Царство ночи

Девочка-Одуванчик
Непонятное чувство пытается остановить ток крови в бренном теле. Непонятный холод, заколдованный призрачной иронией чувств и переживаний, своим бесстыжим платьем облаков выковывает бутон увядшей луны. Голос рвется, хочет выйти вон, наружу, из оков пленённого разума, но ещё не время. Фигура утончённой королевы ночи не достигла своей полной власти, но уже чарующий взгляд тьмы приковывает к запотевшему окну, сквозь занавеску которого пытаешься рассмотреть контуры её тела. Возбуждённая сила коварства завязывает в прочные узлы движение сущности твоей души. Боль в пальцах, лёгкое покалывание взрывает решетку заточения, выпуская на свободу одурманенный сумрачным ароматом чувств голод. Срывая с себя тесную одежду притворства, голод сливается с нежным бледно-жёлтым цветом расцветающего вновь бутона луны и с удушающим угольно-водяным цветом платья королевы ночи. Он в поисках, хотя и не знает, что ему надо искать. Но неземная сила направляет его на путь кровавых убийств личности, на путь тупых и инстинктивных желаний обнажённой плоти. Царство ночи поглощает его полностью, и слышится голос, зовущий, мечтающий, ищущий, нежный и в то же время дикий и зверский. Гул и крик тишины запугивает проходящих по тропе измены мыслей. Становится не по себе от мертвеющей реальности. Только ты, один, луна, бездна ночи, немые крики и ощущение голода. Бриз лёгкого просветления мысли слегка нарушает постоянство безмятежности мрачного штиля, но полностью всколыхнуть остолбеневшее окружение жестокости ему так и не удаётся. Голод, как странствующий гость, ищет пристанища, но заходит в глушь предательств и пороков. Бахрома приговорённых деревьев склоняет оскорблённые головы над канителью судьбы. Привычка быть в тени собственных побед привела к яркому, но бездарному блику поражения упрямости. Поклонение внушённой тоске привело к гибели собственного достоинства, которое всегда подавлялось  неискренней преданностью и трусливой невинностью. Ожерелье обречённых колец замыкает запястье бездвижной руки. Окраина справедливости очень похожа на жадную месть со смертельной страстью смущения. Панихида дня прикована к ночным скитаниям. Предлог одиночества обманывает желание быть с кем-то, теряясь в водорослях сомнений, созвучных со стоном терзаний тесноты. Афоризмы приглушённого воображения агрессивно бьют по больным точкам иссякшей мечты. Препятственный урок был пропущен. Заросли околоченных дворов дали возможность проникнуть страху в скованное чувство. Амплитуда жизни и смерти сведена к нулю.