Зарево вечного фонаря, что стоял на минском вокзале, уперлось в непонимающий зрачок товарища Дисконтова-Мамонтова, спешащего на полуночный поезд Минск-Москва. Он смотрел на рассеивающийся в темном воздухе свет и не знал, откуда там присутствует красивый перламутровый оттенок, но продолжал непрестанно двигаться под обстрелом белых уродов, засевших в соседнем здании. Вот и спуск в переход*- думал он, держа наготове самодельную гранату, подаренную самим Громовым, -*щас пульну и проскачу в дымовухе!*. Но, внезапно выскочивший буденовец, своей остроконечной шапкою разрушил план бесстрашного бойца красной свободы. Он со всего бегу наткнулся на Дисконтова-Мамонтова, опрокинув его на холодный кирпич мостовой.
- Ты что ж, салага! - орал красный дивизионщик, негодуя на обезумевшего комсомольца ( у того был ленинский значок поверх ржавого тулупа). - У меня граната на взводе, щас бы шандарахнуло обоих, несмотря на чистоту в намерениях!
- Так я ж, это.. – бормотал испугавшийся творец большевистского будущего. – там, это, белых тьма непроглядная, вот я и производил отступающий маневр, ведь у меня только три патрона в запасе, да один в винтовке. Я как от своих отстал – контузило взрывом на Плеханова – так и бегу в штаб, изничтожая по возможности нежелательный элемент. Вот, троих из этой самой винтовки уложил, да ранил одного в легкое, наверное тоже помрет.
Тут товарищ Дисконтов-Мамонтов, работавший в свое время политруком и , в принципе, неплохой человек, протянул свою надежную руку, потертую рукоятью наганов, гранат и еще бог весть какими экспрессивно-воспитательными средствами:
- Остап. – сказал он коротко и по-мужски сухо.- Пошли, надо на поезд любой ценой поспеть, а то застрянем тут надолго, тем более, что и у меня негусто с боеприпасами.
- Лешей меня зовут. – отвечал молодой боец и порывался идти догонять своих. Но бывалый Остап, швырнув -таки гранатой в переход, увлек за собою его, пообещав помочь с оружием.
В поезде было тихо и холодно. У пробегающего ко входу в машинное отделение красноармейца, Остап спросил:
- Слушай, когда мы отправляться намерены, тут вот срочно в штаб нужно, да и чаю захотелось.
- Никак не имею малейшего понятия, - ответил подозрительно по-белогвардейски паренек и прошмыгнул дальше.
Заняв пустое купе когда-то офицерского поезда, Остап тут же возложил свое сорокалетнее тело на нижнюю (чтобы шальной пулей не рисковать) полку и отдался предпочтением сна. Алексей же, по молодости своей, не мог вообще впасть в бессознательное состояние, чувствуя тревогу в своем не определившемся туловище. Он молча наблюдал за суетившимися на том конце вокзала белыми, и опять в его голову полезли порочащие партию и идею вопросы: « кто такие, эти белые? К чему эта война? Так ли неоспорима политика красного правительства? Там, на улицах, просто не было времени думать. Подчиняясь инстинкту, человек слепо выполняет чью-то цель. Главное, только создать обстоятельства, при которых человеком овладевает этот бездумный порыв, обстоятельства, заведомо предполагающие направленность порыва. Кто-то же их выдумывает, эти обстоятельства и кто-то же их реализует . Но, кто? Партия? Нет, скорее, это уже предмет реализации, то, что потом создает необходимые для инстинкта условия. Белые? Ну это вообще абсурд. Хотя и они ведь попались в эту ловушку, инстинктивно содействуя завершению чьего-то плана, становясь на одну планку с большевиками. Вся эта война – абсурд! Кто-то универсальный, красно-белый поставил весь этот спектакль. Может сам Ленин!? Даже страшно подумать об этом, но, наврятли один человек сумел совершить сие столь грандиозное деяние, тут явно организацией попахивает. Масоны что ли? Анархисты? Раскольники? Да что толку гадать, коли все равно не узнаешь, пока сам не встретишь всю эту мракобесию. Вот к примеру товарищ Остап. Кто таков? Человеку сорок лет, а он с гранатой, как ребенок, на человека другого кидается. По понятию ли, аль инстинктивно? Спросить – так за контузию примет, смехом проймет, костяной человек. Нет, надо самому разбираться что к чему.» Так думал молодой парень и наблюдал за скользящими на стекле каплями серого, весеннего и оттого теплого дождя. Поезд наконец тронулся, заглушая шипением пара редкие выстрелы белых с дома напротив и ответные плевки ружей засевших в поезде красноармейцев.
Где-то через минут двадцать мерной, стабильной езды, в купе заглянул человек в кожаном, европейском пальто и, неестественно белозубо, для военного времени, оскалился в улыбке:
- Комбриг Усов, Ипполит Ипполитович. Рад, что застал, хоть одного бодрствующего интеллигента, по лицу видать – образованный, сейчас грамотных бойцов днем с огнем не сыщешь! Писать, читать можем? – выпалил веселой скороговоркой представитель красной власти и с интересом посмотрел на спящего Остапа: - Да, весь поезд спит, или неграмотен, а мне срочно депешу в штаб составить необходимо! Белый гад подложил мне свинью, убив перед самым поездом моего поверенного или, как там у них, у буржуев, адъютанта, так что мне, кровь с носу , но грамматея достать нужно! А, ну что, боец?! Пойдешь ко мне в адъютанты!? – обратился комбриг снова к Алексею. - Или продолжишь баклуши бить, да в окно нюни распускать?
- Да я что, я, в принципе, согласен, слава богу семинарию да три институтских годка отучился, могу писать и читать бегло. – доложил, как-то механически бездумно начинающий комсомолец.
- Вот и прекрасненько! Приходилось депеши-то составлять? Или, там, поручения комсомольские? Да все равно, научишься! Собирай монатки, пошли!
Оставив спящего Дисконтова-Мамонтова, Алексей со своим новым знакомым проползал по коридорам поезда в новую жизнь. Они миновали конвойного, который, завидев комбрига, вытянулся в струнке, благоговейно трепеща, словно это был сам товарищ Ленин или Дзержинский. Наконец, они завернули в тесную каюту Усова, где плотно несло табаком и на полу, лицом вниз, раскачивался в такт поезда какой-то человек, судя по положению неестественно вывернутой правой руки, мертвый или просто без сознания.
- Ты не пугайся! – пнул ногой лежащего Усов. – Это рецидивист поганый, белая мразь! Ты вот лучше чай с конфетами бери, угощайся, на.,- и протянул Леше сверток блестящих иностранных сосулек.
- Нет, спасибо, я не голоден! – прозвучало в ответ., - зачем, лучше скажите, вы так людей ненавидите, хотя бы белых? Они ведь тоже, как и мы с вами , живые существа, тоже хотят жить, любить, радоваться! А вы друг друга истребляете, причем за ничто. Опираясь на Маркса и Ленина, мы отказались от духовного, превознося материализм, но убиваем все равно за миф, за что-то несуществующие, за мысль. Это революция материи, которая старается уничтожить объективное, глупо, но страдают люди, и прежде всего материально….
Резкий удар в область подбородка нарушил гармонию Алешиных мыслей. Он отлетел и стукнулся затылком обо что-то твердое и не уютное. Красная пелена, словно с детства любимый флаг, накинулась на молодое зрение, но, впрочем, тут же исчезла под воздействием резкого потока высказываний, произведенного суровым комиссаром.
- Ты что же! Белый прихвост, поросячье отродье, философствовать вздумал, допускать инородный элемент в свое сознание!? Я тебе это покажу, я выбью это из твоей неопытной башки, тебе же лучше потом будет, спасибо мне еще скажешь, ишь, хрен. – пошутил Ипполит, и для верности обрушил свой немолодой кулак на переносицу новоиспеченного протеже.
Лежа лицом вниз, притворяясь бессознательным, комсомолец рассматривал находившееся подле него тело какого-то представителя человеческой расы в белом плаще и с разбитым в кровь лицом, на котором застыло, как казалось Леше, выражение то ли благодарности, то ли отрешенного удовлетворения. « Вот чудак человек!» - наивно и добродушно рассуждал Алексей про вышедшего куда-то комиссара, - « изничтожил человека, и думает стал ближе к заветной цели коммунизма, к победе социализма! Нет, ведь это они просто пользуются моментом, отдаваясь во власть инстинкта, и, неужели Дарвин был прав!?»
Юный мыслитель кое-как поднялся на ноги, вытер кровь и заглянул в коридор: Усова не было. Продвигаясь к своему купе, он заметил, что за окном светает, а спать так и не довелось.
Остап преспокойно досматривал утренний сеанс снов и имел вид невинного младенца, уставшего после вечернего приема пищи.
Он не подозревал, не прозревал и не протрезвлялся ото сна.
«Что с человеком станется?» - подумал Алексей с саднящей болью на лице, - «проснется ли он по настоящему, или так и продолжит в вакууме бессознательствовать. Жалко.» Он бросил последний внутренний взгляд, на Остапа, а скорее, сквозь него, схватил свою винтовку, решительно зажал в ладонях маузер и вышел прочь. Плана пока не было, но человек привык действовать исходя из чувств, он знал, что судьба его не подведет. Смело шагнул в зияющую черноту проносящихся мимо пейзажей, упал, отряхнулся и растворился в непредсказуемых сумерках.