Ночь (интерлюдия)
Антиквар выкатился из подъезда, будто резиновый мяч, и попал в самое сердце тёмной ночи, стал кровинкой в её маленьком желудочке. Он знал, что живая ночь дохнёт ему в лицо новым летним приключением и понесёт за собой в дальнюю артерию. Но это случится потом, когда фантазия его отпоёт полуночное танго, и месяц рожковый эхом филигранным раскроется в памяти праздничным зонтом, лавочками, сломанными во время любовной тряски, людьми, спящими в простынях ласковых, жёлтым светофором, стоящим на окраине, и так далее, далее, далее…
Антиквар осмотрелся. Вокруг ни души, ни надежды. Только тоненькие деревца на деревянных костылях, да листья дуют веерами в уши. Ночная равнина растянулась вдаль. Потухшие окна. Ты только послушай! Прислушался, да? Теперь понимай. Суй, что куда, разбирай по карманам, сортируй бродячих котов и собак. Смотри на реку с лунной дорожкой, балкон того дома покосился немножко, или во всем виноват мрак? Темнота, широта, долгота. Сплошные ночные измерения, в которых заблудится каждый, даже самый отважный.
Антиквару почему-то вспомнилась та ночь, когда все люди спали в своих дворцах, а они (их тогда было трое, вместе с Антикваром, конечно) смело шагали по улице и, чтобы было не скучно идти, орали хором разные фразы, о которых нужно было договориться заранее. В сумерках шумно раздавались их реплики, произносимые чётко по слогам: “И-зо-лен-та!”, “Ак-ва-ри-ум!”, “Дай-те мне во-ды!” или того похлеще. Вот так чеканили весёлые языки среди ночи: “Ин-фля-ция!”, “Ска-жи-те, ка-кой се-год-ня курс дол-ла-ра!” Даже такие длинные, сложно произносимые, отрепетированные на ходу. А город занимался троякими делами: лежал, спал и не слышал. Он немо отрицал всё, что они говорили. Деревья раскачивались, и город мотал головой вместе с ними: “Нет! Нет!” Великий отрицатель вселенной - город. Со своими мировыми законами он казался смышлёным, но, на самом деле, не в силах был разобраться в самом простом и наивном. Аквариум! Что может быть проще?! Или курс доллара? Ну, ответь же, город! Он молчит. Почему он молчит, чёрт возьми! Ну, скажи хотя бы слово наедине, пророни хотя бы звук, вот так, в ночи, откровенно. Не нужно днём, когда бегут людские толпы, когда люди продают и покупают, когда завывают неживые автобусы. Не нужно откровенничать в зыбкое время всемирной ходьбы, и не нужно скрывать своё истинное лицо, прятаться в неразберихе одежд, не нужно плакать, улыбаясь. Зачем всё это, если для откровений есть ночь-любовница, такая доступная, как никогда, немного безумная, но искренняя, и слышно бренчание струн за углом, которые поют: “Признайся, признайся!” Звучит сумасшедшая серенада белых косовороток.
Стань немножко белой, ночь! С длинным мокрым хвостом, как у крысы, и выдай свой прямодушный писк мне в лицо, вот так: “Пи-пи”. Скажи это и прикоснись к моему носу, покрытому сладкой росой, своими мягкими и сентиментальными усиками. О ночь! Ты - крыса, и в тебе есть формула любви, и есть бесконечность. В тебе есть край без конца и бесконечный рай. Играй, играй! И пусть улицы твои раскинутся вдаль, во все стороны, как спицы, как мокрые лапы. Прошу, молю, возьми меня в охапку и положи на свою тёплую грудь, пусть даже шерсть. Обласкай, обогрей меня, дай поскорей мне напиться твоего полуночного крысиного молочка, и тогда сразу оживу я и побегу, виляя тоненьким хвостиком. Пи-пи! Здравствуйте, а я уже тут! И подмету я сор наследившей толпы, сложу в кучку святые мечты, благие надежды, молодость троп, жимолость и заводную любовь - всё, что город родил и не смог оживить, исполню. Молниеносно рожу, извергну навечно, одену на улицы наряд подвенечный, на самом же деле, траурный, мрачный, и со смехом пройдусь по местам злачным. Вот так!
Сзади него шумели деревья, потом где-то скрипнула дверь, и проехало такси. “Не поймать ли мне одно?” - подумал Антиквар. Он знал, что прекрасно гулять по ночному городу, но найти нужную улицу невозможно.