(патриотическая стебанелла)
20
подвигов
от
создателей
Геракла
и
Жанны д,Арк
Пролог
– Ба!.. Нет, вы только поглядите на этих засранцев! Опять у них экран весь немытый в тряпочку. Не видно ни хрена – хоть в глазах ковыряйся…
– Угу. Муть повсюду какая-то… сыробуровонючая. В пятнышку...
– Сам ты муть. Это не муть в пятнышку, дурында, а жизнь ихняя. И не в пятнышку, а прямиком в какашку. От того и экран вечно немытый. Все безнадежно заняты и безмятежно встревожены.
– Кстати, насчет засранцев… В самую, как говорится… кхе-кхе... У меня тут давеча на них такой… мм… насморк открылся… истерический. С бесперебойной дефекацией в промежутке. Вот уж, доложу вам...
– Эй, гляньте-ка сюда скорее! На их частоте опять вопящий сбой Е2Б4!
– Ё-о-оханый бабай! Да у них там, похоже, кроме критической зоны еще какие-то отклонения на фоне благоденствия зачервивились. Эдак вон все замутило…
– Да ладно уж! Можно подумать, в первый раз. Сколько их помню, какое этим ханыгам направление не задай, как не исхитрись наперекосяк, они все равно в 98,5 % случаев начинают корячиться в обратную сторону.
– Ой… я даже и не знаю, если честно. На моих параллелях вроде все в порядке. Атмосферу проверяем регулярно – смоговирус в норме.
– Слушайте, так может мы… это самое… опять на молекулярном уровне чего напутали, а?
– Фу на вас! Да что вы с ними все цацкаетесь? Я так к их монитору уже лет 80 не подхожу, чтобы не портиться. Такую мигрень сочащуюся с ними в 17-ом заработал – пронеси-облегчи!
– Ну, наконец-то! Неужели я слышу что-то членосовместное! Сколько я уже предлагаю вам устроить этим макакам эффект неприсутствия? Лет двести как минимум. Замкнуть их в 15-ое измерение и пусть мельтешат там сами с собой всухомятку.
– Эй, козявка! Ты глухой или тупой с перепугу? Я тебе, по-моему, уже раз сорок втирал, что это совершенно углупительно и обреченно!
– Действительно, мы ведь уже обсуждали, что поскольку это критическая зона, там безупречно должна быть самая крупная Территория. А таких на замену у нас пока еще ни в одном измерении не выросло.
– Вот-вот, поставь туда несколько мелких, их тут же сожрет и не подавится либо эта широко прищуренная К, либо твоя толстозадая А. А так и до одной Территории в измерении довинтить недолго.
- А я о чем говорю? Потом опять нужно будет все уничтожать и проектировать заново. Не знаю, кому как, а меня лично все это уже достало до задников.
– Ой, ладно, ладно! Раскудахтались. Признайтесь, вам просто жаль этих барбосов. Вы же все прекрасно в курсе, что у них там Путеуводная звезда прогрессирует в незачатках. Как начнут сейчас члениться – и сморкнуть не успеете в охапку!
– Не волнуйся, покемон плешивый! Пока они будут члениться, критическая зона успеет сместиться по циркулю, я уже получил широкоформатные расчеты.
– Да, и не делай вид, будто не знаешь, что «подарок» на этот раз именно тебе. Так что начинай строить дамбы, замыкатель хренов.
– Ладно-ладно, не спорьте… Их действительно, как бы у нас не зудело, нужно пока оставить, без них может произойти самоуничтожение планеты. И, возможно, в этом есть умный умысел, что они столь резвы и непредвиденны. Их опасаются иметь и «за» и «против». Они стоят у всех на пути. А для нас, сами понимаете, это сейчас как нельзя кстати. Так что предлагаю продлить им действительность еще... ну, скажем, лет на 150 пока, а там посмотрим.
– Что – вот так вот запросто на 150 лет?! Протестую, это не заложено!
– Ну… хорошо. Хорошо. Только давайте-ка возьмем на этот раз проектец попроще. Что-нибудь для проформы, вроде Геракла или Жанны д,Арк.
– А я считаю, им, наоборот, нужно садануть покрепче!
– Нет, ты опять, да?.. Ни зги не слышишь о чем мы тут языки трепем? Сказано ведь – в 98,5 % случаев развиваются в другую сторону. Ну, дали мы им умницу Ульянова, и что? Они в два счета превратили его в Ленина, заразили сифилисом и дискредитировали коммунизм. Нет уж, давайте-ка рисковать больше не будем.
– Эй, а ты-то там что сидишь, как филин? Твою Территорию обсуждаем или чью...
– А он опять на авось надеется, дурила!
– А ну-ка вылазь и разговаривай со всеми мигом.
– Так уж прямо и мигом... Не о чем мне тут с вами языком карлякать. Выкарабкаемся как-нибудь помаленьку, нам легкой жизни не надобно.
– «Не надобно»! Когда уже на эсперанто правильно разговаривать научишься, горе ты наше лыковое... Отвечай, кого в искупленье предпочитаешь – полубога иль святую?
– Да ну вас… полубога... Скажете тоже. Мы ведь не в до нашей эре живем… Да и святая тож не годится. У нас теперь свобода вероисповедания, это ж некультурно может получиться. Теперь герой – это называется «суперзвезда», во!
– Ну, ладно, суперзвезда так суперзвезда. Только пусть теперь это будет какая-нибудь наивная и наспех нецелованная девчонка, а то с мужиками у вас вечно что-то не клеится… Женщина, она, конечно, хоть и против логики, но как раз-таки в те самые 1,5 процентов и проскользнет, не мешкая. Ты ей там подбери с учетом специфики какие-нибудь несложные подвиги. Но только, чтоб она не знала. Ну, чтоб не загордилась, как некоторые, понимаешь, что я имею в виду? Да, и пусть совершая подвиг, она еще и познает что-нибудь горизонтальное, или, там, открытие какое полезное делает, ясно? Чтоб не зря старалась, да и глупостей поменьше ляпала с непривычки.
– А потом куда ее... Ну…в смысле, после всех этих подвигов?..
– А чем там у нас с Гераклом и Жанкой закончилось?.. Сгорели вроде оба. Ну, так и давай… устрой ей там что-нибудь подобное. Только в современном, так сказать, варианте. Автокатастрофу там, или я не знаю... Ох, ёкалэмэнэ!.. Аж сердце закололо, ты погляди-ка… Ладно, не надо катастрофы, придумай ей лучше какой-нибудь поворот в сознании. В монастырь, к примеру, сошли или еще чего… В общем, подумай хорошенечко и приступай. А мы тут будем по ходу пальцы загибать осторожно...
Как я спела дуэтом с Пугачевой
и поняла, почему негры хотят быть евреями
«Ого, – прикрикнула я от восторга, увидев ЭТО, – вот так гроб без колёсов!».
Ладно уж, не пугайтесь попусту. Просто мне исполнилось пять, и Марго Хемингуэй, моя американская крестная из не знамо откуда, прислала мне огромную куклу в свадебном платье. Ресницастую, с хрупеньким бледным телом из дорогого фарфора.
Она, куклища пухнатая, раскинулась в своей пижонской коробке как в каком-нибудь шикарном удобном гробу. Поэтому-то я и кричала. У советских кукол ведь не было таких коробок. У них вообще не было никаких коробок, потому что пластмассовые куклы не бьются.
Хотя вот резиновые немецкие куклы тоже не бьются, а коробки у них, тем не менее, были и весьма неплохие. Так что дело, наверное, не в том. Не в бьющести. Просто советским куклам было наплевать на все эти буржуйские коробки с ленточками. Для них было важно другое. С советской куклой можно было начать играть уже в магазине. Немецкую сперва нужно было донести домой и распаковать. А американской, как выяснилось, оказалось мало и этого.
Новую куклу вытащили из шикарной коробки и высокомерно поставили на пол. Выше меня, она была столь эфемерна и сказочна, столь светла и невообразима, что мое глупое детское сердце неловко кувыркнулось и со всего маху шмякнулось на карачки.
«Стой, Маруся, и смотри, – прокряхтело оно, вставая и отряхиваясь, – смотри, но лапать не смей. Слышишь, что говорю? Не смей лапать ни в коем случае!».
Да я и не смела. Я стояла рядом и плакала. Да, я стояла напротив нее и плакала от желания потрогать ее блестящие мягкие волосы, фату и посмотреть, есть ли у нее там что-нибудь под платьем. Стояла, как дурочка, и плакала, а потрогать не смела. Потому что мои шоколадно-зефирные пальцы по локоть в безе для этого совсем не годились.
Они годились только для того, чтобы их облизывали языком, медленно и поочередно. А потом годились быть вымытыми под краном. Но вот для этой самой куклы в свадебном наряде они не годились совершенно никак. Потому что, повторяю, она была светла и эфемерна.
Я назвала ее Алла Пугачева. И не понимала, почему это дяди и тети смеются, услышав, как зовут мою красивую куклу с розовыми губами и в белых туфлях. От воспоминаний об их пакостной мерзости мой разум даже и сейчас, много лет спустя, возмущается и трепещет как алый шелковый стяг на древке из бамбука.
Конечно, как у всякого нормального советского ребенка творческой ориентации, в детстве у меня было два кумира беззаботной юности – Александр Пушкин и АБ Пугачева. Я вкушала манную кашу с клубничным вареньем и накапливала мысль, как напишу сиквел «Сказки о царе Салтане» с Пушкиным, и составлю незабываемый дуэт с женщиной, которая поет в передаче «Голубой огонек в гостях у Опры Уинфри».
Каково же было мое жесточайшее разочарование, когда я подросла и, наконец, сообразила, что с Александром Пушкиным я уже вряд ли когда-нибудь что-нибудь допишу. Нечего и думать, и рассчитывать на высокий гонорар и немыслимые проценты. А вот спеть с Пугачевой, если постараюсь, я вполне еще смогу и успеть. А где вы, скажите, видели Пугачеву, которая не захотела бы спеть с суперзвездой всех стран и весей? Нет таких Пугачевых на свете, и не ищите.
И вот рассвет сменился закатом неожиданное количество раз и продюсер АБ предложил мне спеть с ней дуэтом. Вроде как Мэрайя Кэри и Уитни Хьюстон в унисон двух сердец. «Только, чтобы не так удручающе по-английски», – попросил хамоватый независимый продюсер и самозабвенно зарделся от смущения.
Однако на первой же репетиции превосходно выяснилось, что «женщина которая поет» среди нас двоих – это вовсе не Алла Борисовна. При этом «женщиной, которая молчит» ее тоже пока еще называть рановато.
"А что если вам почитать рэп?" – предложил ей продюсер.
"Но я же не Эминем", – возразила АБ, но как-то не особо категорично. Что плохого в Эминеме, он же звезда. АБ это понимала, умнейшая женщина под небом без туч, красиво опухших влагой.
"Ну, ладно, – согласилась она, – пусть я не Эминем, но я ведь люблю все новое, непознанное, я так этот рэп прочитаю, что Эминем свою кепку проглотит от конкурентозависимости. Он ведь носит кепку, этот тип, любящий некрасиво материться и ходить в джинсовых комбинезонах на лямках?"
"Не знаю, – пожала плечами я, – но говорят, он не любит отвечать на письма".
И тут продюсера озарило светом настольной лампы отключенной за неуплату. «Эврика!» – воскликнул он как какой-нибудь выскочивший из ванной без исподнего Архимед. Или, к примеру, идущий на все четыре стороны Пифагор в штанах начисто лишенных лампасов.
«Хочу, – говорит, – сделать дуэт вроде Кабалье-Мэркьюри на открытии Олимпиады в Нальчике. Вместо Мэркьюри будет петь Эминем, то есть АБ в роли Эминема. Логичная получается цепочка, ФМ как раз любил молодых людей (да и как ему их было не любить?). Это и будет Эминем. Ну и АБ туда же, все сходится и очень хорошо. Все любят Эминема, так кому же еще петь за Фредди Мэркьри, как не Алле нашей Борисовне?».
«А ты, Марусенька, – сказал мне продюсер, – будешь петь за тетю Кабалье. Но только, естественно, голосом Уитни Хьюстон».
Похоже, продюсер решил, что я Электроник из детского фильма про Электроника. На что я предложила ему спеть голосом Робертино Лоретти – он аж подпрыгнул от счастья. Но потом призадумался, не обидится ли Эминем, вроде как намек на то, что он тоже любит мальчиков.
«Ну, ладно, – сказал он, – рискнем. Если Эминем подаст в суд, скандал нам будет только на руку».
«Но как же быть с женщиной, которая поет?» – потрясенно спросила я.
«А кто это такая?» – со всех ног удивился продюсер.
В общем, записали мы с АБ военную песню «Катюша» в бодрящей обработке Газманова и она покорила все мыслимые и немыслимые вершины и сердца. Виданное ли дело, дуэт двух мальчиков, один из которых американский рэпер в исполнении российской дивы-мэтры, а второй хоть и с хорошим голосом-фальцетом, но спет суперзвездой всех стран и весей русского народа.
Разумеется, дуэт получил «Грэмми» в номинации «Золотая флейта», кто бы сомневался. И вот когда мы с АБ ехали в Америку на вручение, я ей и рассказала про куклу в свадебном платье.
«А знаешь, – с горечью сказала она, – сколько у меня было мужей, и ни разу белого свадебного платья. Так хоть кукла эта твоя, спасибо». И тихонько запела: «мой малыш растет не по годам».
«Что, – сочувственно спросила я, – Филипп так до сих пор и продолжает?..»
«Да, – вздохнула АБ, – в год по 4,5 см. Что с ним будет лет в 50, можно лишь в ужасе догадываться. Думает даже исподтишка бросить музыку, он ведь не Эрик Курмангалиев, да уйти в спорт. Глядишь, через пару-тройку лет выйдет на мировое пространство и станет незаменим в российской сборной по баскетболу. Ему, если честно, даже прыгать не нужно будет, подбежал к корзине и положил. Только вот по дороге отбиваться придется, в спорте ведь красивых не любят. Будет весь в синяках ходить, так что качает теперь мускулы больше, чем поет. Хватит уж, напелся".
На церемонии АБ была в наряде от Вали Юдашкина, а я – от Андрюши Шарова. Американки позеленели, как яблочная жвачка в противную пупырышку. Бритни Спирс, та вообще не додумалась до лучшего прийти в джинсах от СК не стиранных с июля по октябрь. Мадонна упала в обморок, то ли от зависти, то ли от недоедания. Одни сырые злаки кушать, это вам не пельмени уральские как АБ. Так зато хоть на человека похожа, своего, русского, а не какого-нибудь тощего и мускулистого с пирсингом в пупе и татуировками непонятно где. Да еще и в шикарном платье навыпуск.
Награду нам вручала самая массовая артистка ихнего кинопроката Вупи Голдберг. «Да, – думала я, принимая из ее розовых ладошек остроконечную штуковину, – либо ты, Вупи, непроходимо тупа (что маловероятно), либо хитра просто до чрезвычайности. Ну чем ты, Вупи, скажи, думала, когда брала себе такой псевдоним? Ты что, не знала, что евреи неграми не бывают (да и наоборот, кстати, тоже). Нет, хитрая Вупи, ты знала, потому и!..
Короче, живой Вупин пример навел меня тогда на очень важную и прекрасную в своем откровении мысль. Что не только русские, оказывается, хотят быть евреями, вовсе нет, но и некоторые, особо примечательные граждане соединенной в штаты Америки.
Да, и они тоже, представьте себе, хотят быть умными не меньше нашего. Не читали Грибоедова, олухи. А вот проходившие его по школьной программе лица семитской наружности (и аналогичного внутреннего содержания), напротив, хотят стать американцами. Ну, или русскими на худой конец, если уж американцами не выйдет.
Потому что какой, скажите, человеку прок быть американцем в России? Никакого проку. Да и не поверит никто. А уж русским стать – это у нас проще пареной репы, если честно. На это даже рецепт имеется специальный. Кому надо, записывайте.
Тут ведь главное что? Главное, профессию себе правильно выбрать и воплотить. Ту, где псевдонимы берутся. А берутся они, что крайне важно, отнюдь не везде, а сугубо в профессиях творческих и еще, к примеру, фотогеничных.
Так что вовсе не из хитрости и дискриминационной обстановки среди евреев не было и нет героев соцтруда, стахановцев и всяких там многостаночников на пару с ударниками трудового фронта. Вовсе не из хитрости и не из поиска легкой жизни на планете Земля. А только лишь из-за Александра Грибоедова, русского дворянина, похороненного на высоком холме в свободной республике Грузия. Только лишь, пожалуй, из-за него одного, печального.
Нет, ты, конечно, можешь быть евреем в творчестве, думала я, наблюдая, как Дэвид Духовны вручает остроконечную железяку какому-то слегка причесанному на левый бок парню с гитарой. Можешь, если ты, допустим, какой-нибудь... Ну, в том смысле, что фамилия у тебя самым приятным образом склоняется по половому признаку, или же профессия, к примеру, такая, словно для еврея специально и придумана.
Ну а если, допустим, тебе не повезло. Да, к примеру, тебе сильно не повезло в жизни и по фамилии ты какой-нибудь Франкенштейн, что тогда? Тогда пиши пропало, путь у тебя остается единственно один – в прекрасные русские люди без соответствующей графы в паспорте. (У сцены в это время замаячил некстати оживший Серж Гинзбур).
Правда, есть, конечно, и здесь свои исключения. Но чтобы вот так вот навскидку?.. Один Розенбаум. Один как перс в поле с гитарой. Да и тут позвольте слегка усомниться.
Представьте, скажем, что будет, если ребе Розенбауму, как порядочному еврею, прилепить пейсы. Он что, думаете, станет тут же похож на порядочного еврея? Ничуть. Он так и будет похож на усушенного Тараса Бульбу, которому непонятно с какого перепугу налепили пейсы. Тогда как, по-хорошему, должны были выдать бурку с папахой, посадить на коня и отправить в чисто поле изображать Чапаева. Так что совсем не удивлюсь, если окажется, что он такой же Розенберг, как она – Вупи Голденбаум.
Тут Алла Борисовна своим пухлым локтем прервала мои мысли, пихнув меня в бок.
«Эминем идет, – громким голосом прошептала она, – нужно срочно отсюда сматываться».
«Почему?», – удивилась я как бы спросоня и вообще непонятно откуда.
«Ругаться будет», – замелькала веером и забегала глазами АБ.
«Да нет, – успокоилась я, – не будет. Он сегодня, гляньте, без кепки и даже совсем без комбинезона».
Однако АБ решила судьбу не искушать и наперегонки зашелестела платьем к выходу. А Эминем подошел и по воздуху плюхнулся не ее место. Мы с ним мило поскрипели по-английски. И совсем он даже не ругался. Хотя со мной ему и ругаться-то было бессмысленно, я ведь не его голосом пела, а Робертино Лоретти. А тот уже старенький и на «Грэмми» его не зовут. А если даже он придет сам, то его, скорее всего, и не пустят.
«Ты знаешь, – помолчав, сказал Эминем, по-английски, – мне понравилось, как АБ за меня спела, честно-серьезно. Спервоначала, я, правда, испугался немножко. Услышал и подумал, что у меня опять смысловые галлюцинации начались. Когда же это я успел выучить русский? Сам не вспомнил, продюсер не вспомнил, психоаналитик и тот не вспомнил. Чуть в дурдом не пошел сдаваться. А туда, ты понимаешь, мне никак нельзя, я же хулиган, вдруг меня там как МакМэрфи? Хорошо еще, «Грэмми» подоспела, смотрю, за эту песню не меня награждают. Уж что-что, а в платье я пока еще не хожу, тут за себя могу поручиться точно. Так обрадовался, хотел АБ поблагодарить, не приехала бы она из России, я бы сам получать поперся. А потом прямиком в психушку и как МакМэрфи. Так что она, считай, спасла меня от неминуемой гибели. Передай ей от меня bolshoe spasibo».
«Peredam», – пообещала я и подумала, что наша АБ – это ведь просто загадка чуда света природы. Ни еврейка, ни негритянка, а вот вам пожалуйста, за Эминема поет очень даже запросто. И это есть весьма недвусмысленный факт в пользу нашей земной неизбежности и подавляющего тюлькогонства. Потому что непонятно ведь, чем она мотивировалась при выборе требующей фотогеничности профессии и завидного положения в обществе. Так что, может, она и вправду та самая пропавшая без вести сестра Гали Брежневой? Или, к примеру, правнучка Инессы Арманд, не помнящая родства? По объективным причинам невыясненного характера разоблачительного свойства.
Большой палец правой руки
– Ну что ж, на первый раз вроде ничего. Какие у кого будут объявления, заявления, митинги, голодовки?
– По-моему, она слишком много думает и анализирует. Такими темпами можно и до конца эксперимента не дотянуть. Ударится, к примеру, в какой-нибудь дзен-буддизм, и поминай, суперзвезда, как тебя в миру звали. Вспомните хоть Марка Оуэна. А ведь как хорошо начинал, мальчик!..
– Да ладно бы еще в буддизм! Там, как я погляжу, иудаизмом попахивает. Что-то она о евреях много рассуждает, да еще и Грибоедова с грузинами приплела.
– Кстати, она там вроде как Розенберга упомянула с Территории А... Хороший мужик был. Я так за него переживал тогда, что и не сообразил по ходу, шпионил он со своей женой на Территорию СС или все-таки нет. Кто-нибудь помнит?..
– Да она не Розенберга упомянула, а Розенбаума, тупица. А он к шпионам никакого отношения не имеет.
– Но-но! Вот тут ты, допустим, поторопился. У Розенбергов, между прочим, оставалось двое сыновей. И если предположить, что Пугачева – правнучка Инессы Арманд, то Розенбаум однозначно выходит сыном Розенбергов.
– Да ну кто тебе сказал, что Пугачева – правнучка Арманд! Разве что вот только она действительно окажется той самой пропавшей сестрой Гали Брежневой…
– Слушайте, да кончайте вы этот базар! Развели тут… Думайте лучше, что с суперзвездой предпринять. Нам необходимо, чтобы она дошла до конца как милая. Не дойдет, придется им взамен мужика выпускать. А кто поручится, что он опять не окажется сами знаете кем?
– Да что там думать? И думать там нечего. Пускай подкрутит ей крантик легонько, чтоб думала поменьше и все дела.
– И в сторону другую пусть повернет. От евреев куда-нибудь обратно.
– И фамилий, фамилий, чтоб поменьше. А то кто вот такой, к примеру, этот МакМэрфи, я не понял. Продюсер Пугачевой, что ли? Или все-таки сын Фредди Мэркьюри?
Как я снимала фильм «Титаник»
и распознала японскую интервенцию
Ну, это, расскажу вам, было не так уж и сложно. В смысле сами съемки. Трудности были другие, вокруг, так сказать, основного процесса киноискусства. К примеру, подбор актеров переднего плана с последующей минимизацией ролевого потенциала по принципу.
Партия Леонардо ди Каприо, понятное дело, досталась Меньшикову. Потому что, а как же иначе, да и Михалков попросил. Хотя в «Чикагском цирюльнике» у Копполы мне, если честно, больше понравился Башаров.
Сейчас уже нет, сейчас меня омрачил некий весьма мировоззренческий вопрос на злобу дня, что же лучше (или хуже): быть бедным и красивым или богатым и толстым. Очень сложный вопрос, неоднозначный прямо какой-то, если крепко задуматься на досуге.
Так вот о ролях. Меньшиков, это конечно. А вот на роль русской Кейт Уинслет, которая ценой своей жизни спасает возлюбленного, кого выбрать, тут хоть караул кричи. Все ведь хотят, а когда такое предложение ассортиментное, такие все актрисы замечательные, то выбрать практически невозможно.
Но, к счастью, есть один проверенный тонкий ход, который я позаимствовала у Эльдара Рязанова, он еще использовал его в фильме «Ирония судьбы, или с легким паром». Если не можешь выбрать из своих, пригласи из Польши Барбару Брыльску, а на озвучку возьми Талызину. Век живи, век учись у Рязанова житейско-режиссерским премудростям патриотического свойства.
Пани Барбаре обрадовались все. Даже Олег Меньшиков, хотя и относится к женщинам несколько аскетически. Он взял у нее автограф и церемонно поцеловал в кисть.
«Не бойся, – сказала я ему, – Олег. В той сцене, где пятерней по запотевшему стеклу мазюкают, будут играть дублеры. Мы уже объявили конкурс на лучшее тело в определенном ракурсе. А вот рисовать пани Барбару в стиле «ню» тебе придется все-таки самому. Так что начинай-ка брать уроки у профессионалов, рисовать нужно будет быстро, полька требует посекундной тарификации".
Снимали мы, в основном, в интерьерах, в этом нет ничего страшного и зазорного. А вот саму гибель «Титаника» решили воспроизвести на нашем священном озере Байкал. Корабль сделали надувным, мы же не американцы, столько денег в гроб вбухивать, пусть и самый крупногабаритный в мировой истории.
И все было бы ничего, если бы ни эти экологически озабоченные японцы, откуда они там только взялись на наши головы. Разбили палаточный городок на всю округу, и каждый день проводили по три наглядно-синхронизированные демонстрации – во время завтрака, обеда и ужина. У всей съемочной группы тут же начались нешуточные проблемы с пищеварением.
Японцы требовали, чтобы мы вылезли из общецивилизационного озера Байкал и прекратили загрязнять его живородящую воду отмирающими клетками, потом и перхотью своего активно вырабатывающего русского тела. Мы, мол, за бешеные деньги покупаем у вас эту воду и пьем ее специально неочищенную, а вы бултыхаете там своими ногами крупных размеров, мыли ли вы их вообще перед этим?
«Ужас, – думала я, – нам уже запрещают бултыхать ногами в нашем же собственном озере Байкал! Может, еще прикажете крючки перед рыбной ловлей дезинфицировать?». Но оказалось, что японцы уже несколько лет как обеспечивают местное население одноразовыми удочками. Кому расскажи – не поверят. Да еще и засмеют за несмешную шутку.
Несколько лет назад (и подряд) я рыдала по ночам в матрац (поскольку спала без подушки). Как же так, рыдала я, неужели мы, русские, такие уж монстры рода человеческого. Ведь нам же абсолютно непостижима по разуму мысль, что можно искренне бороться за сохранение того, что еще лет 100, или там хотя бы 50, за здорово живешь продержится и само по себе.
Неужели, терзала я знакомых иностранцев в зеленых костюмах, неужели вы не из куражу, не из на халяву попутешествовать и посмотреть мир, неужели у вас действительно такие идейные соображения? Я даже хотела уйти в монастырь, не в силах выносить такое унижение своего народа перед общемировым сообществом.
А потом я утерла слезы и больше не рыдаю по ночам и сплю с подушкой (маленькой). Ну и что, успокоилась я, ну и что, у нас зато есть другие достоинства в характере. И пока во всей мировой воде не плавает никого вкуснее байкальского омуля, вегетарианской предпочтительности вы от меня не дождетесь, худосочные японцы с фотоаппаратами и минералкой в голубых бутылках. И мне все равно, чем он пойман, да хоть потными русскими руками, если хотите знать.
На съемках мы, между прочим, только этим омулем и питались, запивая пивом. Меньшиков каждое утро чувственно щупал свои виски, боялся, что у него вырастут жабры, как он потом будет в рекламе сниматься, в кино-то у нас теперь много не заработаешь. Но наш «Титаник» получился сами видели какой ничего себе. Это вам не Голливуд американский в красивых платьях навыпуск, у нас чувства на первом плане моделируются и расточаются.
Табакова вообще так впечатлила наша безаппеляционная лирика, что он пригласил Брыльску с Олегом играть во МХАТе «Ромео и Джульетту». А американцы, после того, как мы получили все призы на всех кинофестивалях, признали (хотя и мялись при этом как куры в свинюшнике), что так снимать могут только русские да индусы.
Мы, дескать, устраиваем смотриво, а вы, как ненормальные, смычком от скрипки по неокрепшим нервам елозите. Наши, мол, неподготовленные впопыхах зрители так рыдали на премьере, что кинотеатры потом на месяц закрывать пришлось. На просушку. В следующий раз предупреждайте, будем хоть водосборники по краям ставить, а то разорение одно с вам сплошное с убытками.
«Так вам и надо», – мысленно подумала я с ухмылкой. Но Деми Мур играть солдатку Джейн так и не позвала.
Указательный палец правой руки
– Ну вот, то она у тебя думает слишком много, а то плачет и расстраивается не в меру. Какая-то она у тебя вся с переизбытками. Ты бы пригасил ее немного в эмоциональном плане.
– Действительно. Истеричек нам еще только среди героинь и не хватало. Для героини главное что? Для героини главное – сила духа и душевная выносливость в принципе.
– А мне не нравится, что она плохо относится к иностранцам. Почему это она мысленно насмехается над японцами, разве они делают плохое дело, вставая на защиту Байкала от русских?
– Теоретически, конечно, японцы правы, что пытаются оберечь общецивилизационное достояние. Но практически…
– Точно-точно. Можете себе представить, скажем, картину: русские заявляются в Японию и не пускают японцев в их озера?
– Да ну вас, такая ситуация категорически невозможна, поскольку с какой же стати не пускать японцев в их озера? Они, во-первых, не потеют, во-вторых, у них самые лучшие в мире скрабы для тела и шампуни от перхоти, а в-третьих, прежде чем зайти в озеро, они тщательно моют ноги.
– Ага, моют. И где же они, интересно, их моют? Небось в самом же озере и отмывают свои грязные конечности мелких размеров, а потом чистыми ногами заходят прямиком в замутненное озеро по самые щиколотки.
– Тьфу ты, что за чушь! Прошу выступать по делу, а не городить полисадники. Кто готов выступить по существу, пожалуйста, мы вас внимательно слушаем.
– Да вот насчет существа-то как раз и непонятно. Какое оно должно быть, это самое существо. Мне кажется, его нужно обозначать порезче, иначе становится непонятен смысл. А смысл должен быть в обязательном порядке понятен – таково мое мнение и я требую к нему самого чуткого прислушивания.
Как я дала интервью Познеру
и узнала кое-что об оборотнях
Все, конечно же, думают, что раз я суперзвезда, то ничего на свете и не боюсь. Но это, признаюсь, далеко не правда, а просто русский народный вымысел. К примеру, я до болей в голове боялась давать интервью Познеру. А раз я боялась давать это интервью, то несложным будет предположить, что я и не хотела его давать. А то, что я не хочу давать, я даю только в очень-преочень исключительных случаях. Скажем, если меня начнет принуждать к этому мой генеральный менеджер. Потому что, предъявляет он, зачем же ты тогда меня назначила на этот высокий пост, если не хочешь слушаться? Ну а поскольку мне не всегда бывает ловко признаваться в своих ошибках, то приходится примеряться и давать.
«А о чем же мне с ним разговаривать, – спросила я у моего менеджера, – о политике, что ли? Ты же знаешь, что я не могу разговаривать о политике, потому что она интересует меня отнюдь не в первую очередь и заставляет думать о нехорошем».
«И вовсе тебе, Марусенька, не нужно будет разговаривать с Познером о политике, – вежливо успокоил меня мой менеджер, – вы очень даже запросто можете поговорить и о чем-нибудь другом не менее интересном. И чего ты вообще его боишься, я не понимаю, он такой, я бы рассудил, приятный дядька. Крайне вежливый и интеллигентный».
«Ого, – удивилась я, – скажешь тоже, интеллигентный. Как вспомню эти его ток-шоу, так прямо волноваться начинаю. Не давал, можно сказать, людям и слова высказать. Только человек начнет свое интересное мнение вымалвивать, он хвать у него из-под носа микрофон и ну бежать в другой конец зала над другими людьми измываться, что твой Фил Донахью. Кстати, ты не в курсе, они случайно не двоюродные братья по материнской линии?».
«Интересное предположение, – задумался мой менеджер, – но мне почему-то всегда казалось, что Познер – исконно русский человек и журналист».
«Ну конечно, – кивнула я, – журналист он исконно русский, а вот фамилия у него явно иностранного происхождения. Интересно только какого».
«Ну вот об этом и поговори с ним, Марусенька, – находчиво нашелся мой хитрый менеджер, – но мне почему-то кажется, что фамилия у него американского происхождения».
«А я думаю, что нет, – сказала я, – ведь это, посуди сам, была бы форменная насмешка над мозговыми способностями Познера, иметь фамилию американского образца. По смыслу, ему куда больше пристало иметь фамилию некой проеврейской направленности. Но все равно разговаривать с ним об этом я не хочу, хоть мне и очень интересно. Может получится слегка неделикатно. Ведь если фамилия окажется американской, то я непременно стану думать, что у Познера на этой почве возник комплекс неполноценности, а если еврейской, то комплекс превосходства. А поскольку и то и другое неположительно, пусть-ка он лучше останется для меня большой неразгаданной советской энциклопедией, этот загадочный Познер».
«Ну, тогда, – предложил мой менеджер, – тогда, Марусенька, ты могла бы обсудить с ним свои взгляды на жизнь».
«Какие это еще взгляды на жизнь, – возмутилась я, – нет у меня никаких взглядов на жизнь. На жизнь у меня есть жизнь, а взгляды – они у меня только на смерть. Да и назовешь ли их взглядами, раз я ее не вижу ежедневно, эту самую смерть».
«Ты что же это, – запрыгал бровями мой менеджер, – трупов никогда не видела, что ли?».
«Ну при чем же тут труп, – поморщилась я от его непонятливости, – при чем же тут труп. Ведь если ты, скажем, видишь новорожденного младенца, ты же не говоришь на него «рождение», ты говоришь «младенец». Тогда с какой же это стати называть труп смертью? Это же совсем, прости пожалуйста, ничего не соображать нужно».
«Ну ладно, Марусенька, – гибко замахал руками мой менеджер, – не хочу я с тобой спорить, а тем более разговаривать про смерть. У меня от этих разговоров вечно мерзнет затылок и немеют предплечья. А от холода я обычно хочу спать и прихожу в отчаяние. Так что давай-ка не будем, я тебя очень крепко попрошу».
«Ладно, ладно, – смирилась я, – придется понадеяться на Познера, может, он сам придумает о чем нам с ним придется разговаривать в телеэфире».
Так и вышло. Познер понапридумывал столько тем для нашего с ним трезвомыслящего разговора, что обсуждать их пришлось в два раза времени дольше намеченного. Но это же, спросите вы, это же, конечно, был не прямой эфир, Марусенька, иначе как же ты там разговаривала со своими ошибками в произношении. А вот так и разговаривала, отвечу я со всей честностью. И очень много, конечно, говорила всяких междометий и прочего не очень-то необходимого в прямом эфире. А вырезать было нельзя – эфир-то действительно был непредусмотрительно прямой.
В результате получилось, что мы с Владимиром Познером залезли сначала на чужую передачу, а потом и на мультик. Но не обрывать же в самом-то деле беседу, ведь когда я еще раз решусь поговорить с Познером, может даже и никогда. Познер это понимал и поэтому беспрепятственно как Александр Матросов закрывал собою амбразуры чужого вещательного пространства.
Я, правда, немножко нервничала вначале, но потом успокоилась. Ведь кроме нас с ним никто в диалоге не участвовал и бежать с микрофоном Познеру просто-напросто было некуда. Да и выхватить этот самый микрофон он у меня не смог бы даже если бы и захотел, поскольку тот был хорошенько прикреплен к моей одежде.
Представляю, что бы получилось, начни вдруг Познер отстегивать у меня этот маленький микрофончик, чтобы вставить свое неглупое, но явно лишнее в моем присутствии слово. Замешательство получилось бы. Ведь я действительно не знала бы что и делать: кричать громким покриком или же пытаться отстоять свой микрофон молча.
Но, к счастью, Познер не стал даже и пытаться отстегнуть мой микрофончик в меру своей воспитанности, а только нетерпеливо поджимал друг о друга свои губы. Но я, конечно, и не думала прерывать свой словесный поток, а, напротив, распускала его еще шире и вольготнее.
В общем, наше общение, я думаю, принесло заметное словарное облегчение нам обоим. Мы мило распрощались, и я направилась к выходу, а Познер к себе в раздевалку или, там, в гримерку, не знаю точно, как это у них называется.
И тут я подумала, что раз мы так хорошо поговорили, может, будет нелишним поинтересоваться насчет его фамилии. Встречаться с Познером я больше все равно не собиралась, так какое тогда мне в общем-то дело до его могущих возникнуть комплексов. Совершенно никакого, решила я и повернула обратно, по направлению к познеровской гримерке.
Но, приоткрыв дверь, я увидела такое, что мигом забыла обо всех фамилиях, которые только знала в своей непродолжительной на тот момент жизни. Познер, совсем как в фильме «Миссия невыполнима» содрал со своей головы скальп и оказался – кем бы вы думали? Ну конечно, он оказался Сергеем Доренко!
«Батюшки, – опомнилась я по причине душевного здоровья, – дядя Сережа, кто же это вас так…»
«Ах ты, Маруська, – засмеялся Доренко, обнаружив меня у дверей, – раскрыла ты мою тайну. Ну да ладно, ты своя, тебе можно. И хватит таращиться, дело-то обычное и даже совсем не новое. Только кроме нас, телевизионщиков, об этом никто ничего не знает».
«Зачем же это вы, – не могла успокоиться я, – зачем же это вы как Аркадий Райкин?».
«Да это не только я, – махнул рукой дядя Сережа, – это, Марусенька, все. Со своим лицом на телевидении теперь работают буквально единицы, да и те спят и видят, как бы с этим завязать».
«Но почему, – не отставала от него я, – почему вы это делаете?».
«Ну какая же ты, Маруся, непонятливая, – покачал своей большой головой дядя Доренко, – разве не понятно почему. Ведь каждый телеведущий человек, это уже не просто человек-телеведущий, это уже живой ходящий на двух ногах бренд, Марусенька. А быть брендом для человека – отнюдь не всегда так же хорошо, как для какого-нибудь сникерса. Человек становится заложником своей репутации, но, в отличие от сникерса, ему очень даже может не захотеться всю жизнь оставаться батончиком с арахисом и карамелью. А захотеться, скажем, стать двумя палочками прекрасного песочного печенья, политых сама, Маруся, знаешь чем».
«Но неужели, дядя Сережа, неужели нельзя захотеться со своим лицом?», – потрясенно проговорила я.
«Ну вот представь, Марусенька, – терпеливо продолжал Доренко, – представь, что я, с моей своеобразной репутацией захотел бы делать такие серьезные передачи, какие делаю сейчас под видом Познера. Во-первых, мне бы никто не дал этого делать, а во-вторых, если бы кто и дал, как бы это восприняли люди? Понимаешь ли о чем я тебе толкую, Маруся».
«Понимаю, – шепотом прошептала я, – но как же, как же на это согласился сам Владимир Познер, где же он сам и что делает на свете?».
А у Познера, как объяснил мне дядя Сережа, на горизонте существования возникла совершенно другая проблема. Его, наоборот, замучила вся эта повышенная серьезность и костюмы с жилеткой и галстуком. Ему опять захотелось, как в старые добрые времена разгуливать в джинсах, бегать по студии на ток-шоу и вырывать из-под носа у нормальных людей микрофоны.
Но пойди он по этой желанной для него дорожке, что бы о нем подумали? Подумали бы, что Познер впал в юность и деградирует регрессионными темпами. Поэтому ему тоже пришлось напялить чужую физиономию, чтобы заниматься любимым делом в свое удовольствие.
«И так все телеведущие, – подвел итог дядя Сережа Доренко, – знала бы ты, Марусенька, кто сейчас Шендерович. О-о-о! Лучше я не буду тебе этого сообщать, иначе ты еще нескоро придешь в себя после такого мозгового штурма. А Сорокина? Знала бы ты, Марусенька, чем занимается сейчас Сорокина, ты бы не поверила собственным глазам. Да и ушам своим ты тоже вряд ли смогла бы верить в дальнейшем».
«Ужас, – думала я, выходя из «Останкино», – как же я теперь буду смотреть телевизор. Я ведь его теперь и смотреть-то по-человечески не смогу, буду все время сидеть и гадать, кто же там кого изображает. Да-а, хоть вообще теперь не смотри телевизор с утра и до самого вечера».
И тут я снова вспомнила о Познере. Ведь если он опять сейчас бегает по студии с микрофоном, то он наверняка изображает именно того, о ком я мысленно подумала. Но если он изображает именно того, о ком я мысленно подумала, то кого же в таком случае изображает тот самый, о котором я подумала? Неужели… Ого-го себе!
Средний палец правой руки
– Да уж. Вот так последствия современного образовательного процесса. Говорил же я вам, что некоторые понятия на эту Территорию вообще допускать нельзя. Они ведь любую невинность до абсурда доведут и извратят до неузнаваемости.
– Ты о чем это вдруг? Если о телевидении, то…
– Да причем тут телевидение. Хотя и его тоже нельзя было им допускать, ненормальным этим. Я о бренде говорю, жили бы они без бренда этого и жили себе. А теперь гляньте, что творится, на мне аж халат ходуном ходит от ужаса.
– А я так уже ничему про них не удивляюсь. Но вот все их придумки меня удивлять не перестают – идейные ребята, чего там.
– Никакие они не идейные, это мои придумали. «Миссия невыполнима» – фильм с Территории А, между прочим.
– Так и что? Твои только в кино показывают, а эти уже вовсю на практике внедряют. Твои-то небось на такое и не решатся.
– Да о чем вы вообще балалайкаете? Хоть кто-нибудь из вас заметил, что она опять евреев упомянула.
– Не евреев, а украинцев. Или ты хочешь сказать, что Доренко сделал обрезание? Первый раз слышу.
– Да не о Доренко речь. Она упомянула Райкина. А кто это вам, как не еврей?
– Действительно, а кто это нам? Да никто это нам! Нас интересует другое, кто на самом деле Познер – русский бренд или такая американская фамилия.
– И вовсе это не американская фамилия. А вовсе…
– Стоп, стоп. Мы же договорились об этом ни гу-гу. Пусть сие останется нашей вселенской тайной. А вот что касается евреев и американцев, с ними, думаю, нужно сделать перерыв. Других что ли национальностей нет для выражения крайнего патриотизма?
Как Слава Зайцев назвал в мою честь духи,
а я раскрыла два модельерских происхождения
Когда я была еще совсем юной, в наш дом частенько захаживал Слава Зайцев. Дело в том, что эта положительная в необычном смысле династия одевает нашу семью уже очень давно, еще со времен Петра Великого.
Просто когда-то русский царь привез Славиного предка из Китая и тот остался жить у него вместе с арапом, ставшим потом предком Александра Пушкина. Ну а китаец, понятное дело, стал предком Славы. Царь их обоих насилу женил на русских красавицах, чтобы они вконец обрусели и избавились от комплексов, присущих малым народностям нашей планеты.
А они в придачу возьми да роди от избытка щедрой благодарности в адрес нашей родины двух великих людей бесконечности – Славу Зайцева и Александра Пушкина.
«Вот, – сказал заглянувший к нам на партию в сквош Слава, – скумекал тут парфюм выпустить в придачу к платьям, а с названием ну просто гибельные трудности по причине стихийного бедствия на советском полуострове Таймыр. А хотелось бы, если честно, какое-нибудь хорошее имя присовокупить».
«О, – не растерялась я, юная, но уже кое-что вполне соображавшая, – а назови, дядя Слава, моим. Я тебе песню спою. Или стишки почитаю, раннего БГ, ты же любишь».
«Понимаешь, ли, Марусенька, – сделикатничал по-восточному хитрый Слава, – стишки, это, конечно, хорошо. Но больно уж у тебя имя не фотогеничное, не подходит для коммерческого проекта нового образца».
На самом же деле у Славы тогда просто был неизжитый с древности комплекс насчет старорусских женских имен в современном варианте. Он же не знал, что они опять скоро станут популярными, а я стану суперзвездой и покорю Константинополь.
Тогда я предложила ему срочную партию в шашки (у дяди Славы есть маленькая, но пагубная страсть), и если выиграю, то ему придется смириться с моей участью в его коммерческом проекте нового образца. Ну и выиграла, конечно, запросто, в чем сомневаться никому не приходится и поныне.
Слава обиделся чуть не до мигрени и взахлеб разнюнившись сказал моим родителям: «Смотрите, не выросла бы у вас в итоге какая-нибудь Сонька Золотая Ручка. Или там, к примеру, Маруська Шустрые Пальцы, закованная в наручники и запаянная в кандалы».
На что папа мудро заметил, что в определенном смысле это было бы очень даже неплохо. Сонька (баронесса фон Штейн, или как там ее), как известно, запросто изъяснялась на всех европейских языках одновременно. Это ведь вам не Манька-облигация в исполнении Удовиченко, или, там, Мурка какая-нибудь, с фиксой во рту.
В общем, влип дядя Слава как палец в сгущенку по самые руки. Но ничего, духи назвал, он же честный. Потом еще благодарить приходил. Как выяснилось, мое имя – лучшее, что было в этих неожиданных духах. Кроме самих духов, разумеется.
Правда сама я у Славы давно уже не одеваюсь, слишком уж просто для меня, я же суперзвезда все-таки, мне людей удивлять положено, шокировать до самого безумия. Поэтому одеваюсь у Андрюши Шарова. Но на это, надо справедливо заметить, еще одна причина есть – чтобы поддержать его в конкурентоспособной борьбе с заграничным братом-близнецом.
Как, вы разве не знаете эту трогательную до слез историю с прекрасным концом в финале? Ну, так я вам расскажу по порядку и без всяких там неоправданных проволочек сюжета в духе Льва Николаевича Толстого. Слушайте же.
Андрей Шаров и Жан-Поль Готье на самом деле однояйцевые братья близнецы (да вы только присмотритесь к ним повнимательнее, это же одно и тоже лицо, только на разный политический лад). Просто в детстве их разлучила жестокая судьба, и один воспитывался в Париже, а другой – в Советском Союзе Российской Федерации.
(Только вот не надо, пожалуйста, думать и радостно воображать, что Жан-Поль наш по национальности, это нам плюсов никак не прибавит. Но и Андрей, конечно же, вовсе не соотечественник французского президента и воробьеобразной певицы Эдит Пиаф.)
Ну да и ладно с ними, не наше это дело, вдаваться в интимные подробности, затрагивающие межконтинентальные отношения обоих государств. Пусть это будет на их совести, кем приходиться по национальности, а кем казаться в действительности по-настоящему.
Могут, правда, возникнуть некоторые крайне необоснованные подозрения, мол, почему это их ЖП куда как крупнее и упитаннее нашего А? Странные вы люди, скажу я вам мягко выражаясь для приличия, или ребенка в Париже каштанами жаренными откармливать, или в Союзе отечества, где яблоки и мандарины за месяц вперед Новым Годом пахли.
Зато в результате неблагоприятствующего иностранному человечеству природного климата наш Андрей выглядит куда как моложе своего развращенного в роскоши погодных условий и бытовой нескромности брата.
Так что теория об однояйцевых близнецах полностью подтверждается эмпирически. Росли парни врозь, а к всемирной славе с одного конца боку подбираются. Хотя нашему, конечно, и труднее и прискорбнее. Обстоятельства всякие сдерживающие, менталитет непонятный, душа, опять же, нараспашку и в растрепанных чувствах.
К примеру, Андрей так и не смог сменить заурядную полоролевую ориентацию на более подобающую по смыслу серьезному кутюрье приличного масштаба. Не француз, что поделать, уже не перевоспитаешь.
Зато он нахально поступил шиворот-навыворот и взял себе в жены большую и красивую жену. А любая русская жена советского происхождения, как известно, троих заграничных мужиков заменит на раз и не переводя дыхания. Так что еще неизвестно кто круче в сумме слагаемых и по порядку.
Андрей, правда, все же тосковал немного поначалу, что Жан-Поль, мол, Мадонну одевает, разве догонишь его на нашем самокате с ручным управлением фабрики «Мицубиси». Но тут появилась я и не шевеля ни единым мизинцем из пальцев, поставила все палки у ять. Поддержала, так сказать, земляка, позиционируясь своим репутационным брендом с признаком феноменальности.
А потом еще и Мадонна объявила вдруг скромный материнский имидж и бюст конусом носить в категорической форме отказалась. Тем самым она наложила жесточайшее вето на апофигей всеобщего бесстыдства малоодежной моды, за что Жан-Поль теперь на нее в меланхолической обиде и творческой беспросветности. А Андрюха, напротив, на радостях бытия нашей любопутной действительности и непременной нравственности духа пристойности.
Безымянный палец правой руки
– Ну вот, уже лучше. Китайцы, французы, даже арап один затесался. И как на подбор ни одного американца и еврея.
– А Мадонна, по-твоему, кто – индеец семинол, что ли?
– Мадонну можно, она итальянского происхождения, а муж у нее англичанин. Так что она такая американка – сбоку припека.
– Зато тут опять появился этот бренд, у меня на него уже неадекватная реакция проецируется.
– Да ладно там бренд, он хоть один раз встречается. Ты глянь, сколько тут всяких фамилий и имен, я совершенно ничего не понял.
– Я бы на твоем месте постеснялся об этом говорить и лишний раз подтверждать свои исторические непознания. Меня лично больше озадачила перемена национальностей. Никакой, понимаешь, экологии международных отношений. Нужно же блюсти хоть какой-то половой нейтралитет и не вступать в неразборчивые связи.
– Да, надо бы им быть поосторожнее, а то не ровен час все русские станут россиянами не только по паспорту, но и по рождению из утробы.
– А что, если бы они от этого стали хоть немного вразумительнее, я бы, если честно, и не возражал особо…
– Да ну вас, скажите вот лучше, неужели в КГБ действительно были стоящие поэты?
– Заболел, что ли? Проверьте его кто-нибудь, похоже у него вышел из строя барометр.
– А за барометр, между прочим, и ответить можно. Уши мой, там ясно сказано про стихи раннего БГ, я хорошо запомнил.
– А ведь действительно… Извини. Первый раз слышу. Насколько я знаю, в КГБ категорически запрещали заниматься всяким творчеством. Вот техника там была на грани фантастики, это да. Ух, у меня аж ностальгия по телу прошмыгнула. Нельзя ли что-нибудь об этом, а? По заказу, так сказать, радиослушателей?
Как я выиграла «Формулу-1»
и узнала наши возможности
Конечно, я всегда увлекалась спортом. Особенно боксом. То есть я очень хотела еще в детстве им хорошенько увлечься, но взрослые люди мне сказали, что это некрасиво. Ну ты же девочка, Маруся, сказали они мне, а это совсем-пресовсем не женский вид спорта.
Ну и ладно, подумала я. К тому же потом выяснилось, что женщинам можно заниматься боксом только с женщинами. Фу, решила я, разве же это интересно? Вот если бы я смогла заняться боксом, к примеру, с Майком Тайсоном, вот это я понимаю. А с женщинами... Нет уж, спасибо.
Потом я захотела стать чемпионкой по спортивной гимнастике. Чтобы вот также прыгать через коня как гимнастка Лена Шушунова Советский Союз и задавать жару румынским тощалыгам с хвостиками. Но потом оказалось, что заниматься этим видом нужно было начинать с самого ранья, вместо того, чтобы сидеть и бесполезно мечтать о боксе.
В конце концов я так разочаровалась во всех этих приплюснутых спортах, что стала увлекаться ими только по телевизору и только изредка. К тому же все спорты в нашей спортивной стране были эффективно охвачены прекрасными спортсменками, а это мне тоже неинтересно – быть среди всех, пусть даже самой что ни на есть первой.
Так я и сказала представителям спорткомитета, когда они попеняли мне, что вот, Маруся, везде-то ты суперзвезда, а в спорте ни единого разу. Это они меня так на слабо брали, просто у них последнее время неминуемо стали падать спортивные показатели по стране. Найдете, сказала я им, мне неохваченный спорт, тогда и поговорим серьезно, а пока поговаривать нам с вами вовсе и не о чем.
Но как говорится, не прошло и полгода. Это, наверное, был бы не наш российский спорткомитет, если бы он не выпрыгнул из своих старых треников и не нашел мне неохваченный спорт. Это что-то невероятное, подумала я, неужели в нашей спортивной стране, среди таких олимпийских мишек как мы, может вот так запросто обнаружиться совершенно неохваченный спорт?
Я-то ведь просто так им сказала об этом, не подумавши, я ведь и предположить себе такого не могла в самых смелых своих дерзновениях. Ну что ж, решила я волевым решением, «Формула-1» так «Формула-1». Только учтите, заявила я безаппеляционно, на всяких там «Феррари» и «Макларенах» я гоняться не собираюсь, патриотка я вам или кто. Требую самый что ни на есть разнастоящий российский болид. «ГАЗ», «ВАЗ» или даже «КамАЗ», без разницы, только чтобы оно свое родное сиденье под попою было во время этих автомогильных гонок.
«Да что ты, Марусенька, – завопил мне спорткомитет своими воплями, – ты что, да разве ж на наших ты выиграешь! Неужели ж ты хочешь проиграть и посадить пятно на свою безупречную репутацию?».
Ну, говорю, дорогие мои, раз уж вы умудрились откопать где-то неохваченный спорт, то неужели у вас заржавеет с хорошей машиной? Только не говорите мне, что у нашего славного КГБ не было каких-нибудь там технических разработок вроде как у Джеймса Бонда. Не поверю ни в какую. Ищите да обрящете.
И что бы вы думали, я как в воду глядела, не даром же у меня Вангой был замечен пророческий дар. Оказалось, что все те штуковины, вплоть до автомобиля, что демонстрирует на экране Джеймси, действительно были придуманы нашими изобретателями, работавшими на КГБ. А англичане их выкрали.
Ну, то есть, как бы выкрали. Потому что несмотря на то, что он прародители самого известного придуманного шпиона, на практике они шпионят как малые дети. А воровать так и вовсе не умеют. Вот и получилось, что своровать-то своровали, а что – и сами не поняли. В кино такие игрушки показать они еще кое-как смогли, а в жизнь воплотить – ума не хватило.
А у нас, как выяснилось, дотошные схемы всех этих вещиц на гэбэшных складах до сих пор заживо пылятся. И если бы не я, так и не вспомнили бы про них, запыленных. И где бы наша российская слава тогда была? Не было бы ее, нашей хорошей российской славы на «Формуле-1».
Нет, мне, если честно, было даже немного жаль обоих Шумми и Монтойю. Они просто закашлялись чахоточным кашлем, когда увидели мой сказочный болидик. С одной стороны у него было написано «Бокс», а с другого – «Шуша» (Елена Шушунова – слишком уж какая-то длинная надпись).
Но эти так называемые пилоты-фавориты даже и не догадывались, на что способен мой прехорошенький болид. Это они уже потом узнали, когда от их ударов во время гонки у моего чудесного авто во все стороны отваливались всякие нужные детали. Они-то думали что: вот я сейчас поеду в боксы на ремонт, а они пока быстренько погонят к финишу. А я – бац! – продолжаю катить себе дальше.
Как же, Марусенька, спросите вы, как же вы не развалились на части, ты да твой прекрасный болид с надписями? Какие же вы наивные, отвечу я вам, ну это же не обычная какая-нибудь машина. Это же ведь машина, сконструированная специально для КГБ! А значит когда у нее отваливается одна деталь, на ее месте невесть откуда вырастает другая. Как так получается – секрет, сами понимать должны. Да и какая, в общем-то, разница? Главное ведь для нас что? Главное – победа. Потому что зачем же тогда оно нам нужно, это спортивное участие, если оно без победы? Такое участие нам не нужно. А раз есть победа, то к чему тогда нужны непонятные вопросы?
Шумахеры, конечно, очень удивились. Но на первый раз простили и подумали, что это просто такая случайность вышла нехорошая. Хотя им, конечно, и стало весьма подозрительно, почему это я не езжу в боксы. Но когда я выиграла несколько раз подряд, они обиделись уже не понарошку.
"Я так больше не гоняюсь, – надувшись как клещевой энцефалит, сказал Шумахер-старший, – так не честно. Я что же это теперь, всегда буду вторым, что ли? Необходимо срочно прекратить это форменное безобразие!».
Пока же они там дружно возмущались, я научилась их всех потихоньку различать. Миха – у того спина повыгнутее, подозреваю, что носит корсет. А Ральфи – он помордастее. Но улыбки у них обоих – мама дорогая, откуда, спрашивается, у людей только берутся такие зубы, ни дать, ни взять – вставные.
Ну, так вот. В конечном итоге Михаэль решил по смелому – пойти проситься пилотом к нам. Хочу, говорит, гоняться на вашем красивом болиде. Но оказалось, что поступок его был хоть и смелый, но не очень-то в результате и умный.
«Знаешь, Миша, – сказали ему у нас, – зачем же ты нам нужен, посуди сам порасторопнее, если мы и без тебя теперь выиграем все, что сильно захочем? Если захочем, мы теперь даже «Формулу-2» выиграем, а не то что «Формулу-1». И даже «Формулу-3», если немного поднапрегемся. Так что, Миша, не обессудь, как раз ты-то нам теперь без надобности».
Ну что оставалось делать Шумми-старшему? Снял он свой корсет, вытащил вставную челюсть и решил посвятить себя воспитанию собственных детей. Вот ведь что значит привыкнуть всегда быть первым. Невыгодно. Только предложили человеку быть всегда вторым, а он уже и сопли развесил по рубашке.
Совсем другое дело его брат Ральфи и Х. П. Монтойя – они друг с другом быстро договорились, поскольку привыкшие. Мол, будем по очереди делить 2 и 3 место, и все дела. Нормально, по-спортсменски, договорились парни. Без всяких там соплей, как некоторые Михаэли.
Но была в этой ситуации и еще одна история с очень интересным и непредсказуемым результатом. Наш замечательный сверхболид подтолкнул англичан к мысли, что пора бы уже и прикрыть надоевшую всем лавочку с Джеймсом Бондом и начать демонстрировать новую эпопею о русском шпионе из КГБ.
Не прошло и полгода, как они сварганили первый фильм. Шпиона звали, конечно же, Иван, фамилия – Распутин. Но какой зато они придумали ему слоган вместо старого «Бонд. Джеймс Бонд»! Это просто нахальство, какой они придумали ему слоган.
Русский шпион в новом фильме говорит следующее: «Рас-путин. Два-путин». И сколько мы не объясняли им, что «рас» – это по-русски вовсе не то, что «раз», все бесполезно. Они были вне себя от удачной находки. Шефом у Распутина, ясно-понятно, была уже не женщина по фамилии М, а мужчина по имени В, что в общем-то тоже закономерно. А вот что касается исполнителя главной роли… Ну, конечно, они пригласили Михаэля Шумахера. А что, собственно, им еще оставалось делать?
Мизинец правой руки
– Ой, прямо даже на душе как-то посвежело. Люблю я старое доброе КГБ, что бы там ни говорили. Джеймс Бонд против них просто неловкий мальчонка с глупыми амбициями.
– Ну что ты такое говоришь! КГБ – это ужасная машина, ломавшая судьбы людей и не только!
– Да я же не о людях речь толкую, а о технике! Я, между прочим, кое-что из их наработок внедрил в нашу систему слежения. Так что пользуйтесь и не квакайте на непогоду.
– А я радуюсь вот по какому поводу: в подвигах нашей девушки по-прежнему нет места американцам.
– Ну да, а Майк Тайсон кто, по-твоему?
– Майк Тайсон, по-моему, негр. К тому же узкоглазый. А узкоглазый негр никак не может быть настоящим американцем.
– Да у тебя, дорогой, похоже, температура из берегов выплеснулась! Как раз таки узкоглазый негр и является настоящим американцем. Или там, к примеру, толстая-толстая женщина. Короче, стопроцентный американец – это сугубо тот, у которого есть какое-то нешуточное отклонение от нормы.
– Ужас какой! А если, допустим, у человека только шуточные отклонения, а нешуточных – буквально ни одного, что тогда?
– А то. Он уже не стопроцентный американец, потому что стопроцентный американец – это человек, обладающий различными правами и свободами, а если у человека отсутствуют нешуточные отклонения, то и права и свободы у него тоже отсутствуют.
– И как же они там живут, те, которые без прав и свобод?
– Понятное дело как – плохо живут. Да и разве назовешь это жизнью. Вопрос начинает звучать так: или сматываешь удочки или приобретаешь себе какое-нибудь нешуточное отклонение.
– Несчастная Территория… Так ведь там и нормальных людей скоро не останется, а?..
Как я занималась законотворчеством
и избавила Россию от позорного ярма
Не знаю, чего им вдруг взбрело в головы, но наше государство как-то раз решилось наконец обогнать все остальные и стать самым демократичным, если не сказать либеральным государством на планете.
Ну а поскольку все гениальное в обязательном порядке должно быть исключительно чем проще, тем лучше, достичь первого, второго и третьего разом рассудили путем принятия всего одного закона, но зато какого.
А вот какого. Такого чтобы взять да ка-а-ак преподать со всей силы миру очередной великий урок. Чтобы у него уши заложило от зависти, у мира у этого. Показать в кои-то веки, чья тут страна самая главная и самая правильная во всех определенных смыслах.
Мы-то, конечно, это и без того знаем, но всем остальным еще ведь и доказательства подавай, им же, блин, и слезы Родниной не поэма Пушкина. А хороший закон, это вам не «Капитал» Маркса, его принципиально обдумывать нужно, прежде чем в люди выпускать, соображаете?
В общем, прошел год, другой, а выдумка как была на ровном месте, так и осталась. Ну не сильны чиновники в творческом нарыве, прямо беда с ними какая-то.
«Выручай, Марусенька, – сказал мне тогда президент усталым и ласковым голосом, – не позднее, чем через месяц нам позарез нужно стать оплотом мировой демократии и либерализма. Иначе ведь что получится? Культ личности объявлять придется, другого выхода нет, не монархию же возрождать – хрен редьки не слаще. Должны мы или нет, скажи мне по секрету, быть хоть в чем-то самыми что ни на есть в мире и его близлежащих окрестностях?»
Ну, конечно, должны, ответила я, конечно, должны, дорогой и уважаемый господин президент. А мне ведь что, мне ведь и месяца даром не нужно. Мне, что ли, нужды и склонности моего отечественного народа неизвестны? О-о, скажу я вам на это...
В общем, я тут же села и придумала закон, который звучит в точности так: «Каждый россиянин имеет полное и неоспоримое право лениться как захочет, когда и где».
Потому что ведь неправильное отношение к лени в нашей стране до сих пор не выветрилось из-за воспоминаний о старом законе про тунеядство. И слово-то какое ужасное и неопределенное «туне-ядство», то ли иностранное, то ли с потаенным смыслом, но что-то однозначно про яд.
В этом-то и кроется основная беда нашей страны, думала я и опечаливалась, ведь из-за этой ранее наказуемой позиции в обществе мы сами стали считать себя самой ленивой нацией в мире. А на деле никакие мы не ленивые, мы просто темпераментные пожиратели яблок, запрещенных к употреблению по истекшему сроку годности без определенных санкций.
Нет, мы не ленивые, просто душевных мук у нас в среднем на человека гораздо больше, чем у остальных других народов. А это, между прочим, большой груз и великая ответственность, быть тоскующей за весь мир нацией томных созерцателей и философов.
Потому что пока кто-то там щерится своими голливудскими улыбочками, мы несем на своих хрустких плечах неподъемный груз вселенской скорби и печали. Как можно таких как мы заставлять работать на ровном месте, если нам хочется мечтать, тосковать и разгуливать? Нельзя.
Или даже вот. Стоит только мне встретить на своем пути какую-нибудь пчелу Майю в человечьем обличии, как она тут же с высоты своего полета и удобного расположения между, начинает рассказывать сказки. О своей замахревшей в мехах лени. И вот ведь какой казус: чем более она (пчела М.) растренькивает о своей беспробудной лени, тем более она (пчела М.) мудра и продуктивна.
Как так в нашей природе получается, не спрашивайте. Не знаю. Потому как это не теорема, а аксиома. Была бы теорема, я б вам рассказала без утайки. Поскольку продуктивность моей страны для меня важна как ничего иное.
Вот и закон мой направлен сугубо туда же – чтобы избавить население от позорного ярма, сделать каждого человека по своему замечательным, а работу мыслительного аппарата столь же почетной, как и работу других, более заметных здоровому человеческому глазу органов человеческого же тела. А это, по моим точным просчетам, должно повлечь на выходе результат той самой аксиомы, которую мы взяли за экватор.
И что же вы думали, стоило только выйти нашему закону, как во всех остальных странах большой двадцатки тут же возникла паника, и было объявлено чрезвычайное положение.
Правительства этих примечательных государств не на шутку перепугались и размякли, что их великолепные граждане, из дня в день проповедующие умственный труд и старания, в один прекрасный день возьмут да и схлынут нескончаемым потоком в Россию, и не видать им их впредь также как и их великолепных мозгов с большими приветами.
В общем, решили эти самые правительства отличных государств также выпустить свои хорошие законы, которые подняли бы их на демократическую Джомолунгму вслед за Россией. (Повторюшки нахальные, своих творческих мыслей нет, так чужие тырят).
К примеру, в Китае вышел очень интересный закон, в котором сказано: «Каждый китаец имеет полное и неоспоримое право родить не более одного ребенка в семью, иначе… (далее следует текст угрожающего содержания)».
Или вот, замечательный австралийский аналог: «Каждый австралийский гражданин имеет полное и неоспоримое право считать, что кверх ногами ходит не он, а те, кто так считает». Просто и воодушевительно, на мой взгляд.
Но американцы, конечно же, по своей заморской демократичности переплюнули всех и на этот раз. Согласно их ошеломляющему своей откровенностью и неизбитостью закону: «Каждый американец имеет полное и неоспоримое право НЕ быть: негром, инвалидом, женщиной, гомосексуалистом, иностранцем, толстым, вич-инфицированным и т. д. (список на три с половиной листа формата А4 всех зарегистрированных в США меньшинств, относящихся к категории лиц повышенного дискриминационного риска)».
Мизинец левой руки
– Ты чего, обалдел, что ли! Зачем же ты Территории А бонусы хорошие подкидываешь? Они же с помощью этого демократического закона смогут теперь мало того, что удержать у себя нормальных людей без отклонений, так еще и новых приобрести!
– Н-да… тут ты, конечно, промахнулся по доброте душевной, нужно будет отменить у них этот закон, а то теперь все скопом к ним жить попрутся…
– Протестую, ничего отменять не буду! Моя Территория, что хочу то и ворочу!
– Нет, ну не пень ли он копченый, а? Да ты же не только о своей Территории думать должен, но и обо всем остальном мире! Сам довел их до непонятно какого абсурда, сам и выветривайся.
– Не буду отменять закон и точка!
– Елки-палки, ну сколько раз тебя уже учили не идти против всех? А если и идти, то только тогда, когда надо, а не из упрямства.
– Точно-точно. Нельзя пользоваться чужой добротой и простотой в своих корыстных целях больше трех раз в сезон...
– Ага, у меня, значит, одни отклонюшники будут жить на Территории, да? И это, по-вашему, справедливо!
– Не реви, сявка… Повторяю, ты должен с этой ситуацией справиться исключительно сам, а не с помощью неосмотрительных действий других.
– Все равно не буду отменять. Все равно, все равно, все равно!
– Ну, как знаешь. Мы же не плохого для тебя хотим, а на перспективу желаем. А ты как дитя неподросшее дальше своего носа не видишь!
– Действительно, раз ты не хочешь прислушиваться к нашим дальним советам, мы дадим в этом проекте полный карт-бланш в отношении твоей Территории. И тогда тебе останется рассчитывать исключительно на чужую доброту и душевную светлость. Как тебе такое?
Как я сделала фото для Пирелли,
а у Америки появился русский народный поэт
Если кто-то не знает, что такое «Пирелли», я скажу. Это такой самый красивый, элитарный и не знаю какой там еще календарь. Может даже, настенный. Или напольный. Но совершенно точно американский, хоть и самый лучший.
Нам, конечно, поначалу было даже обидно за это слегка. Но тут вдруг американцы ни с того ни с сего решили расширить сферу своих культурных интересов и объявили очередную справедливость.
О,кей, сказали они, пусть каждую страницу следующего лучшего в мире календаря сделает разная страна по справедливому жребию. И чтоб на картинке был изображен один из лучших фотографов этой страны в облике какого-нибудь известного человеческого памятника.
Трудно, конечно, придумать нелепость нелепее этой, но на то ведь они и американцы, между нами говоря. Нас бы, к примеру, засмеяли за откровенную глупость, а к ним отнеслись с уважением и нежной благодарностью. Ну да мы же сами в первую очередь и отнеслись, потому что кому же не хочется поучаствовать в «Пирелли»? Это ведь вам не рекламу сигарет «Прима» фотоаппаратом «Смена» на черно-белую пленку снимать. Тут другое.
Ну, мы, конечно, как самое равное государство вытянули справедливый жребий и меня пригласили советоваться насчет кандидатур в государственный совет по культурным достижениям.
Вот, говорят, есть тут у нас два хороших персонажа, не знаем, кого и предпочесть, то ли Влада Локтева в образе памятника Аполлону, то ли Антона Ланге в виде скульптуры Давида Микеланджело. Обнажены, так сказать, и ничем не прикрыты. Все как и положено по ихней культурной программе.
"Ужас!" – возопила я внутри себя нечеловеческим голосом, но снаружи прилично сдержалась. Нужно срочно спасать несчастных, ведь разве ж можно этакое персонифицированное непотребство допускать на обосрение масс, пусть даже и элитарных, а следовательно подкованных по части.
«Знаете, господа, – сказала я им неприкрыто, – но ведь эти памятники вроде бы и не наши на самом деле, как-то непатриотично, согласитесь, будет выглядеть выбранная вами симпатичная композиция. А во-вторых, понимаете, ведь и возраст у этих моделей уже не тот. Чтобы вот так вот. Вдруг там, у них, найдется кто поскульптурнее, как вам это покажется между делом?»
«Но как же, – расстроился чуть не до слез совет, – «Пирелли» ведь и подразумевает. Некоторые, так сказать, вольности красивого изображения. А у нас как назло все известные памятники скульптуры одеты, что твои гимназисты к завтраку. Вот разве что рабочий и крестьянка... Но так их зато двое, могут не понять, опять, скажут, свою пропаганду коллективизма на весь мир устраиваете. То есть, разумеешь ли, Марусенька, все как люди будут сексуально раздетые, а мы снова как чукчи из снежной Сибири в сюртуках под горлышко!»
«Ну так и что же страшного, – пожала плечьми я, – отличимся зато своим искрометным целомудрием, сделаем персонажу несокрушимое мужское обаяние в глазах и все дела. Опыт-то у нас будь здоров по этой части, зря что ли десятилетиями развитого социализма накапливали»
«А кого снимать-то, – приободрился совет по достижениям, – Ланге или все ж таки Локтева запустить, да и в обличии какого из памятников нашей культурной диспозиции?»
«Предлагаю Фридкеса в образе Пушкина», – сказала я, подозревая. Но совет пришел в полный восторг и тут же стал тянуть карту, кому идти уговаривать Фридкеса гладко выбриться и на время отказаться от очков.
«Да вы что, – возмутилась я, – это ведь будет уже никакой не Фридкес, без очков и всякого такого».
«Но, а иначе ведь будет уже и не Пушкин, – логично заметил совет, – где это ты, скажи на милость, видела Пушкина в очках и при щетине. У него, между прочим, было отличнейшее зрение, он даже и монокля не употреблял, если так уж хочешь знать».
«Но вы же, – говорю, – вы же не видели Фридкеса без разных там лицевых дополнений! А мало ли как он без них будет выглядеть, может и совсем не фотогенично, что тогда?»
Совет откровенно приуныл. Мол, как же так… внешность Пушкина… надо же учесть пожелания временного пространства...
«Да бросьте вы, – поморщилась я им в лицо, – бросьте, пожалуйста. Как будто там кто-то знает, как выглядит наш гениальный Пушкин. Это же смешно, дорогие друзья, смешно и неправда. И вот ради этой неправдоподобности уродовать Фридкеса? Увольте меня отсюда, пожалуйста, раз и навсегда».
«А вот и не уволим, – испугался совет, – дерзай, Марусенька, только учти, мы должны быть самыми что ни на есть, ты же понимаешь все ответственность нашего шаткого положения в мировом содружестве подзависимых государств колымского договора».
"Ну, конечно, понимаю, – вздохнула я устало, – а то ведь было бы все совсем иначе и наоборот. Фридкес снимал бы меня в образе бюста Валентины Терешковой или на худой конец скульптуры советской гимнастки в совершенно дурацких кедах и не менее дурацком трико. Конечно, я понимаю вас абсолютно прекрасно и сверх того неафишированно».
Совет по культурным достижениям оказался прав как никогда. В самом лучшем в мире календаре действительно оказались сплошь "Давиды" и "Аполлоны. На самом деле – какое-то исключительное по своей неприкрытости сборище голых мужиков с телосложением сказочных героев, предпочитаемых детским населением по обе стороны океана.
Не удивительно, что все катастрофически обомлели от нашего загадочного Фридкеса в черном плаще под горло. А уж что там у него светилось в глазах… этого даже не смогли прикрыть импортные очки в дорогой оправе. Бесконечная целеустремленная мужественность и мягкий огнедышащий темперамент.
Фридкес был признан самым пленительным памятником последнего тысячелетия, и за это его даже поставили на самую первую страницу самого лучшего в мире календаря. А всем остальным моделям все равно потом пришлось пририсовывать драпировки, дабы не позориться и не поощряться. Потому что ведь и так все эти их хваленые лучшие в мире календари приобретались элитной публикой исключительно ради нашего с вами общего Фридкеса.
А на презентации его даже попросили прочесть стихи. Причем вовсе не потому попросили, что он был в виде Пушкина. Говорю же вам, там никто не знает и не ведает кто это такой. Бродского еще туда-сюда, а Пушкина – ну просто никто и никак. Американцы вообще очень странные люди: они почему-то считают странными людьми всех русских людей.
Более того, они считают, что все странные русские люди пишут стихи и даже запросто ими разговаривают буквально каждый будний день и по праздникам. Поэтому-то они и предложили почитать Фридкесу свои сочинения, которые подразумевались из-за его человеческой странности.
А Фридкес возьми и не растеряйся. Да как прочел им одну свою неоконченную поэму из русских, английских, и еще непонятно каких слов, да еще и с такой эмоциональной окраской, что американцы замерли, как ихняя статуя Свободы в священном трепете.
А потом разразился страшный публичный скандал. Американские издатели чуть не передрались за эксклюзивное право на авангардную поэзию Фридкеса.
В общем, дело завершилось тем, что я полетела домой в Россию, а Вовка остался ждать выхода своего пятитомника в твердом переплете. Таким оригинальным способом моя щедрая родина лишилась замечательного фотографа Фридкеса, а Америка приобрела в свое бездонное лоно не менее замечательного русского поэта с точно такой же фамилией в транскрипции.
Безымянный палец левой руки
– Что ж, по-моему, ход весьма удачный...
– Думаешь? А мне отчего-то опять какая-то неосторожность в сторону Территории А померещилась…
– Да это же самый настоящий шпионский ход! Не удивлюсь, если и фамилия у этого поэта не настоящая уже не первый раз.
– Ну, это уж как пить дать. По-моему, это просто производное от «Штирлиц», ты не находишь?
– Вполне возможно. Штирлиц – это на немецкий манер, а Фридкес – на интернациональный.
– Слушайте, а я вот чего не пойму: почему Территория Р и Территория А вечно меж собой что-то выясняют, почему они не вошкаются с какими-нибудь другими хорошими Территориями?
– Да потому, что это называется противостоянием двух сверхдержав!
– Нет, не так. Противостояние одной сверхдержавы и одной кверхдержавы.
– Это как же понять, если разобраться?..
– Очень даже просто понять. Одна держава – сверху вниз, а другая – снизу кверх. И вот они друг другу противостоят.
– Что это ты имеешь в виду под «сверху вниз», ну-ка повтори-ка!
– Проснулся, наконец! То и имею, что твоя Территория сверху вниз катится. Ты же не будешь глупо отрицать, что она – сверхдержава?
– Конечно, сверхдержава. Но почему же, почему она должна обязательно катиться сверху вниз, раз она сверхдержава?
– А куда же ей, прости меня, еще катиться, если она и так сверху? Только вниз. То же самое и с Территорией Р. Ниже ей катиться просто некуда, поэтому хочешь не хочешь, а приходится катиться кверх.
– Ну и что? Подумаешь там... Раз она сверхдержава, она может вообще никуда не катиться, а просто стоять на своем хорошем месте на самом сверху!
– Э, не-е-ет, голубчик мой, так не бывает!.. Есть, знаешь ли, такой закон природы, называется "цикличность". Не будь его, может, и стояла бы твоя Территория на самом сверху до второго пришествия, а раз он есть – уволь.
– Да кто ж его придумал, этот дурацкий закон?
– И вовсе он не дурацкий. Я его придумал, что с того?
– А то, что ты его совершенно не нужно придумал, зачем тебе такое только в голову взбрело!
– Здрасти-мордасти!.. Этот закон, между прочим, был признан одним из самых удачных законов природы 16-го столетия. Мне за него даже благодарность вынесли с занесением. Так что не надо ля-ля!
– Ну что? Говорил же я тебе, умник, начинай строить дамбы. Ха-ха!
– Это нечестно, нечестно, нечестно!..
– Ну вот, в обморок хлопнулся…
– Ты уж по доброте душевной устрой ему маленький передыхончик, чтоб он оклемался, не упоминай пока его американцев, ладно? А то выйдет совсем из рабочего состояния на инвалидность, а заменить некем…
– Действительно, патриотизм ведь не обязательно должен быть внешним, он же ведь и внутренним иногда бывает. Накопай там что-нибудь, пока мы ему тут неборегуляторы прокалывать будем.
Как я слепила героя
и узнала всю правду о патриотизме
Вообще-то я никогда до этого скульптурой не занималась. Но раз уж попросили, не буду же я отказываться, да и интересно ведь – мастерство древних предков все-таки. Хоть и модифицированное по классификациям.
Настойчивая просьба вылепить поступила из далекого и небезопасного города Владивостока, им ведь там теперь без первоочередных проблем и жизнь не в радость. Повозрождали, к примеру, у себя кучу всяких засекреченных НИИ по созданию, разработке и поддержанию проблемных ситуаций на должном уровне. Оттачивают собственное и так, казалось бы, непревзойденное мастерство, и даже организовывают спецсеминары для заинтересованных иностранных лиц и не только.
Ну, так вот. У них там в этом не пройденном танками городе Владивостоке на заглавной площади Борцам за власть Советов стоял одноименный коммунистический памятник. Неприметный, но в разгул весьма симпатичный. И вот то ли от старости, то ли от какой-то чрезвычайно нервной обстановки, он вдруг стал катастрофически зеленеть и приходить в совершеннейшую негодность в агитационно-стратегических смыслах.
Стали предпринимать попытки. Что с ним только не делали в серьезных мерах восстановительных работ и недопущения полного саморазложения. Даже «Фэри» клубничным мочалили от голов и до постамента – ничуть не помогло и даже ни капли не посвежело. Ну что за позорище такое непонятное – главный памятник административного центра губернской столицы и зеленый как плесень с избытком пенициллина.
Решение властей было радикально и несмехотворно. Скрипя сердцем, старый снести, а взамен поставить памятник герою нового времени в особо оригинальной разработке без допустимых погрешностей. И вот тут-то мнения властей опасно разделились. В том смысле, кого же выбрать этим самым героем деепричастной современности и крайне необходимой будущности веков.
По правилам, героем должен стать исключительно тот, кто принес родному городу завидную славу и шумную критику долгожданного интереса. Не удивительно, что на этом фоне сразу же возникли две яркие кандидатуры с окающими окончаниями – Наздратенко и Лагутенко.
Однако чуть позже тайным сборищем голосов было принято-таки чрезвычайно культурное решение о том, что Ноздратенко в этой упорной борьбе подлежит обязательной и технологически бесперебойной дисквалификации. Поскольку к его особе более применимо негативное с порядочного боку слово «ославил», нежели собственно подразумеваемый глагол «прославлять», указанный в форме инфинитива.
Мучительный выбор пал на Лагутенко. А мне предложили стать автором первого в истории человечества прижизненного памятника музыканту в номинации поп-исполнитель рок и альтернативной музыки в классическом репертуаре.
Готовая скульптурная композиция выглядела следующим поражающим воображение нехитрым образом: шикарный в своих кримпленовых кофесмолокочных штанах Илья Лагутенко крепко, совсем по дружески, обнимает за плечи своего тучного скандинавского прототипа и ясные взгляды обоих пылко устремлены к морю.
Памятник привел местное население в неописуемый восторг и всякие гузовихлятельные телодвижения, несмотря на то, что его предшественник был, напротив, повернут к морю задом, а к трамвайной остановке зеленеющим в тени передом.
На торжественное открытие нового символа неустрашимого и праворульного города в соленых берегах меня пригласили прямо в сам город-порт, прозванный еще, как известно, В. И. Лениным «нашенским» и запечатленный в стихах неизвестного поэта на здании местного главпочтамта.
И вот теперь я собираюсь написать заявку, чтобы этому совершенно необъяснимому с научной точки зрения населенному пункту еще при жизни было присвоено внеочередное звание города-героя, а также о внесении его в книгу рекордов Гиннеса как минимум по восьми закавыкам новой конфигурации. О некоторых из них все уже в курсе, но это еще что – это еще только детские игрушки для глупых первоклассников в первой половине дня.
Мало кто знает, что в самые тяжкие и сладостные для города времена бытового обезволивания его граждан, когда он снился в кошмарных снах всему более-менее цивилизованному человечеству нашей страны, его собственное непонятное и героическое население мало того, что не уменьшалось, как того требовали все общепринятые законы природы и обстоятельства, а еще и, напротив, раз за разом увеличивалось вразрез с этими же самыми законами.
Нечего и говорить, что я решила весьма заинтересоваться этими парадоксальными метаморфозами. И выяснила до ностальгической боли в сердце странные детали. Оказалось, что в вечно мокнущем городе Владивостоке уже давным-давно действует целая программа коренного содействия патриотизму.
Смотрят здесь, к примеру, только местные телеканалы и слушают исключительно местные радиостанции. Все остальное нещадно глушится глушилками как в советские времена при социализме. И никто, представьте себе, не возмущается даже для приличия, или там, к примеру, в диссидентском ракурсе. А вот слушают ли подпольно по ночам – не знаю. Ну да что там еще слушать, они сами про себя и так все знают.
Да и музыкальные группы здесь тоже только свои в предпочтении, их тут и по пальцам всех рук за раз не перечесть ни в коем случае. И ведь надо же, все онитакие патриоты, что буквально ни в какую не хотят за всемирной славой гоняться. Хватит, говорят, и «Мумий Тролля» нам от пуза, наши же выкормыши, родные студенты ДВГУ и так далее. Так что хватит и их, знаменитых, нам сполна и под завязку трюма.
Была тут, правда, еще недавно одна группка, которая узнала невесть откуда о Бритни Спирс и начала по ней фанатеть горячо и размашисто. Вот просто, как только дают свой концерт, так прямо через слово у них и проскакивает: Бритни Спирс то, да Бритни Спирс се.
В конце концов, местному населению это так надоело, что общим голосованием этих двух отщепенцев с гитарами списали на берег, то есть, отправили завоевывать все остальное дрейфующее атмосферное пространство и без всемирной славы к нашим российским берегам ихнего Японского моря ни под каким уважительным предлогом не возвращаться. Ну, может, разве что по очень тяжелой болезни.
А еще там, в бухте Шамора водятся на воле дельфины. Раньше-то они мирно поживали в дельфинарии на городской набережной, и их можно было каждый день с девяти до шести видеть сначала за 10 рублей, а потом в целях гиперинфляции за 15. А теперь вот и вовсе забесплатно, но практически невозможно. Ну, разве что у вас случайно имеется такой же горн как у Ихтиандра. Такое гринписовское решение отцы города приняли после выхода в свет сингла «МТ» «Дельфины» – в качестве пиар-акции в защиту соотечественников.
Кстати, собственное имя «Шамора» – первое слово, которое по патриотической традиции произносит каждый новорожденный младенец этого прекрасного города на горах (или на рогах – что, в общем-то, наверное, одно и то же).
Ну а в качестве ежевечернего моциона, на закате дня все население Владивостока дружно кучкуется на местной набережной (летом хорошо, а зимой на улице все равно теплее), пьет местное пиво, ест местных моллюсков и смотрит за местное же море на садящееся аккурат мимо него ярило. И ждет. Терпеливо, как Удо Кир в 1974 году ждет, когда же, наконец, вернется домой из суровой московской ссылки его любимый политик, неформальный лидер и просто родоначальник патриотического строя в больших роговых очках и с победным именем в паспорте.
И это, конечно же, будет вовсе не Ноздратнко.
Средний палец левой руки
– Нет, и все-таки один иностранец и сюда затесался.
– Да ну тебя, где же ты его...
– Ясно где – на площади, напротив моря. «Скандинавский прототип», не слышал что ли?
– Кстати, и море-то ведь – Японское, иностранное...
– Да вы совсем очумели, как я посмотрю! Вы бы еще вспомнили, что вокзал у них когда-то итальянцы строили. Один балбес – о памятнике, другой не более умный – о море. Совсем уже чокнулись на этих иностранцах. Смысл-то не на поверхности ищите, а в глубине разглядывайте!
– Так кто же там иностранец тогда?..
– Некий Удо Кир, который чего-то там ждал в 1974 году. Хотя, может, и он русский, просто с псевдонимом.
– Если он русский, тогда действительно ни одного иностранца нормального, одни только косвенные и нечеловекообразные.
– Ну, как он там, очухался или еще внутреннего патриотизма придется высосать?
– Лучше бы, конечно, еще. Чувствует себя вроде ничего себе, но пока соображает не очень, подождать нужно маленько.
– Слушайте, а там ведь все-таки еще один иностранец есть, точнее иностранка. И насколько могу судить именно американской сущности…
– Эй, да ну кто тебя просил вякать? Все это давно заметили, но деликатно промолчали в целях чувствосохранения. А ты, ить тебя за ять!..
– Да, похоже, русским просто невмоготу без американского вмешательства… Горячая любовь под видом взаимной неприязни.
– Не-е… скорее уж наоборот...
– Ладно, давайте попробуем еще разок. Может, со второй попытки получится все-таки не упомянуть ни одного иностранца. Или ладно, хотя бы уж ни одного американца.
– Или только косвенно.
– Да, или только косвенно.
– Постойте, но мы ведь так и не решили самого главного!
– Чего это мы еще не решили?
– Чего-чего... Чего ждал Удо Кир, вот чего!
Как я сочиняла стихи для детей
и помогла «Гринпис»
В фонд защиты детства я попала совсем не случайно, а потому что каждая уважающая себя суперзвезда должна заниматься хоть какой-нибудь общественной деятельностью. Некоторые мои коллеги, правда, путают общественную деятельность с публичной. А это если даже и одно и тоже, то совершенно разное.
Почему из всех общественных деятельностей я выбрала именно фонд защиты детства, я точно не знаю, наверное, потому что дети – это наше будущее. А поскольку наше будущее не может не внушать опасений, вполне логично с моей стороны было заняться детьми.
Когда я пришла в фонд, там все плакали, потому что было уже 11 часов утра, а в 11 часов утра, как я узнала позже, здесь всегда начинают плакать. И плачут таким образом до самого вечера. Поскольку, как мне рассказали, заливаясь слезами, учредители фонда, как же им не плакать, если не плакать невозможно, глядя, что творится с нашими детишками. Даже с самыми маленькими.
«Вы не замечали, – хлюпая носами, поинтересовались у меня сотрудники фонда, – вы не замечали, они ведь любят убивать друг друга. Дети любят убивать друг друга, вы только подумайте. Сидят за этими компьютерами, стреляют друг в дружку и хохочут от радости. Даже самые маленькие, они привыкают убивать, для них это такое же дело, как руки помыть. Даже, наверное, обычнее для них это дело. И как же нам не плакать, наблюдая все это, как же нам не плакать, ведь мы хоть и фонд защиты детства, но защитить это самое детство мы совсем не в состоянии. Сначала мы по-всякому пытались это сделать, но потом поняли, что ни чего-то у нас не получается. Ведь кроме нас никто это самое детство защищать не хочет, даже родители. Они дают, представьте себе, дают своим детям деньги, чтобы они ходили в эти компьютерные салоны и убивали друг друга. А некоторые для удобства вообще покупают компьютеры со страшными игрушками и разрешают детям «мочить» друг друга, не выходя из дома. Поэтому мы теперь и плачем, сидим вот здесь и плачем, начиная с 11 часов утра. До 11 мы еще пытаемся сдержаться, но потом не выдерживаем и начинаем дружно плакать. И, представьте себе, мы даже придумали логическое обоснование нашему хоровому плачу. Мы придумали себе, что если мы каждый день с 11 часов утра и до самого вечера будем плакать, думая о детях, то, быть может, сами дети будут плакать хоть капельку меньше, и это будет нашим посильным вкладом в защиту их детства, раз уж мы не можем сделать ничего другого. Конечно, все это очень даже может быть всего лишь выдумкой нашего размокшего от слез воображения, но мы стараемся об этом не думать и зря не печалиться, ведь тогда получится, что мы вообще не делаем ничего полезного, а только бездельничаем с 11 часов утра и до самого вечера. Да и до 11 часов утра тоже тогда, получается, мы ничего не делаем и это нас может расстроить настолько, что страшно даже и представить. Поэтому мы об этом не думаем, а только плачем себе и плачем. Но если у вас есть какие-нибудь предложения, мы вас выслушаем совершенно внимательно».
«Не знаю, не знаю, – сказала им я, покачивая головой, – может, конечно, вы своим плачем и поможете детям, но как-то совсем уж неубедительно. Вставайте-ка лучше со своих стульев быстренько да сделайте зарядку для поднятия бодрости во всех членах».
Сотрудники фонда встали, сделали зарядку, не сходя с рабочего места, и так их это дело увлекло, что они забыли про свои полезные для детей плачи.
«А теперь, – заявила я им для созрения совести, – я внимательно слушаю ваши хорошие предложения. В первую очередь он должны касаться той сферы, для которой дети потеряны категорически, но не бесповоротно».
Все поразительно замолчали и так громко зашуршали мозговыми извилинами, что у меня заскрипело в ушах. Этот невыносимый звуковой кошмар продолжался примерно полчаса времени, пока с бокового места в центре офиса не пискнула какая-то глубокоподчиненная девушка.
«Дети совершенно не читают стихов», – вызывающе краснея заявила она, из чего я тут же проницательно сделала вид о ее робких поэтических промыслах. Все остальные сотрудники фонда облегченно вздохнули, а я, наоборот, призадумалась. Лучше, решила я, буду думать сама, и быстрее получится и гораздо тише.
«Ну конечно, – сказала я, подумав всего лишь минут пять, – понятно почему дети не читают стихов. Потому что они не приспособлены для современных детей, а специально для современных детей никто стихов не сочиняет. Так что неудивительно, что современные дети неподсознательно обидевшись, не читают стихов, а играют в компьютерные игры, придуманные специально для них. А поскольку каждый человек желает, чтобы все делалось специально для него, нужно найти таких людей, которые бы сочиняли стихи специально для современных детей. Нельзя допустить, чтобы стихотворные произведения ушли из детской жизни, ведь вслед за ними тут же поспешат и сочинения прозаического характера. Тогда детям действительно не останется ничего кроме компьютера и телевизора, и вот тогда-то можно будет с чувством невыполненного долга сидеть на своих стульях и плакать над беззащитным детством с 11 часов утра и до самого вечера. А пока рано. Не все еще потеряно, уважаемые сотрудники фонда, не все, а только наполовину».
«Ну а как же, – опять вскочила со своего стула мышастая девушка, которой, по всей видимости, не давали покоя лавры Агнии Барто, – как же их писать, эти специальные стихи для современных детей».
«Да как, – пожала плечи я, – обыкновенно. Но только так, чтобы стих был не просто как бы стих из книжки, а как бы только что придуман для одного конкретного ребенка. Чтобы туда, к примеру, можно было вставить любое детское имя и так далее. В общем, чтобы стих был специальным».
Девушка с краснеющими щеками снова вскочила и нервно захныкала. «Все равно, все равно, – затопала ногами она, – я так сразу не смогу и не понимаю. Мне нужен наглядный пример в виде трафарета или я не буду ничего сочинять».
Хорошенькое дело, подумала я, пример ей, зануде, подавай. Где же его взять, еще не хватало мне самой стихи начать писать для детского населения страны. Но хватать-то не хватало, а все-таки пришлось, потому что кроме меня оказалось больше некому, не оставлять же детей на целое поколение без поэзийного наследия.
И я сочинила примерное стихотворение, обращаясь в нем к то самой девушке с серой косой за плечами. Она, конечно, далеко уже не ребенок по паспорту, но нужно же было мне подставить в этот трафаретный стих чье-то имя, а она заслуживала такого внимания своим хоть и не особо примечательным, но все-таки поведением.
Стих мой совершенно спонтанно приобрел название «Колбаска», хотя, если разобраться, речь в нем идет совсем о другом. Итак, слушайте, а лучше и записывайте для своих современных детей, если они, конечно, имеются у вас в собственном наличии:
Ну что тебе, Женька, сказать?..
Придумаю, Женька, я сказку.
Ну а про что рассказать?
Не знаю, не знаю… Колбаску!
А про нее-то что говорить?
Колбаска, она есть колбаска.
Ее можно жарить, а можно варить,
Но это лишь только при-сказка.
Жила она как-то, девчонкой была,
И звали ее Красной Шапкой.
Вот как-то собралась она, в лес пошла,
А если точнее, то к бабке.
Взяла она масла, спекла пирожок
И в путь собралась, навострилась.
Но только лишь вышла из дома она,
Как тут же она очутилась
У волка. А волк тот, смазливый юнец,
Спросил: рассказать тебе сказку?
И только лишь «да» прошептала она,
Он сделал из Шапки колбаску.
Как и от всего, что я делаю на этой Земле, от моей стихосказки окружающие пришли в живейший восторг. Тут же нашлась куча молодых и талантливых поэтов, которые решили посвятить себя продолжению начатого мною благородного дела по возвращению стихов обратно в детские массы.
А уж как была восторгнута девушка без бровей, к которой я как к малому ребенку обращалась в своем коротком произведении! И слов не найти, как ей это понравилось и послужило трафаретом.
Нашлись, правда, и противники таких сочинений. Мол, кровожадные какие-то у тебя получились стихи для современных детей, Маруся, не лучше всяких там компьютерных игр с убийствами.
А вот и нет, не соглашались с такими точками мнения мои сторонники, эти стихи развивают у ребенка фантазию. Например, кушая колбасу, он сможет вполне отчетливо представить, из кого она была сделана.
Кошмар, завопили мои противники, вы что, хотите, чтобы дети в нашей стране все поголовно стали вегетарианцами?
Нет, отвечали им мои сторонники, мы хотим, чтобы современные дети были чуткими к чужому горю, умели жалеть и сочувствовать. Так что стихи эти вовсе не жестокие, дети ведь не едят там друг друга и не убивают из-за угла. Напротив, мальчик должен захотеть защитить и спасти глупую Красную Шапочку, а девочка пожалеть и научить уму-разуму. Так что стих этот очень даже гуманный, удовлетворенно резюмировали мои сторонники.
А в подтверждение их слов, я вскоре получила благодарственное письмо от вечнозеленого, но к сожалению не вечно молодого общества любителей экологической природы «Гринпис». «Спасибо, Маруся, – писали они в своем трогательном послании, – спасибо за содействие в продвижении вегетарианства на Руси. Надеемся, что в скором времени из русского обихода будет навсегда изъято оскорбительное слово «сало», которого нет ни в одном цивилизованном обиходе, используемом для человеческого общения на планете Земля».
Указательный палец левой руки
– Хорошо. Допустим, «Гринпис» – это косвенное упоминание иностранцев. Красная Шапка тоже вполне возможно была русской девочкой. Но как быть с Агнией Барто?
– Удивительная какая фамилия, в словарях нужно глянуть…
– Вот… Смотрю…. Нет такой фамилии!
– Псевдонимы смотри.
– И псевдонимов таких нет…
– Как же так, неужели мы не учли человека?
– Ха, если бы только одного! У нас тогда на словарях сидел некто, не уважающий поэтов. Отсюда – пожалуйста, неучтенные люди.
– Ты что это хочешь сказать? Выходит, и Бродский у нас неучтен, Нобелевский лауреат эмиграции?
– Выходит, что так.
– Кошмар! Кто у нас сейчас на словарях – срочно займитесь учтением неучтенных. А не уважающего поэтов перевести на самую черную работу – убийства планировать. Это ж надо такое, людей не учесть!
– Ой, давайте-ка лучше о чем-нибудь другом поговорим, о более светлом!
– Действительно. Вы заметили, что наша девочка теперь сама уже не плачет, а утешает других?
– Вот умница! И не переживает попусту, а сразу берется за дело.
– Исправляется, чего там…
– Я бы даже сказал – умнеет.
– И стихи у нее неплохие, душевные.
– Вы мне тут мозги не припудривайте! Скажите лучше, можно опять упоминать американцев или нет?
– Ох, а так хорошо было… спокойно…
– Можно, можно! Он пришел в себя и снова готов сопротивляться. Эй ты, в борьбе за дело капиталистической партии будь готов!
– Завсегда готов!
– Видали, по-русски заговорил…
Как я получила Букеровскую премию
и сэкономила деньги для Чукотки
Конечно, поверить в это необъяснимо, но все свои книжки о приключениях Гарри Поттера я действительно сочинила еще в недалеком детстве. Просто тогда я жила с родителями в африканских джунглях и кроме меня там не было абсолютно никаких детей, даже черных, грязных или хотя бы голых.
Родителя с утра и до ночи как очумелые режиссеры с кинокамерами носились по таежным зарослям, монтировали без праздников, выходных и больничных. И совсем им было невдомек, что вокруг их беспомощного ребенка лет 7-8 только звери, звери и еще 40 раз лохматые хитрые звери с мягкими податливыми ушами и пронзительными звуками изо рта.
Не удивительно, что в такой напряженной обстановке слово за слово я стала неуклонно забывать родной разговорный язык. Потому что я ведь все же человек и не могла беспробудно жить как в зоопарке, хоть и совсем бесплатном для белых.
Родители затянули потуже свои широкие ремни на брюках цвета хаки и купили мне японский плеер с удобными наушниками, обтянутыми поролоном, и кучу кассет со всякими сказками про русских народных чудовищ и заграничных красавиц в прозрачных розовых шароварах.
Но я-то хотела совсем другого. Я-то хотела простых человеческих русских слов, пусть даже и с грамматическими ошибками в произношении. Или даже с пунктуационными.
И вот как-то раз я робко бродила по песочному берегу длинной реки Нил, в голове моей весело гремел плеер со сказкой, а на дороге неожиданно валялась поросшая грязным вонючим мхом бутылка от советского напитка «Буратино». «А ведь в бутылках тоже живут люди», – обрадовалась я и со всего пылу принялась отковыривать пробку.
Преддверия меня не ожидали, в той бутылке действительно жил Гарри Поттер. И выглядел он при этом в точности как старый очкастый джин в далекие годы бурной молодости.
«Здравствуй, Маруся», – вкрадчиво прошептал он совершенно безо всякого гнусавого заграничного акцента. И даже никакого фрикативного «г», если хотите знать, в его голосе не прозвучало ни единого разу. Зато с тех пор со мной то и дело стали проистекать разные чудеса, испуги и неувязки, о которых в моих книжках понаписана абсолютная правда.
Но ко всеобщему изумлению и безнаказанности, до 12 лет я не умела ни читать, ни писать, ни даже элементарно угадывать буквы. В джунглях ведь не было русской школы, а только папирусы и разные загадочные стигматы. Все приходилось держать в голове, целые килобайты компьютерной памяти на подкорках своего детского пытливого мозга.
А потом мы с родителями вернулись домой в Россию и меня безо всяких сцен и проволочек препроводили обучаться по школьной программе кипучим экстерном. Что, в общем-то, если разобраться, было не к месту.
Зато уже буквально через какой-то совсем поверхностный промежуток времени я смогла буквенно и внятно излагать присущие мне истории, которые сложились в джунглевый период моей жизни и те, что сложились позже, в городе антифашисте Москве. Потому что ГП ведь тоже силой моих ухищрений пробрался в Россию и пошел в ту самую сказочную школу на Шаболовке,38, где ему совершенно нечаянно порезали лоб непонятным предметом.
Всего же за несколько ежедневных лет на эти истории у меня извелось 85 общих тетрадок с закладками и 34 частных блокнота в крупную линейку. Так что боюсь, как бы люди еще не умерли со временем читать мои книги в ранге мировых бестселлеров нынешней современности.
Сейчас, правда, ГП уже уехал в Америку искать себе как Мэри Поппинс других детей, потому что мне ведь больше некогда жить в сказке, слишком много вокруг всяких реальностей и нерезкостей, совсем не остается времени на глупости и бестолковства. А это вовсе не тревожит вектор моей жизненной направленности в пространстве сиюминутного.
Сначала меня, признаться, не хотели номинировать на международного Букера, сказали, что сказки не считаются, это вообще не литература, мол, вовсе, а непонятно даже что такое.
«Но как же, – возразил мой менеджер, – у вас ведь премия называется не «литературист», а «книгист», а сказка очень даже может быть и книгой, хотя, по-вашему, это и не литература вовсе, а непонятно что такое.
А потом 5 миллионов моих поклонников объявили на весь мир голодовку как настоящие шахтеры или там, к примеру, врачи, и меня наконец номинировали. Когда же я победила в финале, американцам пришлось даже проводить качественное расследование силами ФБР, потому что как же так могло произойти, если все их члены были против сказок?
И выяснилась весьма интересная штука. Что все они, оказывается, втихаря были моими горячими поклонниками и читали книжки запойно, хотя и покупали их как бы для своих детей. Даже те, у кого этих самых детей не было и в помине.
«Ну, – думал каждый из них, – проголосую-ка я «за», кто-то же должен для приличия, чтобы честно, а то ведь все остальные ясно же будут против». Такой вот вышел конфуз в мою пользу, все как один проголосовали за Гарри. Мне даже было немного неловко перед другими финалистами, подумают еще, что русские опять скупили всех на корню и ни капли не постеснялись.
В принципе, конечно, Рома Абрамович мне так и предлагал сделать, чтоб по справедливости и без подтасовок, он мой большой поклонник, в сказки очень верит, особенно чукотские. Но я отказалась, хотя тоже за справедливость и против гнусного. Но ему ведь сейчас и самому деньги очень нужны, чтоб сказку сделать былью.
Он тогда сказал: «Я у себя в Анадыре открою такой «Гарриленд» на эти сэкономленные средства». «Лучше «Поттерленд», – посоветовала я, – чтобы там взрослым, к примеру, разрешали пить пиво, не все же детям первое мая».
На вручении я произнесла такую речь, что весь зал рыдал сидя, и заграничные люди решили выучить русский язык, чтобы читать «Гарри Поттера» а подлиннике. Как там у нашего замечательного своей прической Владимира Владимировича: я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Поттер. Ну и Путин тоже, конечно.
Большой палец левой руки
– Да, бурно же ты начал после перерыва… Ни одного русского имени.
– А Абрамович с Путиным как же?
– Они не считаются.
– То есть, как это?..
– А вот так это! Путин и Абрамович – имена нарицательные, а если нарицательные, то уже не собственные.
– И Буратино, выходит, не собственное?
– И Буратино не собственное.
– А Гарри Поттер?..
– Гарри Поттер пока еще собственное. Но не русское.
– Как же не русское, если он разговаривает на русском безо всякого гнусавого заграничного акцента?
– Так и что? Елена Ханга тоже разговаривает на русском безо всякого гнусавого акцента.
– Не понял… Уж не хочешь ли ты сказать, что ГП на самом деле… ммм… афроамериканец?
– Тьфу на тебя! Я уже и сам запутался от твоих глупых вопросов! Гарри Поттер – русский, просто имя у него не русское.
– А почему?
– А по качану! Просто на Территории Р слишком большое количество имен собственных становится в дальнейшем именами нарицательными. Поэтому имен собственных на всех не хватает, страна-то большая. Ты заметил, к примеру, что у них всех зовут по-одинаковому?
– Да что там! У них и фамилии у всех одинаковые! Уже и родимые пятна на теле не спасают…
– Вот-вот. А раз своих имен не хватает, приходится заимствовать у других народов. К примеру, ихнее русское народное имя Мария – и то еврейского происхождения.
– Ишь ты, этак они скоро и на всяких разных языках между собой говорить начнут, плодоножки эти без пестиков…
– Да, и понимать друг дружку перестанут окончательно...
Как я объявила конкурс на выдумку русских слов
и раскрыла свою тайну
Откуда же, спросите вы, Марусенька, возникла потребность в этом странном конкурсе? Да вот откуда. Меня ведь постоянно обвиняют в разных срамотических ошибках по поводу русского языка. То я, выходит, употребляю слова, которых нет в словарях, то те, что есть, но совсем не к месту и наперекосяк, а то и вовсе употребляю их не в том смысле, который они в себе имеют и несут в массы.
Но я вам все сейчас прекрасно объясню на этот счет. Это все из-за существующего на белом свете лимита предельной грамотности. Рассчитывается, если вам интересно, он так: берется общее количество русских людей и определяется на них общая квота этой самой грамотности.
Но проблема здесь в чем? А в том, что не только ведь русские люди хотят говорить на русском языке, но и всякие другие. Я имею в виду не просто «говорить» как «говорить», а «говорить» в том смысле, что иметь его в качестве родного и любимого. Всякое ведь случается в этой жизни.
Так вот я о чем. Эта самая квота, она же ведь не резиновая. Поэтому чтобы какой-нибудь нашенский индус или, скажем, мексиканец стал русским по духу и смыслу, кто-то из нас, совершенно русских людей, должен поступиться своей грамотностью и стать грамотным лишь наполовину.
И это ни в коем случае не должно нас смущать, и жадничать мы тоже ни в коем случае не должны. Пусть. Пусть я разговариваю с ошибками, но это же, в конце концов, русские ошибки, а, значит, их вполне прекрасно можно использовать и в хорошем смысле. Значит с их помощью, к примеру, можно образовывать новые, еще более интересные слова и не менее интересные словосочетания.
Поэтому-то я и согласна делиться, и не люблю, когда мне говорят про «правильно», и вечно поправляют и передергивают. Ну и что, что нет такого слова, ну и что? Раз нет, значит будет. Пусть оно будет, вам что, жалко, что ли?
Только очень ограниченные и скучные люди могут сказать: «Раз нет в словарях такого слова, то и не говори – не говори и не позорься, это чудовищно».
Таким вот недальновидным образом ставятся жестокие препоны развитию русской словесности. Должен же кто-то, в самом деле, выдумывать новые слова. Так почему же не мы сами? Они же на нас с неба не свалятся, эти слова, притом, что нам их остро не хватает.
И так уже, посмотрите, наполовину не по-русски разговариваем. Что мы, глупее всех, что ли, слов себе новых выдумать не можем? Все в жизни меняется, уменьшается-увеличивается-появляется-пропадает, а мы хотим с одним комплектом слов все свою жизненную бесконечность просаксаулить.
Да это ведь, простите, просто оккупация какая-то напополам с интервенцией, посыпанная для красоты татаро-монгольским игом! А может быть даже и экспансия в некотором роде вперемежку с экспрессией.
Ведь если по-человечески, то слово должно прямо указывать на то, что оно означает. А, к примеру, жуткое слово «трансендентальность» – ну вот что оно такое обозначает, скажите на милость? Ведь даже если тебе, допустим, и скажут об этом, то кто поручится, что минут через 5-6 ты его тут же не забудешь и ни в жизнь сам не вспомнишь, пока тебе опять кто-нибудь не разъяснит.
Нет, это не по-человечески, я считаю, не по-русски. Хорошее слово должно вызывать в сознании отклик, а не недоумение, вот как я считаю. А иначе это уже не русский язык получается, а сплошное издевательство какое-то.
Ну а то, что новые слова могут быть против устоявшихся норм и правил – так это же и хорошо, это просто замечательно и интересно. Ведь зря что ли наш язык «великий и могучий». А великие и могучие, они ведь всегда всем наперекор и по-своему, иначе кто б тогда догадался, что они именно такие, а не какие-нибудь там другие и совершенно тщедушные?
Так что я категорически протестую против слова «правильный» русский язык. Нет, он должен быть в первую очередь живым, а правильные – они всегда живые только наполовину и ограниченные. А если будете спорить, ткну вас вашим же носом в словарь Даля – ищите там свищите, где у него о правильности говорится. Не говорится и вовсе. Великие и могучие – они свободны от всяких правил, потому они и есть.
А еще слова можно перепутывать – тогда из них можно извлечь такой смысл, какой вам ранее и в самых смелых мечтах не снился. Но это, конечно, еще уметь надо. То есть, уметь не уметь выражаться «правильно».
Да и вообще, почему это люди должны выражаться (то есть выражать себя), только теми словами, которые уже придуманы? Выходит, что выразить себя человек может только в определенных пределах. Я с этим не согласна. Это просто возмутительно и геноцид! Я хочу выражать себя так, как мне хочется, чем хочется и почему!
А вот что мне действительно обидно, так это другое. Да другое. Когда русские люди думают на ином языке. То есть, имеют его в самом деле как свой родной. С одной стороны, это и есть, конечно, то самое перераспределение квот, а с другой – все же печально.
Живут, скажем, люди за границей, сами-то русские, а их дети – смотрят на меня и ни капли не понимают моих русских слов. Как же так, ведь ладно на улице, а в семье? Ведь даже, скажем, в Польше, или там в Венгрии какой-нибудь люди до сих пор помнят и не забывают русский язык, хотя и не родной он им, по сути, и учили они его, допустим, не совсем уж добровольно и радостно.
Я расстроилась до слез. Да ладно, Маруся, сказал мне мой менеджер, это ведь их личное дело, как воспитывать собственных детей. Конечно, личное, согласилась я, конечно, личное, иначе разве бы я плакала? Я бы кричала и ругалась. Знаешь, как бы я ругалась? Я ведь если захочу, то могу очень даже запросто ругаться.
Ах, плакала тогда я, как же все это горько и несправедливо до бесконечности. И как же мне было не объявить этот конкурс, потому что ведь одни слова устаревают, а раз новых не появляется, то как же мы разговаривать скоро будем, мы ведь даже и думать не сможем скоро по-русски, понимаете?
Да и опять же, если учесть, что каждый человек сугубо индивидуален, то разве сможет он обойтись в своей жизни только теми словами, которые придумали другие индивидуальности в расчете на самих себя? Поэтому нужно, я считаю, позволить каждому человеку придумать себе хотя бы одно индивидуальное слово с учетом своей личной специфики. Но можно, конечно, и больше, кто как захочет и сумеет.
Нужно только хорошенько осознать свою индивидуальность. Или же почувствовать. Кому что дано в большей степени.
Заявок на мой конкурс приходит столько, что я рада безмерно – наши люди еще вовсю соображают и готовы способствовать увеличению родного языка на тысячи, а может и десятки тысяч интереснейших слов и словоблудий.
Представьте себе только, придумывают даже числительные! Ну вот, допустим, «кывырнадцать». Или еще – «восемктырнадцать». Разве не мило? Ведь в этих, на первый взгляд таких неловких словах есть настоящий русский смысл и русская душа. Услышав их, вы, даже если не знаете, можете сами тут же придумать, что они означают – и все будет правильно, и все будет хорошо.
Потому что одной единственной скучной правильности для них нет – они, я бы так сказала, многоправильны. А для такого слова как «трансцендентальность» вам ведь и придумывать ничего не захочется, настолько оно чужое и противное для русского уха.
Но все же для некоторых слов я очень хотела бы попросить присылать подробности. Потому что вот, к примеру, замечательное слово «крокозяблик» – вполне возможно речь действительно идет о неком гибриде крокодила и зяблика, вполне возможно его все же где-то умудрились и вывели. Но я-то об этом ничего не знаю – и признаюсь совершенно чистосердечно.
Поэтому я была бы очень рада вашим собственным толкованиям. А уж потом я и сама, конечно, что-нибудь придумаю дополнительно. В общем, очень даже может быть, что в итоге придется выпускать не один новый толковый словарь живого великорусского языка, а просто-таки целый многотомник.
И, конечно же, на его составление уйдет очень много времени, потому что раз слова будут «многоправильные», то для примера нужно будет привести хотя бы несколько толкований, а их ведь тоже нужно придумать и собрать.
Так что придется, наверное, потратить на это дело лет десять, не меньше. А то и все двадцать придется потратить. Но мне их, конечно, ничуточки будет не жалко на то, что было в самом начале всего на свете. Хотя я, конечно, вовсе не Дункан Маклауд. И уж тем более, сами понимаете, не его старший брат Конран.
На самом деле я всего лишь их младшая и блудная сестра.
Мизинец правой ноги
– Нет, вы только гляньте на него. Да как же ты посмел, пиявка ты упырчатая, как осмелился?..
– Правда, нехорошо как-то получилось. Мы ведь для тебя самого сделали персональное исключение, обессмертили тебя, подняли, можно сказать, на недосягаемую высоту, а ты воспользовался служебным положением в личных целях…
– И вовсе не в личных! Почему это на других Территориях живут бессмертные, а на Территории Р – нет? Это форменное несправедливие и дискриминация по национальному признаку!
– Гляньте, как заговорил! А то ведь и слова из него на аркане не вытащишь. Патриотишка!
– Да! И еще скажу, и еще! Кто-то же этих бессмертных оставляет. Откуда они все берутся? Значит, другим можно, а мне, выходит, неможно?
– Да, неможно. Неможно! Другим можно, а этим нет.
– Почему… почему?..
– А потому. Сколько раз уже говорено – там критическая зона и развитие идет не в ту сторону куда надо. Атомную бомбу кто придумал? Они. В космос кто придумал зачем-то летать? Они. Социализм кто насаждал как безумный?..
– Это не они, не они, вот и неправда! Это Маркс и Энгельс придумали!
– Маркс и Энгельс придумали социализм от скуки. Для домашнего пользования, как абстрактную теорию. Для смеха они ее придумали, понятно? Чобы людей позабавить. А эти?..
– У, баримошки бесливые, ить их за ять!
– То есть, ты представляешь, что они могут натворить, дай им в руки бессмертие?
– Не представляю...
– Вот и я тоже не представляю. Так что смотри – отныне в твоих руках судьбы миллионов. Чуть что не так – замыкаем их в 15-ое измерение и хай с ними, понял?
Как я снялась у Михалкова
и сделала физиогномическое открытие
«Надоело, – психовал подвыпивший Никита Сергеевич, – почему, скажи ты мне, мы должны как дураки цвыркаться по одному «Оскару», если запросто можем иметь в год по десятку? А все из-за чего – из-за ерунды».
«Вы что, – удивилась я неспроста, – вы что же это, Никита Сергеевич, предлагаете снимать фильмы на английском языке? Но это же в высшей степени непатриотично!».
«А вот ты представь, – распалялся еще более подвыпивший НС, – что если мы получим десять «Оскаров» и надерем тем самым задницу американцам и прочим англоязычным? Будет ли это на твой взгляд патриотично?»
«Ну, – задумалась я, – пожалуй, что и будет».
«Так и все, – обрадовался НС, – с этой мыслью и приступим. Подумаешь, прогнемся немного, но зато потом как вставим им по самое ничего себе!».
«Ха, – отмахнулась я, – так кто же нам поручится, что мы их приобретем, эти 10 «Оскаров»? Или даже хотя бы один. Это ж идея нужна такая, стопроцентная».
«Ну и запросто, – уверил меня НС, – запросто идея. Если уж мы не сможем придумать, то кто ж тогда сможет, Марусенька? Все лучшие фильмы сняли мы, а они там дают этих самых «Оскаров» друг другу непонятно за что».
«Тут другое, – рассудила я, – заиметь одну статую еще куда ни шло, можно и на нашей, скажем, фактуре. Но десять – только на американской. Понимаете ли, уважаемый НС? А на ней, этой американской фактуре, снято уже практически все, что только можно было снять».
«Ха, – в свою очередь отмахнулся НС, – практически – вовсе не значит «все». Нужно взять такое «практически», что для них самих возможно только теоретически. Наглей нужно быть, Марусенька, наг-лей. Поняла?
«Поняла, – кивнула я, – и даже уже кое-что придумала».
«Ну-ка, ну-ка, – закричал, подскочив с дивана НС, – озвучь-ка скорее!»
«Ну, – замялась немного я, – один мой знакомый, он работал раньше в КГБ, рассказывал, что у них там тьма интересного компромата на супругов Кеннеди...»
«Yes! Yes! Yes! – завопил не дав мне договорить НС, – Yes, решено – десять «Оскаров» наши как один!».
«Постойте, – осадила я его, – постойте, Никита Сергеевич, а вы уверены, что нас не забойкотируют с таким интересным фильмом?"
«Скажешь тоже, – удивился НС, – мы же не просто так, мы же, понятное дело, пустим слух, что у нас есть всякий нехороший компромат про этих Кеннеди, и если нам не дадут тьму «Оскаров», мы его тут же обнародуем!"
«О! – ужаснулась я, – но это же грязная игра, Никита Сергеевич!"
Тут НС подошел ко мне и внимательно вгляделся в глаза: «Марусенька, детка, да где же ты всего этого понабралась? Где же это ты, скажи на милость, видела «чистые игры»? Чистые игры, дорогушенька, это ведь бред серой лошади в яблоках. Оксюморон! Не бывает такого в русской природе никогда и ни за какие коврижки. Да и посуди сама рассудительно, ведь если жизнь не может быть честной на 100%, то не более ли ее игра, которая одним только своим фактом подразумевает?»
«Ну, ладно, Никита Сергеевич, – сказала я, вздохнув, – не будем париться по пустякам. «Делать» америкашек, так «делать».
«Окей, – взбодрился НС, – значит так: подюсируем совместно, ты пишешь сценарий, я снимаю, ты играешь главную женскую роль, я…»
«Нет-нет-нет! – закричала я в ужасе, – и не думайте, Никита Сергеевич! Ваши фильмы – это, конечно, прелесть необходимости нашей жизни, но при всем моем к вам уважении, я не могу представить Джона Кеннеди с усами, а вас, напротив, без усов!»
«Ах, ты, хитрая Маруська, – расстроился НС, – выходит, что же это? Ты, молодая и неопытная, заграбастаешь три «Оскара», а я старый и мудрый – всего два? Ну знаешь, тогда я, чур, пишу музыку, я в детстве, кстати, играл на рояле».
«Нет, – сказала я твердо, – и не думайте. У нас еще Дунаевский до сих пор без «Оскара».
«Какой из них?» – рявкнул НС.
«Да вы что, – удивилась я, – вы в каком веке живете, Никита, елки-палки, Сергеевич?»
«А-а,– досадливо процедил НС, – ладно, может за спецэффекты какие-нибудь получу. Или ты за что-нибудь не получишь. Скажем, плохо сыграешь Жаклин Кеннеди».
«О, – засмеялась я, – ну уж этого вы, уважаемый господин режиссер, не дождетесь и в гробу в белых тапочках. Да, кстати, я ведь еще собираюсь и монтировать…»
«Ага! – заорал не своим голосом НС, - а я тогда буду костюмером, декоратором и исполнителем всех эпизодических ролей второго плана!"
Просто удивительно, до чего амбициозны мужчины, подумала я, даже те, что уже, казалось бы, не первой молодости
Фильм, конечно, мы сняли достаточно быстро и без особых проблем. Но самое удивительное и даже, быть может, в какой-то мере мистическое было то, что нам удалось-таки, представьте себе, найти человека, который похож на Джона Ф. Кеннеди. Причем не просто так похож, а ну просто страшно как похож.
Из-за этого мистического сходства его так все боялись, что никто за пределом съемочной площадки с ним даже не разговаривал. Естественно, чтобы поднять вокруг этого фильма побольше шума, мы с НС придумали следующий ход – записали его в титрах как «Макс Шрек».
Для тех, кто не в курсе: Макс Шрек играл в кино самого первого Дракулу, а после съемок тут же бесследно исчез и до сих пор не найден, хотя на него и был объявлен всемирный розыск по всем интерполам. Были даже предположения, что это был не актер, а либо загримерованные режиссер фильма Ф. Мурнау, либо же самый разнастоящий вампир.
Вот и мы решили припугнуть американцев – как-то они на это? А отреагировали он, надо заметить, весьма и весьма неспокойно. Я бы даже сказала, просто вызывающе отреагировали. При всей нашей с НС общей проницательности, предвидеть мы такое не смогли.
После выхода фильма на экраны, Америка просто таки взвыла. Начались бесконечные демонстрации с требованиями вернуть президента на родину. В американских СМИ стали появляться версии, что JFK не погиб, а после ранения русским шпионом Ли Х. Освальдом был похищен из госпиталя агентами КГБ, приведен в чувство и с тех пор проживал на Территории сегодняшней России.
Нет, ну это ж надо было только такое придумать! – удивлялась я и поражалась доверчивости американцев. Похоже они считают, что на КГБ работал какой-то отряд волшебников из страны ОЗ или, на худой конец, в сейфе комитета имелась про запас упаковка волшебных палочек. Ужас!
В общем, дело шло к международному скандалу.
«Вот, – сказала я НС, – пожалуйста, этого вам хотелось?"
«Не боись, Маруся, – заверил меня НС, – ФСБ дало вчера ФБР перехватить свою шифрограмму, в которой указано, что если в Америке в ближайшие два дня не прекратятся требовательные беспорядки и беспорядочные требования, то ФСБ в защиту соотечественников (то есть, нас с тобой) придется огласить мировому сообществу правду о том, кто действительно убил JFK. У них, оказывается, все было заснято на пленку, разведка-то ведь у нас тогда работала будь здоров как».
Да, подумала я, похожи американцы не так уж и не правы, и упаковка с волшебными палочками вовсе не плод их воспаленного американского воображения.
НС оказался прав, ФБР тут же придумало для своих сограждан легенду о том, что JFK у нас в фильме – всего лишь компьютерная графика, поэтому и псевдоним у актера такой странный
Страсти немного поутихли, но народ теперь ополчился на своих кинематографистов: почему это такая идея пришла в голову русским, и не стыдно ли им после этого считать себя замечательными американскими кинематографистами
Начались новые демонстрации, американское население требовало, чтобы в наказание за недогадливость всех «Оскаров» до одного отдали российскому фильму на английском языке. А американским кинематографистам и ответить было нечего
Разве народу объяснишь, что им просто неоткуда было взять такую информацию, которая обнаружилась невесть откуда (читай – из КГБ) у русских. ФБР и ЦРУ вместе взятые такой информацией не располагали и близко. А даже если бы и располагали, то разве ж дали бы они ее каким-то несерьезным голливудским дядькам? Ну конечно, не дали бы.
А еще американские кинематографисты не снимали таких скандальных фильмов, потому что думали, что JFK – это святое. Выходит, ошибались. Нелогичные они какие-то. Ведь если БК – не святое, то почему JFK – святое? Оба ведь американские президенты и даже внешне слегка похожи.
Нет, мы однозначно умнее этих штатовцев. И нахальнее, прав был НС.
«Я рискну, – сказал он, – и когда нам дадут десять (или больше) «Оскаров», я открою им правду, что наш актер – это не компьютерная графика. Ну, как может компьютерная графика получить приз американской киноакадемии? Да никак. Академики в курсе, только не знают, что это за человек. А когда нам дадут всех наших «Оскаров», я расскажу эту историю. Ты представляешь, получится, что ФБР обмануло свой народ. Доверие к нему упадет до нуля, сериал «Секретные материалы» смотреть никто не станет. И тут мы – ба-бах! – придумаем свой сериал про КГБ. Озолотимся, Маруська. Входи в долю, будешь писать сценарии, у тебя это хорошо получается
«Спасибо, – сказала я, – но может все-таки не надо устраивать шум с JFK, может лучше отказаться от одного «Оскара» и притвориться, что это действительно компьютерная графика?»
«Странно, Марусенька, – сказал НС противным голосом, – а я-то думал, что ты честная».
Нет, вы посмотрите только до чего амбициозны мужчины, поразилась я в который раз, ради того, чтобы похвастаться, что его фильм получил на один «Оскар» больше, он готов допустить переполох и горький плач в целой стране.
Но за свою амбициозность НС и поплатился. «Оскаров» нам дали не 10, как он рассчитывал, а только девять. С психу Никита Сергеевич решил не раскрывать американцам тайну, кто такой Макс Шрек, сказал только, что это не компьютерная графика, доказательство чему – приз киноакадемии, который дается исключительно людям, а не компьютерным персонажам.
Приз, конечно же, в целях конспирации, он пошел получать сам. Бедные американцы смотрели церемонию со слезами на глазах, они так ждали этого загадочного Макса Шрека. И мне вдруг, действительно, стало их так жаль, они ведь как дети верили, что их любимый президент жив. Глупенькие, ведь он был бы сейчас совсем уже старенький старичок, а вовсе не такой красавец мужчина, как в нашем фильме.
Когда мы улетали домой, весь американский народ плакал горючими слезами, в сердцах у них поселилась скорбь и печаль.
«Ну вот, – сказал довольный НС, когда самолет поднялся в воздух, – все-таки я получил столько же «Оскаров», что и ты». Но я его не слушала, я думала о другом. О том, что как же так могло получиться в природе, что безусый Михалков – это и есть вылитый Кеннеди? Джон Кеннеди…
Безымянный палец правой ноги
– Ах, вот, значит, как, да? Вот, значит, как… Издеваетесь над невинными людьми и вам смешно! Смеетесь все, да?!.
– Да кто смеется, ты что! Все на одном дыхании сочувствуют твоей Территории беспрекословно! Но что поделать, в жизни бывает всякое, нужно терпеть.
– Ага, особенно если на эту жизнь дали карт-бланш! Хорошо, хорошо… А если я отменю тот закон? Если отменю – он больше не будет издеваться над моими людьми?
– Ну конечно же, не будет!
– Ну, разве что чуть-чуть... Буквально самую капельку…
– Ага, знаю я эти ихние капельки!
– Нет-нет, не бойся. Просто нужно же как-то обозначить меж этих двух держав противостояние. Иначе будет как-то скучно. А так – легонькое кокетство на грани фола. Мы же, подумай сам, не дозволяем там устроить второй арабо-израильский конфликт.
– А на мой взгляд эти Территории вообще на редкость для виду дружны. У них даже президенты сейчас вполне похожи – такие, знаете, орластые молодые люди в штатском.
– Да, крепкорукие такие ребята, обаятельные.
– О, а давайте проведем на их Территориях соцопрос: кто из них больше нравится женщинам. А сами поиграем в тотализатор?
– Эй, ты! Когда уже прекратишь наживаться на людях, селедка без требухи, а? Переведу-ка я тебя, наверное, из твоего Монако в какое-нибудь Зимбабве. Допрыгаешься, смотри у меня!
– Так я же…
– Ладно, я согласен. Отменяю закон, но пусть тогда он в следующем подвиге не упоминает американцев совсем-пресовсем.
– Договорились. Но только один раз. Только один!
– О,кей, примерно через неделю опять открываем границы…
Как я говорила голосом Отара Кушанашвили
и вывела формулу славинизма
Многие, правда, в этом неправдоподобно сомневаются, разве, говорят, такое возможно, орать как этот грузин? Он же ведь и разговаривать-то нормально не умеет, только взахлеб и криком, и буква «х» у него всегда такая экспрессивная, будто он накануне вечером слегка перебрал отхаркивающего…
Но что поделать и рассказывать, это действительно было, хотя и произошло по чистой случайности. Просто тетю Лину и дядю Женю срочно вызвали вести церемонию временного прикрытия Нобелевской премии, а нас с Отаром опрометчиво бросили на амбразуру «Песни года».
Ну и Отар так переволновался из-за оказанного ему преждевременного доверия, что тут же утерял весь свой голос за исключением, быть может, непорядочно экспрессивной в его исполнении буквы «х». А куда ему с ней одной соваться? Никуда и не сунешься. Стыдно и чревато последствиями.
Конечно, можно было осунувшегося без голоса Отара и заменить кем-нибудь запросто, но он так горько плакал слезами, говорил, что всю жизнь мечтал только лишь об этом миге… В общем, сердце мое растаяло и я, махнув руками, решилась ему помочь.
Все ведь у нас знают, как я запросто могу пародировать голоса и что мой президент одной левой не снимая кобуры кладет на лопатки и другие части беззащитного тела всех остальных президентов нашей необъятной родины. Так почему бы мне не взять да не спародировать Отара, решила я, в конце концов никому от этого хуже не будет, а несчастный грузинский парень хоть блеснет глазами перед почтенной российской публикой в партере и не очень почтенной, но тоже вполне еще публикой на галерке.
Судя по тому, что мне мало кто поверил на слово, даже зная мой несокрушимый талант и кристаллическую честность души, дружеская пародия на Отара удалась незаметно и превосходительно, ему самому оставалось только мило ухмыляться и делать такие глаза, как в момент сладостного испуга от неожиданной радости и недосмотра.
А в благодарность за полученную выручку и аудиоподдержку, после концерта Отар с помощью сурдоперевода рассказал мне свою печальную историю – почему он так до сих пор комплексует часто и не по делу.
Оказалось, что самая обидная недостача его судьбы заключается в том, что на самом деле он вовсе никакой не грузин, а самый разнастоящий еврей, измученный придирками несправедливого бытия. Но как же, изумитесь, наверное, вы, как же не грузин, ведь фамилия, фамилия-то у него грузинская!
Грузинская-то грузинская, отвечу вам я, но только лишь наполовину. Поскольку если грузинская фамилия оканчивается на окончание «швили», то это однозначно и безаппеляционно указывает на еврейскую половинчатость этой фамилии. А человек, носящий такую фамилию, именуется в народе соответственно не иначе как грузинский еврей. То есть, как вы правильно соображаете, человек это уже не грузин и поблизости, поскольку национальные понятия «грузин» и «еврей» полностью противоположны по смыслу и взаимоисключаемы.
Поэтому неудивительно, что зовут Отара вовсе не Отар, а Остап. А новое имя парень придумал себе в честь ностальгии по любимой отаре овец, которых он выжидательно пас раньше, пока не спустился с горы, поросшей верблюжьей колючкой и папоротником.
Чтобы быть похожим на грузина, Остап отрастил длинные волосы до плеч (у православных евреев это строго обсуждается), покрасил их в черный цвет вороньего крыла и заявился в таком импозантном виде в столицу еще своей родины Москву.
Там он с помощью присущих ему еврейских штучек совершенно случайно попал на российское телевидение в программу «Утренняя почта» и стал ее сменным ведущим. То есть, вел он передачу в четыре смены, как какой-нибудь замудоханный в своей столярке итальянский плотник папа Карло.
В общем, демонстрировал себя Отар исключительно со всех своих самых лучших сторон, а именно – в профиль и полупрофиль. Поначалу, правда, его очень ругали за саморекламу, потому как буквально через каждые полминуты в эфире Отар повторял недовольные руководству программы три слова («Меня зовут Отар»). Думали будто он хочет, чтобы зритель запамятовал прежде всего его, а не всякие хорошие песни, звучащие в передаче.
На самом же деле Отар просто боялся, что сам забудет свое новое имя и непроизвольно ляпнет на всю страну о своем слегка непопулярном национальном происхождении. И вот чтобы предотвратить такую нежелательную случайность, он написал эти три слова на ладони и вставлял их всякий раз, как только они попадались ему на глаза или ощущались на ощупь.
Со временем, надо заметить, Отар непозволительно расслабился и даже перестал отращивать и красить волосы, ведь все, думал Отар, уже привыкли к мысли, что он грузин, а не какой-нибудь там нацмен из далекого города на букву «К».
Однако комплексы еврейского мальчика с 5-ю образованиями (два – средних, два – высших, одно – наивысочайшее), пасшего годами в горах овец, никуда не делись и нет-нет да и вылазят на свет пюпитров как непрошенные армяно-абхазские гости. Тогда-то у Отара и случаются жесточайшие нервные срывы вплоть до полной потери голоса (кроме буквы «х»), как произошло на «Песне года».
Мимоходом, он даже думает, что зря, наверное, не научился разговаривать с таким жарким грузинским акцентом, как его более неслыханный двоюродный брат Сосо Павлиашвили. Того попробуй вот заподозри теперь в неяркой еврейской сущности с такими-то волнующими интонациями в облике.
«Слушай, Отар, – сказала я ему от всей души, после прослушивания исповеди, – ну тебе ли о чем-то беспокоиться и переживать, ведь ты же самый что ни на есть настоящий русский славянин! Во-первых, еврей, во-вторых, провинциал, а в-третьих, какое никакое, но все ж таки лицо кавказской национальности. Да тебе в этой прекрасной стране и в этом не менее замечательном городе подвластно буквально все. Глядишь, еще и премьер-министром когда-нибудь станешь! Вместо Ариэля Шарона…»
Средний палец правой ноги
– Ну и что, хоть одного американца заметили?
– Куда там! Сплошной Кавказ...
– Ты доволен или как?
– Сойдет…
– Отменяй закон скорее. Да так, чтобы широкомасштабно! Я уже команду дал, чтобы во всех Территориях СМИ получили информацию тут же и обернули зайца крокодилом.
– Да вы бы не так сразу-то! Мне б своих хотя бы вернуть, хотя бы половину…
– У тебя и так предостаточно. Эх, чтобы такое выдумать, чтоб китайцев равномерно раскидать по планете!
– А чего? Не едут?..
– Едут, но все равно мало. Сплошные несчастья у народа: язык трудный, рожать запрещают, да еще и социализм прогрессирует во всю мощь.
– Дак я ж для них уже смертные казни попридумывал по всяким разным поводам, чтоб уменьшить!..
– И все равно мало. Безобразие какое-то. Везде падает рождаемость, а этим рожать как следует не даем. А ведь они могли бы нам все Землю хорошенько заселить.
– Так и пусть!
– Не говори глупостей. Были бы они еще европеоидной расы… Ай, не знаю прямо! Одно расстройство с ними. Издайте-ка хоть постановление: кто внесет дельное предложение, будет отмечен по заслугам. Крепко не обижу.
– Кстати, а вы заметили, что она опять упомянула евреев?
– А ты как думал. Чтоб ни американцев, ни евреев – так нельзя, русские без них долго не выдерживают, знать надо, говорено не раз.
– Да-а, загадочная русская душа!..
– Чересчур загадочная. Выдать бы по первое число тому, кто им эту загадочность в реестр записал. Отшлепать бы от души по самому мягкому месту…
Как я занималась экономикой
и отдала кусман России
Меня часто спрашивают: а почему это, Марусенька, занимаясь буквально всем, чем ни попадя, ты принципиально игнорируешь экономическую сферу приложения своих интересов?
Да как же мне ее не игнорировать, отвечаю я, если в этой самой сфере все настолько неправильно, что и заниматься ею противно. Дебет там вечно расходится с кредитом, спрос не равен предложению, а протекционизм, напротив, равен демпингу. Разве ж можно так жить, ответьте?
Невозможно так жить. Потому что некрасиво все это. И навредительно. К примеру, пришлось мне тут недавно заняться экономикой, потому что, говорят, Маруся, без приложения твоего ума, эта сфера числится у нас в отстающих.
И что же вы думаете, занялась я этой экономикой по наивности. Но очень скоро выяснилась предательская вещь. Что никакая это не экономика (ну разве только чуть-чуть), а самая что ни на есть настоящая политика. И когда я это поняла, то из упрямства поступила так удивительно, что все заинтересованные в этом стороны будут оправляться от полученного шока еще примерно год. А то и два. А то, может, и вообще никогда не оправятся.
«Слушай, Марусенька, – сказал президент (а кого мне еще слушать, кроме него?), – нужна твоя помощь. Японцы совсем одолели с этими Курилами, я-то считал, что они про них уже и думать забыли, так нет. Может, ты их уговоришь на какой-нибудь удачный для нас вариант, поулыбайся им там, мозги хорошенько попудри, а то чувствую, придется отдать им эти Курилы просто, чтоб только отстали, зануды противные. Только на тебя вся и надежда».
А что, подумала я, зачем решать один сомнительный вопрос, если можно решить зараз сразу несколько? Японцы хотят наши (как бы ихние) Курилы, мы хотим нашу (пока американскую) Аляску, а американцы хотят японский остров Хоккайдо (просто так хотят, из наглости). А раз так, нужно сесть всем вместе и поговорить. До чего-нибудь обязательно договоримся. Самое интересное – до чего конкретно.
Японцы и американцы сесть согласились, а вот договариваться – это, сказали, посмотрим сначала. А там уже решим, как быть. Ну что ж, подумала я, на 90% дело уже сделано, а теперь держитесь, голубчики неприглядные.
Только сели, японец заканючил: давайте, мол, подписывать мирный договор, да давайте. Вот ведь глупость-то какая, подосадовала я про себя, ну как мог генсек Хрущов так опростоволоситься (даром, что был лыс), чтоб за какой-то мирный договор отдать япошкам целых два острова.
«Ой, – сказала я японцу, – ну зачем мы будем с вами разводить эту канитель, да с бумажками ковыряться? У нас ведь с вами и так отношения очень даже ничего. Давайте-ка лучше лет на 20 возьмем эти острова в совместное хозяйское освоение. Наши – юридический статус, земля и вода, ваши – деньги, а доходы пополам. А через 20 лет посмотрим, как вести себя будете».
"Э, нет, – покачал черной головой японец, – мы в вас деньги вбухаем, а через 20 лет вы нам покажите фигу и острова не отдадите".
«Конечно, покажем и не отдадим, – подумала я, – но кто ж признается?»
И вот тут я, наивная, поняла, что японцам нужны не столько полезные ископаемые, сколько земля и 12 миль вокруг прилагающегося к ней океана. Им ведь просто, поняла я, не хватает для себя самих жизненного пространства. А ископаемые и рыба всякая – они и без этого лучше всех живут.
Вот только, рассудила я, как же им не страшно на такие богатства природы претендовать? Ведь не может же быть, посудите сами, одна страна по законам Вселенной иметь сразу все. Тут так: либо мозги, либо ресурсы.
Кто-то, правда, может заметить: а мы, Марусенька, у нас-то ведь и того и другого вдоволь! Ну, так я о чем и толкую: если имеется и то и другое – это же и есть самое страшное и непредсказуемое. Поэтому я и удивляюсь, как только японцы не боятся на такое претендовать, совсем страх потеряли, что ли?
Пока же японец отдыхал от нашего с ним диалога и даже слегка погрузился в сон, я взялась за американца. "Зачем, – говорю, – вам сдался этот ихний Хоккайдо, они ведь его уже и сами стали осваивать семимильными шагами. Возьмите лучше наш Магадан – чем он хуже Хоккайдо? Зато совершенно не освоен. Меняем Магадан на Аляску, так уж и быть, она ведь все равно почти наша, а вы берите Магадан и осваивайте его на здоровье".
Американец оживился (все-таки им очень не хватает проблем, беднягам). И то-олько мы с американцем собрались договориться, но тут как тут проснулся японец. Услышал, поганец, сквозь свой чуткий сон, что американец собирается легкомысленно расстаться с Аляской. Проснулся да как давай торговать ее смертным боем!
Японец хитрый, он знал, на что бить. Им, японцам, понятное дело – не хватает жизненного пространства. А у американцев его навалом. Да и денег у них – хоть попой жуй. Так чего ему тогда вообще надо, спросите вы, чего он на переговоры притащился? Японец раскусил «чего».
Американцу просто хотелось поторговаться по-крупному. Других ведь развлечений у них в жизни не осталось. Все сделали, все имеют, никаких тебе развлечений, кроме как пожрать да над златом своим чахнуть. Скучно. Вот и ездят на переговоры – и становятся там жертвами всяких хитрых махинаторов. Вроде нас с японцем.
Ну что ж, подумала я. Если японцу удастся выторговать Аляску, дело существенно облегчается. Им нужны Курилы, чтобы их освоить и японизировать, а нам нужна Аляска, потому что она как раз уже давно освоена и усилий никаких предпринимать не нужно. Просто идеальный вариант выходит. «Махнемся не гладя», называется. Махинаторы мы хитрые с японцем, или кто? А американец останется с кучей денег. Уговорю его потом пожертвовать их на освоение Магадана.
И только я так размечталась, как выяснилось, что японцу уговорить американца так и не удалось. Ну что ж, пришлось вмешиваться мне. Получилось, конечно, несколько не так, как планировалось, но президент очень долго смеялся, когда я докладывала ему о результатах переговоров.
А что, очень даже неплохо. О 20-ем освоении Курил я все-таки договорилась, правда не с японцем, а с американцем. Так оно даже и лучше – они ведь не будут требовать наши острова в безраздельную собственность.
А японцам я спихнула Магадан. Отныне он будет называться не иначе как Японская автономная область (ЯАО) по аналогии, к примеру, с Еврейской автономной областью (ЕАО). И также будет входить в состав Российской Федерации.
Да, пусть приведут нам в порядок Магадан, а то на него смотреть уже больно. А там поглядим на их поведение. Но Марусенька, упрекнет меня кто-то, а ведь об Аляске ты так ничего и не договорилась. А что Аляска, отвечу я. Об Аляске, между прочим, вопроса еще никто не закрывал. Но не все ведь сразу, дорогие товарищи сограждане, не все сразу…
Указательный палец правой ноги
– Нет, вот ответьте мне кто-нибудь, кто придумал эти устоявшиеся выражения: «хитрый как японец» и «наглый как американец»?
– Ты бы еще сюда «любвеобильных французов» приплел...
– Да русские все это придумали, кто же еще!
– А зачем, ответьте мне, на засыпку?
– Да чтоб самим не палиться, понятное дело зачем.
– Вот и я к тому же. Вы только послушайте эту наивную девушку: «Махинаторы мы хитрые с японцем, или кто». А потом без созрения совести… Это ж только представьте себе – всучить японцам Магадан!
– А что, раз им места мало…
– Действительно, мы же должны думать и об общемировой пользе. Русские Магаданом все равно заниматься не будут, так пусть хоть японцы поднапрягутся.
– Я тоже считаю, что он поступил правильно. Да к тому же там Чукотка рядом, отгрохают на пару с Абрамовичем второй Нью-Йорк.
– Ну а мы-то с какой стати должны вкладывать деньги в эти ихние Курилы?
– А это вам в назиданье. Нечего было праздно шляться по переговорам и замахиваться на чужие Хоккайды.
– Ладно оставим. У меня вот какой вопрос возник. Ведь Территория Р, насколько мне известно, славится своими туалетами на улицах. То есть, страна в основном крестьянской направленности, а не узко урбанизированная.
– Точно, и что?
– Так почему же твоя девушка, елки на ветках, вместо того, чтобы поднимать сельское хозяйство, занимается не пойми чем? Давай-ка, подкинь ей там что-нибудь аграрно-животноводческое...
Как я работала на ферме
и придумала новую технологию
Меня, признаться, очень заботила и опечаливала одна вещь. Да что там, она просто не давала мне покою. Вот почему же это, беспокоилась я, все свои непревзойденные достижения я совершаю только лишь в творческой, да еще, быть может, в интеллектуальной сферах. Ведь я тем самым отдаляюсь от народа. А это некрасиво. Потому что у нас, как известно, все профессии важны, выбирай на вкус.
Подумав об этом, я поделилась проблемой со своим менеджером. «Знаешь, Марусенька, – ответил он, – а я ведь тоже об этом думал. Но не решался тебе предложить, вдруг ты обидишься и оскорбишься работать руками». Но я, конечно, ни чуть не оскорбилась, а наоборот обрадовалась, что значит не зря же я переживаю, а по делу.
«И что ты предлагаешь, – спросила я его, – каким мне видом деятельности лучше заняться». «Ну как ты думаешь, – замялся слегка мой менеджер, – какая возникает первая и единственно правильная мысль?» "Ага, – обрадовалась я, – ты тоже подумал, что не пойти ли мне в доярки?».
Тут мой менеджер весь прямо засветился как неоновая вывеска над казино. «Ну конечно, Марусенька, именно так я и подумал», – честно признался он. «А знаешь ли ты, дурья башка, – сказала я ему добродушно, – что дойка в ручную теперь совсем не практикуется, везде стоят специальные аппараты и доят коров сами».
«Ну и что», – не понял куда я клоню мой менеджер. «А то, – пояснила я свою сообразительную мыслю, – что какой же мне интерес ставить рекорды, если все за меня будет делать какой-то там специальный аппарат».
«Подумаешь, Марусенька, что аппарат, – отмахнулся мой менеджер, – ты с этим аппаратом будешь соревноваться своими ловкими пальцами и запросто его победишь». «Ты уверен? – недоверчиво спросила я и внимательно посмотрела на свои пальцы, – что-то я в этом пораженчески сомневаюсь. Да и как-то все это старо как мир. Думаю, что мне по силам придумать чего и поновее».
«Ну вот, – покачал головой из стороны в сторону мой хороший менеджер, – начинается аллегория. Ты же ведь сама только что хотела работать руками, и вот снова начинаешь усиленно мыслить и прикладывать свое незаурядное умственное содержание».
«Эх ты, – сказала я ему, – эх ты, а еще мой менеджер называешься! Ведь главное – это не всякая там проформа и галочка, что вот, я работала руками, любите меня крепче. Главное – была бы от этого польза моей стране! Так что давай-ка, устрой мне поездку на какую-нибудь ферму попроще, посмотрю, что можно там придумать с коровами».
И что же вы думаете, приехала я, посмотрела, провела кое-какие опыты и поняла ужасную вещь. Что все эти технические присоски-доилки очень отрицательно сказываются на коровьем молоке, потому что природой они никак не предусмотрены. А то, что не предусмотрено природой – оно, как известно, совершенно всегда сказывается отрицательно.
В результате, при каждом соприкосновении с искусственной доилкой корова получает маленький стресс в миниатюре, который ведет к немаленькой потере у молока определенных, особо нужных человеческому организму веществ. А прибавьте сюда его дальнейшую обработку, переработку и транспортирование.
В итоге, молоко теряет практически все полезные компоненты. Считайте после этого, что вы пьете обыкновенную воду из под крана, посыпанную мутным антибактерицидным порошком и добавленную вкусовыми добавками. Так зачем же тогда нужна, спрашивается, вся эта суета, начиная от дойки и заканчивая кипячением в домашних условиях, если это оборачивается исключительно стрессом для коров и совершенно неоправданными иллюзиями о полезности продукта для людей?
Необходимо что-то делать, решила я, поняв всю нецелесообразность проанализированного мною процесса. Необходимо спасать людей и коров моими целенаправленными усилиями. Конечно, можно было просто порекомендовать доить коров снова в ручную и дело с концом.
Но, правильно рассудила я, никто на это ради здоровья нации все равно не пойдет, у нас вам не Щвейцария. Опять платить зарплату куче доярок, опять всякая антисанитария и умыкание молока. Да, нужно придумывать что-то иное, да к тому же принципиально новое. Просто-таки кровь из носу требуется нечто решительное и в высшей степени неординарное.
И я подумала, а что если пойти дальше и научить коров отдавать молоко даже без притрагивания к ним человеческих пальцев. Ведь научили же собаку Павлова выделять слюну при свете лампочки, так почему бы не научить коров выделять молоко, реагируя тоже на какой-нибудь исключительно внешний импульс.
Быть может, если научится получать молоко минуя человеческие пальцы, так в нем обнаружатся и еще какие-нибудь особо целебные свойства, мы ведь об этом ничего не знаем, потому что такое молоко никто из людей еще не пил. Мы только и знали устраивать коровам различные стрессы, дергая их за вымя и всячески мучая.
А не приучить ли их, к примеру, реагировать на музыку Чайковского, подумала я. Например, на пьески из цикла «Времена года» – каждый месяц можно будет включать новую, чтобы музыка всегда соответствовала коровьему настроению и восприятию окружающего мира в определенных погодных условиях.
На том и порешила. Наняла для эксперимента кучу доярок и они стали доить коров под музыку Ильича. Примерно через месяц, когда коровы привыкли к пьесам, доярки были отпущены восвояси. А коровы под музыку запросто продолжали давать молоко самостоятельно, регулируя его потоки мышцами своего вымени.
Поначалу, правда, они по прежнему ждали доярок и испытывали все тот же маленький и ненужный стресс, но через некоторое время привыкли и стали давать молоко нового поколения. Многие научные сотрудники, конечно, весьма не верили успеху моей затеи, но что ж, по-видимому, они просто настолько заплесневели в своих лабораториях, что не знали, кто я такая.
Когда же они сделали анализ этого нового молока – мама дорогая! – в нем обнаружились такие вещества, которые могут лечить не только рак, но и всякий там СПИД и срам. Вот что это получилось за молоко такое.
Потом я еще целый год ездила по стране и учила коров давать молоко под разную музыку. И представьте себе, что обнаружилось, в зависимости от музыки, полученное молоко имело соответственно целебные свойства от совершенно разных болезней.
К примеру, нужно вам молоко от кашля – врубай буренкам польку-бабочку. А нужно, скажем, от токсикоза – ставь «Травиату». В общем, путем эмпирических исследований были получены все нужные комбинации музыки, молока и недомогательных состояний человека. Фармокология, сами понимаете, стала попросту не нужна.
Загранице мы свой секрет, конечно же, не раскрыли, но экспортируем теперь свое молоко вовсю. Так, глядишь, в скором времени обгоним Америку и станем самой экономически выгодной страной на планете.
А совсем недавно ко мне по старой дружбе обратились крестьяне с новой хорошей просьбой. «Марусенька, – попросили они, – а не могла бы ты придумать открытие, чтобы превращать навоз обратно в сено?» А что, призадумалась я, неплохая, в общем-то, идея. А кто-то еще сомневался, что лень – самый что ни на есть лучший двигатель прогресса в России…
Большой палей правой ноги
– Слушай, с твоей девчонкой уже становится неинтересно – слишком уж ловко она со всем справляется. У Жанны д,Арк и то не все спорилось на пути, а иногда и спотыкалось.
– Ну так то ж вам Франция. Они вон одну свою же Бастилию взяли и до сих пор праздник празднуют. Мои про такие вещи уже на следующий день забывают и новое придумывают.
– Что для французов – подвиг, для русских – повседневные хлопоты, так, что ли?
– Вот именно. Ни шагу назад, ни шагу на месте, а только вперед и только всем вместе.
– Ну-ну…
– Кстати, а я и не знал, что Ильич писал музыку. Вот же ведь разносторонний талант был, а!
– Так у него ж – матушка. Ты вспомни – она ему на рояле все детство чего-то наигрывала.
– Да это не тот Ильич, балбесы, а другой Ильич – Петр!
– А-а… Что ж, понятное дело – брательник. У него много их было, брательников этих. А матушка одна была – та, что с роялем.
– Ага, брательник! Ты еще скажи, что третий брательник у них был – Леонид Ильич!
– А почему бы и нет? Я вот сейчас вспоминаю, по-моему, их как раз трое и было, брательников-то. И все как на подбор знаменитые люди. А вот сестры у них какие-то хлипкие вышли, ни от одной ни слова не слышно.
– Ничего себе не слышно! А Валерия Ильинична как тебе? У меня так от ее слов уже уши немеют. Особенно от одного ее любимого слова – «брутально».
– Во-о-он оно оказывается что-о… Сестра Ильичей, значит. Хороша-а!..
– А вы заметили, что все эти Ильичи и Ильиничны совершенно не похожи друг на друга как две капли воды?
– Понятное дело. Отцы-то у них у всех были разные. А вот матушка была одна – та что с роялем…
Как я жюрила конкурс,
а от заграницы ускользнула красота
Ну, конечно, эта разрушительная идея возникла у американцев. Это ведь они всю жизнь со всеми соревнуются как закомплексованные. Вот, говорят, пролетел еще один век, нужно же провести конкурс по его итогам и определить самых красивых людей канувшего в Лету столетия. А то ведь как-то не по-нашему получается, не по-спортсменски.
Сказали и тут же сфабриковали международное жюри первого созыва. А уже внутри него мы (международное и широкомасштабное жюри) приняли разумное по своей простоте решение: искать одного самого мужчину и одну самую женщину на весь устоявшийся в образе белый свет.
Однако потом все же пораскинули мозговым потенциалом в классической пропорции и пришли к чудовищному выводу, что с женщинами лучше не связываться. Потому что кому нужна Третья Мировая? Или там Вторая Троянская. Никому и подавно.
Американцы и французы, правда, по этому долго и нудно бухтели. Первые искренне считали, что в этой неравной борьбе однозначно бы победила ихняя М. Монро, а вторые, что ихняя К. Денев. Насмешили по полной программе. Всем в России давно и подавно известно, что это же наши коренные девчонки – Норма Водкина и Катя Деникина.
Отец так называемой (ха-ха!) Мерилин Монро был известным советским сталеваром амбассадором Водкиным. В тот день, когда у него родилась дочь, он перевыполнил очередную норму и сварганил в мартеновской печке невиданное доселе количество первосортной советской стали. И за это ему само собой пообещали выдать на довольствие трудовой орден красного звездно-неполосатого знамени.
Ну как было не назвать в честь такой орденоносной нормы новорожденную дочь? К тому же такое имя столь правдоподобно подходило к такой фамили? И для амбассадорца Водкина это было как нельзя более актуально и дерзновенно.
Повзрослев, Норма очень радовалась, что не родилась Первого мая, а то ходить бы ей с таким патриотичным папашей как пить дать Даздрапермою.
Когда же во время ВОВ дочь сталевара с другими военнопленными оказалась в Америке, то первым-напервым делом сменила фамилию. Водка – это же слишком какой-то русский продукт, даже в переводе на английский с американским акцентом, решила смекалистая девушка, и сменила родную неразбавленную на разновидность более адаптированного к местным условиям алкогольного напитка.
Так она стала темноволосой Нормой Джин Байкер (да, она ведь еще очень любила кататься на велосипеде). А белокурой Мерилин Монро она стала чуть позже, по приезде в кинематографический город Голливуд-индастриел-пикчерз.
Ну, а Катя-то – та вообще правнучка знаменитого белого атамана фон Деникина. Как известно большинству образованнейших людей нашей страны, после событий Гражданской войны многие белогвардейские господа офицеры попали во Францию. А французы еще удивляются, зачем это Катрин регулярно посещает кладбище Сен-Женевьев, где лежат многие наши.
В общем, в результате бессоных прений, было решено проводить конкурс сугубо среди мужского населения нашей планеты. При этом каждой стране разрешалось представить лишь одного кандидата в, да не просто смазливого парнягу с улицы, а чтоб обязательно достойного своими великолепными достижениями на каком-нибудь поприще.
И вот тут-то началось самое интересное и высшей степени неожиданное. То есть, неожиданное для всех других стран, но уж никак не для России, конечно. Мы-то и без них знали, что наша красота по всему миру разбазарена.
Короче, стоило только какому-нибудь государству отсеять у себя красивого мужчину с достижениями, как тут же выяснялось, что у него в обязательном порядке присутствуют недалекие по размеру русские корни или, еще того лучше, разросшиеся втуне корневища.
Ох, слышали бы вы, как матерились австралийцы, они-то наивные, рассчитывали выехать на своем Меле Гибсоне, а он возьми да окажись сыном великого русского скульптора, уж не буду говорить какого и почему.
Все детство голубоглазого мальчика Коли прошло среди папиных чертежей мелом по полу и поддельных гипсовых статуэток типа нэцке. Так что когда опальной многодетной семье пришлось эмигрировать в коально-кенгурачью страну Австралию, начинающий актер в память о русских словах «мел» и «гипс» из папиной биографии, не долго думая взял себе такой странный, но вполне объяснимый родственными связями псевдоним.
А вот пропорциональные французы, лучше других понимающие, что главное в красоте вовсе не красота, а беспрецедентная магия личности, решили выставить на конкурс режиссера Роже Вадима, который в лучшие для себя времена в порядке строгой очередности обаял и взял в жены таких важных женщин мирового кинематографа как ББ, Катрин Денев и Джейн Фонда.
Они (французы легкомысленные) оказывается столько времени пребывали в тяжеловесном заблуждении, полагая, что Вадим – это и есть фамилия. О, невежды! На самом же деле все было вовсе не так. А, конечно же, по-другому. Просто известный режиссер расточительно опускал свою законную фамилию из-за ее немалой длины, да так и привык. А фамилия у него была, в общем-то, неплохая и вовсе даже не такая уж и длинная – Племянников.
Короче, незадачливым французам пришлось в конце концов выставлять на конкурс своего среднестатистического Алена Делона, русские корни у которого, к сожалению, отыскались лишь в четвертом колене, что по правилам конкурса вполне допустимо.
Англичане же выступили с официальным заявлением, что их не интересуют подобные сомнительные конкурсы с неопределенным жестким регламентом призовым фондом. А на самом же деле они, конечно, просто не захотели позориться. Ну кого им выставлять, Хью Гранта, что ли? Да вы только поглядите внимательнее на его рот – это ли вам не пришелец из космоса, с далекой и загадочной планеты диких обезьян, мутировавших в процессе съемок одноименного кинофильма?
Про Робби Уильямса вообще молчу и удивляюсь. Потому как любой наш провинциальный тракторист этому ихнему секс-пистолзу нос утрет и не почешется специальным приспособлением.
А вот американцы, те да, куда как продуманнее и непроглядней многих. Они что, думаете, зря, что ли, этот конкурс затеяли? Не-е-ет! Они ж его для того и затеяли, чтоб лишний раз победить в легкую. Любят они побеждать. Мы, конечно, тоже любим, но как-то немного свысока и попроще. Нам ведь хоть проиграй, хоть выиграй – без разницы, мы ведь все равно твердо верим, что лучше нас никого нет и не может быть по определению. Просто у нас так в крови воспитано.
А вот американцы – нация в себе сомневающаяся, от того и соревнуются вечно. То с нами, то, если мы не хотим, сами с собой. А это уже, простите, просто онанизм какой-то получается. Срамота да и только.
На конкурсе американцы очень надеялись сразить мир своим опознанным летающим субъектом по имени Дэвид Копперфилд. Однако при ближайшем рассмотрении он оказался не такой уж и их, а, конечно же, самый что ни на есть наш русско-еврейский уроженец господин Коткин, начитавшийся в детстве запрещенного Чарльза Диккенса. Так что грусти не грусти, а вынудила американцев отчаянная ситуация заявить на состязание Тома Круза. А с ним в дальнейшем вот какая нехорошая история приключилась.
Оказалось, что на этот самый конкурс нужно было представлять изображения кандидатов сугубо без гламурного макияжа и всякого там современного вмешательства компьютерной графики и несанкционированной техники. И за этим строго следила специально экипированная комиссия прямо по курсу ММВБ.
И вот когда американские представители получили наконец реальные изображения своего Томаса Круза Меровера Четвертого, то как-то так сразу немного испугались и тут же заявили о добровольно-рассудительном снятии его кандидатуры. По-видимому, то, что они дружно обозрели на полученном икс-файле, не доставило им ровно никакого эстетического наслаждения.
Ну, потерли свои костлявые запястья обрадованные французы, не видал еще коварный мир мужчины, прекраснее нашего мсье Делона! Конечно, согласилась я кротко и незлобливо, мир, положим, прекраснее вашего и не видал, тут вы совершенно правы. Но только лишь, заметьте, потому, что мы надежно прятали своего (у нас, если помните, еще не так давно была весьма секретная страна). Зато мы показали его звездам!
И не успели французы как следует растеряться и опомниться, как на экране рядом с фотографией целлулоидного Алена Делона появился наш Юра Гагарин. С той самой его улыбкой. Вы ведь помните его улыбку? Из-за нее французы не узнали своего Делона. Это кто это, мол, там такой блеклый и неприглядный, спросили они обреченно, нам что ли подменили кандидата, не может быть, чтобы наш Делон был таким никаким по сравнению, что за поползновения и глупые шуточки?
А американцы (сметливые они все-таки ребята) тут же вытащили из-за пазухи составленный загодя контракт – покупаем, дескать, вашего победителя за такие-то огромные деньги.
«Тпру, – сказала я им, – тпру, ребятки. Запомните крепко накрепко важную штуку: русские отныне своих красавцев не продают!»
А в скобках подумала: и так уже продали всех, кого можно... Да что там – и всех кого неможно тоже продали. Но вот Гагарина – Гагарина, пожалуйста, оставьте. Не троньте его. Не бывать!
Большой палец левой ноги
– Интересное кино. Тебе что, при обессмертивании стерилизацию амбиций сделать забыли?
– Ага, мало того, что первым в космос слетал, так теперь он еще и самый красивый человек в 20 веке! Не надорвешься, а?
– Ну, теперь-то он уже никогда не надорвется. Нечеловеки не надрываются.
– Все равно это нечестно, себя пиарить. Мог бы и нам уступить. Наш Делон вовсе и не хуже Гагарина, просто у Гагарина гипнотезерская улыбка. А когда он не улыбается, наш Делон так может еще и краше.
– Да, и наш Том Круз тоже не такой уж и урод был в молодости…
– Ну, начали базар! Что сделано, то сделано. Ваши еще смогут в этом веке выиграть, а Гагарин уже не сможет.
– Все равно ему немало, все равно!..
– Бросьте. Вы хоть самое главное-то заметили?
– Имен, что ли, опять много?
– Или евреев?..
– Да ну вас, я про китайцев имею в виду!
– Это же кто там китаец, не пойму что-то…
– Да никто там не китаец, в том-то и дело. Просто с китайцами можно применить ту же схему, что и с русскими. Замаскировать их под какие-нибудь другие национальности и таким образом равномерно расселить по планете.
– Ну и под кого ты их замаскируешь? Под корейцев, что ли? Или под японцев?
– Да мало ли под кого. Кто у нас еще узкоглазый есть – узбеки, монголы…
– Да там и своего добра навалом. Нам бы в Россию кого. Раскидали, понимаешь, своих…
– Ну так, пожалуйста. Башкиры, татары, якуты, нанайцы, эвенки и еще куча всяких вымерающих аборигенских наций. Ловкость рук и никакого мошенства…
– О,кей, убедил, шустрец крылатый. Отдаю приказ на внедрение…
– Ну что, Юра Красивый, лови, что ли, в свои объятия… ха!..
Как я научилась записывать мысли на диктофон
и спасла человека
Да нет, меня, в общем-то, и всегда бесили все эти презентации, интервью, съемки в передачах и прочая дребедень. Зачем они мне нужны, недоумевала я своему менеджеру, меня ведь и так все прекрасно знают и восхитительно любят. И вовсе, конечно, не благодаря всей этой чепухе, а только благодаря моим полезным делам для людей.
Но мой менеджер объяснял эту неприятную необходимость тем, что суперзвездам так положено, раз уж они суперзвезды. Вот только кто конкретно так неудачно положил, ответить он слегка затруднился. Я махала рукой и еще на какое-время смерялась с этой незавидной обстановкой.
Но в один прекрасный день вдруг поняла, что эта самая обстановка вредит моего необыкновенному здоровью. Как, спросите вы у меня, как эта обстановка вредит твоему здоровью, Маруся? Обыкновенно, отвечу я вам, все эти недальновидные пиар-мероприятия самым безнаказанным образом отравляют меня от нужных дел, а поскольку дел этих у меня наибольшее количество, то мозг мой вынужден трудиться над ними в не предназначенное для них время. А именно ночью.
И вот тогда-то я и подумала, а почему бы, если на то пошло, не изобрести какое-нибудь изобретение, с помощью которого можно было бы отключить на ночь мозги и спокойно уснуть. Ведь тогда я смогла бы даже отстоять за собой право не ходить на презентации, а заниматься делом. А так докажи что-нибудь этому менеджеру, если мозги все равно успевают справляться с обозначенными участками работ и дела процветают.
Но ведь если я буду шляться по презентациям, а делать дела успевать не буду, долго ли я продержусь суперзвездах? Нисколько не продержусь. Мигом скачусь в звезды обыкновенные. Менеджер мой, конечно же, этого испугается и тут же согласится ходить по презентациям без меня.
В общем, вот что я подумала и решила обратиться за помощью к профессиональному человеку в области изобретений – изобретателю Иванову в кожаной куртке.
Про кожаную куртку говорю специально, потому что вдруг еще какие-нибудь Ивановы тоже считают себя изобретателями и подумают, что я обратилась к ним. А так все-таки этих неправильно подумавших будет меньше – не все ведь изобретатели ходят в кожаных куртках. А даже если и все, то не все же они Ивановы. Во всяком случае, я очень на это надеюсь, иначе можно просто запутаться.
"Так вот, – говорю я изобретателю Иванову в кожаной куртке, – не пора ли вам, уважаемый изобретатель, бросить модернизировать зубные щетки, да заняться наконец делом, которое потрясет мир?"
"Да я бы с удовольствием, – ответил мускулистый изобретатель, – только я ведь изобретатель, а не идейщик. Чтобы я мог что-то изобрести, мне необходимо отыскать идею, после чего я буду над ней плодотворно работать, пока не найду где-нибудь другую идею. Я почему, думаешь, Маруся, щетки эти зубные модернизирую? Потому что другой идеи пока нет. А я ведь профессиональный изобретатель, а не какой-нибудь там самоучка, поэтому простаивать мне не в коем случае небезопасно. Но зато только представь, Марусенька, теперь в мире можно еще примерно на 214 лет забыть про модернизацию зубных щеток – вот какую я работу провернул. Ну, выкладывай, что там у тебя за идея хорошая для профессионала?"
«Да вот, – призналась я, – предлагаю вам, уважаемый господин профессиональный изобретатель, воплотить в эксплуатационную жизнь очень интересный прибор для отключки мозгов, чтобы у таких активных мозговых пользователей, как я, была возможность спокойно спать по ночам».
Родина, говорю, вас не забудет.
Изобретатель крепко-накрепко задумался, в примерно через часа полтора покачал головой на широких плечах. «А ты, – спросил он поразительно, – Марусенька, уверена, что такое вообще возможно воплотить в эксплуатационную жизнь?»
«Ну, конечно», – уверила я его и объяснила свою теорию. Ведь не просто же так, посудите сами, мысль попадает в человеческий мозг, а для чего-то. То есть, раз она туда попала, вполне разумно предположить, что она ждет продолжения, иначе ведь ей туда и попадать в общем-то незачем. Стало быть, если в мозг попала мысль об изобретении, то ждет она одного – чтобы ее самым замечательным образом воплотили в эксплуатационную жизнь.
А уж как этого добиться – мысль не в ответе. Попадая в человеческий мозг, она либо будет вступать в контакт с вашим персональным серым веществом и производить на свет другие мысли, направленные на воплощение ее в эксплуатационную жизнь, либо нет. Тут уж как ей ваше вещество покажется. Вполне возможно, она найдет его недостойным для совокупления. Поэтому, наверное, есть резон в том, чтобы мысль оплодотворялась именно в том мозгу, в котором она и зародилась.
Но поскольку мне все еще нужно было ходить по презентациям, я и решила доверить свою мысль такому профессиональному мозговому осеменителю как господин Иванов. «Представляю вам карт-бланш, – сказала я ему, – можете пользовать мою мысль как вам заблагорассудится, она у меня вроде без комплексов».
И что бы вы думали, моя мысль и серое вещество изобретателя Иванова на редкость скоро нашли общий язык и вступили в плодотворную связь. В результате у изобретателя Иванова в голове прибавилось всякого нужного, о чем он мне незамедлительно и сообщил по телефонной связи с помощью мобильного средства, поскольку он, изобретатель, находился в это счастливое для нас обоих время прямо посреди улицы имени академика Янгеля. Ничего не поделаешь, рождение – дело непредсказуемое, не знаешь, где в очередной раз застанет врасплох.
«Вот, – сказал тот, что мускулистый и в кожаной куртке зимой и летом, – сейчас только добегу домой, быстренько проверю воздействие на себе и сразу же перезвоню».
Однако, прошел какой-то не совсем малый отрезок времени, а он так и не перезвонил. Ни в этот день, ни на следующий. Тогда-то у меня и возникли нехорошие предпосылки и я решила навестить профессионального изобретателя у него на дому.
А там… Там я обнаружила скорбь и подобие ужаса. Все семейство Ивановых как один сидело на табуретках вокруг постели изобретательного главы семейства и раскачиваясь круговыми движениями давало волю своему горестному состоянию.
А на постели в куче мускулов обездвижено лежал сам изобретатель, непонятливым взором взирая кверху и даже время от времени пуская сгустки слюней.
«Что случилось?» – спросила я всех, не приходя в себя от охвативших меня судорог. Ходивший вымыть руки доктор сообщил мне, что в результате обследования у данного больного обнаружена полная атрофия мозга и всех вытекающих отсюда функций.
«Похоже, – высказал свое предположение человек в иссиня-белом халате, – мозг больного износился раньше времени из-за слишком интенсивного его применения. Просто мозгу надоело надрываться, и он решил самовольно отключиться».
Вот до чего может довести желание попасть в книгу рекордов Гиннеса, закачал головой в колпаке старичок до смерти пропахший лекарственными препаратами. Да, подумала я обоснованно, вот это я понимаю – проверено на себе. Вот это жертва эксперимента так на славу!
Но, к счастью изобретателя, я быстро поняла, что произошло. Отключить себе мозги изобретатель Иванов отключил, тут ума много не надо. Да и на то, чтобы включить, тоже, по-видимому, большое количество не требовалось.
Но вся беда в том, что у Иванова этого добра не осталось просто-таки нисколько. Ну ни грамма мозгов в рабочем состоянии – изобретение сработало отлично, вот что значит профессиональное исполнение.
Как хорошо, подумала я, как хорошо, что эта замечательная и опасная мысль была изначально моя, а изобретатель Иванов ее просто удачно оплодотворил и немного неудачно воплотил. Ведь если бы мысль была его, разве смогла бы я ему помочь? Пришлось бы ему коротать всю свою остаточную жизнь, пуская пузыри из слюней.
А раз мысль моя, стало быть я запросто спасу гордость изобретательской мысли и даже ничуть не надорвусь. Потому что я, глядя на потерпевшего, тут же поняла, какой вид носило его изобретение. Немножко, я бы сказала, странный вид, основанный на принципе сенсорной депривации, что по-русски обозначает всего-то недостачу приятных телесных ощущений подвергающегося субъекта.
То есть, человек должен образовать собой замкнутую систему удовольствий: одна рука должна охватывать индивидуальную эрогенную зону, а вторая – область мозжечка на голове. Затем нужно попытаться по максимуму расслабиться и получать, прямо как учили в школе, удовольствие.
Если вы все сделали правильно (в смысле, нащупали свою зону и распустились), то через 16,5 минут мозг должен полностью отключиться. И вот тут, признаюсь вам как на духу, я облегченно вздохнула воздухом, потому что как все-таки хорошо, что изобретатель Иванов приходится мужчиной.
Что же тут хорошего? – возможно поинтересуется кто-то. А то и хорошего, отвечу я, что где его эрогенная зона – искать не приходится, само по себе понятно. А была бы на его месте женщина? Вот тут бы я намучилась, можете уж мне поверить. Поскольку женщины, как известно, в стратегическом плане расположения эрогенных зон куда как изобретательнее мужчин. И даже тех мужчин, которые сами – профессиональные изобретатели.
«Положите его левую руку вон туда, – скомандовала я родственникам обезволенного собственным изобретением гражданина, – а правую вот сюда. Держите хорошенько».
Расслабиться изобретателя Иванова можно было и не просить, у него это замечательно получалось и само по себе. Родственники гиннесовского рекордсмена, обливаясь потом и слезами, послушно держали его руки в нужных местах и даже не о чем не спрашивали, поскольку по причине безутешного горя их состояние вплотную приближалось к состоянию поверженного в пучину бессознательного главы изобретательского семейства.
Ну так и что же, заерзает кто-то от нетерпения, очнулся ли изобретатель Иванов или все-таки не очнулся? Да что ж это вы, друзья, укорю я заерзавших, не верите, что ли, в мои неопровержимые способности во всех направлениях? Выйдите тогда вон! Да, выйдите вон и громко захлопните за собой дверь, потому что не больше и не меньше, чем через 16, 5 минут изобретатель Иванов перестал вдруг пускать слюни и сделал недоуменное выражение лица.
«Какого хрена собрались? – громовым голосом спросил он всех собравшихся, сразу же просветлевших от радости воскрешения Иванова из будущих пациентов сами понимаете чего, – какого, говорю, хрена, человека в кровати что ли не видели?»
Тут родственники дружно закричали «ура» и сделали мне подбросы в воздух как в старых фильмах про спортсменов и космонавтов. И пока я весело летала туда-сюда, мне в голову пришла осмотрительная мысль, что изобретением изобретателя Иванова пользоваться никак нельзя и его нужно тут же запретить, дабы пресечь неминуемую дебилизацию всей страны.
Потому что кто же будет проводить отключенное на ночь население в сознательное состояние, если всем захочется ночью спать спокойно? Некому будет. А уж какие серьезные невероятности возникнут у государства, даже придумать сложновато вот так сходу.
Лучше уж предположить, что правительство тоже отключится и все проблемы страны ему станут глубоко снисходительны. Интересно, как на все это Сен-Тропе среагируют наши соседи по земному шару. Порядочно или непорядочно? Вот это будет детектив. Да, в лучшем случае это будет детектив. А в худшем? Да какая нам, собственно, будет разница...
Разницы нам будет ровным счетом уже никакой. Но просто интересно. И об одном я догадываюсь совершенно точно – подключать нас никто и не подумает. И процентов, скажем, на 50 вовсе даже не потому, что они все злые или как-то нехорошо к нам настроены.
Нет, просто разве же они догадаются, что мы сами отключились, что мы дошли до такого изобретения? Мы должны помнить и не забывать, что мы сдобрены мозгами шибче, чем все остальные нации. А то разве нужно было бы нам их отключать? А им ведь всем и отключать особо нечего, им нужно наоборот – нашими мозгами вдобавок подразжиться. А мы и им даем и все равно отключать приходится – вот сколько у нас мозгов в запасах.
Поэтому, хорошие мои и дорогие, подключать нас никто и не подумает. Потому что славных людей среди них полно, а вот таких умных как мы – буквально ни одного. В результате эти славные люди просто вынуждены будут поступить нехорошо, у них просто не будет выбора.
Так что изобретение изобретателя Иванова нужно забыть как страшный сон, если мы, конечно, хотим жить да быть. В связи с этим вовсе не удивительно, что как только горе-изобретатель пришел в мозговое соответствие, я его хорошенько стукнула по голове в нужном месте, чтобы отбить область ненужных воспоминаний о последнем открытии. Так что расспрашивать его об этом опыте бесполезно – не вспомнит уже никогда.
Оставив родственников Иванова оправдываться, почему они столпились вокруг его одра, я вышла на улицу, вздохнула с помощью естественного кислорода с урбанизационными добавками и отправилась домой придумывать новое изобретение. Потому что, несмотря на случившееся стечение обстоятельств, спать по ночам мне все-таки весьма и весьма хотелось.
И тогда я придумала очень хитрую штуковину, которая позволила бы мозги на ночь не отключать, а просто переводить их работу на другую частоту. Но поскольку они все же хоть и на другой частоте, продолжают работать и производить, я придумала систему, с помощью которой произведенное в мозгах за ночь будет записываться на слегка модернизированный диктофон.
Как все это воплощается в эксплуатационную жизнь объяснить очень трудно, а может даже и невозможно. Я ведь все-таки не профессионалка в изобретательском деле и не могу пока придумывать таких простых и удобных схем, как изобретатель Иванов.
Но уж как обрадовался этому изобретению мой персональный менеджер! «Здорово, – сказал он, – теперь мало того, что у тебя будет время ходить по презентациям, раз мозги все равно работают во время сна, так ты еще сможешь проделывать этот трюк и во время самих презентаций, там ведь мозги все равно без особой надобности. А следовательно, ты сможешь посещать презентации еще как минимум в два количества раз больше».
Ну вот, а вы меня еще, помнится, спрашивали, что такое горе от ума. Пожалуйста. Прекраснейшая иллюстрация к портрету.
Указательный палец левой ноги
– Нет, ну ты что, специально, что ли? Мы только-только бизнес план подготовили на заселение твоей Территории, а ты нам чуть людей там всех не угробил!
– А что? Очистил бы простор для китайцев, ить их за ять…
– Да-а, вот это была бы Террито-ория!..
– Фингал тебе на язык!
– Хорошо хоть всякие "чуть" не считаются...
– Информационную базу-то хоть проверили, никто там эту хрень сосканировать не успел?
– Проверили, все нормально.
– И как это у них все-таки получается – с ног на голову все переворачивать? Как бы они еще памперсы не научились во вред человечеству использовать!
– Ну, ты даешь, право слово! Да этим транспортным средством уже лет 50 контрабанду возят. Престарелые какие-то у тебя сведения.
– А соски? Соски-пустышки они научились как-нибудь нехорошо использовать?
– Фу! И мысли же у тебя какие-то… Если хочешь знать – посмотри в Большой Нехорошей энциклопедии. Небось и читать уже разучился, бездельник!
– А я знаете что подумал… Раз они все делают наоборот, так может нам попробовать задавать им развитие от обратного? Может тогда они будут поворачиваться как раз туда, куда следует?
– Ой, нет. Очень большой риск. Они ведь не просто идут в обратную сторону, это было б еще полбеды. Они делают все неожиданно. То есть, чего бы мы от них не ждали и как бы хитро не планировали, они все равно наши ожидания не оправдают, вонючки эти апельсиновые...
– А мне иногда кажется, что они не слушаются именно тогда, когда мы не оставляем им выбора и задаем что-то стопроцентное, как малым детям. И они из чувства противоречия поступают наоборот не задумываясь о последствиях.
– Мне, признаться, это тоже приходило в голову… Нужно все-таки не забывать, в каких условиях им пришлось жить раньше, с какими ограничениями. У них ведь теперь такое несколько изуродованное понятие свободы. Они совсем не умеют правильно выбирать. Я считаю, мы должны лечить их с помощью 50-процентных ситуаций. Пусть учатся выбирать самостоятельно.
– А ты уверен, что они к этому уже готовы, тычинки эти неопыленные?..
Как я не узнала Павла Буре
и ввела в заблуждение пернатых акул
Как-то раз я написала сценарий для фильма «Апокалипсис», который снимал Валера Тодоровский. Но поскольку большинство хороших идей мне приходит обычно уже после начала съемок, я частенько приезжала на съемочную площадку и дописывала их в сценарий.
И вот как-то в очередной раз у меня откуда ни возьмись родилась совершенно очаровательная фраза, которую я тут же решила вложить в уста самого руководящего менеджера нашего государства, который, в исполнении зверистого Максима Суханова, должен был появиться в «Апокалипсисе».
Смысл новой фразы был таков, что, мол, раз смогла наша великая родина избавиться от живых очередей В магазины, то неужели она не сможет проделать то же самое и с металлическими очередями ИЗ магазинов. В общем, фраза показалась мне вполне достойной великолепного сценария и вот я сидела над бумажками и корпела, как бы половчей ее в них всобачить.
Но это, скажу я вам на милость, было не так уж и просто, потому что меня постоянно отвлекали актеры из массовки. Прознав, что я нахожусь на съемочной площадке, они все в порядке заблаговременно занятой очереди подходили ко мне и выпрашивали роли в эпизодах.
Но почему они выпрашивали их у тебя, Маруся? – спросите вы. Да потому что они ведь прекрасно знали о моей бесконечной доброте и безыскусной простоте и поддержке к людям, а Валеру Тодоровского они все боялись как огня, уж больно у него строгий вид в этих новых черепаховых очках.
Но, несмотря на свою бескорыстную доброту, мне, к сожалению, приходилось переправлять всех массовых актеров к ассистенту режиссера, поскольку отбором в эпизоды я не занималась, а просто хотела наконец впендюрить в сценарий новую фразу.
Однако актеры разрозненной массой продолжали валить за моим подспорьем. Смотрю мимоходом случайно – направляется очередной.
«Здравствуйте», – говорит, и улыбается весь из себя мило.
«Здравствуйте, – отвечаю я, – знаете, вам лучше бы сразу пройти к ассистенту режиссера».
Он на это сделал полностью непонимающий вид и говорит. «Я, – говорит, – есмь Павел Буре». И таким, знаете, тоном, что, мол, я – Президент Путин.
«Да, – подумала я, – наверное, он все-таки не из массовки в эпизоды проситься пришел, а из эпизодов в роли второго плана. Ладно, поговорю с ним на эту тему для приличия, а потом все равно в ассистенту режиссера отправлю».
Подумала я так и спросила, снимался ли он где-нибудь еще до «Апокалипсиса». И только я это вымолвила, как вдруг случилось непредвиденное. Этот самый Павел Буре внимательно посмотрел на меня выпуклым взглядом и грохнулся в обморок всем своим рельефным телосложением.
На грохот тут же сбежалась куча всякого околосъемочного народа. Девушки наперебой бросились делать бессознательному, а потому на все согласному парню искусное дыхание рот в рот. А я то ли расстроившись, то ли раздвоившись подумала, что из-за своих многообразных дел совсем запустила слежение за развитием отечественного кинематографа. А ведь парень, наверное, где-то удачно снялся, потому и был непомерно удивлен, что я про него ничегошеньки не знаю при всей своей заинтересованности в этой сфере.
«Слушай, – спросила я подошедшего Валеру Тодоровского, надеясь, что не я одна все же такая непросвещенная, – а ты случайно не знаешь вон того удобно лежащего парня?»
«Да знаю, конечно, – кивнул Валера, – это ж Павел Буре».
Да, подумала я про себя, похоже я действительно такая одна, а парень действительно где-то хорошо снялся. «А ты не помнишь, – говорю как бы между делом, – где он так хорошо играл?»
«Ой, – задумался Валера, – все и не упомнишь, но то, что в «Энхаэл» – это определенно».
Ну точно! Точно, я такого фильма отродясь в глаза не видела, поняла я, а поняв, расстроилась – потому что раздвоилась я уже за некоторое время до этого.
А уже буквально этим же вечером мне позвонил мой менеджер и доложил, что пернатые представители средств срочно требуют на завтра пресс-конференцию по поводу моего неопознания Павла Буре. «Марусенька, – сказал мой менеджер, – нужно, переступив через "не хочу", обязательно дать им эту пресс-конференцию, а не то я за них не ручаюсь».
«Ладно, – смирилась я, – дам, только запроси, пожалуйста в ФСБ от моего имени все данные, чтобы хоть знать про кого завтра давать и в каком контексте».
И, отключившись, я подумала, что вот будет потеха, если этот впечатлительный качок играл в своем «Энхаэле» какую-нибудь главную роль. Или же, еще того лучше, роль переднего плана, что смешно и ужасно само по себе, даже без всяких там циничных комментариев.
Но как же я обрадовалась назавтра! Представьте себе, как я обрадовалась, когда из документов ФСБ обнаружила, что Павел Буре – это вовсе никакой не актер, а просто-напросто хоккеист!
Ну, так и чему же тут радоваться? – недоверчиво спросите вы. А тому, отвечу я, что, значит, нечегошеньки я и не пропустила из кинематографической жизни, раз этот Павел Буре вовсе никакой не актер, а хоккеист.
Неудивительно, что на пресс-конференции после такой радостной вести я появилась в хорошем настроении и с боевым духом. В общем-то, я и всегда-то любила общаться с журналистами, и порой мне было весьма непонятно, почему их так часто обвиняют во всяких там заказухах и прочих нехороших вещах.
На самом деле они ведь доверчивы как дети, сплошной азарт и уподобляемость. Им ведь и деньги иногда платить не надо как следует, подкинул чего горячего, они и побежали. Побежали, даже не успев это самое горячее хорошенько поймать.
Короче, ради какой-нибудь никому не нужной сенсации они и самих себя подставят – не задумаются. Никакой житейской мудрости, сплошные наречия в третьем периоде со скандальными вариациями. И у каждого второго как на подбор комплекс гениальности. Нет, определенно, журналисты – весьма занятные человеческие существа.
«Ага, – заверещали они на все свои лады, как только я появилась в пресс-зале, – Ага, Маруся, не узнала, значит, нашу хоккейную достопримечательность, звезду нашу ледовитую!»
«Ну, во-первых, – разложила я сразу их по полкам, – во-первых, давайте тут же договоримся, кто такая звезда. Звезды, мышата мои, это те, которые выигрывают Олимпиады чуть ли не каждый год. А тут (я потрясла в воздухе документами ФСБ) и занюханным кубком Стэнли ни единого разу не пахнет. Так что давайте договоримся. А во-вторых, насчет нашей. Наши, барбариски вы мои, наши в 72-ом и 76-ом годах, между прочим, играли в полуинвалидном состоянии здоровья и, не переводя дыхание, добывали для страны олимпийское золото килограммами». (Говорю, а сама удивляюсь – и откуда, интересно, я сама обо всем этом знаю?)
«Хотя, – продолжала я, – боюсь некоторых из вас в те годы еще и в утробах матери не было. Так что давайте-ка насчет «наших» вы будете сегодня аккуратно помалкивать и не выступать».
Смотрю, журналисты от моих резких слов обиделись как не на шутку, а на что совсем другое. Мальчики оттопырили нижнюю губку, а девочки, напротив, ее же поджали. Что ж, подумала я, что ж, каждый обижается в меру своей половой принадлежности. И тут вдруг заметила, что мой менеджер кривляет мне ужасные рожи, в том смысле, что ну нельзя же так нехорошо разговаривать с журналистами.
Да я и сама знаю, что нельзя, но меня, признаться, до страданий в сердце раздваивает и расстраивает эта человеческая непропорциональность моего народа – почему он всегда забывает своих героев и делает вид, что так оно на самом деле и нужно? Я даже подумываю написать и выпустить в свет энциклопедию героев мирного времени...
"Да, но что же делать с журналистами?– опомнилась я от своих невеселых мыслей, – их ведь таких отпускать никак нельзя, таких вот обиженных на весь мир".
Конечно, нужно перебить им обиду сенсацией. Им ведь не дай сенсации, так им, бедолагам, придется выдумывать ее самим. А, несмотря на комплекс гениальности, с фантазией у некоторых из них сплошь и рядом непроизвольные затруднения. Того и гляди какую-нибудь невменяемость в интерпретациях выдадут.
«А знаете ли вы, – сказала я этим пернатым товарищам, нахохлившихся на стульях, – знаете ли вы, что Павел Буре на самом деле мало того, что не русский по месту жительства и трудоустроенности, так он еще и не русский по национальности?»
«Ка-а-ак! – вспорхнули журналисты всеми своими легкими, – как это и по национальности!»
«А так, – объяснила я, – неужели вы и сами не могли догадаться, что русских людей с фамилиями, оканчивающимися на букву «Е» никогда не бывает?»
Журналисты тут же подскочили как ошпаренные и, путаясь в проводах и теряя блокноты, кинулись выдавать в народ свои непроверенные сенсации. Говорю же вам – доверчивы как дети.
«Это что же ты, Марусенька, – спросите вы, – неужели ты их обманула, этих доверчивых младенцев?»
Нет, конечно, не обманула. Не обманула, а слегка ввела в заблуждение. Но подумайте сами, не говорить же мне им всю правду – ведь тайна эта не моя, а чужие тайны не раскрывать некрасиво.
А что же это за тайна такая, Марусенька, спросите любопытные вы, что же это за тайна?
Да простая, отвечу вам, тайна. Ведь если у человека, скажем, нерусская фамилия, это ведь вовсе не всегда означает, что и сам человек тоже нерусский. Возможно он просто взял себе более благозвучный нежели его настоящая фамилия псевдоним. Как это сделал, к примеру, известный американский хоккеист и примерный российский гражданин Павел Буренкин.
Средний палец левой ноги
– Эх-х, а помните ли вы те Олимпиады!..
– Еще бы, забудешь их! В 72-ом сколько на победу Территории Ч заложили? 94 процента. И что? Эти советикусы в 6 процентов умудрились втиснуться. Безобразие!
– Да, но мы ведь старались... Ногу вон Михайлову даже покалечили. Как он с такой ногой играл – до сих пор понять не могу, на одной что ли катался?..
– А в 76-ом! В 76-ом что было – о-о-о!..
– В 76-ом, если мне не изменяет память, на Территорию Ч уже 98% заложили на всякий случай.
– Точно, и перед финалом Третьяку температуру под 40 устроили.
– И что, неужели он с такой температурой играть пошел?
– Да в том-то и дело. Она у него держалась, держалась, все вроде было нормально… А перед самой игрой – бах! – пропала непонятно куда.
– «Непонятно»! Все очень даже понятно!
– Что ты имеешь в виду?..
– А то и имею. Спросите вон лучше у Гагарина. Сидит опять в углу, глазами машет. Наверняка ведь залез тогда без спросу и подкрутил чего не надо.
– Так доступ же был ограничен, ты что!
– Доступ только в 77-ом ограничили, а до этого на честность всеобщую надеялись: подкручивай – не хочу.
– Ну-ка, Гагарин хитрый, отвечай быстренько!
– Да, да! Вот и отвечу! Вот и отвечу. Почему это все время на Территорию Ч закладывали, почему моих без конца калечили? Я что, стоять и смотреть на все это несправедливство был должен?! Ага-а!..
– Ладно, ладно, не ори так громко. Это мы в отместку вам хотели, за ввод танков в 68-ом.
– Да уж, взбесили, помню, они нас этими танками. Но с Олимпиадами, надо признать, мы проперлись мощно.
– Да, куда уж нам было против КПСС и Гагарина…
Как я позировала для символа
и нечаянно стала похожа на первое лицо государства
А вот действительно, что является символом России, как, к примеру, статуя Свободы в Америке или бюст переменчивой Марианны во Франции? Кремль не в счет, поскольку создан вовсе не по образу и подобию человеческого существа. А что, вот представьте себе, если бы Кремль вдруг ожил… Страшно подумать. Матрешка тоже не годится, она в той же весовой категории, что и кукла Барби с Микки Маусом, выше не подскочит. Еще?
Да ладно уж, не напрягайтесь понапрасну, нет у нас в стране символа и никогда не было. А чего, спрашивается, ждать от страны, где нет символа, а если и проклевывались на время всякие заменители с протянутыми руками или, там, в кителях-милитари с пышными орденами усов, то почему-то сплошь мужские и потому разрушительные.
В связи с такой напряженной обстановкой, как мне было не поддержать нашего замечательного скульптора Церетели, когда он внес здравомыслящее предложение о создании образа женского пола, символизирующего нашу любимую Родину. И желательно в камне.
Я, понятное дело, догадалась об амбициозных замыслах многоуважаемого скульптора, замахнувшегося на собственноручное создание символа Отчизны, но становиться в нацисткую позу не стала. Петра Первого вон тоже итальянец лепил и ничего, всем нравится. Совет при главе государства рассмотрел дельное предложение главного скульптора страны и согласился на слепление им образа Родины в полный рост и натуральную величину.
Но тут же возник важный вопрос, кого же конкретно в этот полный рост изображать в каменном изваянии. Прения по вопросу длились не меньше полудня, в результате чего выяснилось, что достойных символа Родины женщин в нашей стране раз, два и обчелся. В прямом смысле этого выражения – Зыкина и Пугачева, и обе по удивительному совпадению народные певицы.
Других кандидатур, как ни ломали мы себе голову, никто придумать так и не смог. Ну, и что вы скажите на этакое безобразие? Ведь лепи мы, к примеру, образ Родины в лице мужчины, так от количества возможных кандидатур в списке уже через полчаса стол бы ломился. А еще через полчаса – проломился бы насквозь. Ужасное несправедливство на мой взгляд, как нас еще при такой невыносимой дискриминации по половому признвку еще в Совет Европы приняли, я удивляюсь до неимоверности.
И вот мы уже собрались было голосовать, какую из кандидатур предпочесть для символа, как тут попросил слова член Совета, отвечающий за сырьевые придатки нашей Родины. Знаете, сказал он, я, конечно же, вовсе не против этих двух хороших женских кандидатур, что поставлены на это справедливое голосование, но есть одно маленькое «но».
Дело в том, что того редкого драгоценного камня, из которого решено лепить символ нашего государства, очень-очень мало, и вполне может не хватить даже на Аллу Пугачеву, не говоря уже о всеми нами любимой и уважаемой певице Людмиле Зыкиной.
Совет от этого сообщения пришел в такое невообразимое отчаяние, что взгляды его потерянно заметались, и уже совсем было собрались ороситься слезами, как вдруг совершенно случайно, но тем не менее дружно, скрестились на мне.
«Ага, – закричал совет чуть ли не стройным хором, – как ни крутись, Марусенька, а тут отдуваться придется тебе. Ну, где мы еще, посуди сама, найдем замечательную женщину с такими соответствующими пропорциями? Нигде и не найдем. Поэтому, хочешь не хочешь, а во имя России ты просто обязана предстать завтра в девять часов утра по местному времени перед господином Церетели и его ни с чем несравнимыми по таланту руками».
Ну что мне еще оставалось делать, пришлось подчиниться и предстать. Первый день лепки прошел весьма изнурительно, я ведь не привыкла позировать скульпторам, тем более таким маститым и упрямым по природе. К тому же мы с Церетели долго спорили по поводу моего каменного наряда. Верховный скульптор очень хотел изобразить меня в кокошнике и сарафане, но я благоразумно не далась.
«Вы что, – возмутилась я, – господин Церетели, хотите отбросить нас на много лет назад во времена поэта Некрасова? Не получится это у вас, и не пытайтесь упрямчиво.
«А что, – вскинулся бровями скульптор, – по-твоему, Маруся, я тебя в джинсах вылеплять должон? Не должон!»
«Да ну вас, – сказала я, – если исходить из вашего предположения национального костюма, то в джинсах должна бы быть как раз-таки статуя Свободы, поскольку это американский национальный костюм происходящий от ковбойской одежды».
«Ладно, – согласился дядюшка Зураб, – так в чем же мне тебя лепить, упрямая женщина?»
«Да тоже, – говорю, – в каком-нибудь балахоне, только, пожалуйста, с обозначением женской фигуры, а не навроде гробницы Тутанхамона, как у американцев. А на голове можете нафантазировать какой-нибудь незатейливый веночек из полевых цветков».
Скульптор вздохнул и согласился. Да и как ему было не согласиться, ведь символ – это я, а он всего лишь средство производства, известное с доисторических времен каменного века.
Дней через пять, когда мэтр отечественного скульптуризма пошел мыть руки, я решила подсмотреть, что там у нас получается. Увиденное потрясло меня до самых до поджилок.
«Вот это чудище, выходит, и есть я», – возопил мой затуманенный разум и, пока не вернулся грузинский дядюшка, я бросилась быстренько исправлять его глиняные погрешности. И с тех пор я прилежно делала это каждый день, а скульптор Церетели каждый день повторял, что статуя просто оживает под его чуткими и неожиданными руками.
И вот, наконец, мои пытки высоким искусством позирования были закончены, и мэтр доделал на статуе последние завершающие ее внешний облик штришки. А потом, как вы понимаете, будущий символ России перекочевал в грубые руки каменотесов с молотками, и они воплотили меня в редком и драгоценном камне, которого не то что на Людмилу Зыкину, но и даже на Аллу Борисовну Пугачеву хватило бы очень даже вряд ли.
Нет, ну в высоту его на них вполне было бы достаточно, но вот в ширину – в ширину могли бы возникнуть совсем ненужные проблемы. А без ширины какие же это, скажите пожалуйста, будут Зыкина Людмила и Пугачева Алла? Их ведь без этой наглядной ширины и не признал бы никто. А то, еще чего лучше, вообще спутали бы их с Гурченко, Купченко или Мирошниченко.
Короче, сплошные неприятности могли бы быть из-за этой самой ширины, поэтому совсем неудивительно, что из редкого камня каменотесы тесали именно меня. Совсем неудивительно. И вот когда результат был готов, мы с господином скульптором представили его на доброжелательный суд приемной комиссии.
Но, увидев меня в каменном виде, члены комиссии отчего-то чуть не попадали в обморок. То ли от удивления, то ли от неожиданности.
«Что же вы наделали, – закричали они скульптору Церетели, – что же вы такое натворили своими непослушными руками? Почему, почему это ваша Маруся похожа вовсе не на Марусю, а совсем наоборот!»
Скульптор пришел в ужас от этих необоснованных обвинений, поскольку взгляд его был замылен и ничегошеньки не прояснял. Но я-то, я-то, присмотревшись, сразу все сообразила. Конечно, ведь когда я долепливала втихаря за мэтром, не могла же я видеть самое себя, а совершенно логично посматривала вокруг.
Но что я, ответьте по-честному, могла там увидеть кроме бюстов президента и портретов ему подобного? То-то же. Так что обвинения и страхи приемной комиссии были вовсе не беспочвенны. Ведь что может подумать президент, увидев символ России с женской фигурой, длинными волосами, венком из цветков и с собственным легко узнаваемым лицом? Правильно, подумает, что перед ним пресмыкаются, и разгонит приемную комиссию на все четыре стороны света. Вот чего боялась комиссия.
И зря. Потому что президент – он ведь как все нормальные люди, сам себя со стороны не видит. А тут еще он отображен в таком слегка импозантном виде. В общем, неудивительно, что президент сам собой остался неопознан, и все вздохнули спокойно.
Но, несмотря на то, что лицо у символа страны было столь отчаянно президентским, имя ему решили оставить все-таки мое...
Безымянный палец левой ноги
– А не кажется ли вам, что на Территории Р растет новое поколение патриотов?
– Да, но как это можно расценить по-хорошему?
– А вы подумайте-ка посмышленее…
– «Крошка сын к отцу пришел…»
– «И спросила кроха…»
– «Что такое хорошо, и что такое плохо?»
– Вот-вот, не извратят ли они опять это святое понятие.
– Так, по-моему, дальше уже и извращать некуда, оно ж у них и так обзывательное непонарошку.
– Нет уж, обзывательное оно для всяких старых пердунов, которые еще лет двадцать назад были пионерами. Но вы посмотрите на детей поотличнее!
– О, да! Я видел, видел, они прижимают руки к груди, когда звучит гимн, эти маленькие граждане!.. (Чуть было не сказал «Страны Советов»).
– А наша девочка? Она уже, конечно, не ребенок, но посчитайте, сколько раз она упомянула Президента!
– Восемь.
– Пять…
– Двенадцать!
– А разве она его вообще упоминала?
– Бездарь, у них уже давно другой президент!
– Правда?..
– Ну что, будем, наверное, заканчивать? Один палец впереди остался, да и тот мизинец.
– Да и этот в козырялке уже что-то плохо выглядит, все соки она из него выжала, эта русская девка.
– Но ничего, соберись уж напоследок. Что ты там, кстати, ей придумал интересного?
– Н-да, нашими выжившими после подвигов героинями и так все монастыри забиты. Варятся там как галушки в собственном бульоне.
– Ну а что, в психушку ее, что ли?
– Да, жалко, девчонка-то сообразительная…
– Действительно, вдруг еще разок понадобится?..
Как я сделала то, что нужно
и удивилась сама
Недавно проснувшись утром, я вдруг подумала интересную мысль о том, что же я делаю для людей такого хорошего и нужно ли им все это хорошее вообще. Все эти мои великолепные достижения и подвиги.
С одной стороны – конечно нужны. Потому что в любой нашей жизни есть место подвигу. А с другой – без них люди вполне могли бы и обойтись. Так что же, удивилась я само про себя, что же, выходит, все мои удачные дела бесполезны и даром? Но если так, то стоит ли вообще продолжать в том же духе? Не лучше ли тогда просто жить и радоваться, чем заниматься тем, без чего никто не умрет и не расплачется.
Да и действительно, должно же быть у меня свое личное человеческое пространство, а не только общественные нагрузки, взявшиеся неизвестно откуда. Ведь смысл жизни не в них, а только во мне самой, какой бы я ни была. К тому же, как мне уже надоел это культ моей личности! Эти постеры на дорогах, фото в журналах… Просто фу! Везде я, я, я – бесконечное количество раз… Это нехорошо. Так ведь и загордиться недолго, поскольку человек слаб. Нужно, наверное, заканчивать со всем этим праздником жизни и жить без нагрузок.
Но как? Меня ведь все знают как свою, я ведь и на улицу за минералкой только в гриме старухи Изергиль могу выйти, да и то лишь на пять минут быстрого времени. А это уже вовсе не жизнь, а сплошное недоразумение над человеческой личностью.
Да, мне надоело ездить в машине с тонированными стеклами, я хочу ездить на велосипеде, самокате и метро. Жаль, жаль, что я больше не дружу с Гарри Поттером, а то бы он взмахнул своей корявой волшебной палочкой, и люди бы в миг забыли кто я такая. И тогда б я смогла, к примеру, зайти в любое кафе, усесться с руками за столик и рассматривать людей хоть целый день напролет.
И только я так подумала, как вдруг мне на ум пришла такая славная мысль, что я тут же вспорхнула с кровати. Вспорхнула и тут же приняла безаппеляционное и единственно верное в моей ситуации решение. Ну, конечно же, я вспомнила место, где меня никто из людей не узнает. Потому что там попросту нет людей. Точно, точно, я поеду в джунгли! – решила я и подумала, что как же сильно соскучилась по всем этим диким зверям с мягкими податливыми ушами и пронзительными звуками изо рта.
Да, решено, я поеду в джунгли и возьму с собой плеер. Представьте себе такое удовольствие: с утра и до вечера и так до бесконечности не слышать человеческой речи, всех этих сраматических и дефекационных ошибок в разговорном жанре. Целыми днями, без выходных, праздников и больничных носиться по таежным зарослям как безумная режиссерка… А в перерывах я стану дописывать книги о Гарри Поттере и составлять словари живого великорусского языка.
Сказки дедушки Роу, да и только!
Я тут же позвонила своему менеджеру и заявила о беспрецедентном отъезде в джунгли. Конечно, он упал в обморок и потому не повесил трубку на место. А когда очнулся и перезвонил с криками, было уже поздно – я начала составлять списки нужных в джунглях вещей и паковать чемоданы.
Помогать мне вскоре съехалось такое количество пораженного до глубины души знакомого люда, что в моей нетесной квартире стало категорически ни сесть ни встать. Я уже молчу про то, чтобы «лечь». Этак мне придется ехать в джунгли с одним только загранпаспортом, подумала я и быстренько разогнала всех удивляться в какое-нибудь другое место. И отключила все телефоны.
Но на месте выгнанных тут же, как гробы после вождя, появлялись загнанные. Пришлось идти на радикальные меры. Выдворив в который раз гостей, я заперла двери и повесила с другой стороны табличку «Заминированно и очень взрывоопасно».
Конечно же, на эту табличку как мухи на мед слетелись всякие службы спасения, ОМОН, СОБР и МЧС. Но, к счастью, пока они приехали, я уже давным-давно успела закончить все дела по сбору багажа и убрать табличку восвояси.
А потом я решила подумать об одном важном вопросе. У нас ведь как-то не принято уезжать в джунгли, не закатив отходную. Но как же мне ее закатить, если я суперзвезда? Мне же ведь, если закатывать, то для всего своего народа, для всех граждан Российской Федерации (о том, что я суперзвезда всех стран и весей, я решила на время подзабыть – напоить весь мир никаких денег с лихвой не хватит).
Но тут, наконец, явился мой подвыпивший с горя менеджер и сообщил, что узнав о таком ужасающем событии, как мой отъезд в джунгли, все точки общественного питания и не менее общественного выпивания страны решили в течение трех дней угощать людей бесплатно.
«Но как же так, Марусенька, – опять заканючил мой менеджер, – как же ты так уезжаешь, и на кого же такого нас покидаешь?»
«Да ладно, не расстраивайся слишком сильно, – утешала его я, – найдешь себе еще одну звезду и опять будешь ходить по презентациям и пить мартини».
«Найти-то найду, – утер с поясницы слезы мой менеджер, – но она ведь будет совсем не такая, как ты, вот ведь в чем дело».
«Ну, конечно, – согласилась я, – конечно, не такая. Но да мы ведь все не такие, если хорошенько разобраться. Таких людей вообще нет на свете, все абсолютно не такие и потому замечательные. Только каждый сугубо по-своему и специфично. И все мы лично для себя такие же, как я суперзвезды, если даже для всех остальных – неудобоваримая серая масса с выпученными глазами и кривыми ногами. И каждого из нас ни в коем случае, запомни на будущее, нельзя сравнивать с другими. Потому что в сравнении теряется все самое лучшее и отличительное в человеке. Ну как, только подумай, нас можно сравнивать, если у меня, скажем, больше первого, а у тебя – второго. По какому же признаку нас сравнивать? В одном случае лучше непременно окажешься ты, а в другом – я. Так кто же в итоге из нас лучше? А если никто, то для чего тогда вообще нужны эти сравнения? Ведь в любом сравнении, в какую сторону бы оно не было, человек теряет самое главное – свою единственность. Так что забудь сравнивать меня с кем-нибудь, и кого-нибудь сравнивать со мной. Следующая твоя звезда будет ни чуть не хуже меня, просто она будет замечательна своей новизной и неповторимостью.»
Мой бывший менеджер судорожно вздохнул воздух и опять расплакался. «Ах, Марусенька, – плакал он, – какая же ты умная и красивая, как же я буду по тебе скучать. Ну, неужели же больше никогда не вернешься из своих противных джунглей, разве ж можно так вести себя с людьми, которые тебя так крепко любят. Это неправильно и нехорошо».
«Ах, – вздохнула я, – в том-то все и дело, в том-то все и дело, что на свете можно все, что хочется. Другое дело, что просто есть вещи, которых бы лучше не хотеть и вовсе. А что до всех остальных вещей – там можно все, что ни пожелаешь. А вот слова «неправильно» и «нехорошо» употреблять там вовсе не стоит. И слова «никогда» тоже. Это вообще какое-то страшное слово – «никогда». Может я, конечно, и не вернусь из джунглей, но вовсе не «никогда».
«А может и вернусь, – сказала я, немного подумав, – может и вернусь. Ведь если я уезжаю отсюда для того, чтобы меня все забыли, то логично предположить, что когда меня все забудут, тогда я и вернусь. Но какая тебе от этого будет радость – ведь тогда ты тоже меня забудешь также как и все».
«Да что ты, Марусенька, – встрепенулся мой бывший менеджер, – разве ж я смогу тебя когда-нибудь забыть и не помнить?»
«Ну что ж, – опечалилась я еще пуще, – тогда мне, видимо, придется вернуться только после того, как ты прикажешь долго жить, и отойдешь к праотцам».
Тут мой бывший менеджер вскочил на ноги, сбегал на кухню и принес бутылку хорошего напитка.
«Знаешь, Марусенька, – сказал он, ловко заморгав ресницами, – я должен открыть тебе страшную-страшную тайну».
О, ужас, подумала я, испугавшись, неужели у моего бывшего менеджера неизлечимая болезнь и он собирается умереть прямо у меня на плечах? Но потом вспомнила, что я ведь вывела специальное молоко и никакие болезни теперь людям не страшны и подавно.
Но тогда в чем же таком страшном он собрался мне признаваться? От этой неизведанности мне стала даже как-то не по себе. Но, увидев, что я побледнела и собираюсь упасть в обморок от страха, мой бывший менеджер быстренько налил мне стаканчик, ободряюще похлопал по плечу и сказал всего пять слов в оправданье: «Не дрейфь, Маруся, я – Дубровский!»
Мизинец левой ноги
– Фу ты ну ты, ничего не понял! Кто такой этот Дубровский, скажите-ка мне быстро на ухо.
– Так…это… Пушкин же ведь!
– Ты мне голову не морочь! Пушкин – это Пушкин, А Дубровский – это…
– …агент КГБ!
– Тьфу на вас! Ну какой еще агент КГБ? У нас ведь и КГБ уже не существует в природе!
– Ага, в природе-то может и не существует, а вот хирургия уже дошла!
– Ужас… Ты о чем это?
– О чем, о чем… Об операциях по перемене пола! Превратили КГБ в ФСБ и думают, никто не догадается, конспираторы фиговы…
– Да что ты за глупости такие неповоротливые бормочешь! Просто у Пушкина есть фраза: «Не бойся, Маша, я – Дубровский».
– Интересная фраза, похожа на пароль.
– Точно. Наверняка, таким образом агенты КГБ узнавали друг друга среди людей.
– Так значит и Пушкин тоже?..
– О нет, перестаньте же!. Я ведь просто так эту фразу употребил, просто не знал чем закончить, по неосторожности!!
– «По неосторожности»! Думать надо. Головой. Клянись, что это не КГБ или там ФСБ!
– Клянусь, клянусь!..
– Хорошо, наливайте ему… шампанское!
– Я «Клико» не пью…
– А «Клико» тебе никто и не наливает. Тоже еще, Экзюпери нашелся. Дуй свое «Советское», патриот.
– Кстати, ходят слухи, что «Советское» перестанут выпускать по идейным соображениям.
– И что это за соображения такие…
– А вот какие: «Советское шампанское», мол, формирует советское же самосознание, которое необходимо не укреплять, а, напротив, выветривать.
– Глупые какие-то соображения. Все доводят до абсурда!
– И то! Курят же они сигареты «Петр 1». Почему же тогда не пить «Советское»?
– Ха, Петр 1 прорубил им окно в Европу, а Советы – зарубили. И не только в Европу – они все окна позарубали и не только себе.
– Да, мне кажется, что эту идею лучше бы выкинуть из их голов. Мне, например, «Советское» нравится, оно такое ядреное…
– Ага, я недавно такой случай наблюдал, не поверите. Разбили русские по пьянке бутылку своего «Советского», а убрать сразу, как обычно, и не подумали. А на утро просыпаются – бац! – а на полу дырка!
– Не заливай, будут они еще и на шампанское свои химикаты тратить!
– Не химикаты, дубина, а природный газ. У них его девать некуда.
– Фу, прекратите вы о глупостях! Я считаю, что раз Гагарин столь удачно справился с таким важным заданием, нужно ему поручить еще один проект. Более, так сказать, глобальный.
– Неужели по воссоединению?..
– Вот-вот. Как насчет того, чтобы всю бывшую Территорию СС снова закрасить одним цветом? Таким ро…
– Ой, он плачет!
– От ностальгии...
– Да ну тебя – от страха!
– Так может… это… сыгранем в тотализатор по-быстрому?
– Эй, ты! Доиграешься, смотри, у меня на людском горе, выкорчую я твои Монты-Карлы когда-нибудь к такой-то матери!
– Да ну вас, вы хоть на солнце-то посмотрите, наша девочки уже два часа как покинула Родину!
– Так, может глянем, как там эти архаровцы без нее кукуют?
– Врубай!
– О-о-о!
– Этого не может быть…
– Говорил же вам, не надо ее в психушку! Все равно возвращать придется!
– Спокойно, спокойно! Без паники. Все в порядке… ОНИ ПРОСТО ОПЯТЬ НЕ ВЫМЫЛИ СВОЙ ВОНЮЧИЙ ЭКРАН.
P.S: «Проснулся, приведи в порядок свою планету». (Антон Экзюпериев, великий русский писатель.)