Самая ошибочная ошибочность...
- Дашка, начала неожиданно я, соглашайся же скорей, и едем!
- Не знаю... Не могу, нет, я не смогу.
- Даш, будем только я, ты и Герка.
- Поэтому я и не могу...
- Даш, да забудь про всё! Ну не сможешь забыть, я помогу! Честно-честно, правда-правда.
- Ладно, - нехотя соглашается Дашка, поехали.
Вот уже полупустой вагон трясет нас, как-то необычно неприятно смотреть в окно: скорость большая и в глазах от мелькания предметов начинает рябить... Давно, уж и не помню, когда в последний раз мы вместе куда-то ездили. Мы. Мы. Мы. Это "мы" давно перестало уже быть только нашим с Дашкой, только тем, что принадлежит нам двоим...
Я вздыхаю, вспоминая все-все... Становится не по себе, я смотрю на Дашку, которая была только моей... Только.
Никогда не говори никогда - истина, пронизывающая насквозь. Не дающая покоя. Ни минуты равновесия. Жалость... подступает комом к горлу... жалость к себе и Дашке, к этой, теперешней Дашке, которую мне приходится делить, каждый раз отвоёвывая кусочки её территории, каждый раз теряя их и снова борясь за каждую клеточку, за каждую мысль в безумной голове... Жалость... К себе... теперь только к себе... Низость-жалость... Два похожих слова, которые я когда-то не могла даже написать вместе, потому что считала, что никогда не коснусь всего этого...
Ком. Слепившийся ком всего, который не хочется разлеплять и глотать тоже не хочется. Жалость. Опять. Я никогда не плачу, умела бы - во весь голос и на весь вагон. Боль. Боль в каждом взгляде... Моя Дашка... Моя ли ты, а? Я не хочу отвечать на этот вопрос, не могу, я боюсь, наконец, ответить на него. Я предпочту блуждать в тумане и не видеть осколков давно разбитой чашки, топчась по ним и отгоняя мысль о том, что это действительно они, нежели ходить и видеть их и пытаться склеить то, что давно уже стало пылью... Даже частичками пыли. Но я надеюсь, хотя лучик надежды все тоньше и все прозрачнее...
Вот всё, что меня окружает, вот всё, во что я верю или не верю? Опять, опять бессмысленные вопросы, которые я задаю себе и не хочу отвечать. Но зачем тогда задавать себе их? защитная реакция... ага... это природа так устроила, это она борется с моим внутренним я, перечащим ей, самой природе, отвергающим все её законы. И осуждающим её за то, что Дашка уже не моя... или моя? А была ли она моей когда-нибудь? А? Была, была, успокаиваю я себя, была только моей и не только, но мне хватало, хватало одной минуты в сутки, чтобы услышать её и жить этой минутой вечность, хватало просто так оброненного слова в мою сторону, хватало взгляда, чтобы находить его в темноте, во сне, всего мне хватало. Это была та, та моя Дашка. И я не знала её, и мне хотелось её узнать, хотелось понять: что за мир такой у Дашки, что за жизнь, в которой, как она сказала, нет места мне. Но потом всё же, место это, о котором я мечтала всю жизнь, нашлось, и оно стало по праву моим. Но его заняли, заняли... Нет, пожалуй, я действительно сейчас начну рыдать... Всё, возвращаюсь. Всё в порядке. Дашка - вот она, сидит рядом. Взгляд у Дашки потусторонний, она смотрит в пол и покачивается в ритм покачивания электрички.
Эх, Дашка...
Сколько сил и бессонных ночей потрачено на всё, сколько... я не хочу отвечать, я не хочу вспоминать. Я должна жить настоящим и только, находить радость в текущей минуте, не вспоминая прошлого... Где же изобретатели машины времени? Где? Ну, разве это так сложно: взять и изобрести? Любовь-то изобрёл кто-то, кто-то её так назвал... любовью какой-то... А почему любовью? Почему именно эти 6 символов Л-Ю-Б-О-В-Ь Л-ласка, Ю-юность, Б-боль, В-вера, и простой и нужный, смягчающий всё значок, который невозможно произнести... Лучше бы любовь состояла из простых значков, мягких и теплых, неприметных, непроизносимых, но необходимых... Потому что её нельзя описать и произнести её нельзя, её можно чувствовать и только, и то, порой, всё также, обманчиво...
Дашка прикрывает ресницы и тихо дремлет... Я смотрю на неё во все глаза: пустое равнодушие на лице... Черты, милые черты... где вы?
Всё, пора остановиться, сейчас начну обвинять всех и во всем, искать видимые и невидимые причины всех бед и несчастий, выгораживать Дашку и жалеть себя. Хватит. Пора уже устать, наконец, и смириться! Нет, не могу... Тихий, но бунтарский дух поселился где-то во мне не так давно, после одних слов Дашки, сразивших, разбивших, ... вздыхаю... Дашка даже открывает глаза, почувствовав мой вздох, но тут же закрывает. Буду думать о хорошем! Всё! О птичках... Боже, как я могу о чем-то думать... И зачем я на этой Земле... Плохо мне...
Вот и наш вагон и остановки, то пополняющие, то опустошающие его вновь. И мы с Дашкой. И Герка. Я умолчу о нашем спутнике, у меня просто не хватает сил рассказать всё. Да и кто будет все это слушать?
Мой рюкзак пуст: ничего отвлекающего, только бандана и полотенце для Дашки, так как ночи, всё-таки, холодные... Я пока не скажу, что мы едем на необитаемый остров, где нет ничего, кроме заброшенных домишек, полу развалившихся от старости и диких садов с их не менее дикими пчёлами в ульях... Я нашла этот заброшенный всеми мирок случайно, когда, опоздав на электричку, решила идти пешком. И почти дошла... И не пожалела, что пошла... Впрочем, я никогда ни о чем не жалею, только лишь о своем появлении на свет... Но, может, это кому и нужно?
Ещё пара остановок и мы с Дашкой поселимся в каком-нибудь домишке, я успею дотемна навести в нем хоть подобие порядка... А, наверное, даже это и ни к чему, раз уж необитаемость - то пусть во весь размах. Постараюсь не думать о присутствии Герки, постараюсь. Во всяком случае, сумею сдержать его настойчивость и требовательность. Вот. Я же сильнее? глупая... не могу я быть сильнее, я с собой-то не всегда справляюсь... Так. Ладно. А утром, если ночью нас не съедят дикие волки, я полезу в дикий сад и добуду дикого мёда, я не знаю как вообще он добывается: дикий или обычный, я помню, что он продается на рынке и бывает разных оттенков. Вот. А у этого, добытого мной, будет дикий оттенок... Хотя, не мешало бы ещё подумать, как выманить пчёл из дикого улья...
Вспоминается мультфильм про Винни-Пуха. Мда. Я - дикий Винни-пух. Чтобы стать частью чего-то, надо видоизменить себя под эту часть. Но пятачка, то есть, Дашки внизу явно не будет, она не полезет ни в какие сады и это хорошо. Я буду добытчиком. Я. И только. Всё же, чего же мы, дикие, то есть я-то - дикая, а вот Дашка, привыкшая к городской пыльной жизни, чего же мы, кроме мёда, который только планируется раздобыть, чего мы будем жевать? А! Есть ещё и дикие яблоки и дикие груши... Я раз попробовала дикую грушу... Это хуже, то есть лучше, чем когда тебе обезболивают десну при лечении зуба. Я потом минут пять точно не могла сказать ничего... Но это даже здорово! Зачем что-то говорить? Жуй и всё и наслаждайся дикостью сей жизни. А ещё, если вдруг нас начнёт поливать дождь, то я вымокну, но буду загораживать собой Дашку. Мою Дашку, да, всё ещё мою.
А Герка пусть сам, как хочет, он вообще ни причем, он так, за компанию.
А ещё я найду кулёк, нет, увольте! откуда кульки? Мешок, старый, прогрызенный мышами и молью... интересно, а моль там тоже есть? или она только городская? мешок с какой-нибудь крупой... Если мыши её всю не съели, нет, будем надеяться, что не съели...
А ещё, может, мы найдём дикую корову и будем дико гоняться за ней и наберем у коровы дикого молока. Хотя, откуда там дикие коровы, да ещё и с молоком... И как добывать это молоко? Уж точно не отрезав ножницами носик пакета... Да, и чего же всё так сложно? Нет, так и должно быть...
- Даш, проснись! Приехали!
Дашка зевнула, натянула свой рюкзак... Хм. Я даже и не поинтересовалась: что там она взяла? Наверное, свои вещички, так необходимые ей в её жизни: пилку для ногтей, расческу, сигареты, какую-нибудь книгу, зубную пасту... Ну, что, если Дашка (моя или не моя) не приспособлена к жизни дикой, а? Что из этого? Ей придётся приспосабливаться, так как электричка следующая будет через три дня, а пешком-то она точно не пойдёт, а разбудить в пять утра нас некому: будильников нет, хотя, может, Дашка и взяла пару штук... Точность, видите ли, она любит! Надеюсь, что они промокнут и не будут звонить. Да и кто вообще собирается говорить о пятичасовой электричке? Не я - точно! Конечно, бунт на корабле мне, как капитану, обеспечен, но я выдержу, я отстою натиск. У меня есть много другого, что я могу предложить взамен городской суете и я, внутренне подмигивая себе, рвусь в бой!
Спрыгиваю, протягиваю руку Дашке, она берет, я чувствую её холодные пальцы... парадокс: в любое время, хоть при стоградусной жаре пальцы её, моей или не моей Дашки, холодные. У меня же всё наоборот: сухость и горячка пальцев и ладоней. А у Герки…, - нет, я обещала себе, что не буду о нём.
Не хочу выпускать её руку из своей, но этого требуют все, всё наше общество и вся природа, с укоризной смотрящая на меня, на свою недоработку или переработку... Вздыхаю...
Бодрящее утречко, ещё роса на траве. Дашкины кроссовки не промокнут, в них я уверена, а мои кеды - да... Но будет зато повод побегать босиком! А за Геркины я вообще не хочу говорить.
Нам идти минут пятнадцать, просто спуститься с горы от железнодорожного переезда и повернуть в сторону заброшенных домишек. Постойте! Где-то петух поёт! Вот, кто-то здесь, все же, есть, но, скорее всего, тоже дикий со своим диким петухом и это даже хорошо! Если нас съедят дикие волки, то этот дикий кто-то, надеюсь, сообщит о нас. Хотя, мечтаю исчезнуть из этого мира просто, раствориться в сознании людей, чтобы помнили они меня такой, какая я есть: живой и только! Как Сергей Бодров...
Рр-омантика... Я всегда это типовое слово произношу с двумя рр, потому что оно типовое, и я просто издеваюсь над ним, просто издеваюсь, как и над всем в этой жизни и над собой и над Геркой, но только не над моей или не моей Дашкой! Потому что потому... Я иногда думаю, что было бы неплохо придумать наш с Дашкой язык, только наш, не типовой и надоевший, а какой-нибудь дикий и непонятный, язык диких звуков, просто звуков…, звуков, не умеющих сочетаться в типовой жизни. А я не хочу жить по типовой жизни, хоть и люблю её и издеваюсь над ней. Эх, жизнь...
Наш язык и наш мир... И забыть про типовое люблю, просто вычеркнуть. Пусть это будет звучать как-то снежнодождесолнцевлю! вот как! да, именно так! И никак по-другому. И при этом кончики пальцев должны чуть (только чуть!) касаться друг друга и только кончики! Впрочем, я не касалась ничего Дашкиного, кроме как только кончиков её пальцев, за что получила упрек... Обрадовалась упреком, но настояла на своем. Это типично, быть как все и спать, как все. Я не хочу так! Вру, конечно...
Но! Раз я ошибка природы, то и всё во мне должно быть ошибочно и не так,как у всех. Вот.
Я снежнодождесолнцевила Дашку, и она об этом знала и, вроде, говорила, что это хорошо и, главное, - взаимно, но она меня не понимала, потому что я была какой-то не такой, как её прежние пасии, я не знаю какой я была, но я себе нравилась и не нравилась, считала Дашку своей и не считала и просто жила или не жила. Бред? Что поделать, у меня всегда всё бредовое. И идеи. Настоящий бред я чувствую, когда градусник не выдерживает моей температуры, когда я ничего не чувствую и только думаю, что это природа исправляет ошибки, уничтожая меня. И мне приятно от той мысли, что я - ошибка. Что я - не типовой пример. Что я - это я. И что я снежнодождесолнцевлю Дашку и не важно, наконец, чья она.
- Скоро уже?
- Да, потерпи. Понести твой рюкзак?
Дашка. Так я её и звала. Но так нежно и мягко, что она позволяла мне так называть её, а более никому. Она позволяла мне делать эту ошибку, называя её Дашкой, хотя другие звали её Дариком и Дашенькой. Но я - ошибка и во мне всё ошибочно!
Интересно, правда, О!, только сейчас задумалась: а что же Дашке нужно было искать во мне? А? Почему она меня принимала такой, как есть, почему? Ей тоже не нравилась типовая конфигурация жизни... впрочем, так думаю я. Я была оруженосцем Дашки, её полкой, её всем и её ошибкой. И она знала это, и она принимала эту погрешность... как в измерениях... погрешность относительная... и эта погрешность нравилась ей, и погрешность это чувствовала.
Только я отнюдь была не относительной, а абсолютной, настолько, что сама иногда удивлялась этому. А удивляюсь я крайне редко.
Её рюкзак на моих плечах. Странно! Что же она туда положила. Но я разберусь, обязательно, правда, с разрешения Дашки. И на моём корабле будет мир и покой или "И вечный бой, покой нам только снится..."
Чаще я молчу и слушаю Дашку, но она не изъявляет желания говорить много, поэтому почти всегда мы молчим вдвоём. Но я понимаю её каждый жест и каждый взгляд, который стал каким-то отчужденным, впрочем, я знаю... и не хочу знать, почему он стал таким... Не могу знать, но знаю...
Выть не буду! Я что, волк что ли? Волков, придуманных мной, здесь и так должно быть много. И я буду с ними бороться, спасая Дашку, а потом, когда силы иссякнут, подружусь с ними... И мы у костра поговорим с волками о смысле жизни... И волки расскажут нам с Дашкой как им плохо, а мы будем слушать и пить молоко, от той коровы, которую поймаем и которая сама даст нам его. И волки скажут, что это их знакомая корова, поэтому они не трогают её, а она взамен даёт им молоко по выходным. Почему по выходным? Спрошу я волков... Потому что корова она загадочная... Мда...
Вот и домишки, вот и покосившиеся плетни, а на одном так странно висит лопнувший и почти расколовшийся глиняный кувшин или крынка для молока... хм.. я думала, что только в типовых фильмах о типовой жизни может на плетне, на колышке, висеть крынка эта... А оказывается это и здесь есть... а кто же здесь жил? Дашка равнодушно смотрит на домик, я сажаю её здесь, у плетня, в тенёчке, так как солнце уже припекает, сама иду дальше и рассматриваю остальные ненаселенные пункты. Так. Так.
- Даш, маршируй сюда.
Вот. То, что надо - соломенная крыша, правда, кто-то сжевал половину соломы сбоку, наверное, дикая корова зимой; труба полу отвалившаяся, зато стены! А крышу мы починим, но при условии, что пойдёт дождь, а он обязательно должен пойти, так как я уже намечтала промокнуть до нитки и укрыть собой Дашку. Вот. Сразу опять вспомнился мультфильм "Дом свАбодный, живите кто хАтите..."
Только Шарика у нас нет, Матроскина тоже, но, думаю, хоть волки на чай придут.
Я кидаю рюкзаки, осторожно кладу гитару, Дашка смотрит на солнце, щурясь... как кот, который гуляет сам по себе... Кот. Кот? Может и кот, но со мной и не сам по себе!
Внутри довольно чисто, не считая куска крыши, провалившегося сбоку прямо в самую большую залу. А так - зал две. В одной, маленькой, как прихожей, стоят запаутиненные чугунные котелки, ухват, поржавевший от старости и кочерга, довольно прилично выглядевшая, от чего и заработавшая комплимент. Я быстренько соорудила метлу, попросила, очень ласково, Дашку покинуть корабль на несколько минут, побрызгала водой, которая после дождя соизволила остаться в чугунках, всё кругом вымела. Ненужность убрала, принесла чистой соломы, выдернутой из крыши... Впрочем, я не знаю о прочности этих крыш, и протекают ли они, но над нашим местом обитания течи вроде быть не должно и корабль затонуть не должен. Хотя, всемирно известный Титаник - это ж РРомантика!
Так я и знала! Дашка взяла с собой бутерброды, облегчив мне тем самым приготовление завтрака и добычу мёда, а когда легко - не интересно, вот, и вообще, всё должно быть, у меня, во всяком случае, сложно. Солнце палило, но удивительно! Наше место обитания оставалось прохладным...Моя квартира на последнем этаже уже бы стекло в шкафу расплавила под таким солнцем.
Во дворике росло большущее дерево, где улеглась моя или не моя Дашка и стала читать свою любимую книгу. Они все у неё были любимые и, похоже, ей было всё равно где их читать: лишь бы читать.
Ну а я, таинственно улыбаясь про себя, ждала, что скоро наступит ночь, будет темно и книги уснут. так как при свечке, которую Дашка моя взяла, она читать не будет. Я не дам.
- Даш! Здесь буду верховенствовать я, как капитан, но вы будете хозяином корабля. Но капитана слушаться должны. Нам надо сбросить ненужные вещи с корабля. Для просто так. Для того, чтобы сложно.
- Тогда разбирай мой рюкзак сама, - сказала мне моя Дашка или не моя, кто ж её знает...
Я ждала этого ответа. Залезла в рюкзак, вытащила ненужное, спрятала в карманы своих широких штанов, но истреблять не стала: вдруг это ненужное понадобится!
Оно понадобится вечером. И я это знаю. И не хочу знать, не могу, но знаю.
Я ушла за добычей. Я спокойна, более или менее, хотя менее, потому что Дашка более, а всё лучшее я отдаю ей. Вот так.
В карманах моих штанов хранилось всё, что угодно, как у Тома Сойера. Моя любимая книга в детстве. Да, в детстве! А вы думали, что я ещё ребенок, раз помню все мультфильмы и хочу познакомиться с придуманными мною волками? Нет, я уже давно самостоятельный человек, давно решивший что ему надо или не решивший, но в общем, уже поживший. Вот. Чуть-чуть поживший. Чуточку. Грамочку. Капельку.
Волков поблизости не оказалось никаких: ни диких, ни недиких. Зато, край деревни всё-таки жил.
И была корова и куры вместе с бабой Нюрой. Так она сама величала себя.
- Эй, милАя, ты откудать-то взяласи? Уж не из городу? - спросила она
- Из города, - улыбаясь, отвечала я. Откуда ж такие берутся ещё? Такие вот ошибочно-дикие или дико ошибочные.
- Молочка отведаешь?
- Нет, спасибо, я вечерком за молоком к вам забегу.
- Ага, забягайти, а то уж мы с Лукичом мАим совусем пошти одни.Ты одна туто? Или с мужем будешь?
- С девушкой, - ответила я.
- Ага. Ну, забягайти, новАсти нам расскажИте прА горАд.
- Хорошо.
Ура! Радовалась я, молоко у нас есть на эти три дня. Но тут же поймала себя: эх, добытчик из меня... Ладно, молоко для Дашки моей есть. С девушкой. С девушкой. Да, я здесь с девушкой!
Я нарвала листиков дикой смородины, чабреца, который хвалила баба Нюра и в отчищенный мною чугунок налила воды. Вода была и это меня радовало. Вкус воды был особенным, даже Дашке моей понравился. Такой, ледяной, железный, жёсткий вкус, таящий в себе всю силу или, наоборот, всю слабость природы, которую мы пили и насладажались ею.
Денег в карманах моих штанов было достаточно, чтобы безбедно прожить месяц в нашем городе, но здесь они не требовались и за молоко, которое налила нам баба Нюра она их не взяла: "Ня нужны они в нам здеси, нечаго купить-то за них, а у городе мы не буваим. Пеньсию поштальонка привозить, вон она - в тумбочки. Муки дети привязли, хлеб сами печем. Коровка есть и курачки. Кушайти, на здоровьичка..."
Удивительно, это и вправду другой мир! Другой! И люди здесь, их шестеро всего, другие.
Правда, там жила семья помоложе бабы Нюры и её Лукича или Фомича, у них, говорилось, даже дети где-то в городе "Учутися". Я привела Дашку, и мы вместе с бабой Нюрой сидели на лавке, и слушали её про то, как жизнь-то вот какая настала... Герка был рядом, его присутствие чувствовалось, но он молчал. Как хвост - он был везде. Достал!
Нет, это действительно было чудо! Чудо-молоко и чудо-вода! Чудо-творог и чудо-хлеб.Не из рекламы в красивых упаковках, нет! И эта дикость и антисанитария радовала!
Умереть голодной смертью нам всё равно не дали бы...
А пчел и меда я так и не нашла, правда нарвала дикой смородины... зелёной и кислой.. но Дикой! Баба Нюра, зевая, сказала, что "вставати раненько, карофку даить" и побрела, охая, спать... Мы сидели с моей Дашкой на лавочке. Дашка опустилась на моё плечо и я всё поняла. Я поняла то, что никак не хотела понимать. Я знала, но не хотела знать. Я боялась знать и знала.
Я взяла её за руку, точнее под руку, приобняв, и мы пошли... Брели, не зная куда, брели долго. Кажется, поднимались в гору. Я в буквальном смысле тащила мою слабую Дашку, тащила. Я опустила её на траву, сняла с себя рубашку и укутала её, схватив как младенца, и мы так сидели молча. Дашке было холодно. Её пальцы, казалось, совсем леденели... А мне было больно. Очень больно.
Дашка моя была маленькой, старше меня, но меленькой такой. Коротенькая стрижка, темные волосы, которые я позволяла себе иногда трогать, аккуратненький носик и смеющиеся, но в последнее время не смеющиеся глаза с лучиками около них, говорящими про всё-всё, про всё-всё на свете, и я ловила своё отражение в них, но только иногда... Дашка доверяла мне, рассказывала про все свои беды... Слишком долго я добивалась её дружбы, слишком незаметно, пока, наконец, она не сказала мне: "эй, ну ты чего? Ты мне тоже нравишься, будь моей!" Шок! Меня, наконец, заметили...
А я думала, что вся моя влюблённость так и останется незамеченной. И мы стали друзьями. я дорожила каждой минутой, проведенной вместе. Но я чувствовала, точнее почувствовала, что моя любовь -это ошибка, Дашка моя - ошибка, что я сама-ошибка и у меня всё не как у всех, всё сложно, все запутанно, и этот клубок не под силу распутать и никто не собирался распутывать его. Нет! Я собиралась. Я собиралась! Я собиралась...
Ком подступает, я молчу, я грею Дашку, смотрю на небо и молчу. Я молюсь тому, кто меня создал, чтобы с Дашкой моей ничего не случилось. Я клянусь себе, что не оставлю её, но понимаю, что клятвы здесь неуместны. Я оставила её раз. И этот раз был всем. Он - всё теперь. Он...он...он... Я не виню себя, нет. Нет, я виню себя, да. Во всем виню, во всем. Я собиралась его распутать, и я каждый раз увозила Дашку, не мою Дашку, ставшую не моей, далеко от всех "друзей", которые были повсюду, которые искали её глазами, которые превращали её не понятно во что. И Дашка не сопротивлялась моим "кражам", кражам её из её же мира... нереального... несуществующего, наконец... Я думала, что мой мир с его погрешностью нереален, но оказалось, что есть более нереально-страшное.
Хотя, в последнее время Дашке было всё равно уже всё на свете, и она говорила, чтобы я не мучилась и оставила её. А я не могла. Я нашла ошибку и, противореча себе, пыталась исправить её.
- Спой мне. Принеси гитару.
- Я мигом!
Опрометью я бросилась в нашу "хижину", бежав, несколько раз падала, смеялась и тут же вспоминала Дашку - смех исчезал... Мои широкие штаны цеплялись за всё что угодно - как назло! И я опять чувствовала напоминание природы, что я ошибка и показывала ей язык в темноте.
- А вот и я. Ты как?
- Спой своё что-нибудь.
- Ладно.
Дашка положила голову на мои колени, упираясь в корпус гитары, и я играла ей и пела, иногда, нечаянно задевая её волосы.
Я знала, что завтра будет хуже, ещё хуже, но я что-нибудь придумаю. Я обязательно придумаю. Найду диких пчёл и натравлю их на Дашку, и они вылечат её. Обязательно. И чай мы пить будем... С противным диким чабрецом..., именно с противным, потому что это чабрец, а не Липтон какой-нибудь.
И методом "от противного" моя или не моя Дашка станет моей и ничьей больше.
Ночь пролетела незаметно, Дашка спала, наконец, после своих мучений, а я снова ставила галочку в себе, что этот день прошёл без Герки. Точнее, так я называла то, то страшное, что я даже боялась положить в карман собственных штанов - сухой белый порошок в пакетике, который чем-то разводили и вводили. Меня убивает эта игра слов: разводили-вводили... вводили и снова разводили, и он уводил... в нереальность...
Это я так звала его, Герка. На самом деле, мы были вдвоём, но в Дашке, моей или не моей, жил этот самый Герка. Я не боялась ни Дашки, ни его, но эту ошибку я просто обязана была исправить, потому как я-ошибка должна была победить более сильную ошибку и стать, наконец, счастливой. Да. Победы надо одерживать, а не одалживать... Пугающая фраза... Я одалживаю? нет! Я одержу!
Дашка встала с рассветом, попросила воды... Вода была рядом, я знала, поэтому сразу приготовила её. Эту холодную, ключевую, железную воду, которая просто обязана была исцелить Дашку.
Нет, я не знаю, что такое сломленная воля, к счастью, не знаю... А может, к несчастью, потому как всё худшее, по идее, должно доставаться мне, как ошибке, а не моей Дашке, Дашеньке... моей...
И ком, опять ком подкатывался... Я отвоёвывала её частями, возвращая, но у меня опять забирали её. Больно. Ты слышишь, больно мне с тобой! Эту песню я чувствовала где-то внутри себя...
А день обещал быть нескучным, я сбегала за свежим молоком, напоила им Дашку, мы добрели до хижины... Странно, но мы так и не ночевали в ней, так и не ушли в плаванье...
По совету бабы Нюры нам надо бы собрать травок в город, на случай хвори какой. И мы отправились в овраги, собирать всякие зверобои-душицы и противные чабрецы и тысячелистники и листочки простой земляники, которые, оказывается, были очень полезными. Эх, кто бы знал бы! Кто бы знал, что я готова собрать все травы всей планеты и вылечить мою Дашку! Или готова найти раз в пять лет цветущий папоротник где-то на болоте и загадать одно-единственное желание - одно. Загадать МОЮ Дашку. Или карабкаться в горы, без альпинистского оборудования, срываться и падать, и опять карабкаться в своих широких штанах и кедах и отыскать эдельвейс! Кто бы знал...
Дашка казалась вялой, нет, даже не казалась, она была вялой, а я не отходила от неё, пытаясь отвлечь... Даш, а давай вон ту травинку, растущую одну, обзовём как-нибудь по-другому, как-нибудь по-нашему, по-только-нашему! Например, Дарик-чай, а? Дашка улыбалась. Вяло-кисло, но улыбалась, и глаза её вяло-кислые, но живые, сейчас мне нравились. Она не могла сейчас думать ни о чем, как только о пакетике в кармане моих штанов. Но она держалась, держалась из-за меня, потому что я её пыталась в какой раз уже вытащить из болота, сорвать её, мой папоротник, цветущий раз в пять лет, сорвать и укрыть ото всех и спрятать. И никому никогда не показывать - вот моё желание.
Ошибочное? Нереальное? Может быть...
-Трав насобирали - рюкзак целый, только бы не забыть какая от чего! Только бы не перепутать, а то будет тогда праздник!
Я шучу, но шутить не получается. У Дашки умоляющий взгляд. Но я отвожу свои глаза от неё. И не проси! Нет! Так, я хватаю её за руку и сбегаю вниз по оврагу. Дашка еле волочит ноги от усталости. Хех. Скажи ей, что надо подняться на гору высотой в сто метров в самое пекло, чтобы получить то, что хочется больше, чем жить, она побежала бы... Ком. Предательский ком... и я не могу проронить ни слова. Аппетита у нас не было: жарко, только пить хотелось. Баба Нюра принесла нам киселя, холодного и густого, из той же, дикой смородины...кислой и зелёной, но дикой! как и мы, обитающие в этой дикости. Только бы продержать её этот день! Только бы не самое страшное! Она умница, она вытерпит. Я заварила ромашку, пичкала ею Дашку... Опять игра слов... Интересно! Дашка-ромашка, Дашка пьёт ромашку... Волков мы так и не встретили.
- Нету их тута, - сказала баба Нюра, - и не було никогдать…
И жаль, очень жаль, я бы подружилась с ними и с Дашкой моей познакомила бы их. И корова была не дикой, а своей, домашней... И мы с Дашкой вечером наблюдали, как баба Нюра доила её, приговаривая: "Каровушка мая". Хотя, Дашке было всё равно, где находиться. Где-то внутри её что-то боролось или не боролось, или устало уже бороться с ней самой, и она смирилась, смирилась с тем, что надо только потерпеть здесь ещё сутки и потом будет дом и будут "друзья", и они не дадут ей умереть. Я читала её мысли...
Впрочем, вы бы тоже прочли их, глядя на неё... И я не хотела их читать, но они сами как-то влетали в мою голову...
Нет, убеждала я себя, это моё воображение, я бо-о-льшой фантазёр. Или я большой фантазёр в возможности украсть Дашку от "друзей", а? Нет ничего невозможного в этой жизни. Нет.
Пока могу бороться - надо. Надо мне. Только мне. Исправить ошибку. Одну! Всего одну! Клянусь, что больше исправлять ничего не буду, только позвольте мне вернуть Дашку мою к жизни, позвольте!
Странно, я не просила помощи у того, кто наверху, уже давно. Я плыла по течению, цепляясь за осоку и обрезаясь ею, я проносилась сквозь камыши, пытаясь дотронуться до их мягкого коричневого бархата, я просто плыла... И увидела отрешенный взгляд, увидела - и что-то дрогнуло во мне, что-то заставило прибиться мне, щепке, к берегу. А потом этот взгляд исчез, и я услышала звонкий смех, и лучики у глаз прямо лучились! И я решила остаться на том берегу, остаться с этими лучиками, но часто вспоминала тот отрешенный взгляд, который раньше возникал очень редко, очень, а теперь стал обыденным... И я пообещала вернуть те лучики, тот звонкий смех. ТО всё! И тогда, я либо высохну и превращусь в древесную труху на том берегу или стану частичкой илового дна, так как я просто щепка, либо поплыву дальше, дальше, снова цепляясь за что-то...или просто поплыву, ровно и смотря в небо...
- Я люблю небо,- говорит моя Дашка, -На небе те, кто когда-то были мне дорогими и любимыми...
Ну, нет, нет, я не позволю себе также любить небо, смотря и вяло улыбаясь этим дорогим и родным, я лучше сама буду смотреть с неба и улыбаться своим дорогим на Земле...
Да... Я с радостью отдала бы и жизнь свою за Дашку... Только нет прав у меня таких, да и ни у кого их нет, да и непосильное бремя - чужая жизнь... За свою жизнь я не взяла бы ничью, не взяла, но отдала бы мою ошибочную, отдала бы, не задумываясь...
- Даш, а хочешь я тебя на гитаре бренчать научу?
- А ты думаешь получится?, - кисло спрашивает моя Дашка...
- Конечно, главное хотеть...
Вот. Конец... надо исключить слово хотеть из своего лексикона... иначе хотеть перерастает в хотеть только одного и опять напоминает ей о пакетике в моём кармане...
- Даш, у тебя получится: смотри... Вот так. Ставишь пальцы левой руки на струны, а правой просто проводишь по ним... Ну вот, здорово!
- Больно, говорит Дашка, больно пальцы, струны режут...
- Э-э-э, не всё сразу, научишься, потренируешься.
Дашка, наконец, увлечена чем-то... А я всё думаю, что скоро мы приедем домой и я не отпущу её ни на шаг. Тенью буду. Сейчас лето, отпуск, так что... Дашка берёт мою левую руку и трогает подушки на пальцах. Я чувствую её лёд, лёд её пальцев.
- Грубые? -спрашиваю...
- Замечательные! - говорит Дашка и подносит их к своим губам...
Я смотрю на неё. Вернулась ли она из забытья? Помнит ли про карман в моих штанах? Я изучаю...
Смущаюсь тут же, убираю руку... Она никогда так не делала, за весь год нашей дружбы, да и я тоже...Никогда никто из нас не прикасался губами друг к дружке... Только иногда, когда ей плохо было, я её брала в охапку, как младенца.
- Ну почему ты не такая, как все? Стена каменная! - говорит Дашка...
- Я дождесолнцевлю тебя! - отвечаю я.
И Дашка улыбается. Она улыбается, моя Дашка, моя Дашенька. Сейчас она моя. И ничья.
Солнце садилось. Мои травяные чаи уже надоели. Мы обе чувствовали себя бодренько, чтобы побродить ночью в поисках какого-нибудь одного волка, такого тихого и безобидного волка, такого волка-отшельника, просто волка, и напоить его молоком. Баба Нюра вынесла нам семечек, рассказывала про свою жизнь, спрашивала нас, как там, в городе, кто начальник города. Мы, смеясь, рассказывали.
Я осторожно наблюдала за Дашкой. Она была здесь, с нами, но иногда, всё-таки, думала о своём. И я это знала и чувствовала, потому что всё было обманчивым, а сломленная воля - это как разбитая в пыль чашка... Хотя, пыль эту было уже видно, она осела, и я могла уже собрать её в горсть, каждую крупицу пыли, и пронести её через весь земной шар к самому лучшему в мире гончару, чтобы он опять сделал из неё чашку, слепил, обжёг, разукрасил... Хотя, нет, расписать я её смогу сама, в свой узор. Просто я знаю, я немножко знаю мою Дашку.
Но часто пыль эту мне не удавалось донести до мастера, Дашкины "друзья" по несчастью рассыпали её, ставя мне безжалостную подножку. Но я гордо, снова и снова собирала её... Ведь не зря же я прибилась к берегу тогда - не зря. "Если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно..." - не помню, чья фраза... Я не звезда и никто меня не зажигал и не надо меня зажигать, так как я всего лишь щепка, прибившаяся к берегу... А если прибилась, значит это кому-то надо! Я даже знаю кому...
Мы сидим спиной друг к дружке, на вершине горы и смотрим на звезды... Я бренчу что-то на гитаре, Дарик просто молчит и мурлычет под гитару...
- Знаешь, я тебя никому не отдам - говорит мне Дашка, - Никому!
Я разворачиваюсь на 90 градусов, таким образом, чтобы одной рукой обнять мою Дашку, мою Дашеньку, мою девушку... Другой рукой нащупываю в кармане Герку, мну его беспощадно... Вот и моя воля сломлена её словами... Скажи она сейчас после них: отдай мне пакетик, я бы отдала, я бы всё отдала...всё-всё, всё на свете... Я молчу, я просто тихо дышу и хочу, чтобы мы остались здесь, в этой дикости, где нет никого, но нельзя... Надо ехать в город, надо вводить заново Дашку в круг её "друзей", вводить так, чтобы она не реагировала на них, так, чтобы она спокойно могла оставить их, не поддаться их уговорам. Надо. Надо. Надо. Надо отдать себя во власть всей этой городской суете... А не хочется... Жутко не хочется... Я боюсь потерять её, боюсь...
Утро мы провели у бабы Нюры, с её простоквашей и блинами. С её простым и добрым, в морщинках, лицом. Надо было ехать. вещей у нас практически не было, солома так и осталась лежать в "хижине", в чугунке был чай из противного чабреца, а в кармане лежал Герка...
Мы поднялись в гору, вышли к железнодорожным путям и сели рядышком ждать электрички... Суровой электрички, возвращающей в не менее суровую реальность, электричке, привезшей нас сюда, в эту самую дикую на свете дикость, самую загадочную на свете загадочность...
Вот и едем домой... Дашка сидит напротив, улыбается... Я верю и не верю этой улыбке... Скорее, не верю, ведь несколько раз мы так счастливо возвращались из путешествий и сколько обещаний было дано, сколько простых и сколько клятвенных, со слезами... Спрячь свою жалость к себе и к ней - говорю я себе и улыбаюсь в ответ Дашке...
Я хочу верить. Я верю... Нет, не верю... Достану сейчас из рюкзака высохшую ромашку и стану гадать: верю-не верю...
- Ну, любит? Люблю? - интересуется Дашка...
- Любит, любит - отвечаю ей я...и смотрю в её лучики...
Я перечитала сотню, нет, несколько сотен статей про этот ужас. Я искала решение. Я хотела исправить ошибку. Хотела. Читать этот рассказ можно до бесконечности. Он замкнут. Начните читать заново и поймете. Выхода нет или он есть? Кто ответит мне на этот вопрос? Выход есть. Я ищу его. И я найду его, ведь, кто ищет - тот найдёт? Я права в этой ошибке, самой ошибочной из всех...