1
Уже темно. На остановку сползаются тени. Подходят вопросительно к уже давно стоящим, и те говорят им, не задумываясь «19.53». Тени удовлетворенно и благодарно растворяются в темноте. Стоят некоторое время спокойно, потом начинают менять свою ориентацию относительно друг друга. Я стою, переступая с ноги на ногу, и смотрю на луну. Неожиданно, мохнатая тень женщины средних лет вопросительно выделилась из синей темноты напротив меня, но не успела я произнести «19.53», как она растворилась в темном вечернем пространстве. Волшебный, удивительный вечер!
Небо, если смотреть в сторону дороги, темно синее, луна обворожительно неумытая, первозданная и лесная. А с той стороны, куда следует идти, не ожидая автобуса, небо мое розоватое, техногенное до слез, и под этим небом не может быть хороших людей, не может быть любви, свободы, счастья и т. д.. Нет, не пойду туда, отвернусь в тоске и печали. Как могли они так изуродовать мое небо. И как только может эта лиственница у дома столь бесстыдно красоваться на этом болезненном и порочном фоне. Отвернусь.
Становиться холодно. Движение теней убыстряется. Они отходят все дальше от невидимой оси, но возвращаются к ней все быстрее. Они группируются, чтобы вместе, безмолвно, выпуская изо ртов клубы не то пара, не то дыма, смотреть на свои руки, туда, где должны быть часы, и качать головами осуждающе. Некоторые смешно пытаются вытянуть свои шеи так высоко, чтобы дом и деревья не помешали им увидеть приближение автобуса.
Здесь тихо, от дороги нас отделяют дома и сады. За домами видна активнейшая жизнь трассы. От трассы небольшая дорога поворачивает к нам. Иногда, не часто, по ней проезжают, нарушая наш покой, машины, светя желтыми фарами и заманчиво гудя. Более по привычке, чем по необходимости, завидя их, поднимаю руку, не надеясь быть замеченной ими. Ведь кто я? Бесцветная созерцающая тень. Некуда не спешу, выйдя из безумного круговорота жизни. Смотрю на мой прекрасный ранневесенний мир через дырочку в теплом плаще безразличия. Я даже не сама тень, я тень тени. И я вовсе не безразлична к жизни, это жизнь безразлична ко мне. Я никуда не тороплюсь, никто не знает куда я еду, поэтому никто не ждет меня.
Однако ничто человеческое мне не чуждо. Начинают мерзнуть ноги.
По хорошо освещенной трассе в обе стороны проезжают машины. Видно их плохо, но здесь, вопреки всем материальным законам, мне поможет мой внутренний взор, зоркий, как подзорная труба.
Итак я вижу тяжелый, рычащий, порождающий во мне лирическую тоску, дальнобойщик. Он едет в сторону Калуги. В кабине за рулем молчаливый уголовного вида парень, возле руля маленькая иконка, на сидении валяется мятая пачка беломора, а «в центре на стекле портрет весьма раздетой фрау»… Приятнейшая компания. Он закуривает, смотрит на дорогу….
Маленький зеленый «запорожец» поспешает в Москву. В нем благообразный старичок с седой бородкой слушает радио и думает о своей жене, которая давно ждет его дома. Он никогда не пьет, но тут, первый раз за столько лет… «Восьмое марта как никак, да и нельзя было обидеть соседа… Проклятый Петрович! Что теперь будет! Да и выпил совсем немного… Но ведь из дипломатических соображений,… надо налаживать связи,… ведь интеллигентный человек не должен гнушаться простого пролетария и вообще…» С этими черными мыслями он исчезает из нашего поля зрения на скорости 70 км/час, превращаясь во все меньшую и меньшую точку.
Черная «Волга» в сторону Калуги летит так стремительно, что я еле успеваю заметить в ней столь знакомые лица, но уж заметив, усилием воли замедляю движение машины, чтобы разглядеть их внимательнее. Да, дела у Босса явно пошли в гору. Округлый лик его выглядит еще жирнее, чем год назад в дремучей провинции, в Макарьеве, где мы в последний раз виделись. Маслянистые глазки еще больше заплыли, и взгляд от этого не стал добрее, но стал еще более похотливым и хищным. А вот Водило не изменился. Все такой же усталый и виноватый …. Но, увы, я вынуждена отпустить моих костромских братков, не наглядевшись на них! Едет ОН!!!! Он, ожидаемый с таким нетерпением! Он, чье появление вызывает всеобщее оживление. Он, который является то в виде нового гордого и прямого «Икаруса», то менее блестящего, более уютного и теплого вагончика на колесах, пропахшего изнутри бензином, то …
Он, так часто обманывающий верящих в него. Ему так легко проехать по освещенной цивильной трассе, не заметив скромного и темного поворота. Поворота, ведущего к замерзающим, опаздывающим, скучающим теням.
Появление автобуса, гордо проехавшего мимо нас, пробудило речевую активность ожидающих. Пыхтя сигаретами, они стали объяснять друг другу, что автобус прейдет из Подольска. Объясняя соседям, где находится Подольск, они показывали своими сигаретами в разные стороны. Пессимисты говорят, что автобус не прейдет никогда. Оптимисты говорят, что автобус приедет через минуту. Злые говорят, что он специально не свернет на нашу дорогу, а поедет сразу в Москву. А некоторые понимают, что-то свернет автобус или нет, зависит от его кармы, отраженной на его лобовом стекле однозначным, двух- или трехзначным числом.
А по трассе их проезжает много. Они хорошо отличаются от остального транспорта своими большими окнами. « Повернет – не повернет, повернет – не повернет». Ожидающие встают на цыпочки, чтобы лучше видеть.
А луна все еще такая серебряная, совсем не московская. Будто я вожу ее всюду с собой. Иногда достаю из рюкзака, запачкавшуюся в дороге, и вешаю на небо – пусть другие тоже посмотрят, а то совестно. Но никто не смотрит. А иногда она удирает, словно непослушная крыса, и я застою ее в Москве, например, бессмысленно висящей над вонючей трубой, или вдруг вижу случайно ее отражение в бензиновой луже. Сначала чувствую раздражение, а потом замечаю, какая она невинная, бледная, напуганная, она ведь и сама не рада… Становится больно и грустно.
Однако один из автобусов повернул. Народ ликует. Автобус оказался маленьким и благоуханным, теплым и уютным. Кондукторша должна меня не заметить или взять с меня не 4 рубля, а 2. Окна непроглядны, стекла густо замазаны чем-то, а тени на свету обрели цветную одежду, яркие глаза и здоровый румянец на щеках. Двери закрылись и больше не открывались до самого Былово.
2
Двери открылись. Все вышли, и вышла я со своими охотничьими лыжами, связанными веревочкой. Я направилась по знакомому маршруту, наслаждаясь тишиной и покоем. Люди снова превратились в тени и расползаются по Былово. Кому-то, например этой бабке некоторое время со мной по пути. О чем мы с ней говорим? Кому это интересно. Но вряд ли можно найти людей более понимающих, добрых, отзывчивых, чем деревенские старушки. Эти седые ангелы в платках и валенках напоят молоком, накормят, уложат спать, укажут дорогу, или просто ободрят добрым словом в замен лишь на упрощенную, адаптированную версию рассказа о себе. Выпьем же за них, за деревенских старушек! Пусть живут они вечно!
Со старушкой мы расстались на повороте, и я с душой обильно смазанной медом и с белыми крыльями за плечами встала на лыжи и поехала вниз с горки. Счастье! Скольжение - почти полет, когда легко на душе. И луна моя висит среди облаков. Хорошо тебе, милая?
Все тише и тише, все дальше и дальше. Ни души. Далеко лают собаки. Далеко – далеко ездят машины. Скольжу по белому, еще зимнему полю. За полем вечные и бесконечные ЕЛИ. Еловые верхушки способны вызывать во мне восторг, грусть и чувство бесконечной и безнадежной любви. Как море, как горы, как река Унжа, как лиственницы, как один единственный на свете человек, как рельсы…. Бесконечная грусть, бесконечная любовь. Взять все с собой, вобрать в себя вместе с утренним туманом, с соловьиными песнями, с холодом родниковой воды, с закатным солнцем, отраженном в спокойной широкой реке. Раствориться во всем этом и многом другом, навсегда остаться там, где хорошо, и не возвращаться туда, где плохо.
За этими мыслями не заметила, как подошла к «Дачам новых русских». По тропинке побираюсь к дачам, словно вор. Это мертвый городок, огороженный от всего мира решетчатым забором. Городок, заснувший на зиму. Не уютно, словно в городе мертвых. Кто эти загадочные Новые Русские? Тайные благодетели? Ночные упыри? Где их следы? Лишь в одном миниатюрном замке-склепе горит желтый свет. Скорее, скорее в лес! Надеюсь, ворота будут открыты. Ура!
Я вхожу в лес. Долгожданный, родной лес. От всех опасностей всегда спасает нас лес. Лес успокаивает испуганных людьми диких зверьков. Лес. Где-то далеко лают собаки. Темный ночной лес. Качаются темные сосны. Глубокие мягкие сугробы. А между ними висит моя луна, добродушная улыбчивая, и от нее светло в лесу. И лыжня без сомнения ведет к Малинской биостанции. Сколько раз я ходила здесь! Одна, с разными людьми, летом, осенью, весной, зимой…
И по мере моего продвижения вперед по лыжне все реальнее ощущаю, как формируется из свободной как туман тени Она, телесное существо с именем, фамилией, паспортом. Все тише шумят деревья, все меньше в душе смутных, чистых как лед ощущений, все больше в мозгу конкретных косных и неуклюжих слов. Лыжня ведет меня к стоянке, где среди людей, сидящих у костра, есть человек, из-за которого я отпустила на волю луну, и теперь, встречая ее над городской свалкой, испуганную и оскверненную, отвожу глаза с грустью. Из-за него все автобусы стали на одно лицо, а все дороги имеют только два направления -- к нему и от него. Лес без него мрачен, болото без него пусто. Поезда разлучающие нас - враждебны. Город, служащий для нас местом встречи – прекрасен. Все встало с ног на голову, И мои крылья, не выдержав такой перемены, отвалились.
Лес расступился, показался костер, у которого сидят люди, а среди них, конечно, тот без которого мои водоемы сохнут, их население погибает вместе со мной, леса деградируют, и уже не до чего, и я готова расстаться с самым дорогим…
И Она снимает лыжи, подходит к нему и ничего ей больше не нужно в этом мире, кроме как стать вместе с ним компонентами мелкодисперсного раствора, который никому не нужен и который выльют, или обратиться с ним в две капли болотной жижи, чтобы слиться в одно целое на голенище грязного болотного сапога, а Я, ТЕНЬ, стою в стороне, прислонившись к сосне, и смотрю на все это через дырочку в своем теплом плаще безразличия. Я слушаю восхитительнейший скрип сосен и звон ручья.
Посмотрим, кому этой ночью будет теплее.
……………………………………………………………………………………………
По весне, в лесу кричат совы. Скоро снег растает, потекут многочисленные ручьи, ночью все будут в них проваливаться. По утрам будут туманы, а днем будет жарить солнце. Полетят бабочки, зацветет мать-и-мачеха, а там и соловьи защелкают. И ничего не поделаешь, растаешь под крики сов в чьих-нибудь руках, превратишься во что-то сладкое и липкое.
Заквакают в лужах лягушки, и будут квакать ночи напролет, а мы будем по утрам пить белое вино, стоять потом по колено в жидкой грязи, радоваться жизни, вытирая рукавом тельняшки со лба капли дождя, купаться в Жилетовке, не снимая одежды…