Глава третья
Кирилл Сергеевич Бушуев неделю назад похоронил жену. «Вот и встретил тебя, Рая, из отпуска. Приехала. В гробу цинковом»,- единственные слова, которые он произнес, когда прощался с женщиной, с которой прожил почти двадцать лет. После похорон он пил. Страшно и долго. Соседка тетя Клава, работавшая вахтершей в его НИИ, временами пыталась звонить в квартиру, но он к дверям не подходил. Кричал:
-Знаю, тетя Клава, ты это. Не трогай ты меня. Плохо мне.
На седьмой день водка закончилась, и повисла в небольшой квартире тишина раскаяния, гнетущая и всепоглощающая. Кирилл Серегеевич ждал второй гроб. На этот раз из Москвы. Там в военном госпитале лежала в коме его дочь Леночка. « Ну ладно, Рая… Но Ленку-то за что? За что? Ребенок она… Рая хоть сколько-то пожила»,- Кирилл Сергеевич винил себя во всем произошедшем с женой и дочерью. И в то же время пытался найти себе оправдание. Стечение обстоятельств. Так уж вышло. Рая давно не была в отпуске. Денег в семье всегда не хватало. Жили они плохо, и Рая, рано постаревшая и поседевшая, превратилась в стерву, она постоянно пилила мужа, Ленка росла нервной, издерганной. Несколько лет назад у нее обнаружили букет заболеваний желудочно-кишечного тракта. Советовали отправить девочку в санаторий, в список рекомендованных включили и шушинский. И надо же – удача какая – предложили на работе горящую путевку именно в Шушу. Почти даром. Кирилл Сергеевич долго не раздумывал: и дочь съездит подлечится, и он от жены отдохнет. Да еще в тот момент появилась в их институте красавица Лера, искала научного руководителя, и посоветовали ей Бушуева. Кирилл Сергеевич аспиранткой своей увлекся, или это она его увлекла – как было на самом деле – уже неважно, и начали они встречаться на квартирах подруг Леры. «Вот отправлю своих в санаторий, будем у меня дома… диссертацию писать»,- посмеивался Кирилл Сергеевич. Лера загадочно улыбалась в ответ.
Он никак не мог решить: ехать ли самому к Леночке, которой уже сделали две операции, но состояние ее все равно оставалось безнадежным, или ждать исхода в Новосибирске. Сестра его Катя звонила и настаивала на том, чтобы он купил билеты в Москву.
-Хочешь я поеду? – спрашивала она по телефону.
-Подожди, Кать, соберусь я. Не могу видеть Леночку умирающей.
-Странный ты, Кирюша, дочь она твоя. То, что с Раей тебе не жилось – понятно. Тьфу, грех о покойнице плохо говорить. Но я тебя еще до свадьбы предупреждала… Но Леночка – наша девочка, наша порода.
-Какая разница – на кого она похожа… Нет ее. Умерла она. Звонил в госпиталь, сказали шансов мало.
-Так хоть попрощайся, - обреченно произнесла Катя.
-Поеду я, что делать? Поеду.
Катя ждала сына из Армии, она никуда бы не поехала, но тревога ее росла. Каждый день Катя звонила в госпиталь, и ей отвечали одно и то же: «Пока никаких изменений».
В конце концов, она пошла на вокзал и купила билет до Москвы для Кирилла. «И пусть только попробует отказаться, я ему покажу!» - сказала она тете Клаве, пока ждала брата у нее в квартире.
-И где шляется эта сволочь? – качала головой Катя.
-Не волнуйся так. Придет. Куда денется? – отвечала тетя Клава.
-За водкой, наверно, пошел. Угробил все-таки свою Раю. Говорила я ему…
Тете Клаве Рая всегда нравилась, поэтому не хотелось ей обсуждать покойницу, да и грех это.
-Катерина, постой. Хорошая Рая была, добрая. Нельзя так, Катерина, нельзя.
Она предложила гостье чаю, но та отказалась. Вскоре они услышали, как открываются двери лифта. Тетя Клава пошла посмотреть в глазок.
-Явился, - сообщила она Кате, и та быстро собрала свои пакеты, накинула пальто.
-Спасибо, тетя Клава.
-Да не за что. Давай… иди разговаривай.
Но разговора не получилось. Кирилл вернулся пьяный. Молча взял билет на поезд, пообещал, что все будет в порядке. Катя посидела немного и отправилась домой. Вышла на Красный проспект, уже темнело, и она решила поймать такси.
В машине Катя не могла сдержать слезы, и водитель удивленно смотрел на немолодую женщину:
-У Вас горе?
-Да, - ответила она и отвернулась к окну.
-Хорошо-хорошо. Ничего не буду спрашивать.
-Я золовку похоронила, - неожиданно для себя сказала Катя и разрыдалась.
-Поплачьте, чтож…- водитель нахмурил брови.
В ту ночь Катя так и не смогла уснуть. Она ревела и глотала успокоительные таблетки, пока не закружилась голова. Ближе к утру, осознав, что происходит, Катя сама вызвала скорую. Ее увезли в токсикологический центр. Санитары кричали:
-Вот еще одна умирать собралась.
-Я не хотела,- шептала Катя.
Плакать сил уже не было. Шел дождь. Первый дождь в этом году. Леночка всегда любила весну. Засыпая в реанимационной палате, Катя мысленно повторяла: «любила весну…». Утром приходил врач и говорил, что в таком –то возрасте стыдно
заниматься разными глупостями. А Катя лежала перед ним в проштампованной казенной рубашке и плакала, не могла ничего объяснить.
Медсестра принесла ей обед:
-Сегодня уже можно понемногу. Ешьте. Чтож вы, взрослая, нормальная женщина, себе устроили?
-Ничего я не устроила. Нервничала очень. Похоронили жену брата. Дочка его в реанимации лежит. Я просто не замечала, как пила таблетку за таблеткой.
-Знаю. Бывают у нас такие случаи, - спокойно сказала медсестра.- А брат Ваш приходил с утра. Мы не пускаем в реанимацию. Мне позвонили, я с ним разговаривала.
Катя забеспокоилась: сегодня у Кирилла поезд.
-Девушка, миленькая, дайте позвонить. Он в Москву должен уже уехать. Я позвоню, чтоб проверить. А потом еще с соседкой его поговорю.
-А что случилось у Вас?
И Катя впервые смогла более или менее связно рассказать историю гибели Раи и о теперешнем состоянии Леночки.Медсестра выслушала ее и спросила:
-А как же они умудрились туда поехать? В газетах пишут, по радио передают, что там стреляют и все такое. Недавно показывали по телевизору: в Баку танки. Ужас какой-то.
-Не знаю, как поехали. Не на пустом же месте все это возникло,- задумалась Катя,- когда Кирилл, брат, их отправлял, ничего не говорили нигде. Кто знал-то?
-Понятно. У нас никогда ничего вовремя не скажут.
Медсестра вышла в коридор, осмотрелась, кивнула головой:
-Идите звоните, пока нет врачей. Нельзя у нас больным звонить. Сами дойдете?
Катя встала с трудом и, пошатываясь, подошла к телефону. Кирилл не отвечал. «Уехал», - вздохнула она с облегчением. Тете Клаве дозвониться не смогла: все время было занято.
Всю ночь Кате снились странные сны. Приходили родители, еще живые, и уводили Леночку с собой. Только Леночка почему-то была совсем маленькой – лет пяти –шести. Она танцевала у Кати на дне рождения и читала стихи. На ней была та самая гэдээровская розовая юбочка плиссированная, которую привез из командировки катин бывший муж. Катя просила родителей не уводить Леночку, но отец молчал в ответ. Рая, совсем молодая и еще красивая, громко смеялась и говорила:
-Да что ты, Катя… Ей там лучше будет. Пусть уходит. Здесь слишком шумно.
Катя зачарованно рассматривала отражение Леночки в большом зеркале: оно таяло, исчезало.
-Вернись, - попросила она, и отражение исчезло. Растаяла Леночка. Пропали родители, куда-то ушла Рая. И осталась Катя одна.
Утром проснулась она и вспомнила свой сон: «Господи, глупости-то какие! У меня есть Кирилл, есть Мишка, скоро из армии вернется. Через неделю уже. Надо попросить доктора, чтоб выписал поскорее». Ей действительно нужно было выйти из больницы. Мысли о возвращении сына, которого она уже два года не видела и о Леночке, единственной племяннице, не давали покоя. Мишка вернется, ничего с ним не случится, но вот Леночка… Она, как и некоторые соседки Кати по реанимационной палате, находилась в простанстве, развернутом между да и нет, между жизнью и смертью. Вспоминалась Рая, в последние годы замнкнутая, далекая ото всего мира, и стихи, которые она нашептывала, расхаживая из угла в угол с книжкой в руках. Как же было в одном стихотворении? « Нет – никоторое из двух. Кость слишком кость. Дух слишком дух». Леночка – не жива. Но она еще не умерла. И Кате жаль стало, что не может она погладить ее по голове, обнять, прижать к себе. Спасти. Все зависело не от нее. Если бы хоть что-то могло от нее зависеть…
Глава четвертая.
В поезде все говорили о Карабахе. Кирилл Сергеевич пытался не слушать, не смотреть на попутчиков. Второй день соседка по купе, женщина лет пятидесяти, грызла яблоки и пересказывала содержание позавчерашней программы «Время», комментируя новости. Она заглатывала все яблоко, оставляла только косточки и черенок. Пыталась вовлечь Кирилла Сергеевича в бурную дискуссию пятого купе, но тот отмалчивалася. В конце концов, соседка решила демонстративно не обращать на него внимание.
Кирилл Сергеевич спал или притворялся спящим. На грани сна и реальности являлась ему Леночка и покойная Рая. «Почему же так получилось, - спрашивал себя он, - почему жизнь наша не сложилась, пошла под откос?», и не мог вспомнить, когда началась вражда с женой, когда она перестала весело смеяться и рассказывать ему за ужином о том, что произошло за день на работе. Рая все больше молчала или расхаживала по квартире с томиком стихов, бубнила что-то себе под нос. Как будто и не было в его жизни Раи в последние годы. Вот и появились Олечки, Машеньки, Лерочкми – все его аспирантки. Да тут еще переходный возраст у Леночки. Два раза она сбегала из дома, искали ее у подружек, находили, приводили домой, Рая нервничала, плакала… Со стороны ничего не было видно: ни их ссор, ни ленкиных выкрутасов… Жизнь шла своим чередом. Только Катя обо всем догадывалась, с детства умела отличать видимое от сущего. Тревожила его и сестра, врачи сказали, что это была случайная передозировка, не суицид.
Неспокойно было на душе у Кирилла Сергеевича. Одна мысль цеплялась за дргую, воспоминания наплывали волнами, душили его. Он не мог сосредоточиться и удержать хотя бы одно из них. Казалось, вся прожитая жизнь со своими проблемами и горем накатывала на него, не оставляя в памяти место для чего-то светлого, счастлвого, но и он был когда-то счастлив: мгновения, минуты радости стали теперь бесценны. Рая, еще молодая в лучах света тающего, выходила из реки, как из воздуха, и длинные волосы, заплетенные в косу, переливались. Вечером, когда смеркалось, они шли по тропинке от дома раиной бабушки к реке, Рая заходила в воду, и он смотрел на нее с берега, даже прикоснуться боялся.
Потом дом продали, и они ездили в пансионат. Маленькая Леночка убегала в лес, и Рая не знала, как ее поймать, как удержать.
-Слышишь, как сосны шумят?
-Это не сосны шумят, это ты, мама притворяешься, я пошла гулять. Говоришь: ш-ш-ш.
Рая плела Леночке венки, и девочка сообщала всем, что ее зовут принцессой. Ей нравились венки из одуванчиков и ромашек. Кирилл Сергеевич ходил на дальнюю поляну, чтобы нарвать цветы для Леночки, и охапкой бросал их на Раю. Все смеялись.
Время как будто застыло, и они, счастливые, остались там, в пансионате навсегда, а то, что случилось потом, происходило не с ними, не в этом мире. «Господи, да почему же все не так на самом деле?»- спрашивал себя Кирилл Сергеевич, поворачиваясь к стене, чтобы не видеть соседок.
Поезд летел в ночь, разрезая пелену последнего мартовского снега, смешанного с дождем. В купе все уснули, и Кирилл Серегеевич впервые за сутки решил выйти покурить. В полумарке тамбура покачивалась лампа с треснувшим стеклом, в которое он пристально всматривался, не желая ни о чем другом думать, кроме разбитого плафона. После первой затяжки закружилась голова. Он передохнул немного. Выбросил сигарету, но в вагон заходить не хотелось. Так он и стоял некоторое время - рассматривая мелькающие за окном сосны. Рая любила сосновый лес. Она родилась на Урале, и часто вспоминала, как они с подружками ходили за грибами. Поселок их был небольшой, все знали друг друга, соберутся со всеми одноклассниками – и в лес или на реку. Все напоминало ему о прошлом. Оно наступало яростно, и это были уже не те волны.
Вскоре в тамбур вошли двое: девушка и парень. Они громко смеялись, похоже, что были немного навеселе. Кириллу Сергеевичу пришлось снова закурить. Голова уже не кружилась. Парень с девушкой искоса посматривали на него, но не пытались заговорить. Он боялся разговоров. Ему стало не по себе при мысли о том, что Леночка гораздо моложе этой худенькой девушки, и никогда не будет больше вот так свободно общаться с молодыми людьми, смеяться, даже курить, черт возьми. Постепенно он начал осознавать, что нет его дочери больше. Врачи говорили что-то неопределенное, и он понимал их. Трудно сказать: «Ваша дочь почти умерла», да и нет таких медицинских терминов.
Кирилл Сергеевич не спал до утра. Весь следующий день он вновь провел на грани яви и сна. Иногда он смотрел в окно, и люди, суетящиеся на перроне, казались ему нереальными. Память отстукивала имена Раи и Лены, и он не мог прогнать воспоминания, удивлялся тому, насколько коротка жизнь, если можно всю ее вспомнить за двое с половиной суток, проведенных в поезде Новосибирск – Москва, пусть урывками, нарушая хронологический порядок. Вспоминалось лишь то, что казалось ему важным.
Соседки по купе вышли на какой-то станции, и последние несколько часов он провел в одиночестве, которое его не угнетало сейчас так, как это было дома после похорон жены.
И мчался поезд, и заходили и выходили новые пассажиры, и шел снег, а потом дождь, и продолжалась жизнь, и не давала покоя память.