Как все началось
Нечто подобное примерно однажды и случилось.
Понятно, что началось все заурядно и тривиально.
А чему тут удивляться?
Все самые захватывающие истории начинаются обыденно.
Можно даже смело утверждать - в этой истории все началось самым дежурным образом.
С чего все обычно начинается?
Ясное дело - с грандиозной попойки.
Место и внешний окрас
Вот и Плетень в тот раз "слегка дружески посидел".
Он это так называл.
И задушевно, и скромно.
Он вообще необычайно скромным был, этот простой и не шибко притязательный парняга Драный Плетень.
Как крейсер "Очаков".
С виду, по крайней мере, можно было подумать именно так.
А что на самом деле происходило во время "дружеского сидения" в тот злополучный день - так теперь разве вспомнит об этом кто?
Да.
А "слегка дружески посидел" Драный Плетень не где-нибудь, а у Лысого Джованни.
Гостеприимного и радушного.
Веселого и щедрого.
В его знаменитой на оба прилежащих сектора космической пространственности "Тупоумной Задире".
Не удивляйтесь: околотрассная траттория всецело принадлежала Лысому Джованни.
До последнего пфеннига.
И называлась именно так: "Тупоумная Задира".
Лысый Джованни, по крайней мере, называл ее именно так.
Все сначала, конечно, сопротивлялись.
Внутренне.
Как-то звучало это...
Но Лысый Джованни настаивал.
С виду незаметно, но кончилось тем, что и остальные подхватили.
Сначала радовались, как дети.
Остроты шутили.
А потом ничего - привыкли.
Да и в привычку вошло.
Что случилось в "Тупоумной Задире"
Именно такой и представала пред взором стороннего наблюдателя та самая присно (и, в особенности, послесно) знаменитая "Тупоумная Задира", что искусительно раскинула призывно заманивающие огни - точно рыба-удильщик сверкающую приманку для обязательно последующих жертв - на перекрестке четырех космических магистралей: как раз посредине между Волосами Вероники и Палицей Геркулеса - сидишь, бывало, и не знаешь, то ли в пушистые Волосы вожделенно зарываться, то ли от тяжелой Палицы панически убегать.
И во время сего "легкого дружеского посиживания" Драный Плетень умудрился надраться до полного фрикассе - принудительного задраивания верхних и нижних люков собственного сознания.
И никогда раньше он так еще не надирался - так, что свет всепроникающе лучистого разума безнадежно померк в его ясных очах, оставив вместо себя сплошное мракобесие очумело-столбенящего безумия.
Однако не будем осуждать Драного Плетня вот так с ходу и огульно: у каждого случаются нелегкие моменты в жизни.
По завершении сего безрассудного и - что очевидно - довольно бессмысленного процесса (в смысле - заливания трюмов и задраивания люков) Плетень долго пытался выяснить что за орлы тут наводят тень на плетень.
И кто, собственно, этой самой тенью в настоящий момент является.
Но все его настойчивые поползновения заполучить приключение на свою задуренную алкоголем, изломанную заморочками и внутренними накрутками голову или же какую-либо иную часть собственного тела, так и окончились безрезультатно.
Роковым образом зафиаскировались (если, конечно, позволительно будет так выразиться).
Во-первых, поскольку в "Тупоумной Задире" светило равномерно ярко и одновременно отовсюду - а Лысый Джованни никогда не опускался до того, чтобы позволить себе экономить на свечах и керосиновых лампах - то тень, как таковая, в траттории напрочь отсутствовала.
Если сказать проще - тень изапсендировала под давлением приватных (причем, отнюдь не от слова "вата") обстоятельств.
Во-вторых, развалившиеся за столиками нежные парни с полупудовыми кольтами подмышками, дубовыми кольями у стены и полутораметровыми кинжалами под плащами - то есть самые настоящие джентельмены удачи - почему-то упорно делали вид, будто никакого Драного Плетня, настырно стремящегося вплестись в какой-нибудь переплет, они в упор не наблюдают, словно в траттории такового и в помине не имеется.
Другие же напротив, отчего-то делали вид, что Драный Плетень ведет себя вполне привычным и абсолютно нормальным образом, благодушно хлопали его по спине, радостно обнимали, дружески бодались головой, как после долгой разлуки, и приглашали выпить за что-нибудь еще.
В периодически еще вспыхивающем сознании у Плетня даже складывалось впечатление, будто бы так, как вел себя в тот раз он, Драный Плетень, ведет себя и любой другой.
Особенно когда выпьет столько же.
И, главное, - того же.
Но в тот раз Плетню настойчиво хотелось привлечь к себе всеобщее внимание.
Или хотя бы чье-нибудь.
Его прямо зациклило на этой навязчивой мысли.
Даже не могу пояснить - зачем.
Наверное, и сам бы Плетень не смог бы того объяснить.
Ни до того, ни после.
Удивился бы только, не поверив.
Обычно всегда такой скромный, незаметный и выдержанный.
И вот - на тебе!
Такой конфуз.
Лез на рожон, точно глупый школьник среди солидных студентов.
Душа, у него, наверное, стенала.
Но кого это волновало?
Разумеется - никого.
И правильно: чья душа, тот пусть и страдает.
И нечего сюда впутывать других.
А то ишь чего удумали: как душу грузить - так каждый сам по себе, а как расплачиваться - так на всех перевалить готовы.
Так никто и не соизволил откликнуться на отчаянный призыв Плетня.
Существенное уточнение позиционных перспектив
Единственный, кто мог бы помочь Плетню в разрешении его внутреннего конфликта - так это какая-нибудь отзывчивая женщина.
Но женщин, испокон веков бессовестно паразитирующих на врожденной мужской слабости настойчиво подставляться под удар, в траттории, разумеется, не наблюдалось.
Они (то есть женщины) вообще в "Тупоумной Задире" редко появлялись.
"Тупоумная Задира" им, видите ли, не очень нравилась.
Или Лысый Джованни им чем-то не угодил?
Если да, то позвольте спросить: чем именно?
Разве можно был не любить Лысого Джованни?
Такого парня!
С такой открытой и щедрой душой!
Да его на руках было мало носить!
И, кстати, лысым он вовсе не был.
Прическа у него самая обычная была.
То есть, конечно, не так, чтобы совсем.
Волосы у него, конечно, длинные были.
И существенно вились, ниспадая вниз.
И даже несколько кучерявились как у негра.
Что очень важно.
Поэтому тот остроумец, что окрестил Джованни Лысым, наверняка пошутил: у этих пиратов, коротающих часы в придорожных тратториях, иногда довольно своеобразное чувство юмора просыпалось.
Кстати Джованни на Лысого не обижался.
И даже где-то гордился.
Не всякому такое счастье перепадает.
Так вот: Плетень в тот вечер навязчиво напрашивался на комплимент, старательно мозолил всем глаза, а также пытался всунуть буйну головушку в первую же лихую заварушку.
Но никто так и не соизволил сделть ему строгое замечание по поводу недостойного поведения.
Все были такими мирными!
Прям с души воротило!
Хотя, скорее всего - просто устали зверски.
Работа-то тяжелая.
И звезды рядом.
Но именно это мирное благополучие и внушало Плетню полнейшее отвращение.
Хотелось настойчиво крикнуть: че расселись!
к свету надо стремиться!
к общественно-полезной деятельности!
а не пропивать собственное здоровье с угрюмыми мордами!
Но слова почему-то не шли.
А если и шли, то не те.
А если и те, то казались неубедительными.
"Не поймут." - свербело тупо в затылке.
И поэтому было не только противно, но и до ломоты в висках неприятно.
И жутко обидно к тому же.
Истинная сущность Лысого Джованни
Лысый Джованни вообще-то по-доброму к Драному Плетню относился.
Ну, например, как к младшему брату.
Возраст при этом никакого значения не играл.
Для Лысого Джованни Драный Плетень был всего лишь средневзвешенным залетным пиратом, не знающим куда себя сунуть до относительно завтрашнего утра.
Таким же, как все.
Равным среди равных.
Но как раз это Плетня полностью устраивало.
Траттория - она же для того и была предназначена, чтобы предоставить возможность скоротать лишнее время в какой-нибудь приятственной компании.
Чем, собственно, Лысый Джованни и его многочисленные собратья по содержанию постоялых дворов в космических глубинках бессовестно пользовались для собственного всемерного благополучия и процветания любыми средствами.
И никто их за это и не думал упрекать.
Наоборот: все спасибо говорили.
Ах, постоялые дворы -
Вы ж космопорты Девятнадцотого века.
Вот что было их настоящим гимном.
Диалоги с Лысым Джованни
И, значит, Драный Плетень, видя, что ему этим вечером так и не удастся стать центром мироздания - хотя бы ненадолго - самым препозорнейшим образом активно переключился на моральное низведение Лысого Джованни.
Причем любыми доступными средствами.
Уж Драный Плетень ему и рожи корчил, и фигу из-под скатерти показывал, и в лысину пластилином из трубки незаметно плевал...
Короче - изголялся как мог.
И хотя на конечный успех не очень-то надеялся - неожиданно преуспел.
Видимо, своими невинными шутками Драный Плетень все-таки умудрился зацепить кроткую, дружелюбную и необычайно задушевную неаполитанскую натуру Лысого Джованни, глубоко спрятанную в солидной роскоши могучего, будто дирижабль, тела.
Хотя обычно это трудно.
Даже практически невозможно.
Уж больно больно податливым, сальным и невозмутимым выглядел Лысый Джованни.
Так что далеко не всем осуществить сей трюк удавалось.
А уж через это все прошли.
Разве что, кроме Плассирующего Нетопыря.
Но тот, надо сказать, всегда сидел с отсутствующим видом.
Чем, собственно, немало Лысого Джованни и беспокоил.
А к приколам в свой адрес Лысый Джованни давно притерпелся.
Издержки профессии.
С людьми приходится общаться.
Да с еще какими людьми!
Это вам не Майами-бич какой-нибудь с его желтым песком, жарким солнцем, синим морем и кучей изнывающих бездельников в соломенных шезлонгах.
Это зыбкие глубины Неизведанного Космоса!
Здесь удерживаются только самые-самые-самые.
И, поскольку, они самые-самые-самые, то их приходится терпеть.
Они ведь чисто как дети малые.
Даже их злые шутки всегда невинны, будто первый снег.
Однако в тот вечер звезды явно благоволили забавам Драного Плетня.
После того, что Драный Плетень доверительно сообщил Лысому Джованни, лапая того своими потными лапами за пушистые усы, окуривая удушающим запахом перегара и заботливо протирая его лысину жестким как наждачная бумага рукавом, что он-де, Лысый Джованни, вовсе никакой не итальянец, а точь-в-точь копия Плетневского дядюшки Автандила Акакиевича Вжикия.
Между прочим, и по сей день проживающего в Цхинвале.
Типичного русскоговорящего грузина.
Хотя и такого же лысого.
Даже в два раза лысее.
А что: грузины - они все лысые.
Ну, ладно, ладно.
Пошутил.
Почти все.
Это у них особенность такая.
Исключительно грузинская.
Словом, что называется, раскрыл Драный Плетень Лысому Джованни глаза на его собственную сущность по полной программе.
Да еще называл при этом Лысого Джованни то Батоно Джузеппе, то Бичо Бенвенутто, то Кацо Чипполино, не переставая фамильярно постукивать того ладонью по так полюбившейся ему внезапно лысине.
Взорвавшийся котел взаимных обид
- Сам ты Чипполыно! - обиделся Лысый Джованни с легким кавказким акцентом и выпнул Драного Плетня просвежиться в по-космически морозную полночь. - Баретины мы!
Плетень тоже не на шутку обиделся, землянисто затемнел глазами, тяжело засопатил носом, взволнованно завздымался грудью, благородно прорычал: "Ах, так! Ну, вы у меня еще попляшете!", залез в "Бешенный Огурец", гулко топая тяжелыми башмаками по изъеденным ржой ступенькам потрепанного временем трапа, мстительно задраил верхние люки, грохнув со всей силы крышками по крышкоприемникам, резко стартанул в экстренном режиме КНСЯНВ (кто не спрятался - я не виноват) - правда, получилось несколько неврастеничнее обычного, - и лихо сорвавшись с эстакады причала уверенно бросил ракетообразную субмарину в бурно кипящие пучины Открытого Космоса, не переставая при этом твердить на разные лады: "И ты, Брутерино!?", словно изрядно побитый перхотью и маразмом попугай с признаками стремительно прогрессирующей болезни Корсакова.
Его одурманенный мозг окончательно отказался воспринимать окружающую действительность.
В знак протеста против несправедливой и обидной дискриминации.
Благие поползновения безусловных рефлексов
Все вышеозначенные действия Драный Плетень выполнял, исключительно руководствуясь импульсами, поступающими из самых сокральных недр спинного мозга - нисходящих пучков Гисса.
Тем не менее и это не привело к сколько-нибудь печальным последствиям.
Безусловный Рефлекс, закаленный в преманентно случающихся ожесточенных сражениях, сечах, баталиях и бранях с Мраком Безумия за драгоценную Плетневскую жизнь (в общем-то и гроша ломанного не стоившую, но дорогой Плетню как память), на этот раз снова оказался сильнее наркотического дурмана от spiritus vini и сработал не только надежно, но и профессионально: ни с кем не советуясь тупо ткнул в одну из кнопок управления трясущимся от алкогольной интоксикации указательным пальцем Драного Плетня.
И, между прочим, попал.
Хотя и с третьей попытки.
И хотя в результате сего вопиющего нарушения техники безопасности к цели субмарину повел высококвалифицированный автопилот, Безусловный Рефлекс в очередной раз проявил себя безупречнейшим и великодушнейшим гуманистом.
Единственное, на что у Безусловного Рефлекса не хватило тяму, - ввести в бортовой компьютер субмарины координаты цели.
Что вполне можно было понять и даже одобрить, поскольку центральный соображательный узел головного мозга давно находился в полнейшей отключке, а собственного интеллекта у Безусловного Рефлекса было не более чем у занюханного ланцетника, притаившегося у себя в укромной норе.
Понять-то его было можно.
Понять вообще можно все.
Если постараться.
Но не оправдать!
Да это же просто в голове не укладывается!
Как вообще такое возможно!
При запуске основных двигателей и не ввести координаты!
Хотя бы приблизительные.
Подумаешь - ошибешься на пару-другую парсек.
Все одно - ближе к цели.
Ну, на край - направление движения задать.
Короче - указать искомую цель.
Не подымается палец - мигни в направлении зюйд-зюйд-веста!
И вся недолга.
Нет - не смогло.
Ну, животное - ну, что с него возьмешь?
В тенетах подозрительной темнотищи
Очнулся Плетень от того, что не сумел подняться на собственные ноги.
- Вот те на! - неприятно поразился Плетень. - Не я ли вас ростил, заботился, ухаживал. А вы, значит, вон как ответили на мою преданную доброту! Ну, спасибо! Век не забуду!
Буквально тут же выяснилось, что и руки не хотели отдираться от пола ни на четверть дюйма, ни даже на паршивую йоту.
- Вот, значить, как! - возмутился Плетень. - Это что - бунт? Всех под трибунал отдам! Без суда и следствия! Катапультирую через торпедный аппарат! По доске - и за борт! Пират я, понимаешь, злобный или кулек шуршливый!
И тут Плетень обратил внимание, по-прежнему еще несколько рассеянное, но постепенно начинающее концентрироваться под давлением таких необычных обстоятельств, что как-то в субмарине что-то совершенно не так.
И темнотища кругом!
Липкая такая, противная и густая, словно деревенские сливки.
И все к тому же какое-то омерзительно искривленное.
Это они, значить, в отместку, значить, на меня липкую темнотищу, значить, напустили, - догадался Плетень. Да еще искривили ее при этом, блин на фиг! И ведь не постеснялись, значить. Колет им, понимаешь, правда интимные места, понимаешь, всякие.
А может - глазом долбанулся обо что? - предположил Плетень, немного успокоившись. - Хотя не - не должно. Обо что здесь можно так долбануться? Что я здесь первое десятилетие на вахте бдю. Или бжу?
А-а-а! А не подлый ли ублюдок Джованни, лысая морда с маслеными глазками и насквозь фальшивыми льстивыми улыбочками, которая только прикидывалась благородным сицилийцем, а на самом деле кроме Тифлиса, Цахкадзора и своей деньговытряхивательной мухосранской псевдозабегаловки и не видела-то в своей льстивой и насквозь фальшивой жизни больше ничего?
И уж не эта ли льстивая морда напоила его, Драного Плетня, самыми некачественными спиртными напитками, какие только можно обнаружить в необъятных просторах Вкрадчивой Вселенной?
Как есть - некачественными. Тут уж никакие двадцать раз просвинцованные желудки не вынесут этакого позора и бесчестья! Какой там отборный шартрез урожая 1894 года! Какое там Дюбонне из подвалов маркизы Де Помпадур! Какие там логерхеды только что из Атлантического океана! Какие там устрицы с абиссалей Гвинеи-Биссау, Сент-Винсента и Гренадин! Червяки навозные - вот что это было!
А уж как правдиво уверял этот мерзкий и беспардонный хлыщ! С каким убеждением и искренностью! Пей, говорит, на здоровье Драный Плетень! ты мне как младший брат! да ты у меня самый почетный гость! И все такое.
Да только такое же льстивое и вероломное! Вот она - плата за эту гнусную льстивую гостеприимность: липкая темнотища да искривленное пространство! Вот тебе и вся искренность! Эта, с позволения сказать, чтобы не стошнило, жидкость непонятного происхождения (бэ-э! - держись Плютень!) не дотягивала даже до недозревшего Лучафера из самого захудалого винограда пополам с перезревшей хурмой, заведенного в старых проржавевших железных бидонах! Да кого там! - Даже сивушная брага на заплесневелом зерне - и то смотрелась как минимум марочным французким коньяком азербайджанского производства! А уж по своим вкусовым качествам (о внешних данных позвольте умолчать во избежание излишних эмоций отрицательной направленности и неконтролируемых тошнительно-выворачивательных рефлексов) и вовсе подозрительно смахивала - тет в тет - на зауряднейший портвейн марки "Солнцедар-бис" для черновой грунтовки деревянных и жестяных поверхностей крыш во время всеобщего капитального ремонта!
Так, очнувшись в пьяном угаре, несправедливо думал Драный Плетень на честного и радушного хозяина "Тупоумной Задиры" доброго и приветливого Лысого Джованни.
Дополнительная вариация на основную тему
А спрашивается: чего, собственно, Драный Плетень так домогся до Лысого Джованни?
Плохо ему было в "Тупоумной Задире"?
Или же Плетень в какой-то момент позавидовал спокойной и оседлой жизни Лысого Джованни?
Нашел чему позавидовать: вонючей жизни в занюханной траттории!
Хоть и знаменитой на оба прилежащих сектора космического пространства плюс четыре пересекающихся магистрали.
Впрочем, если отбросить словесную шелуху поверхностных эмоций, то Плетень, заметив подозрительно липкую темнотищу искривленного вида, тотчас же почуял неладное.
Причем, носом почуял.
Или даже нутром.
Нутро - оно, как известно, гораздо более чувствительнее носа.
Даже такого длинного и обвислого, который жил на лице у Драного Плетня.
Особенно, когда подпалит живую плоть в некоторых ситуациях.
Тем более - собственную.
И в особо чувствительных местах.
Если вообще не сказать значительно более гораздо резче.
Но это исключительно только для того, чтобы не называть эти подлые безобразия своими настоящими именами.
Небольшое обращение к народным истокам
Но все оказалось именно так.
Самые наимрачнейшие догадки Драного Плетня в очередной раз блистательно подтвердились в независимых проявлениях объективной реальности.
Не зря же в массах космического народа носятся обрывки резонирующих волн пронзительных по наитивному прозрению слофизмов!
Не думай плохо - будет гораздо хуже.
Вот о чем так благовещательно рекут народные слофизмы.
Захлопнувшаяся дверь живоловки
Но Плетень по-другому не может.
Иначе это будет не Драный Плетень, а какой-нибудь пингвинисто глупый неботык, романтически настроенный поверхностноскольз, полудурочно примтивный вершкосмотр с розово флюоресцирующими слизистыми выделениями (а если говорить попросту - соплями) вместо мозгов.
Оказывается, этот кретинически самоуверенный автопилот!..
Эта непрошибаемо банальная посредственность колесного типа, вечно вращающаяся параллельно к плоскости эклиптики и посолонь!..
Радостно надышавшись плотными миазмами тучного амбре, густо диффундируемого в субмариносферу замкнутого типа некими внутренне пульсирующими органами Драного Плетня - а именно легкими - в бесшабашном угаре пьяного беспамятства!..
И, разумеется, тоже не на шутку окосела!
Ему же только позволь!
Он же тут же не преминет воспользоваться!
И все его хваленое гироскопическое равновесие, выверенно уравновешенное на атомных весах с квантовыми демпферами!..
Выписывая вихлятельные восьмеркообразные фортеля, с угрожающе срывающимся в басирующее пике свистом, полетело облезлому тушкану под длинный хвост с пушистой кисточкой на самом дальнем его конце!
Тут уж конечно!
Тут уж такое началось!
Такое началось!
Секстан с пылкающим языками энтузиазмом подхватил под микитки эту отчаянно гиперноваторскую инициативу, засбоил и отклонился на тридцать румбов впротивосолонь своей расхристанной стрелкой и на восемь - в верхне-нижнем регистре рыскающего неравновесия.
Тут уж конечно!
Найдется отчего засбоить!
А астролябия - и без того черезмерно расхлябанная длительными прохождениями сквозь разреженные туманности и шаровидные скопления - и вовсе расшалилась не на шутку!
Да как пошла выписывать точеными бедрами высокохудожественные фигурные кренделя вдоль всей навигаторской поверхности космического глобуса!
Как пошла!
А какой женщине не хочется всласть повеселиться?
Понятно, что всякой.
Особенно в столь непрозрачной ситуации.
Оставшись без твердой капитанской руки "Бешенный Огурец", будто застоявшийся мерин, скучающий без работы и брошенный на произвол судьбы во чистом поле, долго бродил по обрывистым берегам коварного космического омута, сбивая жемчужную росу в свое удовольствие и наслаждаясь тишиной, пока, наконец, не ухнул в Черную Дыру, коварно притаившуюся глубоко на дне.
С довольным ржанием!
Вот так вот и ходют кони!
Над рекою.
Унылые рассуждения о воротах в Ад
Плетень мигом протрезвел, когда понял, что влип.
И не просто влип, а на этот раз, похоже, по-крупному.
И не просто по-крупному, а настолько по-крупному, что крупнее уже просто некуда.
Как изящно выражались древние эвенки: по самые помидоры.
Уж не знаю - откуда они на своей вечной мерзлоте помидоры возделывать навострились.
Или это произносилось для красного словца?
Для поддержания собственного морально-боевого духа?
Впрочем, не исключено, что это был перевод неправильный.
И говорили они не "по самые помидоры", а "по самые уши".
Если, конечно, в данный момент у Плетня они все еще оставались ушами.
А не превратились в какие-нибудь лепешки бесформенные.
И не просто по самые уши, но и всеми остальными конечностями тела.
Включая хлястик и треугольные окончания тертого временем пиратского треуха.
И не просто всеми остальными конечностями, но и прочей поверхностью тела, контактирующей с окружающей средой.
Каждой чешуйкой, мембраной и трихоидной сенсиллой.
А из Черных Дыр, как известно, возврата обратно не имеется совсем.
Чудес не бывает.
Такова суровая реальность.
Черная Дыра, как испокон веков испуганно шепчутся по шелестящим листвою кустам ретрограды, - это и есть ворота в самое адское пекло Огненной Геенны.
И скажу вам по секрету - они правы.
Хотя и прискорбно это признавать.
Хотя и склизкие они по своей истинной сущности - эти ретрограды.
Там же такие пертурбации пространственно-временного континуума завихряются!
Жуть разбирает.
До скребаршения кошек в груди и искрения родопсиновых зерен в районе контакта колбочек и глазного дна!
Впрочем, если не возражаете, об этом как-нибудь в другой раз: случай еще, несомненно, представится.
А то что-то самому как-то не по себе стало.
Еще одна слофическая сентенция вдогонку
В тихом омуте Черные Дыры водятся!
Так - или примерно так - звучит одна из главнейших заповедей глубинной космической навигации.
На центрально-слофическом наречии.
Но не знать ее - причем на исходной лингвиномно-языковой структуре - позор даже для зеленого юнги.
И не просто для зеленого, а монохроматически зеленого!
Непредсказуемая реакция Драного Плетня
- Прощайте, красотки! Прощай, небосвод! Подводная лодка уходит под лед!
- прохрипел Плетень в нижнем полусреднем регистре надтреснутым козлетоном, стремительно осипшим от неприятного ощущения в области желчного пузыря и слева от вороньей кости.
После чего отчаянно заломил пилотку, свирепо выдохнул облачком сивушного перегара, моментально выпавшим росой на переборках под нахрапистым напором навалившейся силы тяжести, кое-как уселся в пилотском кресле, хлопая набрякшими от натуги веками, и - неожиданно для себя, и не считаясь с мнением окружающих (включая автопилота и расхристанного секстана) - коротко, но энергично, сформулировал очередное откровение, посетившее его в этот, прямо скажем, не самый приятный момент бытия.
Буквально в десяток слов уложился.
Благо - язык без костей и особо не сопротивлялся.
И голосовые связки сдюжили.
Черная Дыра в момент торжественного оглашения Драным Плетнем снизошедшего на него откровения с довольным урчанием почавкивая всасывала корпускулы беспризорной материи, беспорядочно рассеянной в окружающем пространстве.
И уж никак не ожидала такой крутейшей заподляны!
Она даже озвезденела на миг!
Что привело к растерянному ослаблению железных пут гравитационной хватки в ту же секунду.
И даже спонтанному свечению.
От возмущения.
Но было уже поздно.
Процесс инициировался необратимо.
"Сырная липучка" по курсу
Произнесенная Драным Плетнем тирада явилась для Черной Дыры откровенным проявлением недружелюбия!
Будто железной трубой с размаху под дых, кирпичом со всей силы по замерзшим пальцам и резиновым мячиком в глаз одновременно!
Уж если тебя съели, голубчик, - обывательски-примитивно рассуждала Черная Дыра, хладнокровно обрывая хромосферу со своего скособоченного соседа - так ты уж будь любезен: сиди там, куда тебя посадили, и переваривайся себе спокойно без всяких там заподляночных высказываний!
А то - на тебе!
Ничего себе нежности!
И все, что Черная Дыра повыцедила из просторов Неисчерпаемой Вселенной за миллиарды миллиардов лет ненасытно обжираловочной жизни - обломки атомов, астероидов, звезд, подводных лодок и прочего космического барахла - все ощутило внезапно либеральное послабление, встрепенулось и (само собой разумеется: а что оно еще могло сделать?) стремительно ломанулось в разные стороны с анархической страстью к разрушению любых вертикально ориентированных иерархий.
В результате оного процесса в замкнутой сфере, плотно окружившей святая святых Черной Дыры, которую с загадочным придыханием и сладковатой дрожью в голосе все почему-то называют зоной Шварцшильда, вспучилась гигантская брешь.
Точь-в-точь как плацдарм под Прохоровкой на Курской дуге!
Или вспышка класса "Х" на Солнце.
Только, пожалуй, раз в ...надцать ...рдов поболе.
Пред "Бешенным Огурцом" призывно манящей пастью спасительного тоннеля разверзся вихревой канал неизвестной природы.
Местные аборигены любовно, но с некоторой затаенной долей опаски величали его "сырной липучкой".
(У аборигенов полностью отстутствовало абстрактное мышление, зато художественного было явно в переизбытке!)
"Да гори оно синим пламенем!" - подумал Плетень, переложил штурвал на два румба вправо и лихо занырнул в зияющую прямо по курсу "сырную липучку".
По крайней мере, вид у Плетня при исполнении этого сложного байдевинда в непосредственных окрестностях зоны Шварцшильда был весьма победительный!
Небольшое пояснение по существу
Что в этот судьбоносный момент Плетня больше всего поразило - так это что турбуленции в "сырной липучке" превышали не только мыслимые, но и даже дозволительные законами физики пределы.
Приборы, понятное дело, сходили с ума и уверенно показывали всякую чушь.
Как, собственно, тому и полагалось быть.
Но Плетень это навскидку определил - по глубинным нутряным ощущениям.
Как это объяснить?
Пожалуйста: это когда страшно до шевеления волос на груди и радостно до счастливого смеха одновременно.
Или когда чувствуешь себя разбитой колымагой и бодрым орангутангом в одной и той же шкуре.
Вот так это, собственно.
Немного о естественном любопытстве
Через пару-другую минут, пережив несколько довольно странных для самочувствия ощущений (см. выше), Плетень очнулся уже на другом конце Вольготно Разомлевшей Вселенной - в Большом Пальце Правой Клешни Крабовидной туманности: райончике хотя и с весьма сомнительной репутацией, но, по крайней мере, с не шибко искривленным пространством.
Первым делом Плетень с любопытством оглянулся на то место, где его только что едва жадно не слопала ненасытная Черная Дыра.
А что ему оставалось делать?
Вот вы бы что на его месте сделали?
К тому же, как известно, любопытство - не порок.
Оно естественно практически при любых обстоятельствах.
Даже...
И что он там обнаружил? - конечно же спросите вы.
(Вот, кстати, и подтверждение моему предыдущему тезису.)
Так вот - спешу утолить ваше естественное любопытство - Плетень обнаружил там стремительно распухающую Сверхновую.
И больше ничего.
Черная Дыра исчезла.
Куда она делась? - спросите вы.
И опять я спешу удовлетворить ваше естественное любопытство.
Она там превратилась в Ултьраголубого Супергиганта!
Вот что там произошло.
Дань, которую мы отдаем традициям
" М-да." - всеобъемлюще подумал Плетень.
Потом снял пиратский треух, изрядно потрепанный морщинистыми лапами гравитации, и почтил кончину Черной Дыры минутой насыщенно траурного молчания, облегченно утирая клейкий пот и стараясь не поминать пресловутого Шварцшильда всуе.
Окончив мемориальную церемонию Драный Плетень, как это и полагалось у Пиратов, возвысился душой, протяжно и от души трижды грянул: "Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!" в честь новорожденного Ультраголубого Супергиганта и торжественно произнес:
- Нарекаю тебя "Гиппокотиле оффицинале"!
Да как шваркнет бутылкой шампанского о переборку!
Продолжение банкета
Что такое "Гиппокотиле оффицинале" Плетень, разумеется, не знал.
Но уж больно красиво звучало!
Когда Плетень думал об этом в минуты этимологических размышлений и структурального анализа идиоматических анахронизмов, ему почему-то казалось, что это должно быть нечто вроде конголезского гиппопотама в крупную голубую клетку на фоне саванного пейзажа с зебрами, жирафами и львами, а также седоглавой Килиманджаро с едва курящимся кратером на несколько более отдаленном плане.
Потом Плетень крупными глотками хватанул через край стакан водки за собственное здоровье, а также вселенскую мудрость незабвенного Шварцшильда, столь тепло упоминавшегося выше, после чего окончательно протрезвел.
Почуяв, что разухабистая пирушка приняла новый виток крутого девелопмента, автопилот Плетневской субмарины, едва ворочая языком, сквозь пары охватившего его дурмана произнес:
- Гарсон! Горылки! Всем! И сала по четверти шмата! Я угощаю!
Плетень утер брызги шампанского обшлагом рукава рабочего камзола, по-доброму посоветовал автопилоту: "Проспись, болван," - надел потрепанный треух обратно на макушку, сел в кресло и, стараясь не обращать на гнусную слабость в поджилках, а также предательскую трясучку в коленках и прочих телесных сочленениях, глубоко и надолго задумался о странной бренности бытия.
Себя упрекнуть ему было не в чем: Черную Дыру он ухайдакал не нарочно. Старинные космические обряды выполнил как и полагалось: отдав великие почести и той и другому.
Так уж у Вольных Пиратов исстари повелось.
Обряды - они ведь не только украшение нашего повседневного бытия.
Но и некий мистический смысл еще также имеют.
Долгая дорога в звездах
Кое-как пережив последствия невоздержанной вакханалии у Лысого Джованни Драный Плетень попытался вспомнить где находится ближайшая заправка.
Но память ему повиноваться не хотела.
Или это именно ее первым делом всосала в свое ненасытное мурло Черная Дыра?
Записи в бортовом журнале и справочнике по космической навигации на этот счет тоже отсутствовали.
Хотя пронумерованные листы оставались на месте.
То ли чернила в самописце не работали?
Между тем горючки могло и не хватить, а болтаться в междузвездном пространстве, не разбери-поймешь в какой стороне от магистральных путей - удовольствие далеко не из самых приятных.
И, главное, Плетень никак не мог вспомнить, что же он там, в Черной Дыре, такого сказанул.
Даже приблизительно.
И ведь самое обидное - всего-то несколько слов!
Коротеньких и ладно уложенных в элегантную фразу словно локоны в замысловатую прическу неподражаемой Сары Бернар.
Но - увы! - собственная память в который раз обошлась с ним жестоко.
А, может, - гуманно?
А Черный Ящик в таких случаях автоматически отключался.
"Че мне - больше всех надо?" - думал он в таких случаях.
Плетень сплюнул, пнул кресло с храпящим в беспамятстве автопилотом, включил аварийную комбинацию топовых огней и, проклиная капризную память странным вопросом: "Где жа ты Вью?", переложил субмарину курсом на Марс.
И никакой тебе магии
Вот так, на первый взгляд, прозаически проистекло это с виду рядовое событие, вошедшее позже в число наиярчайших легенд современности под несколько странноватым названием "Разящий Пинок Драного Плетня".
И хотя Плетень скромно отказывался от всенародной славы, мотивируя это случайным совпадением, а также естественным ходом событий, тем не менее, это происшествие еще раз недвусмысленно дало понять всем обитателям Слегка Просвещенного реликтовым излучением Космоса, что с помощью обычных человеческих слов в окружающем пространстве можно вызвать не только необычные, но и весьма опасные изменения.
И при том, как прозрачно намекнула действительность, совершенно необратимые.
И подтвердило, что ой как неслучайно эти слова настоятельно не рекомендуется произносить вслух.
Особенно при женщинах и детях.
А также при старушках и начальстве.
И уж, конечно, никак не в той последовательности, в какой произнес их Драный Плетень.