Ну здравствуй, Ницца!
Нет, я не пала ниц,
но память о тебе
мне греет сердце.
Ну, здравствуй,
город дряхлых дам -
с кроваво-красными губами,
чёрными бровями и ресницами,
с дряхлеющими собачонками
на длинных струнках поводков.
И стайки молодежи в шортах, бутсах...
Французы, итальянцы вереницами.
И наши, НАШИ...
снова здесь.
А пальмы!
Пальмочки!
Лоснятся,
блаженствуя в парилке солнца.
А вечерами
веерами
изумрудными
покачивая,
шепчут в забытьи:
«Нам хорошо! Как хорошо!» –
в загадочно мерцающей в траве подсветке
под чёрным углем неба,
в щемящих сердце звуках
ностальгических мелодий,
доносящихся с террас отелей
английской набережной,
уходящей дугою вдаль,
к Антибам,
вычерчивая фонарями
вдали у мыса
мерцающий в ночи пунктир.
И жарко дышит море.
И тоже шепчет, шепчет ласково
как одиночество моё неодинокое:
пока ты есть, пускай - вдали,
в дождливой пасмурной столице -
«Как хорошо»...
О, Ницца !
Нет, я не пала ниц.
Но вместе с пальмами шептала:
«Как хорошо...»
лоснясь от счастья и загара.
И, полуношничая на Арбате
(местном),
московского Арбата двойнике,
я повторяла:
«Как хорошо...»
Глубокой ночью – в час и в два
он весь в огнях.
А в уличных кафе
играет музыка.
Открыты магазины
и маска
отрешенно
бренчит на мандолине,
худой рукою поправляя
широкий шёлковый рукав.
А у вокзала,
на улочке горбатой,
грязненькой,
подмигивают вывески:
Ты хочешь - Love ?
Ты хочешь – Sexy love?