Ностальгия душит, не давая покоя, сидит занозой в области сердца, отвечающей за любовь к родным местам… Но нечто более сильное сдерживает эти порывы.
*****
Ленкино четырехлетие венчало собой начало чего-то нового, доселе неизведанного и от того еще более желанного. Она переезжала из родительской спальни в комнату к бабушке. Новая кровать, заботливо приобретенная по этому случаю, казалась такой огромной, пахнущей лаком и свежестью, яркий коврик на стене, ночная лампа в виде утенка с зонтом и... новая жизнь.
Местечко в родительской заняла новорожденная, и все внимание мигом переключилось на это маленькое создание – требовательно - орущее, пахнущее какой-то жуткой смесью и ненасытно сосущее пустышку с клубничным запахом.
Стресса и ревности, присущей подобным случаям, Ленка не проявила. В свои четыре она уже не испытывала болезненной привязанности к маме и тем более к отцу, который стал таковым едва ему исполнилось восемнадцать и два последующих года вспоминавшем о наличии дочери лишь из армейской переписки с женой. Родители жили в своем, непонятном Ленке мире, который постепенно превращался в будничную рутину, сопровождаясь мамиными слезами, все чаще перерастающими в бурные схватки с гулящим и вечно выпившим отцом.
С широко раскрытыми от удивления и ужаса глазами Ленка быстро ретировалась в другой мир – царство покоя и понимания, теплых бабушкиных рук и добрых сказок, мир, в котором в окна струился солнечный свет, а по подоконнику шаркали пестрые голуби, принимающие крошево ржаного хлеба прямо из ее ладоней…
Бабушка. Она была совершенно другой, не похожей на Них.
Пожилая, чуть располневшая с годами женщина хранила в себе нечто незыблемое, аристократическое и абсолютно чуждое реальной жизни. Но это «что-то» было глубинным и неузнаваемым под внешней оболочкой. Работа технички или точнее обычной уборщицы и сторожа по совместительству не подразумевала внешнего лоска и ограничивалась обычной робой или телогрейкой. Но Ленка то знала, что скрывается за этой внешней серостью…
Высокие потолки Дворца пионеров отражали любой шорох с утроенной силой и живущие в укромных потолках летучие мыши, своими полетами и писком создавали атмосферу ночного вампиризма.
Ленка иногда бывала в этом месте, на ночных бабушкиных сменах, спала на тахте в маленькой каморке, укрытая несвежей телогрейкой, а по утру мела листья со ступенек дворца или разбрасывала своей лопаткой свежевыпавший снег и помет вездесущих голубей.
Вот и эта ночь была подобной всем прочим.
- Спи, внученька, а я пойду вымою дальнюю студию, – надевая потертый халат, сказала бабушка и прикрыла за собой скрипучую дверь.
Ленка лежала на жесткой тахте, накрывшись с головой, пытаясь не слушать пугающие шорохи и скрипы. Уснуть, даже считая белых овечек, которые обычно появлялись на фоне нежно голубого неба, казалось нереальным – эти мерзкие мыши шуршали, казалось все ближе и ближе, повергая Ленку в тихий панический ужас.
«И как это в старые времена принцессы жили в таких огромных, серых замках?” – размышляя на этот счет, она не заметила, как звуки ночного дворца умолкли и под сводами потолка полилась тихая, приглушенная музыка.
Мелодия наполняла опустевшие комнаты, переливаясь и обтекая барьеры и стены, достигала высот последнего этажа и водопадом осыпалась по ступенькам мраморных лестниц.
Ленка, пересилив недавний страх, выбралась из своего ложа, и тихонечко приоткрыв двери выскользнула в сумерки ночного фойе. Рояль звучал несколько громче. На цыпочках, предвкушая нечто необычное, она добежала к колоннам, отделяющим следующий зал, в котором и находился инструмент, и застыла в немом, всепоглощающем восхищении…
Взгляд бабушкиных глаз был направлен чуть вверх, в темную прорезь окна, за которым покачивалось старое одинокое дерево, четко очерченное лунным светом. Руки, ее старые уставшие руки, то чуть касаясь, то взлетая над клавишами и поражая их четкими уверенными движениями, извлекали из видавшего виды рояля то самое, что разрывая душу своей неимоверной силой, через минуту собирало ее по осколочкам вновь в единое целое.
Девочка стояла, раскрыв рот, не в силах шевельнуться и впитывая всем своим маленьким «Я» эту неизведанную доселе силу… В ее детском сознании прорастало то «нечто», разделяющее людей на маленьких и больших, возвышенных и приземленных… Она вспомнила случайно обнаруженное дома старое фото - лицо красивой молодой женщины в сказочных театральных нарядах, коралловые бусы в несколько рядов, счастливые глаза и лучезарность ее улыбки. Это была она – ее бабушка…
А утром, едва солнышко пустило свои первые лучи, Ленка с ожесточением била лед на ступеньках, желая сделать как можно больше, гоняла ненавистных в этом месте голубей, которые сводили на нет всю чистоту лестниц, и глядела на свою бабушку совершенно другими, повзрослевшими не по возрасту глазами…
Она внимала каждому слову, слушала с неподдельным интересом все бабушкины истории, слышанные уже десятки раз, впитывала яркость красок и распознавая полутона интонаций. Она училась, училась быть другой…
Через несколько лет родителям взбрело уехать из своего маленького городка туда, где лес выше, морозы крепче, а зарплата больше.
Ленка глядела через заднее стекло такси на удаляющийся силуэт, в миг донельзя постаревшей и осунувшейся бабушки, обреченной на одиночество, и по щекам текли совсем не детские слезы… Там, за стеклом, осталось ее детство…
*****
Уходят люди, которые дороги нам. Они всегда уходят…
Ленка не могла видеть Ее, ушедшую в феврале из жизни. Все худшее приходит, как правило, не вовремя… Так и случилось. Лена ждала своего второго, который должен был вот-вот родиться, и смерть бабушки застала ее врасплох…
Она не смогла даже проститься с самым дорогим в ее жизни человеком, человеком, которому она обязана всем…
Ностальгия душит, не давая покоя, сидит занозой в области сердца, отвечающей за любовь к родным местам…
Но нечто более сильное сдерживает эти порывы – желание помнить любимого человека живым и не видеть мира без его существования…