Эпатова Нинель
Совершенно не помню адреса, который мне дал майор Киселев, помню только, что это было где-то не очень далеко от метро. Придя августовским утром по указанному адресу, я нашла какую-то «избушку на курьих ножках», примыкающую к забору. Я постучала в дверь небольшого одноэтажного домика, но мне никто не ответил и не открыл. Тогда, толкнув дверь посильнее, я вошла в небольшой коридор, пройдя который и открыв следующую дверь, я оказалась в большой квадратной комнате. У одной стены комнаты стояли скамейки, в двух других стенах были сделаны маленькие окошечки в другое помещение, закрывающиеся деревянными дверками. Причем эти форточки были где-то на уровне моей головы. Я впервые попала в такую таинственную обстановку и была удивлена и напугана. Сколько потом в моей жизни будет таких таинственных «избушек» по имени «проходная»! Но тогда об этом мне ничего было не известно. Я постучала в одно из окошечек, и из него высунулась рука (судя по размеру — мужская). Я вложила в нее записку майора Киселева. Через несколько минут у меня спросили паспорт, и мужской бесцветный голос произнес: «Ждите». Примерно через час мне выписали первый в моей жизни пропуск и рассказали как пройти из проходной в здание на 3-й этаж в комнату такую-то. Вот так началась моя новая жизнь, с вторжением в нее проходных, пропусков, секретности, режимных городов, названия .которых были чисто условными, не соответствующими географическому расположению городов — тезок. Это были так называемые города — ящики (например: Малоярославец-1, Челябинск-40).
Я прошла проходную и в очередной раз удивилась: снаружи ни за что не догадаешься, что из такого маленького домишки можно было пройти в такое большое многоэтажное здание.
Все происходящее казалось мне не реальным, а скорее приключенческим романом. В указанной мне комнате, за столом, сидел майор Киселев, а рядом с ним — симпатичный парень примерно моего возраста, темноволосый, с огромными черными глазами и подвижным лицом. Это был представитель отдела кадров моего будущего предприятия — Жора Киселев.
Прямо какой-то урожай на Киселевых!
И с их легкой руки заварился в моей жизни «спецкисель».
После того, как я дала кучу подписок о неразглашении тайн, запрещающих и пугающих, Жора Киселев повез меня в «конспиративную» гостиницу. Мы доехали на метро до станции Сокол, а затем на трамвае в направлении деревни «Щукино», до остановки «Покровско-Стрешнево».
Гостиница, вернее общежитие, располагалась в небольшом двухэтажном здании и предназначалась она для будущих сотрудников ПО «Маяк» (тогда, разумеется, этого названия не было). Все мы были откомандированы в Москву, на практику, в НИИ-9. Я хорошо помню, как Жора ввел меня в большую комнату, залитую ярким солнечным светом, где стояло 10 кроватей, две из которых были пустыми, а на остальных сидели, как на подбор, очень красивые, жизнерадостные девушки. Одна из них, которую Жора назвал Нинок (кстати его будущая жена), мне особенно запомнилась: голубоглазая, с пышными белокурыми волосами, с точеной фигурой — она напоминала гуттаперчевую куклу.
— Нинок, принимай новенькую! Расскажи ей все, что надо. Я побежал! До вечера! — произнес Жора и исчез.
Нина улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой. У нее были тонкие нежные губы и красивые зубы. Мы познакомились, разговорились. Нина была самая образованная из нас в области ядерной физики. Она уже в то время окончила какие-то курсы по дозиметрии (пусть по нынешним временам и примитивные). А я тогда имела смутное представление об этом разделе физики.
— Вас что специально подбирали по внешнему виду, — шутя спросила я, — одна другой красивее?
— Ну ты тоже к «набору» подходишь, — улыбнулась Нина. — Ой, девочки, — вдруг став грустной, сказала она, — а что с нами станет лет через десять? Скоро, очень скоро мы все умрем, а до этого все станем лысыми, беззубыми и уродливыми, потому что работать нам всем с радиоактивностью. А это очень вредно!
Я посмотрела на красивых, пышущих здоровьем девочек, на жизнерадостную гуттаперчевую Нину, и вероятность того, что она сказала, показалась мне чудовищной. Сердце мое сжалось в предчувствии чего-то неизвестного.
Но это недоброе чувство быстро рассеялось... Я по-прежнему живу в Москве, мне 23 года, на улице ярко светит солнце, а вечером у меня встреча с институтскими друзьями.
— Ерунда все это! —уверенно сказала я, — еще никто толком не знает, как действует радиоактивность! Поживем — увидим! А работа наша очень нужна для страны.
— Да, — откликнулась Нина, — поживем — увидим, как сгорим в цепной реакции. И как станем «подопытными кроликами»! Но ты права, — пока думать об этом не будем, поживем и порадуемся сколько сумеем. (Нина умерла примерно через 10 лет).
Знаменательно, что день 12 августа 1948 г. был увековечен фотографией не только для пропуска. Мои друзья почти профессионально, сделали снимок девять на двенадцать, а когда он был готов, прокомментировали:
— Что-то здесь ты на себя не похожа, уж слишком серьезна!
— Еще бы, — подумала я...