Мартиков, - и вполне возможно, что уже не вспомню.
Дайте мне дорассказать.
 И он поведал про волю владельцев черного "сааба", после чего в комнате
повисла тишина. Ранние сумерки быстро наплывали на город, укутывали в мокрое
свинцово-серое покрывало.
 -Все же я, да? - спросил Сергеев - тебе ясно дали понять, что убить надо
меня.
 -Не сомневайся, - произнес Белоспицын, - мне они тоже указали без
обиняков. Как заказное убийство.
 -И что ты? - спросил Дивер, обращаясь к Мартикову.
 Павел Константинович качнул лобастой массивной головой в сторону Сергеева:
 -Ну он же жив.
 -Значит... ты нарушил данное им обязательство и теперь волк вернется, так?
 -Да, - через силу сказал Мартиков - по чести сказать, он уже близко.
 И ты пришел к нам, - продолжил Дивер, - зная, что вот-вот потеряешь
остатки соображения, и начнешь кидаться на все что движется. Так ведь?
 Мартиков сник, на его уродливой морде проступила тоска, эдакая молчаливая
мольба о помощи. Он скривился и заплакал бы, если бы мог, увы, у волков нет
слезных желез.
 -Я думал... - сказал он, - думал вы сможете помочь...
 -Но как, Мартиков? - воскликнул Дивер, - Ты хоть понимаешь, кто мы? Мы
совсем не понимаем, что творится вокруг. Мы не контролируем ситуацию, а плывем
по течению. И не наша вина, в том, что вместо того, чтобы увлеченными быстрым
потоком, ухнуть в бездну, зацепились за выступающий из воды камень и потому
сохранили себя! Может быть поэтому нас и хотят убить те отморозки из "сааба"!
 -Ты знаешь! Я видел! - отрывисто сказал Павел Константинович Владу,
отказываясь верить услышанному, - тогда, в расстрельную ночь, я видел. 
 -Тогда я понимал еще меньше, чем сейчас, - произнес Владислав тихо.
 -Вы не понимаете! - крикнул Мартиков, - вот я сейчас сижу перед вами! Да я
страшный, да я урод, хотя было время, когда на меня засматривались женщины! Но я
человек! Я думаю, анализирую, чувствую!
 -Тише, тише, мы, конечно понимаем, но... - начал Дивер.
 -Вы не понимаете!!! - рявкнул Мартиков, поднимаясь во весь свой немалый
рост, собеседники его тоже поднялись, Дивер протянул руку к оружию, - ВЫ НИЧЕГО
НЕ ПОНИМАЕТЕ! Вы не знаете, что значит терять себя. Вот я пока с вами, но скоро,
слышите, скоро тут, - он прикоснулся к своей голове - тут никого не останется.
Не будет Мартикова, ни будет никого, будет тупой лесной зверь, который только и
знает, как задирать добычу, как пить из нее кровь. Это хищник... это... - он
оглядел людей, который сдвинулись друг к другу у самого окна и смотрели с
откровенным страхом, - впрочем, вам все равно... вас не унес поток.
 Они ведь боялись его. Боялись и не верили, что у такой жуткой твари может
быть душа и сознание человека. Он напугал их, стоило повысить голос. Да что там,
эта крохотная группа людей и вправду была подневольной событиями. Как
справедливо выразился бывший вояка, они зацепились за камень, на пути к смерти,
просто рыбы, чудом минувшие хитроумной сети.
 -"Ошибка, снова ошибка!" - подумал про себя Мартиков.
 Шанс еще был, можно было попытаться прыгнуть сейчас вперед, в надежде, что
они не успеют схватить оружие, и если ему повезет, крыли и когти помогут
расправиться с этими хилыми выжившими. А потом пойти, найти черную иномарку,
рассказать...
 Нет! Напасть сейчас, это значит снова предать самого себя. Больше он этого
не допустит. Будет держаться до последнего, пусть зверь много сильнее его
самого. А эти люди и так приговорены к смерти, а в действенности методов
Плащевика и компании Мартиков не сомневался.
 Павел Константинович повернулся и пошел прочь. Выход должен быть, как
говорит популярное присловье: из каждой ситуации есть по крайней мере два
выхода...
 Но ведь он есть, так ведь. И лежит он на поверхности. Мыло, пеньковая
веревка, или прыжок с пятнадцатиэтажки в центре, если пенька не сможет
передавить мощные шейные мышцы. Есть еще Мелочевка с ее омутами и коварными
течение подле моста.
 И никакого зверя, никакого Мартикова. Все. Смерть, Исход, называйте как
хотите.
 Он прожил больше сорока лет, многое повидал, многое пережил, и жаль лишь
только, что большую часть жизни провел в погоне за миражом. Достаток, власть -
миражи, цветное порождение быта, красивые конфеты с отравленной начинкой.
Суррогат для тех, кто не хочет видеть настоящих чудес! Не жаль, ничего не жаль.
 -Постой! - окликнул его Сергеев.
 Мартиков обернулся, стоя в дверях. Они больше не стояли в дальнем углу,
как испуганные грозой овцы. Напротив подошли ближе и смотрели на него, никто не
тянулся к оружию.
 -Мы действительно не знаем как снять с тебя проклятье, - продолжил
Владислав Сергеев - Но, черт побери, ты же сам сказал, что в этом городе
возможно все! А мы... мы не можем сейчас терять нужных нам людей.
 И никто ему не возразил, принимая мохнатое, желтоглазое чудовище в их
группу.
 Мартиков обернулся, ощущая как деформированная его звериная пасть силиться
широко улыбнуться, обнажая блестящие пятисантиметровые клыки. Но никто из
стоящих перед Павлом Константиновичем при виде этого больше не вздрогнул. Даже
Белоспицын. 

                10.

 Сны Никиты обладали некоторой прихотливостью. Например, в них он никогда
не ходил по туманному миру на своих двоих, да и вообще не был человеком. Кем же
он был? Он и сам не знал, крошечные пушистые зверьки были его вотчиной, но даже
увидь он себя со стороны (а однажды так и случилось, когда он глянул в покрытую
глянцевой антрацитовой пленкой гладь лесного пруда и увидел там шуструю бурую
лисичку), все равно не смог бы определить. В конце концов он был всего лишь
пятилетним мальчиком, пусть и достаточно развитым для своих лет. Да и зверьки
были не типичны, лишь напоминая тех, что водятся здесь в этом реальном, точнее
бывшим реальным миром.
 Вот и в этот раз спящий Никита вселился в пугливое маленькое сознание,
покрытое нежнейшей, с неуловимым розовым оттенком шерстью. Маленький розовый
нос, что смешно морщился,
когда втягивал воздух, глаза бусины - зрачок во весь глаз, бархатная тьма.
Кролик - решил Никита, и был не прав. Зверюшка лишь походила на кролика, да и то
лишь на игрушечного, что лишен зубов и когтей, а в задних лапках нет и намека на
мощные мышцы. Идеал мягкой игрушки, это создание и вправду было не
агрессивным, год за годом своей короткой жизни пережевывающее синеватую травку.
Такой горький привкус, он ему нравился, ведь это была пища определенная
природой.
 Вот так, Никита Трифонов вертелся в своей короткой детской кроватке,
керосиновый ночник разгонял тьму в пустеющем городе, а, тот кого он призван
охранять видел себя крошечным розоватым кроликом, и улыбался во сне. Детские сны
- апофеоз беспечности.
 Крошечное розоватое создание начало этот день так же как и предыдущий, как
и день до этого. Вечное прыганье, горький вкус травы, запах тумана. Сегодня он
вышел на луг, перед сильно разросшимся поселением и некоторое время наблюдал за
суетящимися людьми. Люди что-то возводили, чуть дальше на самой вершине холма,
что вздымался почти под самый свод и вершина его частично была скрыта туманом.
Там, наверху уже вырисовывались контуры массивного строения, назначение которого
оставалось для Никиты загадкой. Люди торопились, они таскали камни наверх, а
назад возвращались не вполне здоровыми (по выражением Трифонова), одежда их была
изодранна, а на спинах проступали рубцы. Кто и за что бил поселенцев было
неясно.
 Кролик смотрел за людской суетой, нервно принюхивался к незнакомому и
пугающему запаху дыма, доносящегося от жилья, а потом кинулся обратно в лес,
завидев как из тумана спускается коршун. Птица была слепа, у нее вообще не было
глаз, и в закрытых дымкой небесах она ориентировалась какими то другими органами
чувств. Но добычу чуяла отменно.
 В лесу было спокойно. Здесь было укрытие, и широкие крылья коршуна не
позволят ему проникнуть сквозь туго переплетающиеся кроны деревьев.
 Здесь были свои опасности, которые делились в сознании зверька на две
категории: знакомые и пришлые. Последние были хуже всего.
 Знакомые по крайней мере можно было избежать.
 Ветер донес резкий запах - чужого азарта, чужой разумной жизни, запах
дыма. Но это не те, из деревни, поселенцы боятся леса. Там по их разумению
водятся дикие, страшные звери. Кролик знал, что такие есть, но самого его
никогда не трогали - слишком уж мелок. Но не раз и не два вырывали его из мутной
ночной дремоты тяжелые шаги чего-то массивного, от которого сотрясалась земля.
Земля эта была дикой и хороша в своей первозданной свежести.
 Вот если бы не те, кто скрывается на вершине холма. Они были чуждыми, но
при этом вели себя как хозяева.
 Кролик замер у корней исполинского, в два обхвата, дерева со скрученным,
изуродованным наплывами стволом. Ветвями этот древесный монстр достигал тумана,
и потому листва на его вершине имела совсем другой цвет нежели в глубине. Дерево
глухо и жутко лопотало, но зверька пугал вовсе не этот звук, от чего он
прижимался к земле и мелко подрагивал.
 Отдаленный лай. Вернее нечто похожее на лай, пополам с воплями
собакоголовых обезьян - резкий и неприятный звук, несущий угрозу. Собаки, если
их можно было назвать собаками - это всего лишь слуги, тех кто вышел сегодня на
охоту.
 Охота! Опять охота. В маленьком примитивном мозгу кролика не было
соответствующих понятий, и этот лай он слышал впервые, но для Никиты Трифонова
он был знаком. Не раз и не два он переживал охоту, которая как изощренное
наказание посещала каждый из его снов.
 И всякий раз охотились именно за ним.
 Во сне, Никита заворочался и застонал. В комнате царил запах затхлости и
неработающей канализации. Мать была на кухне, как всегда в состоянии прострации,
и не подумала даже придти на стон сына.
 Никита понял, что спасти его могут лишь быстрые ноги. Иногда это
удавалось, и тогда сон заканчивался хорошо. Ни разу провидение не позволяло
возникнуть здесь в образе могучего хищника, который будет не прятаться, а
напротив, нападать. Ни разу, хотя иногда так хотелось. Как вот в этом случае.
 Лай в районе деревни. Можно представить, что сейчас там твориться.
Поселяне до смерти боятся своих хозяев и когда охота приходит в деревню, все до
единого прячутся в своих хибары. Это сильные и смелые люди, однако они никогда
не поднимут голос против охотников, потому что были случаи, когда дичью
становились не только лесные звери. Охотники любят кровавые забавы, они любят
охотиться на думающую дичь. И здесь, и в городе, не так ли? Может быть поэтому
они безошибочно выделяют в массе лесных созданий именно то, в котором прячется
бодрствующее сознание спящего Никиты.
 Так страшно здесь в лесу, хочется зарыться в землю, укрыться от охотничьих
псов. Да бесполезно - все равно мощными когтями выроют из-под земли, а глубже не
вкопаешься - пойдет однородный базальтовый слой. Скала. Именно по этому крупные
лесные животные и не роют нор.
 Однако все ближе, кролик стал ощущать запах охотничьих псов - тяжкая
звериная вонь, и которая мешается с запахом редкоземельного металла, такого
чужеродного, что все до единой твари в лесу содрогаются от подкатившего страха.
 Кролик бросился прочь. Вот он только что сидел в каменной неподвижности,
только нос смешно морщился ловя опасные ароматы, а вот уже никого нет, только
тень мелькнула - зверек очень быстр.
 Шум в ушах, он легко несется сквозь низкие лесные травы. Проползает под
корягами в такие крохотные проемы, что зверю крупнее никогда не пробраться,
пересекает звонкие быстро текучие ручейки.
 Один раз он резко замирает и вжимается в прелые желтоватые листья, что
укрывают землю под раскидистым деревом. Мимо, совсем рядом, быстро проходит
крупный зверь. Чудно скроенное копыто с легким сотрясением почвы раскидывает
листья в полуметре от Никиты. Он не боится - это исполинская туша всего лишь
лось, тупое копытное, питающееся травой. Лось тоже испуган - несмотря на размеры
- он тоже дичь.
 Но где же охота? Лай стих, не слышно пение охотничьего рога. Неужели
оторвался?
 Никита шумно вздохнул, завозил ногами по скомканной простыне. Маленький
розовый кролик, ожившая плюшевая игрушка, переступил с лапки на лапку. Лось
ушел, и зверек неторопливо стал спускаться в неглубокий овражек, по дну которого
бежал родник с ледяной водой. Настоящий подземный ключ, он нес в себе столько
железа, что галька на дне густо покрылась слоем ржавчины, из-за чего казалось,
что дно ручья вымощено чистым золотом.
 Здесь был водопой и оба бережка у ручья были вытоптаны лесными жителями до
полного отсутствия растительности. Четко видные звериные тропы спускались по
склонам оврага тут и там, прихотливо изгибаясь. Воду любили все. Важные лесные
птицы бродили здесь по своеобразной набережной, склевывали мелкую ползучую
живность, а в неглубокой запруде с теплой водой, что находилась ниже по течению
резвились мальки и головастики.
Кролик тоже хотел пить, сейчас после пережитого страха и гонки по лесу. В
два прыжка он покрыл половину расстояния до ручья и в этот момент трое
цветастых, причудливо раскрашенных в черно-бело-синей полосы, птиц, с визгливой
руганью на своем птичьем языке шарахнулись прочь, а секундой позже взвились в
воздух.
 Из зарослей растений с широкими резными листьями, очень похожих на
папоротник, хотя не были папоротниками, появилась голова зверя. Была она лобаста
и уродлива, мощные челюсти бугрились в самых неожиданных местах, словно для
создания их применялись методы неряшливой газовой сварки. Темные губы отвисли, и
тут и там мелькали криво растущие клыки, с которых на лесную почву капала мутная
вязкая слюна.
 Помесь овчарки с бульдозером - сказал бы острый на язык Белоспицын.
 Шерсть у твари росла пучками, и была между тем густая и длинная, и даже на
вид жесткая. Под мощными нависающими надбровными дугами газ было не видать, но
когда создание сделало шаг вперед и поймало зрачками свет, они тут же вспыхнули
красным, придав зверю окончательно демонический вид. Уши стояли торчком. На
массивной шее был туго затянут тонкой ковки металлический ошейник по всей длине
которого шли холодно поблескивающие шипы, в основании которых причудливо
извивались непонятны руны.
 Пес приподнял голову и с шумом втянул в себя воздух. Красные глаза
диковато блестели. Кролик был совсем рядом, слишком испуганный, чтобы бежать.
Тварь полностью вышла на свет, отталкивающе совершенная в своем уродстве. Мощное
тело было создано для долго бега, вывороченные ноздри безостановочно ловили
воздух. Пес замер у ручейка и принялся шумно лакать.
 Неподалеку взвыл рог, визгливо, как умирающее маленькое животное.
Охотничий пес вскинул морду, а потом развернувшись пошел прямо на кролика. Он не
видел его и не чувствовал, просто посчитал, что этим путем проще всего покинуть
овраг. Слепая судьба в очередной раз сыграла против Никиты. Хотя... все чаще ему
начинало казаться, что за этим, прокручивающимся каждую ночь действом кто-то
есть. Какой то опытный режиссер, всю жизнь занимавшийся тем, что ставил драмы.
 Кролику ничего больше не оставалось. Как вскочить с места и ринуться вверх
по склону во всю мощь своих маленьких лапок. Охотничий рог взвыл прямо над ухом,
и когда зверей выскочил из овражка его уже ждало трое псов - оскаленные мощные
звери, красные глаза горят азартом хищников! И какая то темная фигура в
отдалении, уж не охотник ли?
 Трифонов не размышлял, отчаянный страх вытеснил все до единой мысли. Он
увернулся от псов, что кинулись на него синхронным движением, словно были
пародией на сиамских близнецов, и рванулся в густые заросли. Все тело зверька
содрогалось от отчаянных усилий,  крохотное сердце билось все быстрее. Так, что
отдельные удары сливались в истеричную дробь.
 Псы мчались позади, азартно выли, слюна срывалась с оскаленных клыков
цвета серы. Справа и слева затрубили рога, послышался собачий лай - охота
почуяла дичь и все новые и новые ее участники присоединялись к
разворачивающемуся действу.
 Спящий Никита дергал ногами, лежа в кровати, судорожно хватал ртом воздух,
глаза бешено метались под веками.
 Слишком коротки лапы, слишком малы усилия. Он выкладывался как мог. Листья
жесткой травы больно хлестали его, когда он прорывался сквозь заросли, а
преследователи и не думали отставать. Он чувствовал их позади. Чувствовал
горячее, отдающее гнилью дыхание.
 На крошечной, покрытой мякенькой, вроде клевера травкой, кролику пришлось
резко свернуть, потому на встречу ему выскочило еще два пса - оба в ошейниках.
Позади кто-то бессвязно вопил и трубил в рог. Страшно, так страшно, и лес
перестал быть спасением, и каждый куст таит в себе неведомую опасность.
 Его загнали. Легкие отказывались забирать воздух, лапы подкашивались,
розоватая шерсть обвисла мокрыми лохмами, на которых налипла жухлая трава и
грязь. Глаза кролика вылезали из орбит, а под смешным носиком пузырилась
желтоватая пена. Лес впереди редел, почва стала топкой и ненадежной. Инстинкт
вел зверька вглубь, дальше, в последней попытке оторваться, и в конце концов
занес его в настоящее болото. Трава дальше не росла, глянцевая неподвижная жижа
источала тяжелые испарения. И чуть впереди виднелась кочка, с тремя-четырьмя
пучками жухлой травы.
 Кролик остановился, крупно дрожа, обернулся глазами-бусинами на
преследователей. Те в болото сигать не стали. С десяток красноглазых псов
бесновались на берегу, а еще трое аккуратными шажками подбирались поближе к
жертве. Багровые зрачки смотрели неотрывно, дико.
 Кролик решился. Он прыгнул вперед, ведь кочка была так близко, а за ней
виднеется еще одна, больше первой. Прыгнул в мощном усилии, выложившись без
остатка.
 И не долетел. Черная вода, вперемешку с илом, цепко схватила  зверька и он
стремительно ушел на дно, успев лишь судорожно дернуться напоследок. Псы
остановились, глядя, как казалось, со звериным недоумением.
 Последнее что увидел Никита Трифонов глазами кролика, это серебристые
воздушные пузыри, уходящие сквозь мутную воду куда то вверх - к свету.
 Потом он проснулся в своей неуютной, освещенной керосинкой комнате,
задыхаясь от слез. Сел, и некоторое время сидел, обнявши руками колени,
оплакивая судьбу погибшего зверька. Снова погоня, и снова он не смог уйти.
 Снова. Опять. Как всегда.

                11.

 В единый миг долгий и изматывающий бег Василия Мельникова по прозвищу бомж
Васек подошел к концу. Случилось это так быстро, что недавняя жертва еще много
дней после события не могла прийти в себя и просыпалась ночами от собственных
воплей.
 Пять пар глаз уставились на него в немом изумлении.
 -О! - произнес хилый юнец - Еще один. У нас тут прямо гостиница.
 -Люди к нам тянутся, - в тон ему сказал массивный детина с военной
выправкой.
 А жуткий волосатый недочеловек, что сидел чуть в отдалении ничего не
сказал, и лишь осклабился понимающе, отчего вид его потерял последнюю
цивилизованность и стал чисто звериный. Василий содрогнулся, но отступать было
некуда, последние мосты сожжены, за неимением Рубикона полсотни раз была
перейдена Мелочевка.
 -Я так понял, ты из знающих? - произнес еще один из обитателей этой
квартиры, человек со смутно знакомым лицом. Где-то Васек его уже видел, причем
судя по всему в очереди за водой.
 -Знающих? - удивился Василий, - это смотря, что знать. А знаю я, что у вас
тут типа клуба, что ли. Те, которые несут своего монстра, здесь собираются, -
при этом он неосознанно кивнул в сторону волосатого, подразумевая, что это и
есть один из оседланных монстров.
 Смутно знакомый повернулся к военному, спросил:
 -Монстра? Несут?
 -Первый раз слышу, - сказал волосатый, чем несказанно удивил Мельникова.
 -Ну, монстры! Беглецы! Дичь! - добавил Василий, сомневаясь уже, что пришел
по адресу. - Да меня Хоноров послал! Евлампий Хоноров.
 -Опять этот шизофреник! - резко сказал военный, - чего он к нам людей
шлет? - он обратил взор на Мельникова, спросил - ну а сам то ты кто такой? В
армии не служил?
 Васек покачал головой.
 -Странно, - продолжил тот, - Глядя на тебя, я бы сказал, что ты служил в
спецназе.
 -Да что вы! - воскликнул Мельников, - какой спецназ, бомж я, Васьком
кличут!
 И заморгал растерянно, потому, что все сидящие уставились на него дружно
разинув рты. Первым опомнился юнец, который видимо от удивления выдал грубовато:
 -Бомж? Да ты на себя посмотри, бомж. Я думал с таким лицом только киллеры
ходят.
 -Ну, Саня, - наклонившись к нему сказал военный, - тут ты загнул.
 -А что... с моим лицом?
 -Саня, - сказал смутно знакомый, - принеси человеку зеркало. Пусть
посмотрит. Я, впрочем, ему верю, в этом тронутом городе и не такое бывает. Все
ведь с ног на голову.
 Сказанное слегка успокоило Василия, все-таки они понимают. Все понимают.
Бледный юнец вернулся с небольшим зеркалом, все в брызгах мыльной пены - явно из
ванной. Подсунул под нос Ваську, довольно невежливо, но тот совсем этого не
заметил, был поглощен собственным отражением.
 Когда он последний раз смотрелся в зеркало? Давно, очень давно, в те
золотые времена, когда масса вещей, мелких бытовых радостей, была доступна ему
как и всем нормальным людям. Чистая постель, теплая квартира, телевизор и радио,
деньги не только на водку, и зеркало. Он постепенно утратил все это, жизнь
стремительно сужала свои горизонты, в момент окончания школы казавшиеся
необхватными, и в конце концов зациклилась на одном двух интересующих его вещах.
Как туннель, незаметный для окружающих но тем не менее присутствующий: сначала
алкоголь, потом бег. Один его почти сгубил, а другой...
 Кто был этот человек, что смотрел на него из зеркала - из безопасного
портативного зеркальца, что не будет нападать на человека, а после поглощать
его. Просто бритвенное зеркальце оно между тем оказалось способно творить
чудеса.
 Василий себя не узнавал. Худое, скуластое лицо принадлежало явно не ему.
Ну откуда, откуда у обрюзгшего пропойцы эти резкие, ястребиные черты? Куда
подевались массивные уродливые мешки под глазами, да и сами глаза... Бледно-
голубые, они смотрели цепко и остро, словно беря на прицел каждого, кто попадал
в поле их зрения. Где нездоровая желтизна и муть, сетка кровеносных сосудов на
роговице? Ничего нет, и пристальный жестокий взгляд. К человеку с такими глазами
Васек ни за что бы не рискнул подойти на улице,  эти то глаза принадлежали ему!
Прав был хилый - это глаза снайпера, наемного убийцы, воина со стажем.
 Рот был плотно сжат, и подле него залегли глубокие тяжелые складки. В
бороде было полно седины. Кто он теперь, бомж Василий? С этой бородой похож на
странствующего пророка, что пришел в веру прямиком из солдат удачи.
 Васек отодвинул от себя зеркало, он не верил, никак не мог поверить, хотя
полая мыслишка ор том, что произошло уже болталась где-то на краю сознания,
настойчиво давала о себе знать.
 Это что, бег? Это он сделал его таким? Когда Мельников последний раз
смотрелся в зеркало много лет назад - в стекле отражался одутловатый стареющий
мужик, с мутным взглядом и безвольно приоткрытым ртом. А ведь тогда Васек еще не
достиг дна! Может ли дичь закалиться в бегу? Может ли она перестать дичью?
Вечное преследование из слабых сделает сильных? Всех или не всех!
 -Так... - неверяще помотал головой Васек - так не бывает!
 -Ну почему же, - сразу возразил смутно знакомый, - Я уже говорил: в этом
городе бывает все! Мы уже поняли, что ты удивлен переменой внешности. Поверь, у
тебя все еще не так плохо, а могло ведь стать как с ним - и он кивнул мохначу,
тот сразу поник. - Кстати меня зовут Влад, раз уж ты решил присоединиться к
нашей компании. Мы ни от кого не бежим, но похоже все бегут к нам.
 Васек кивнул. Сказал:
 -Я в общем-то не просто так. Просто так получилось, что вы моя последняя
надежда. Я устал. Очень устал бежать.
 -Ты смотри! - произнес еще один из собравшихся, доселе молчавший тип чем-
то напоминающий самого Василия, в его нынешнем виде, - и у этого проблемы. Ты
только не говори, что ночью начнешь обрастать шерстью! У нас один уже есть.
 Мельников непонимающе уставился на говорившего, бросил искоса взгляд на
мохнача. Шутят или нет, с другой стороны есть же здесь этот волосатый.
 Мохнач шумно вздохнул. В этот момент Василий увидел склад оружия на одном
из стульев. Стволы были не новые, заляпанные грязью и еще чем-то, с вытертой
краской - уже не раз были  в работе.
 -Ну что у тебя? - спросил военный, - только не надо про магию и "сааб",
тошнит уже, ей-богу!
 -Не знаю никакого "сааба" - сказал Мельников, - У меня другое. Знаете, у
меня был друг... Витек его звали и он...
 -Умер?
 -Ну в общем да, в некотором роде он умер. Его съели. Как в джунглях,
только вместо хищника было зеркало!
-Час от часу не легче! - сказал юнец, - теперь еще и зеркала на охоту
отправились. Может нам на улицу теперь вовсе не выходить?
 -А не загнул ты, друже? - спросил обретающийся на диване тип с неясным
прошлым, - ну в слюнявчиков я еще поверю, сам видел, но вот чтоб зеркала кого-то
жрали... это уж, брат, чересчур.
 -Это не все, - продолжил Васек, - Оно, зеркало, осталось, и теперь в виде
Витька идет за мной!
 -Вот это я, понимаю, крепкая дружба! - высказался военный, - водой не
разольешь. И что дальше.
 -А я от него бежал... до сих пор бегу. Вот  только он меня каждый раз
находит. Мой монстр. Хоноров сказал, что у многих здесь есть свой монстр, страх,
который предназначен только для него. Он человек и... зеркало одновременно!
 -Кто, Хоноров?
 -Да нет! - крикнул Мельников - Витек! У него в глазах зеркало, и я каждый
раз вижу себя там, только меня не один, а двое.
 -Стоп-стоп-стоп! - вмешался смутно знакомый, которого звали Влад, - давай
во избежание внесения в наши умы дальнейшей сумятицы помедленнее и поподробней.
 Васек понял, что стоять столбом посреди комнаты нету смысла и приземлился
на табуретку у самой стены. Открыл рот и рассказал свою историю, удивляясь
параллельно как дико, она, история звучит. В сущности она казалась горячечным
бредом постоянного клиента местной психиатрии, помешавшегося на собственном
отражении.
 -Вот так, - сказал Мельников, - я очень устал бегать, кроме того, я
косвенно являюсь соучастником все этих убийств. Васек, зеркало, он убил уже
многих в погоне за мной. Не знаю зачем он это делает, может для удовольствия, а
может это тот, спрут с тысячью рук заставляет его убивать!
 -Значит спрут? - спросил Влад, и добавил непонятно, - черная вуаль, "сааб"
еще варианты?
 -Это все? - спросил военный, которого остальные звали непонятным именем
Дивер.
 -Да, - ответил Мельников, - вернее нет. Витек всегда идет за мной, и не
разу еще не ошибался, он как служебная собака взявшая след, так что через
некоторое время, он скорее всего явиться сюда...
 Все так и подскочили, Дивер неосознанно потянулся к оружейной пирамиде,
юнец нервозно оглянулся, и вид его был такой, словно он с удовольствием
выпорхнул бы отсюда через окно, надели его природа таким полезным свойством как
умение летать.
 -Что?! - заорал Севрюк, - ты, марафонец хренов! Ты, что притащил за собой
еще и монстра?! Как его, зеркало твое?!
 -Это не я! - попытался оправдаться Мельников - он сам...
 -Как же, сам! Не приди ты сюда, и тварь твоя зеркальная следом не
заявилась!
 -Что делать то будем? - резко спросил Влад.
 -Вытолкать, пока не поздно!
 -Поздно... - осипшим голосом выговорил Василий Мельников, - я и так
слишком долго нахожусь с вами. Он убьет всех, а потом все равно пойдет по следу.
 -Ах, урод! - простонал Дивер.
 -Веселая неделька выдалась, а? - сказал Владислав.
 -И похуже бывали, - сказал тот, то на диване.
 -Шлепнуть его, может гадина со следа сорвется! - кричал Севрюк. Саня
Белоспицын уже вовсю балансировал на грани паники.
 -Нет! - крикнул Сергеев, - никаких убийств! Он сам пришел, за помощью.
 -Да он нас всех за собой утащить пришел!!! Камикадзе!
 -Нет! - закричал Мельников вставая - не хотел я, не хотел! Мне Хоноров
сказал, вы поможете...
 -...твоего Хонорова!!! - отчетливо произнес Дивер.
 -Хоноров! - крикнул Влад, - Давай, быстро повторяй то, что он тебе сказал.
Как эту тварюгу завалить!
 -Нельзя... только я! Я не помню! - тут взгляд Василия упал на лежащее на
стуле подле дивана зеркальце, тип в зазеркалье утратил большую часть своей
мужественности и выглядел напуганным до крайности.
 -Зеркало! - воскликнул Васек.
 -Нашел время смотреться!!! - заорал Михаил Севрюк и сдернув все же со
стула автомат, с хрустом поставил его на боевой взвод, - не я его щаз убью, пока
он нас в могилу за собой не потащил.
 Васек понял, что его сейчас и вправду убьют. Не подумав, пришел, ой не
подумав, но кто ж знал, что они такие беспомощные.
 -Хоноров сказал, что победить своего монстра я смогу только если вспомню
отчего он внушает мне такой страх. Я вспомнил... зеркала!
 -Рожа твоя уродская такая страшная была?! - возмутился Севрюк, но оружие
опустил. Все посидельщики нервно и испуганно переглядывались и бросали косые
взгляды на дверь.
 А Мельников не ответил, не чувствуя плотным маревом повисшее в комнате
напряжение он снова смотрел в зеркало - крохотный кусочек стекла, таящий в себе
микровселенную и несколько граммов амальгамы. Сейчас зеркальце отражало самого
Василия, и дверь со стеклянными вставками позади, в которой соответственно
отражалось само зеркало, которое отражало Василия и дверь, которые...
 Вот теперь все встало на свои места. Словно память ждала, что он придет в
подходящее место, чтобы разом вскрыть все потайные тайники, на которых к тому же
написано: "не вскрывать, совершенно секретно!" Раз, и из смутных обрывков
воспоминаний возник образ, четкий и ясный, как будто кто невидимый повернул
ручку настройки.
 Вот оно - тьма позади двери, слабенькое отражение, вы котором все сидящие
выглядят как призраки. Но стоит лишь поднести зеркальце к глазам, как все
становиться на свои места: возникает туннель. Нет, тут он очень слабенький, но в
итоге картина та же.
 Знойный летний денек много-много лет назад, полдень. А Мельников
оказывается неплохо помнит это время. Ему самому было тогда лет пять, так ведь,
и он ходил в коротких штанишках, которые современные дети сочли бы полным
идиотизмом. Но тогда, почти пятьдесят лет назад, они были вполне нормальны.
 Как нормален был парк аттракционов, куда маленький Вася Мельников вместе с
родителями, еще дружными, не ругающимися по пустякам, отправился субботним днем.
Музыка из смешных доисторических репродукторов, которые немилосердно хрипели,
обшарпанные конструкции аттракционов, примитивные чудеса вроде комнаты смеха.
 Но для Василия тот мир был еще полон чудес, и потому он шагал между
родителями, разинув от удивления рот, и впитывая каждый звук, каждый запах
каждую ноту этого чудесного дня. Маленьким детям немного нужно для счастья.
Он засмотрелся на карусель, вот, что с ним случилось, а его родители
засмотрелись на что-то еще, потому что не заметили, как их ребенок отстал. Пошли
дальше сквозь сумятицу звуков и запахов, сквозь жаркий, погребенный ныне под
спудом годов, полдень.
 Красивая карусель, вот ты садишься на крохотное, подвешенное на цепях
сидение, и начинаешь кружиться, все быстрее и быстрее, так, что в конце концов
начинает казаться, что твои ноги смотрят куда то в голубое безоблачное небо.
Ветер шумит в шах, голова кружится, ручонки судорожно хватаются за цепи но все
это здорово, так здорово!
 А когда он отвернулся от карусели, то понял, что остался один. Не то чтобы
он сразу испугался. Просто возникла в груди какая то пустота, да мир вокруг
вдруг тоже стал пустым, словно и не было сонмища веселящихся людей. Василий не
заплакал, мать учила его не плакать. Он, насупив брови, медленно побрел куда то
вглубь ярмарки. Чудесный мир словно поблек, стал вульгарным громким и
угрожающим. Солнце немилосердно палило сверху.
 Спасаясь от него, Василий зашел в неработающий павильон - прохладный и
утопающий в полутьме. Здесь было пыльно, но спокойно, а это именно то, что нужно
потерявшемуся ребенку. Тут ничего не пугало, во всяком случае на первых порах.
Клочья древней как мир паутины в углах, битые бутылки, пыль на зеркалах. Вот
зеркала то его и привлекли. Не стоило это делать, ох не стоило, вполне возможно
вот этим то неразумным поступком он и испортил себе дальнейшую жизнь. Иногда
удивляешься - какая малость, мимолетная слабость, способна изуродовать долгую-
долгую череду последующих лет, так что к настоящему моменту получается нечто
совершенно отличное оттого, что могло бы быть.
 Но маленькому Василию было еще далеко до таких умозаключений (и вообще
величайшее чудо, что они его все-таки посетили), его вело простое детское
любопытство.
 Толстый Васька, большеголовый Васька, Васька с короткими ногами - для
ребенка незнакомого с телевизором и компьютером чудеса просто удивительны! Разве
такое бывает?
 А потом простой трюк - два зеркала поставленные друг напротив друга.
Получается полутемный туннель, уходящий в пыльную бесконечность. Закольцованный
кусок реального мира много раз повторенный в Зазеркалье. И подойдя к зеркалам,
Василий Мельников пяти лет отроду и никогда не читавший Кэролла, попал туда!
 Раз - он остановился глядя в темное мутное стекло (точь-в-точь, как у того
зеркала, что много лет спустя вытащили он с Витьком из нещадно воняющего сора).
Из-за стекла на него смотрел он сам, и еще один он сам, и еще... Бесконечная
вереница его двойников вынырнула из пыльных глубин и уставилась на Мельникова
выпученными глазами глубоководных рыб.
 Он испустил крик, попятился, в панике обернулся через плечо и там тоже
были они - такая же бесконечность маленьких мальчиков в стареньких шортах.
 И тут Василий ощутил что теряется. Словно растекается среди этих
бесконечных двойников, без битвы отдает им право быть Василием Мельниковым. Он
больше не был один, вот только ничего хорошего в этом уже не было.
 Кто из них настоящий, кто всего лишь отражение? Захотелось уйти, закрыться
от этих взглядов, его собственных взглядов, и он упал на колени и закрыл голову
руками и все равно чувствовал как они смотрят-смотрят-смотрят и нет им конца и
края. Мельников всегда отличался впечатлительн6остью, до этого самого момента. А
после - разительно изменился.
 Сколько так продолжалось, это жуткое слияние бесконечных повторяющихся
отражений? Он лежал на земле, плакал, но все равно то и дело смотрел в
зеркальный туннель. Он потерялся в этом тоннеле.
 Мельникова нашли спустя два часа - свернувшись клубочком он в прострации
лежал между двумя старыми зеркалами и широко открытыми глазами смотрел сквозь
стекло. Дома, изнервничавшиеся родители задали ему взбучку, и прострация
отступила, теперь он плакал и просил прощения. А уже через два дня это снова был
жизнерадостный любознательный малыш. Вот только это был другой малыш. Старый так
и остался между зеркал, слившись воедино со своими двойниками. С этого то дня и
пошла под откос жизнь Василия Мельникова, который хоть и пытался стать
нормальным членом социума но не мог, давняя психотравма давала о себе знать. В
детстве он не отдавал себе отчета о происшедшем, в юности задумывался об этом и
даже ощущал себя каким то неполноценным, отчего стал прикладываться к спиртному
все глубже погружаясь в алкогольный угар. Иногда ночью ему снилось, что он идет
сквозь бесконечный туннель и пытается найти там себя, еще того, пятилетнего, но
не может найти.
 Со временем сны прекратились, и мутный поток повседневного быта вымыл
остатки старой тайны, надолго похоронив под вязким илом ненужной памяти. И так
получилось, что, только бег смог поднять эти захороненные окаменелости. Как
глупо, как примитивно, дурацкие детские страхи! Это ведь...
 -Стекла! - крикнул Васек - Я испугался дурацких стекол!
 -Я понял, - сказал юнец - он все-таки ненормальный. К нам никто не придет.
 -Из-за двух дурацких зеркал весь этот кошмар!
 -Что? - спросил военный, - все-таки рожа?!
 -Кстати о рожах! - почти крикнул Васек, не сознавая, что разговаривает с
кем-то еще кроме себя, море воспоминания поглотило его и вовлекло в темные
пучины подспудной памяти, - а как он отреагирует на свое отражение?!

 -Ты что-то придумал? - воскликнул Влад, - тогда давай исполняй.
 В подъезде отчетливо грохнула стальная дверь. Затопали шаги - неторопливо
но неотвратимо. Кто-то поднимался по лестнице.
 -Зеркало! - тоном опытного хирурга потребовал Мельников.
 Народ в комнате засуетился. Массивное зеркало без оправы сдернули со
стены, поднесли к Ваську. Тот скривился, путано стал объяснять, что с зеркалом
делать. Вытащили из-под волосатого стул, и установили на него стекло, так, что в
нем теперь отражался темный вход.
 -Закройте! - крикнул Васек, и Влад поспешно накинул сдернутое с дивана
цветастое покрывало. Отошел, полюбоваться своим творением: вместе с зеркалом
обстановка в комнате напоминала декорации дешевого фокусника.
 Пол лестнице взбирались все выше, топая так, что стекла звенели. Васек
направил указательный палец в сторону двери и молвил вполголоса:
 -ОН!
 Дивер взвел автомат и сунул еще один в руки Степану. Белоспицын нервно
улыбался. Все поспешно отступили от коридора.
 -Ну если только это все не сработает... - сказал Дивер тихо и направил
ствол автомата на Мельникова.
 -Кто ни будь, знает молитвы? - спросил Белоспицын.
 С грохотом входная дверь отворилась и звучно шмякнула по косяку. Слабый
дневной свет пал на фигуру Витька, знакомую как свои пять пальцев. Вид своего
монстра вызвал у Василия Мельникова чувство схожее с тошнотой.
 Витек улыбался. Улыбался как полный кретин, как манекен которому зачем-то
растянули уголки рта. Глаза отражали комнату и собравшихся шестерых людей.
 -А вот на!!! - заорал Дивер и открыл огонь с пяти метров, и что-то
выкрикивающий Белоспицын присоединился к нему. Все остальные звуки мигом забил
грохот автоматной стрельбы, сизый дым вознесся к потолкам и резал глаза. Осколки
штукатурки с треском откалывались от стен и отправлялись в свободный полет.
Васек что-то орал и махал руками, но только это никто не видел. Мохнач вжался в
угол и прикрыл голову лапами.
 А Витек стоял, ждал когда им надоест. И не царапинки, не пылинки не
слетело с его головы, и даже поношенная, грязная униформа бомжа вовсе не
пострадала.
 Первыми патроны закончились у Севрюка, а секунды две спустя, у Сани
Белоспицына. Финальным аккордом беспорядочной стрельбы стал мощный бросок
бывшего спецназовца пустым автоматом в фигуру пришельца. Деревянный приклад АКА
звучно врезал Витьку оп белоснежным зубам, с хрустом выбив деревянную щепу,
после чего оружие брякнулось на пол.
 Витек улыбался.
 После мгновения подавленной тишины, Василий Мельников, бывший друг и
соратник незваного гостя, с воплем "Да достал!!!", ринулся вперед и сорвал ткань
с зеркала, явив Витьку его собственное отражение.
 Витек уставился в зеркало. Зеркало отразило Витька, глаза Витька отразили
зеркало, которое отразило Витька с его глазами, которые в свою очередь отражали
все то же зеркало.
 Зеркальный туннель возник вновь, но не было никого, кого он мог испугать.
Улыбка Витька поблекла, глаза выпучились и наверное это выглядело потешно со
стороны. А разрастающиеся глазницы все отражали и отражали. Отражали отражение.
 Витек завыл. Он больше не улыбался, белые зубы утратили цвет, стали желтые
и подгнившие, половина их вовсе исчезла. Исполинские серебристые глазницы
выпячивались вперед, но не могли больше отразить кого-то еще кроме себя. На
другом конце комнаты Василий, наблюдая эти метаморфозы сжал кулаки и заорал
бешено:
 -Мерзко, да?! Да посмотри на себя, как я на тебя нагляделся!!!
 Глаза плошки лопнули с удивительно нежным, чарующе-мелодичным звоном. Так
бьется дорогой хрусталь. С последним полувоем-полувсхлипом, Витек воздел руки в
нелепом патетическом жесте и рухнул лицом вперед, стремясь расколоть ненавистное
стекло. Не долетел.
 Звон повторился, только на этот раз он был таким нежным - просто звон
бьющегося стекла. Тяжело бухнула об пол витиеватая рама, острые осколки
разлетелись по ковру живописным веером. Все еще сжимая кулаки Васек рухнул на
колени и стал стучать руками об пол, не зная, что сделать от охватившего его
чувства победы. О! Оно было необъятным, это чувство! С весь город, а то и
больше.
 Перед ним, совсем рядом со своим неживым собратом, лежало старое пыльное
зеркало, то самое что подстерегало свои жертвы в мусоре на городской свалке. Но
теперь оно было безвредным - слепым оком, без сверкающей роговицы
амальгированного стекла.
 А подле зеркала лежало бездыханное человеческое тело. Васек заметил его,
пересек комнату и наклонился над мертвецом. Оплывшее лицо покойника было густо
покрытое засохшими кровоподтеками и было искаженно страхом и болью, да так и
закостенело.
 -Витек! - сказал Мельников, беря в ладони руку напарника, - оно все-таки
отпустило тебя.
 Потому что тот Витек, что лежал сейчас на ковре был просто человеком,
несчастной жертвой зеркала, им в сущности был не в чем не виноват. Закрытые
глаза, перекошенный беззубый рот - неужели и сам Василий раньше выглядел так же?
 Все также сжимая руку мертвого Витька, Василий закрыл глаза - на смену
победному торжеству пришло чувство успокоения. Отдых, наконец то отдых! А Витька
было жаль.
 -Его надо похоронить как человека, - сказал Василий ни к кому не
обращаясь.
 -Так сколько же их было? - подал голос Дивер - двое?
 -Не  знаю как у тебя это получилось, - сказал Саня Белоспицын тонким
дрожащим голосом, - но это было круто.
 А Влад Сергеев ничего, ничего не сказал - он приходил в себя.
 И из всех них, только Василий Мельников в тот удивительный момент не думал
о будущем.

                *      *      *

 Можно сравнить город с муравейником. А можно пойти еще дальше и сравнить
его с человеческим мозгом, ну да, люди не муравьи, а мельче - синапсы. Если
кажется, что синапсов слишком много, можно сравнить город с мозгом собаки или
кошки-мышки, или даже рептилии. Важна не форма а функция, синапсы передают
информацию, но не всю, а лишь ее малую часть. Но все-таки передают, а значит ею
владеют. Крошечной частью большой информации. Так и люди - всего лишь думающие
синапсы большого города.
 Город знал правду. Знал, про вуаль над ним, и что такое Исход, и куда
подевалось дизтопливо из баков на вокзале, и был ли гением ныне покойный
предводитель шайки дворовых собак, и как бороться с излишним оволосением и
клыкоростом, знал, что случилось в городской больнице, и почему драгдиллер
Кобольд не сломал, а только вывихнул ногу, отчего сквозь ночь временами светят
огни на высокой заводской трубе, хотя по идее погаснуть они должны в ночь
темного прилива.
 Много он знал - всеведущий, и кажется, бессмертный организм с двадцатью
пятью тысячами душ. И найдись среди его жителей один одаренный, который мог бы
пообщаться с этим сверхорганизмом, все возможно стало бы по другому.
 Увы, слабые и глупые люди-синапсы не способны общаться, они, хранители
маленьких кусочков правды и истины даже не знают, что она, у них есть -
крошечная цепочка разрозненных знаний, которую воедино можно собрать лишь если
опросить многих и многих горожан. Из тех, кто остался.
 Самые умные из них, те, кто больше не прячется в отупляющий серый туман
быта, уже догадываются о чем-то, суетливо и суматошно пытаются связать отдельные
звенья с другими. Получается плохо, и им порой кажется, что они бьются головой о
гладкую черную стенку, без входа и выхода, за которой и скрывается вожделенное
знание вкупе с Ответом На Все Вопросы. Город не отпускает их, беглецов поневоле,
и думается им, что они заперты в исполинской, все время меняющейся головоломке,
которую обязательно надо сложить, чтобы, сложившись из абстрактных
геометрических фигур, вдруг возник долгожданный выход.
 Трудный путь, и лишь немногие избирают его. Единицы. Большая же часть
безвольно плывет по течению, стукается о камни форс-мажора, а потом обрушивается
в кипящем водопаде... Куда?
 Вниз.
 Есть еще те, что ищут свою правду поневоле. Они бы тоже плыли, но вот,
буйный поток выкинул их на отмель, или на гладкий, скользкий камень, где они и
остались, как-то сумев сообразить, что выплыли всего в двух шагах от грохочущей
пучины. Можно считать их везунчиками, а можно наоборот, ведь они просто такие
же, как и прошлые две категории заложники судьбы.
 Своей, или города. Так бывает.
 Заморозки по утрам стали обычным делом. Куцый хвост очереди за водой, по
утру злобно ругался, и пар вылетал у них из ноздрей, а в выплевываемой колонкой
воде плавали серебристые льдышки. Траву прохватил седой иней, она стала ломкая и
хрустящая, ближе к полудню плачущая невиданной красоты прозрачными каплями.
 В городской больнице наплыв посетителей сошел на нет, после того, как
умерла надежда всего учреждения - дизельный генератор. Издав последний дизельный
чих, машина отправилась на свои чугунные небеса, чуть было не прихватив с собой
трех пациентов из реанимации. После победоносного завершения эры электричества,
отключились все до единого отопители, и стерилизаторы с автоклавами, и банальные
кипятильники больше не собирались радовать хозяев свеженьким кипятком. После
этого то из больницы и начался сезон миграции. Многие ходячие пациенты тихонько
собирали вещички и покидали оскудевший оазис цивилизации, а лежачих умыкали
ночами собственные родственники (если таковые оставались). После того, как
больницу покинул последний сгорбленный и морщащий от канализационной вони нос,
пациент, главный врач расписался в собственном бессилии и объявил госпиталь
закрытым, сам в тот же день отправившись домой.
 Естественно, тут же как грибы после дождя возникло почти три десятка
самостийных целителей с лицензией на туалетной бумаге, к которым обращались
подхватившие тяжелые заболевания страдальцы. Целители исцеляли (за деньги), а
особо тяжелых по мере сил утешали, мол все одно Исход скоро. Часть из этих горе
лекарей, правда отреклась от своего занятия, после того, как их навестили
родственники больных с тяжелыми предметами и горящими священной местью глазами.
 Иная ситуация сложилась в другом медучреждении города - психиатрической
лечебнице, пациенты которой вне всяких сомнений были самыми осведомленными
жителями города. Мучимые пророческими кошмарами психи терроризировали персонал,
а скоро все как один заболели неизвестной болезнью, попутно создав Лунный культ.
Теперь, во время всякого полнолуния больные собирались в кружок и глядя на
ночное светило тихо подвывали изобретаемые на ходу мантры. Очень скоро среди них
выделился духовный лидер, который взял на себя тяжкое бремя руководства, и стал
руководить каждой службой. Сильнодействующие успокаивающие и карцеры не помогали
и Священные тексты не заставили себя ждать. Согласно нововозникшему пророку
конечная цель любого горожанина, это своими ногами уйти на луну, что и является
по сути Исходом. На луне всех ждет нирвана и много вкусной еды, но чтобы попасть
на желтый спутник земли, необходимо, чтобы он был в фазе полнолуния, ибо иначе
попадешь на месяц - его антиподу и тогда ничего хорошего не жди.
 Врачи сбивались с ног, а когда закончились ампулы с затормаживающим дело
стало совсем плохо. Кончилось все тем, что в одну лунную ясную ночку,
окончательно распоясавшиеся пациенты расшвыряли санитаров, и выломав могучую
чугунную решетку в окне, вышли на свободу. Персоналу только и оставалось, что
проводить взглядом кучку людей в зеленых пижамах, бредущую гуськом за своим
облаченным в простыню мессией.
 Больные ушли и, как ни странно, больше их никто не видел, только один из
бывших постояльцев "Кастанеды" рассказывал, что как раз в ту ночь наблюдал
печальный клин журавлей, куда то летящих на фоне лунного диска. Но кто ж поверит
"Кастанедовцу"?
 Дикий запад: пенсионер-любитель Евгений Сергеевич Тященко, ни в какую не
хотел оставлять непосильным своим трудом заработанный дачный участок, и бежав
после странных событий последовавших вслед за провалом, вскоре вернулся. А так
как человеком он был волевым и властным, то вместе с ним вернулась вся его семья
состоящая из жены его Марии Николавны, издерганной бытом дочери Александры и
сильно пьющего зятя Николая. Имелось также двое внуков женского и мужеского
полу, которые воспитавшись в тяжелых семейных условиях, предвкушали возвращение
в опасную зону, как поездку на дорогостоящий курорт с всевозможными
развлечениями на любой вкус.
 Лодырей и лоботрясов Евгений Сергеевич не любил, а любил он очень капусту,
множественные кочаны которых с июня зрели на грядках. Первый день прошел в
коллективном труде, от которого не взвыл разве что Николай с утра пребывающий в
алкогольном подобии нирваны. Когда той же ночью семью разбудили невнятные хрипы
где-то в стороне участка, бравый пенсионер не растерялся, а выставил оборону,
вручив каждому члену семейства соотвествующее холодное оружие и даже пальнув в
ночь из старенькой тульской двустволки.
 На следующий день, не сомкнувшие глаз потомки Евгения Сергеевича снова
были выгнаны на работу, несмотря на утверждения младшенького внука Игоря, что
вороны на том конце грядки никакие вовсе не вороны.
 Ночью скрипы и шум повторился. Спали урывками все кроме зятя. Очередной
день был полону труда, и приходящих соратников по дачному ремеслу, которые в
один голос убеждали его одуматься и пожалеть родню. Но капуста зрела и
наливалась ядреной зеленью, так что пенсионер оставить ее уже не мог.
 Этим же вечером она стала разговаривать с Евгением Сергеевичем, ласково
вещая, что де вот, вырастет она, могучая и высокая и будет у дачника самый
настоящее растение рекордсмен. Слушая подобные речи пенсионер умиленно улыбался,
а родня за спиной переговаривалась и бросала друг на друга косые взгляды.
 Едва стемнело, совершенно лысая, обезумевшая собака проломивши ставни
оказалась внутри, и, так как спать никто не пытался, попала под град ударов,
отчего и испустила дух. От мгновенного семейного бунта при виде этой твари
Евгения Сергеевича спасла только продолжающаяся глубокая ночь.
 А утром Николай стал жертвой капусты. На рассвете выбрался он сдуру из
дачного домика и отправился через капустную грядку к калитке. Проснувшиеся двумя
часами позже домашние обнаружили только ноги своего беспутного родственника в
растоптанных кроссовках, торчащие из самого большого кочана.
 Полчаса спустя, качан был подвергнут мучительной казни через сожжение, А
Евгения Сергеевича озверевшая родня взашей вытолкала с территории дач, и сама
убралась следом, после чего дачный поселок окончательно опустел.
 Кочан догорел, а ранним утром черные обгорелые конечности непутевого зятя
покрылись сверкающим серебристым инеем.
 Последний запой: компания бывших студентов областного вуза, разом ставших
невыездными по причине невозможности покинуть город, мрачно праздновала в баре
"Кастанеда". В виду доступности для попойки использовались в основном
поллитровые емкости с "Пьяной лавочкой", счет которым уже перевалили через один
десяток и уверенно добирался до второго. Кроме того, лишенные света знания
друзья использовали кое-что из запрещенно-разрешенного ассортимента бара, отчего
к полуночи пришли в совершенно невменяемое состояние, так что даже нынешняя
жизнь стала казаться им прекрасной и удивительной. Веселые, вышли они на
Школьную улицу и бодро вдыхая морозный воздух двинулись вниз по улице, нарушая
тишину всеми мыслимыми и немыслимыми способами и постепенно их силуэты скрылись
в ночной мгле.
 В два часа ночи один из них внезапно очнулся, лежа лицом вниз на самом
краешке Степиной набережной и холодная речная вода лизала носки его ботинок. Из
одежды на нем была лишь драная майка и неизвестно откуда взявшиеся пижамные
штаны. Оторвавшись от хранившего отпечаток его тела песка, эта жертва алкоголя
взглянула вверх и еще минуты три зачарованно глядела на ледяную звездную
россыпь, что засеяла угольно черный небосклон. При этом гуляка ощутил себя
настолько маленьким и незначительным на этом пустом и холодном берегу, что будь
он поэтом, то обязательно бы сочинил "оду одиночеству".
 Ну а так, как поэтом он не был, единственной мыслью в пустой голове
сидящего была мысль об еще одной бутылке "Лавочки" которая вроде бы была с ним
по выходе из "Кастанеды".
 Помимо одежды и сосуда со священной влагой у страдальца пропали деньги,
модные японские часы с музыкой и дорогой мобильник, который впрочем все равно не
работал. Еще одну подробность он обнаружил уже дома, после того как два часа
подряд шел трехкилометровый отрезок от реки до своей обители, шатаясь и пугая
случайных прохожих своим встрепанным видом. Под левой ключицей у него
обнаружилась надпись, сделанная методом скарификации с хирургической точностью.
Надпись с обилием завитков и запекшейся крови гласила: "Ищите да обрящете!"
 Что это значило студент так и не понял, хотя не раз напрягал голову, а
потом рассудив, что это знамение, пить все-таки бросил.
 Анатолия Рябова настигла компрессионная белая горячка. Всю неделю перед
эти он нещадно пил, во время редких просветлений рыком отсылал жену и дочь за
горячительным. На восьмой день принятия градусов, Рябов схватил со стола
деревянный молоток, которым обычно кололи орехи и набросился на домашних. Те,
видя такое дело, стали звать на помощь, но помощь не пришла по той простой
причине, что в соседних квартирах уже никто не жил. Получив несколько
чувствительных ударов по разным частям тела жена Рябова прыгнула из окна и
осталась жива и невредима, что вполне можно считать чудом. Любимая же дочь
невменяемого хозяина квартиры с размаху опустила на папину лысеющую голову одну
из обретавшихся на кухне табуреток, после чего отец семейства на некоторое время
успокоился, а страдающая неврозами, депрессией и жуткими комплексами дочь
впервые в жизни почувствовала себя личностью. Все к лучшему.
 Очнувшийся ближе к ночи Рябов, разрываемый надвое апокалиптичным
похмельным синдромом и сотрясением мозга, с трудом выполз на темную улицу и
некоторое время шаркал по ней в направлении центра являя собой почти полное
сходство с давешнем студентом-выпивохой. На перекрестке с Малой Зеленовской его
повстречал черный "сааб", вручив ему адрес места встречи и дружеское напутствие.
Выслушав сказанное, Рябов весело оскалился и сжимая в руках окровавленный
молоток клятвенно пообещал, что обязательно доберется до своих домашних, от
которых по его разумению и пошло все мировое зло. Пассажир "сааба" его
разубеждать в этом не стал и жуткая человекообразная фигура бывшего рабочего
бывшего завода отправилась дальше, сквозь подмораживающую ночь.
 Последний печатный орган города, газета "Замочная скважина" разродилась
свежим номером, который вышел в совершенно неурочное время, но между тем почему-
то очутился в почтовых ящиках всех без исключений квартир. Рискнувший взять
почитать, этот отпечатанный на дорогой финской бумаге листок, обыватель
неизбежно испытывал нечто вроде культурного шока, а потом ему в голову
начинались закрадываться разные мысли, самой яркой из которых была такая:
коллективным автором нынешнего выпуска были пациенты местной психиатрии. Никто и
не знал, что психбольница уже второй день стоит пустая и с распахнутыми настежь
решетчатыми дверями.
 Под сделанным вычурным шрифтом надписью "Замочная скважина" была
изображена одна из гравюр Босха, причем все репродукция была измазана
фломастером, так что и без того омерзительные химеры обзавелись еще полным
наборов всего, что может пририсовать к фотографии пятилетний ребенок дай ему в
руки фломастер. Две рогатые-усатые, в дурацких круглых очках химеры вели диалог,
буквы которого выплывали у них из пастей наподобие комикса. "Вы куда?" -
вопрошала одна, на что вторая отвечала с глумливой ухмылкой: "вниз!", что для
наглядности иллюстрировалось корявой стрелкой.
 Исполинским граненым шрифтом под иллюстрацией был набран заголовок,
гласивший коротко и непреклонно: Туковать!
 После чего следовала такая сентенция: "Кто тукует в граде темном? На этот
вопрос и решила ответить сегодня наша редколлегия в шипастых ошейниках. Вопрос
про туман временно снят, по причине дурнопахнущих ассоциаций, и числом голосов в
две дюжины! А кролик утонул! И больше не всплывет! Кто виноват, спрашивает
респондент. Кто мешает нашему спокойному Исходу и дальнейшему проживанию в
стране где нет восходов и закатов? Может быть..." - далее следовала затейливая
вязь из арабских символов, которые местный ученый востоковед получивший как и
все газету в подарок перевел как "Абдул Аль Хазред". - "Нет совсем нет! Один-
два-три семь. Красный глаз глядит с небес. Семь. Семь. Семь. - Говорят дачники
лишенного честного труда среди крутых холмов. Семь! Число силы. Семь! Число
удачи. А теперь, по заказу наших слушателей звуки нового мира! Только для
читателей замочной скважины! Не пропускайте и не бойтесь, ищите да обрящете,
только для вас, только от нас, только здесь, в "Замочной скважине!" Оставшиеся
пять полноразмерных страниц популярного желтого дайджеста заполняла срифмованная
бессмыслица наподобие: "буль-буль, фьють, буль-фьуют, чирик, граах! Шквор-шквор-
шквор-шквор, взииии, пшшш, быль-быль, а-йа" и так далее. И только на самой
последней странице, крошечными буквами, какими обычно пишут "оффсетная печать"
было несколько раз выведено: "все зло из-под земли". Немудрено что у
прочитавшего сие глаза лезли на лоб. Так и произошло с одним из работников
газетной редакции, что по болезни не присутствовал там последние два дня. Шок от
прочитанного был столь силен, что журналист пересилил недуг и кое-как добрался
до стен родимой редакции. Удивление его переросло в панику, когда оказалось, что
здание абсолютно пусто, лишено мебели, и всякого намека, что здесь жили люди.
Типографское оборудование, весом многие тонны, тоже исчезло, причем невозможно
даже было определить где оно стояло. Потрясенный работник сгинувшей газеты
постоял в середине комнаты, а потом достал свою трудовую книжку и уронил в
районе своего бывшего рабочего места, дав этим понять, что со второй властью в
городе покончено полностью и бесповоротно.

 Волчьи глаза плохо видели в темноте. Слабый разреженный свет, проникающий
сюда, в эту подземную каверну не мог полностью высветить все ее темные углы.
Впрочем, изрядно отощавшим и одичавшим зверям он были не нужен - нюх заменял
собой зрение. Человек же здесь, скорее всего потерялся.
 Тем более, что светло было лишь у самого входа, где сквозь многочисленные
трещины в своде попадал сюда свет вечно скрытого за тучами солнышка, да у
выхода, откуда падал зеленоватый разреженный блик подземелья. Источника у него
не было, однако света этого хватало, чтобы осветить многие и многие километры
этой странной земли.
 Волки ушли сюда, когда на поверхности стало нечем питаться. Благоуханные
помойки, полные подгнившей, но вполне съедобной снеди почему-то больше не
пополнялись. А вроде бы наступила такая благодать с тех как был уничтожен
последний дворовый пес. От людей волки шарахались, слишком хорошо они изучили
переменчивый недобрый нрав царя зверей. У волчицы на голове до сих пор остался
белесый шрам, от удара арматуриной, которая она получила от пьяного Босховца
незадолго до их всеобщей гибели. А волк прихрамывал на одну лапу - результат
удачного броска камнем, который швырнул десятилетний ребенок.
 Звери пытались охотиться в окрестных лесах, но и тут потерпели неудачу:
чуя холода, местная живность спешно зарывалась в норы или отбрасывала копыта,
потому что ранняя осень явилась причиной редкостного неурожая лесного провианта.
Вызревшие плоды схватывало заморозком и налившиеся соком ягоды становились чем-
то вроде скульптуры - красивые и совершенно несъедобные, хранящиеся под
прозрачным покровом тонкого льда. По утрам ветер качал эти ледяные цветастые
комочки и они мелодично звенели, наполняя пустынный лес тихим, берущим за душу
перезвоном. Жаль, слишком мало осталось людей, способных оценить эту дикую и
прекрасную лесную музыку. А волки были к ней равнодушны. Не сумев прокормиться,
с выпирающими ребрами, звери возвратились в город и обнаружили, что на улицах
стало куда безопасней. Скользящие в ночной тьме серыми тенями хищники почти не
встречали ни одной живой души. Изредка сверкая фарами и надрывно ревя мотором
проносилась дорогая машина битком набитая подозрительным вооруженным народом -
курьерами, посланниками и без того маленьких, но все время дробящихся общин -
эдакими подобиями коммун, куда вступали по убеждениям, одинаковым взглядам, и
просто так, чтобы спастись от надвигающегося безлюдия, тень которого страшила
даже самого закаленного человеконенавистника.
 И все же они оставались, эти общины, крошечные подобия государства со
своими лидерами, убеждениями и армией. Владислав и шестеро примкнувших к нему
людей являлись именно подобной общиной, хотя и не подозревали об этом. Впрочем,
никто кроме них такт и не озаботился проблемами глобальными, в основном ставя
перед собой близко лежащие цели - выжить, сохранить семью и родных. Пережить
Исход.
 Куда исчезают люди никто не знал, это принимали как данность, как судьбу.
Оставшиеся горожане упорно делали вид, что не замечают этого тихого, незаметного
исчезновения. Но все же завидя идущего впереди переселенца, нагруженного
немудреным своим добром и с улыбкой зомби на губах, испуганно шарахались. Как от
прокаженного, ругались и плевали вслед. А потом бывало, уходили сами.
 Мозг зверя прост и примитивен, но вместе с тем обладает огромным
потенциалом выживания, и потому, не скованные предрассудками волки ушли в
пещеры, вниз. Они не слышали страшных рассказов об этих известняковых кавернах,
не читали ныне отдавшую швартовы "Замочную скважину", и не были знакомы с
любящими попугать слушателей сталкерами. Волки ушли вниз и нашли, что в пещерах
очень даже неплохо. Живность тут водилась в изобилии, особенно возле выхода. А
то, что она странно и непонятно пахла, и имела необычный вкус ни в коей мере не
колебало волчьего спокойствия. Она годилась в пищу, и после нее не наступали
желудочные колики, и значит все эти зверьки являлись потенциальной добычей.
Жертвами оголодавших зверей стали даже несколько гигантских, многолапых мокриц,
что уже долгие годы существовали в подземном озерке, скрытом под покровом
абсолютной тьмы. Мясо этих лишенных зрения тварей было холодным и склизким, но
при этом чрезвычайно питательным.
 Здесь было хорошо, в пещерах, пусть тот неуловимый наверху медный пугающий
запах пронизывал здесь каждую частичку прохладного воздуха.
 Постепенно волки стали делать вылазки в сторону подземелья. Низко стелясь,
проносились они в зарослях высоких луговых трав, перехватывали суетную мелкую
добычу, и останавливались, когда запах меди становился удушающим. Звери смутно
догадывались о его источники - он был скрыт на холме, и подойти туда не решался
ни один из волков, тем более, что стражи холма в источающих железную вонь
шипастых ошейниках дважды чуть не перехватили их у самого входа в пещеры.
 Так или иначе волки постепенно стали забывать о городе оставшемся наверху,
и забыли бы совсем, если бы поселение не напомнило о себе самым радикальным
способом.

 Случайный путник, какими-то судьбами попавший в город к середине сентября,
счел бы его покинутым. Будь он образованным, этот путник, он бы, пройдясь ночью
от Старого моста до Арены, через пустынную и широкую Центральную улицу, через
перекрестки с Верхнемоложской, большой и малой Зеленовскими, мимо впустую
источающими влагу колонок и домов с пустыми глазницами окном в которых не горел
ни одни огонек неизменно вынес бы свой вердикт: тут случилась какая-то
катастрофа. Может быть нейтронная бомба, может быть смертельный вирус неочумы,
или секретный реактор летней ночью плюнул в небо источающую радиацию отравленную
тучу. Или, если он мистик, чем черт не шутит, все отправились в астральных телах
на комету Галлея, или все до единого переселились в параллельный мир,
воспользовавшись тарелочками вовремя прилетевших братьев по разуму.
 Так или иначе, уразумев это, путешественник постарается поскорее покинуть
город-призрак, внушающих страх, похожий на исполинский летучий голландец, что
несется сквозь время без рулей и ветрил. И будет этот путник не прав.
 Здесь, на пустынных улицах, за, глухо закрытыми одеялами, окнами, под
обледенелой утренней скорлупой каменных домов, еще теплилась, а кое-где даже
била ключом скрытая, подспудная жизнь, которая согласно расхожему выражению, все
еще, по-прежнему - продолжалась.

..........Kонец третьей части.................



. . . продолжение следует