Да,… да, так оно и было все, в те горькие горячечные горбачевские времена. Так и случилось се… Восьмой мой год обучения шел, восьмой академический… Тот самый, который врезался в башку под девизом: “Научите меня ругаться матом!”
Комсорг Наташка Опрятнова как обычно бегала за нами, молодыми, а посему и несознательными еще вдобавок, комсомольцами, и прямо-таки чуть ли и не умоляла сдать очередные две копейки – месячный членский взнос. Комсомольцы эти наши единодушно отмахивались, уклонялись и изворачивались от копеек этих злосчастных. Нас всего-то (в комсомол ломанувших) в классе было семь, и Наташке чаще (а возможно и проще даже) приходилось вносить собственные деньги за нас – нерадивых детей организации. Вот она и бегала, на то она и комсоргом была, ее ж ведь мы же и выбрали, но мелочи на взносы почему-то отчаянно ни у кого из семерых не находилось. Мы были в вечном неоплатном долгу – непонятно только перед кем – то ли перед комсомолом, то ли перед нашим нежным чувственным чутким комсоргом – товарищем Наташей… Да…
Май уже вовсю распустил жирную сочную пахучую листву, которая тут же почти укутала под собой весь мусор зимний и хлам, бесхозно-скопившийся и никем вот и не прибранный и,... на фиг никому не нужный короче, кроме младой буйной майской поросли дурацкой. Удушливый парфюмерно-приторный воздух, судя по затемнелым угрюмо-угрожающим уплотнениям в определенных слоях атмосферы, намекал на грозу…
Ту грозу…
Грозу 8 нашего “Б” класса звали Миша Павлов. И прозвище он имел соответственное – Павлин. Но называть его так – Павлином – смел не всякий, а по чесноку ежель – то вслух вообще едва кто отваживался сказать такое, и не в лицо даже, а так… Но уж коль до самого конца быть честным (пречестным), то Мишка действительно чем-то смахивал на самодовольную красующуюся собой птицу, правда может несколько разлохмаченную и взьерошенную с обязательно незастегнутыми до конца, а то и частично не достающими, пуговицами на засаленном синем школьном пиджачке. И вот он, Павлов Мишка, весь в этом, вальяжно фланирует вдоль рядов парт, недобро или скорее хищно осматривая однокашников – кого б подковырнуть, поддеть, пощупать младые груди девичьи (у тех, у кого имелись в наличии оные)… Мишка Павлов – мегахаризма восьмого “Б” впоследствии сам жертвой павший собственной дичайшей безрассудочности – он получил чудовищный перелом позвоночника, перенес кучу операций, что в общем-то его, Мишку, не сломило, а словно наоборот - раззадорило, распалило, тягу к жизни пробудило…
Ну да что ж я все о нем да о нем…
А ознакомлю-ка я тебя и со всем (тем) классом… Этим… Итак…
Фадеев Витя – застенчивый и умный - глава наших комсюков. Странный и непонятный никому из нас тип - Алешка Апенов. Сашка Хохлов на химии помешанный и дружбан евойный Саня Исправников – качок с однозначной кликухой Шкаф. Огромноголовый Марат Азимов (презрительно прозванный Чингизом). Умница Чупин Валерка, впоследствии покрывший себя слоем цветных татуировок, наделавший жирные борозды резаных ран на теле, запирсингованный до невозможности, сатанист и волосатый металлер - умница и любимчик учителей - Валерка Чупин. Надя Кутузова – дурнушка-двоишница, над которой я брал, безрезультатно впрочем, шевство во втором классе. Оксанка Индеева, сплетен производительница, бледная-бледная, с неподражаемым хрипловатым не затыкающимся голоском. Ира Шаронова – тощая долговязая девица, еще одна Ира … – забыл - вот же ж ведь… Шурик Новиков и Андрюха Баранов – два кислых друга-шалапута… Ольга Панкратова – прыщавая девочка с растопыренными глазищами. Чумной деревенский Сережа Мыриков – вечно рвущийся (без всяких на то оснований опять же) в отличники. Ира Шарова (вспомнил!) – у которой были в друзьях мальчики старшие, и некоторым не нравилось это, и они, эти некоторые, прозвали ее шлюхой за дружбу с пацанами взрослыми… Горлов Серега – ни то ни се, такой себе, мутный, притом весь во власти неуправляемой энергии внутренней. Вовик Якушкин – здоровенный бычара-двоешник с которым мы не преставали бороться всю начальную школу, раздирая вот ту самую униформу, речь о которой еще пойдет здесь. Отчаянный и неуправляемый Серега Кочуров… Кочура. Кто еще?
Гиперэнергичная директриса наша, молодой коммунист, несомненно продвинутая и современная обязательно особа, поганку замутить решила. Предложила… Новшество типа ввести в уклад школьный. День свободной формы одежды. Так это у нее обзывалось. “По субботам пока, а там поглядим”. Вуаля. День свободы, так сказать… Пробный.
Тощая как сволочь Света Нарина – у которой я ежемесячно скатывал “погоду” в дневник наблюдений за природой – туго обтянутая в сухую шелушащуюся, свирепо смахивающую на чешую, кожу.. Добродушная в общем-то и покладистая. Маленький, почти считай карлик, Сережка Александров… Ленка Кондратьева – чуть застенчивая и умненькая – предмет обожания почти всех мальчиков. Наташка Соколова – чуть противная, как все отличницы, активная, во все дела (без исключения – школьные а равно и внешкольные) вписывающаяся… Совсем крохотная-игрушечная Ира Куст – недалекая, вечно обильно раскрашенная туповатая куколка… Салимов Олег - Салим (“парашник”, - это,.. в смысле двоечник неисправимый) – сопливый шумный крупный чернявый татарин.
Сделали объяву.
Подзавесили. (Опубликовали значит).
Суть которой к следующему сводилась– мол каждый учащийся нашей незабвенной, имени героя Лени Голикова, школы в предстоящую субботу может явиться на учебу не в школьной робе, а в собственных, ну, там, частных или уличных что ли, тряпках.
В следующую субботу…
В следующую-ю-у……
С нетерпением ожидали…
долгожданный сказочный… день… Этот день…
представление начинается!.. (Или “шоу” – словечко - это уже с уроков английского). и,..
по-йехала карета
Наверное, худшего дня Валентина Константиновна в своей младой октябрятско-пионерско-комсомольско-коммунистической жизни и увидеть уж не мечтала. Но даже и в самых откровенных и самых дурных и наипрепоганейших предположениях, и даже в наиужастнейших кошмарных ночных видениях собственного (так ссать) приготовления “Валя” не… - …такого просто не могло произойти. Никогда. Ни за что. По всем мыслимым и немыслимым законам… Или это произошло (приключилось) все от ограниченности, неразвитости, недостало воображения может…
Одним словом, директриса в прямом смысле,.. одним словом,.. не знаю,.. остолбенела. Ошалела. Опупела. Впрочем, опупела она скорее может даже сложно. Но, не суть.
Как и ожидалось (предполагалось самими же учащимися) – каждый, каждый приперся в ту злосчастную субботу в чем прям мать родила – тьфу ты – кто во что горазд – а горазд был – ого эхэ и ага – у нас (впрочем, по чесноку, то и акромя восьмого “Б” экземпляры имелись) кажд и всяк.
О!
Это был безумный восторг какой-то!!!
Павлов со своим легендарным прославленным (модным тогда) суперначесом из редеющих мягких и хрупко-тонких волосиках на башке бесцеремонно ввалился на историю. Но стоило видеть, право, в чем,.. как он был одет сердешный. Тертые линялые джинсы, потрепанный, в характерных затяжках, и весь какой-то угрюмо, но и не окончательно отнюдь обвисший, легкомысленный свитерок. Наташка Соколова в мужских брюках – что было уже само по себе криминалом – единственная девочка в брючках… Серега Горлов притащился в штанах-бананах с накладными карманами на коленях, да еще в каких-то щегольских подозрительно-чисто-праздничных кроссовках. Шарова, Шаронова, Нарина, Кутузова, Куст, Кондратьева и все, все-все-все… Все девочки в косметике сплошной дичайшей, глаз режущей. Накрашены. Намазаны. ****овиты и похотливы – все как одна – за версту несет копеечными духами – от каждой по отдельности и ото всех сразу – единой концентрированной резкой вонючей субстанцией не отпускающей…
Их ведь держали в узде.
Скажешь тоже… Мне.
Ой – ай и Индеева-то наша, хорошисточка-то наша, ух и - Оксаночка-то ах и наша… Ай-я-яй-я-яйя-яй… И она, и она не отстала… форму свободную нацепила. Пришла. Приперлась.
Засаленные фартучки платьица кружева потемнелые, девочек нашенских нехитрых не красящие, а синие костюмы эти ненавистные сальные вытертые с пуговками алюминиевыми – дичайшие одеяния, бисова одежа – им разрешили больше чем переодеться сегодня, им позволили выразить себя, приоткрыть завесу, Я - свое обнажить…
И я, я - Зайцев Женечка, и я примчался туда, в свободу, в безумных широченных черных штанах со звездами, в балахоне орластом американистом, с начесом обязательным боевым модным бравым – “дикобразом” обозванный, не поощренный ведь за свободы одежд выражение, - от так вот резюмировала мой интерфейс наша классная дама, математичка “Люба”.
И ужаснулись педагоги виды видавшие и не одну ложку соли многопудовую педагогическую скушамшие…
Оленька Панкратова, принцесса несостоявшаяся, блузку сиреневую какую-то сомнительную бездарную и немыслимую напялила, физиономию раскрасила, украшения надела…
Был уговор (ну, распоряжение-то то) на одежду… Но вот как же насчет причесок косметик макияжей крашеных ногтей??? Но пусть, хрен с этим всем, но и даже одежда, одежда на самых скромниках – это, это…
И Шурики обоя (Хохлов да с Исправниковым) не отстали – постарались, привели, что называется, внешний вид в надлежащий. И Чингиз наш, голодранец по жизни, и он вот - блеснул одеяниями “вареными” новомодными… И отличники, и хорошисты, и троешники-двоишники, и все - мальчики наши с голосами-басами ломающимися, все-все.… И “прям как на дискотеку вырядились” – так и вырвалось у директрисы, дико глядевшей на собственно ей же и санкцианированное мероприятие.
Может статься, учащиеся а и не поняли-таки своего директора, а? Или Валентина Константиновна нечетко неясно высказалась… Нет, не, ты только погляди, глянь-глянь на Салима-то – убийство ведь, чума – и где он токо откопал шаровары энти дьявольские…
И Опрятнова-то наша Наташенька ох и отчебучила…
В ту субботу “Валя” была похожа на затравленного, а некогда гордого и неглупого очень даже, зверя, и вот в клетке вдруг очутившегося, у которого отняли игрушку его любимую – свободу. Вот так вот. Вот так. Свободе-то той самой - Конец.
Ну и?… Директриса-то и подзаприкрыла те субботы одежд вольных – не то, не так, не по нраву пришлись ей, коммунисту младому и продвинутому, рубахи да сарафаны те наши разухабистые удалые глаз колюще-режущие…
Ну и ?… Кому тут не нравиться-то что? А???
Февраль 2003