в цирке

   
tribute to S.King
   
  "Осторожно – сказала шедшая впереди женщина в оранжевом комбинезоне – осторожно, не наступите: ядовитая лужа". Сергей Серёгин не наступил, перешагнул. Ядовитая лужа переливалась всеми цветами радуги. Красиво. Они шли по городу уже несколько часов. Женщина шла впереди, Сергей – за ней, глядя в её коротко стриженный затылок и слушая её. Женщина говорила не переставая. Куда они шли – этого Сергей не знал. Он просто шел за ней. И старался не паниковать.
   
  Странное чувство тошнотворно плескалось где-то в желудке Сергея Серёгина: чувство, что жизнь началась только что, секунду назад, что все его воспоминания искусственно имплантированы ему, что это отмашка, начало эксперимента, всё это случилось только что. И тот, кто начал испытания, наблюдает сверху, пристально глядит в окуляр. Наводит на резкость, ухмыляется. Кривые зубы появляются в хищной улыбке из-под коротких рыжих усов. Началось. Поехало.
   
  Более того – воспоминаний не было! То есть только что были. Только что Серёгин знал, как зовут эту женщину в комбинезоне, знал, зачем и куда они идут, знал, где они, и вообще – знал, был уверен в своём знании. И вот – на глазах! – сначала он перестал верить в истинность этих самых знаний, потом всё стало смешиваться, вянуть, рассыпаться. Сведения о мире были похожи на сгоревшую книгу: на пепельных листах темнели буквы, но хрупкий пепел рассыпался в руках, и вот уже нет ничего, только прах и гаснущая картинка-воспоминание на обратной стороне сетчатки.
   
  Сергей старался быть спокойным. "Нужно думать, - говорил он себе – это мгновенное помутнение рассудка, это пройдет. Нужно просто быть спокойным и внимательно следить за тем, что происходит вокруг. И тогда всё само собой станет понятно, и всё само собой объяснится. Главное – не паниковать. Всё будет хорошо. Что-то напомнит о прошлом, потащит за собой воспоминание, то, в свою очередь – следующее, и так я пойму всё. А пока нужно внимательно слушать женщину в оранжевом комбинезоне".
   
  Они шли по разрушенному городу, по странно разрушенному городу. Деревья будто бы были обгрызены титаническими белками. У всех машин были откручены передние колёса. Окна были выбиты в хитроумном порядке, так, что получались буквы, буквы складывались в слова, слова образовывали ТЕКСТ, только было непонятно – откуда начинать чтение. Город был разрушен.
   
  В небе быстро летела на запад паутина облаков. Казалось – сейчас пролетит она, а потом по небу протащит огромного паука, вцепившегося в стропы паутины передними ногами и высматривающего тремя парами черных круглых глаз маленького тебя. Солнце уже почти село за горизонт и бронзово бликовало в сохранившихся кое-где окнах верхних этажей. Вороны рассаживались на погнутых антеннах в ожидании представления.
   
  Женщина в оранжевом комбинезоне безостановочно говорила: "... и тогда плавильщики устроили забастовку. Требования были самые абсурдные – бесплатные детские сады, бесплатный общественный транспорт до места работы, бесплатные общественые туалеты и – приезд цирка в город. Правительство согласилось выполнить только последний пункт, что уже было огромной уступкой – ведь до этого цирк был только в столице, и приезд его к нам в некотором роде выделял наш город из ряда других промышленных центров. Однако бунтовщикам это показалось недостаточным, и они продолжили забастовку".
   
  Слушая женщину в оранжевом комбинезоне, Сергей не заметил, как они вышли на центральную площадь разрушенного города. Женщина остановилась и указала Сергею рукой на стоящий посередине огромной площади цирк-шапито (Серёгин автоматически отметил, что у женщины отсутствует безымянный палец, "отрезали вместе с кольцом при разводе", - мелькнула у него в голове абсурдная мысль).
   
  Огромный грязно-серый брезентовый шатер цирка колыхался на ветру, словно всплывающая медуза. Чудовищный синий клоун, нарисованный на брезентовом боку - синее выцветает позже всех других цветов – кровожадно улыбался. У клоуна не было глаз и зубов – они выцвели. Безглазый клоун, ощерившийся в беззубой улыбке, приглашал родителей и их детей на последнее представление.
   
  Сергей и женщина в оранжевом комбинезоне подошли к цирку и остановились. Дверь в цирк была сделана из черного металла. Она была огромной, в 3 человеческих роста. Женщина навалилась на дверь, и та с беззвучным скрипом отворилась. Внутри цирка колыхалась абсолютная темнота. Темнота поманила Сергея пальцем и улыбнулась гнилыми зубами, рассмеялась в лицо.
   
  Люди стояли у двери в цирк молча. Ветер гонял по площади обрывки газет и целофановые пакеты. Все газеты были от первого апреля двухтысячного года. Было тихо. Пахло вяленой рыбой.
   
  В небе медленно летел серебристый самолёт. Инверсионный след таял. Пролетая над городом, летчик перекрестился и трижды сплюнул через левое плечо, трижды попав в лицо штурману. Каждый раз, пролетая над городом, пилот поступал именно так. Он очень боялся, что топливо внезапно кончится именно в этот момент, и он погубит сотни жизней невинных жителей. Штурман молча вытер лицо полотенцем. Глаза его горели ненавистью – он летал с этим пилотом уже десять лет, и каждый раз, когда они пролетали над городом, тот плевал штурману в лицо. Штурман сунул руку во внутренний карман пиджака, достал тошнотворно тёплый пистолет и выстрелил в затылок пилоту, после чего катапультировался. Самолёт завалился на правое крыло, вошел в штопор и стал падать на город. В небе расцвел белоснежный парашют. Под куполом парашюта безвольно болталось тело застрелившегося штурмана. На самом деле он любил пилота. Но у пилота была жена и трое детей.
   
  На главной площади города перед отверстой пастью входа в цирк неподвижно стояли двое.
   
  Эксперимент продалжался. Тот Кто Смотрит замер у окуляра.
   
  "Господи, ну что же это за жизнь-то! – вдруг истошно закричала женщина, заламывая руки и выпучивая глаза – всю жизнь копила деньги, мечтала поехать в столицу и сходить в цирк, а тут - вот тебе! – цирк сам приехал, приехал и что? И? И что? Что, я вас спрашиваю? Да! Этим глупым плавильщикам был нужен этот дурацкий бесплатный детский сад! Не могли они без него! И вот так вот оно всё кончилось! Сходила в цирк! Сходила, называется, потешилась! За что же мне всё это?!"
   
  Внезапно она толкнула Сергея Серёгина в проём и захлопнула дверь. После этого она громко рассмеялась и стремительно побежала прочь от цирка. Дома её ждали некормленные дети, и она бежала быстро, ей нужно было успеть. В стремительном своём беге перепрыгивала через машины. Она громко смеялась. Скачки её были безумны.
   
  Сергей оказался в абсолютной темноте. Он крутанулся на месте и рванулся назад, к двери. Точнее туда, где должна была быть дверь. Сделав несколько шагов он остановился. Двери не было! Была только темнота. Сергёгин стал медленно двигаться, широко расставив руки и ощупывая воздух. Пройдя так метров десять, он споткнулся обо что-то мягкое. Нагнувшись он ощупал предмет руками. Это был человеческий труп. У трупа не было головы. Сдавленно вскрикнув, Сергей побежал, и вскоре споткнулся об еще один труп. Вскочив на ноги, он метнулся от страшной находки и опять упал, врезавшась в кучу трупов, переплетенных руками и ногами. Трупы образовывали дьявольское подобие макраме, покрывая своеобразным ковром пол.
   
  Трупы были везде. "Это и есть те самые плавильщики, - понял Сергей, – их так и оставили в цирке. О боже!". Сергей неподвижно замер в темноте, прислушиваясь. Было тихо. Только где-то справа кто-то тихо играл на гитаре блюз. "Видимо, это песня мертвых плавильщиков – подумал Сергей, - мертвые плавильщики всё еще живы".
   
  Сергей сидел на корточках в темноте, его глаза были широко раскрыты. Было так темно, что он забыл моргать и глаза его сохли. Плавильщики тихо играли блюз. Вот вступили звякающие клавиши в стиле Рея Чарльза. Добавилась губная гармошка. Контрабас повёл свою линию, акцентируя сильные доли. Заплакала слайд-гитара. Перкуссия ненавязчиво подсказала ритм. Блюз колыхнулся и потёк, как мёд из опрокинутого кувшина.
   
  Было абсолютно темно. Темнота пробиралась сквозь поры кожи внутрь. Растворяла тело Серёгина как азотная кислота. Сергей стал забывать, как это – видеть. Он растворялся в темноте. Реален был только блюз мертвых плавильщиков.
   
  Вдруг темноту разорвала ослепительная беззвучная вспышка. Ослепленный Сергей зажмурился, в глаза будто насыпало песка, его руки метнулись к глазам, чтобы защитить их от света, но не нашли головы, пролетев через неё. Паника охватила Сергея.
   
  Его невидимые руки метались в темноте, как две сумасшедшие слепые птицы, навсегда потерявшие свои гнёзда, не нащупывая ничего, не в силах даже найти друг друга. Серёгин ничего не чувствовал и не видел. Он закричал, но крик был беззвучен. Не было ничего кроме темноты.
   
  И тут Сергей спасительно понял, что всё происходящее на самом деле ему только снится, эта мысль его очень порадовала, однако уже через секунду уверенность стала таять, и вот уже исчезла. На самом же деле, все происходящее действительно было сном, который снился Сергею Серёгину в ночь после его тридцатого дня рождения, однако гораздо более важным было то, что вся жизнь Сергея – точнее то, что он считал своей жизнью - была не более чем потоком образов, промелькнувшим за тридцать восемь огненных секунд в мозгу у лабораторной крысы, которую неопытной рукой вскрывала студентка первого курса биофака Лиза Пантелеева.
   
  Зазвенел звонок и практикум по анатомии позвоночных закончился. Лиза встала, вытерла окровавленные руки о лабораторный халат, сняла халат, убрала его в свой рюкзачок, закинула рюкзачек на плечо и уверенным шагом вышла из аудитории.
   
  Лиза спешила – в шесть у неё было назначено свидание с её молодым человеком – Сергеем Серёгиным. Общественный транспорт ходил плохо – центральные улицы города были заблокированы бастующими плавильщиками. Приходилось добираться окольными путями. Плавильщики выдвигали правительству абсолютно абсурдные условия: они требовали бесплатных детских садов, бесплатного общественного транспорта до места работы, бесплатных общественых туалетов и – приезда цирка в город. Правительство согласилось выполнить только последний пункт, что уже было огромной уступкой – ведь до этого цирк был только в столице, и приезд его в город в некотором роде выделял его из ряда других промышленных центров. Однако бунтовщикам это казалось недостаточным, и они продолжали забастовку.
   
  Поговаривали, что если бунтовщики не пойдут на попятную, то на следующей неделе в город введут полицию.
   
  Но Лизу это не волновало. Она любила Сергея Серёгина и уверенно смотрела в будущее.
   
  Лиза знала, что наша жизнь – это только отражение настоящей жизни, знала, что всё понарошку, и ей не было страшно. Она знала, что мы – только отражение, знала, наша жизнь не в наших руках, что мы не можем её измненить, что все причины – там, за зеркалом, и поэтому ничего с нами не может случиться.
   
  Одного не знала Лиза Пантелеева. Она не знала, что зеркало давно разбито, и теперь мы живём сами по себе и навсегда в ответе за себя.