ТАТЬЯНА ШАЙБУЛАТОВА
РАЗ КИТАЕЦ, ДВА КИТАЕЦ...
« Каждая счастливая семья...» Вот интересно, у нас была счастливая семья? Наверное счастливая. Иначе не сидел бы я сейчас на кухне, куря сигареты одну за одной, не смотрел бы рассеянно в окно, вспоминая Марью и Ларису. Не рисовал бы смешные фигурки в плоских шапочках, бормоча: « Раз китаец, два китаец...»
Вообще-то это была наша с Машкой игра. Я рисовал ей маленьких узкоглазых человечков, а она , своим игрушечным голоском , смешно картавя, старательно их считала. И мы придумывали сказку про таинственную страну Китай, где все жители китайцы и даже самый главный император - китаец. Еще я рисовал ей островерхие пагоды и , непременно, толстого мандарина.
Когда мы с Лорой поженились, Машка уже предполагала быть. То есть до этого мы просто жили вместе, роскошно купаясь в волнах мнимой свободы, уверенные, что никогда нас не связать узами брака.
Но когда Лора купила вдруг детский комбинезончик и показала мне его прямо у порога, такая вся смешная, в своем беличьем полушубке и пушистой белой шапочке, вся в еще не растаявших снежинках, и сказала:
- Давай поженимся ? А...
До этого я был уверен, что смогу уйти, если что, и жить один, как прежде, а тут сердце сдавило. Смотрю на нее - такая красивая, волосы темно-русые из-под шапочки выбились, а глаза, как смородины умытые, сияют. Я ее обнял и поцеловал. И мы на другой день заявление в ЗАГС подали. И расписались тихонько, чтобы никто не знал. Чтобы все думали, что мы по прежнему в любой момент можем разбежаться. Но я то уже знал, что никуда не убегу. Ни от Лоры, ни от Марьи. То есть я сначала не знал , что это Марья будет. Я сначала о сыне мечтал. Назвать его хотел по святкам, когда он родиться. Все представлял себе , как мы с ним в футбол и хоккей играть будем. Я это себе очень ярко рисовал.
Но родилась у нас девочка - Марья. Такая вся маленькая, с серыми глазками и черненькая, смуглая, как будто только что с пляжного курорта. Я посмотрел на нее, потом на Лору , и говорю:
- Ну вот что, мои дорогие, никому, никогда я вас не отдам, потому что вы мои самые родные и любимые.
Лариска , конечно, вся засияла от этих слов, а дочурка бровки нахмурила, посмотрела на меня строго, да как заплачет. Наверное уже тогда чувствовала, что не все так случается в жизни, как нам хочется.
Машка росла потихоньку, Лариса с ней дома сидела, а я работал на своей базе. Снабженец - должность хлопотливая, неспокойная. Но приду , бывало , домой, посмотрю на моих милых женщин и радостно на душе.
Я все вспоминал разные истории про семейные счастливые пары, и все эти истории грустно кончались. « А у нас так не будет,» - думал я тогда. « У нас все будет хорошо».
И очень я в то время увлекся социальной йогой. И очень меня интересовала поэзия древнего Китая. Читал я Лао-цзы - « Книгу о пути и силе». Лоре это тоже понравилось и мы вместе на собрания ходить стали, оставляя дочурку то одной бабушке, то другой, благо обе наши мамы жили неподалеку.
Марья все росла себе и росла, И очень мы с ней подружились. Только я на порог, а она уже тут как тут. Карабкается мне на плечи и катается по всей квартире. Я на кухню и она со мной, я в зал - и Марья на моих плечах тоже в зал едет. А перед сном я ей сказки читал. В свои три года она очень любила сказки слушать. Однажды Андерсена взял. Сказку «Соловей». Свет верхний притушил, ночник оставил, дверь закрыл, чтобы шум с кухни не мешал, там Лора по хозяйству управлялась, и начал таинственным голосом:
- « В Китае, как ты знаешь, и сам император и все его подданные - китайцы...»
Моя Маняша, как раскрыла глазки, притихла под своим одеяльцем, так ни разу не шелохнулась и слушала не перебивая. А потом пожелала мне спокойной ночи и заснула сразу.
Я даже удивился. Никогда такого не бывало. Обычно они и лежит беспокойно, и перебивает, вопросы разные задает, засыпает трудно. А тут молча сказку прослушала и еще почитать не просила.
Видимо что-то в ее маленьких детских мыслях задержалось, потому что следующим вечером прихожу я с работы, а она мне с порога:
- Папа, налисуй мне китайцы !
Это она еще букву «р» не выговаривала и слова по падежам не изменяла. Я посмеялся, конечно, но листочек взял, нарисовал высокие горы вдалеке, облака: « Это страна Китай»,- говорю. Нарисовал маленькую пагоду: «Это у них самый красивый дом». Нарисовал плоскую шапочку, круглое личико с узкими глазками, кимано и штанишки: «А это,»- говорю: «Китаец».
- Лаз китаец ,- говорит Марья. - Есе!
Еще хочет. А из меня художник неважный, но я рисую еще одного рядом:
- Два, - говорю ,- китаец.
Забрала Марья листочек, весь вечер с ними ходила, бормотала:
- Лаз китаец, два китаец....- И спать с ним легла А я пред сном рассказал ей про страну
Китай. Как они живут. Все что знал.
И потом это как заклинание наше семейное стало: «Раз китаец, два китаец...»
Так мы и жили. Конечно, не без ссор. Иногда поспорим с Лорой, надуемся друг на друга а потом кто-нибудь не выдержит и подойдет первый. И вроде бы все хорошо.
Я все больше йогой увлекался. Книги стал читать серьезные. Сначала Бхагават Гиту, потом Кришнамурти, притчи буддийские. Очень мне нравилась их философия. Параллельно Библию перечитал. И такое странное чувство меня охватило: чтобы достичь совершенства, надо уйти из суетливого мира. Чтобы постичь глубину самого себя - надо уединиться, стать свободным от необходимости заниматься делами.
Так я тогда думал и был уверен, что и работа и семья отвлекают меня от прекрасных мыслей о «неведомом».
Книгу Дао Де Цзин я всегда с собой носил. Перечитывал, на память заучивал. И, только появится свободная минутка - сразу читать.
Конечно, не стал я Лору и Марью меньше любить. Они мне помогали. Сначала у нас в доме появились репродукции Рерихов, потом иконы, колокольчики разные и палочки для курения. Потом я бронзового Будду раздобыл. И девчонки мои только радовались вместе со мной.
Только потом я вроде тяготиться стал ими. Как будто бы мне моя семья мешать стала. Попросит меня Лора помочь ей белье прополоскать, я иду, а сам думаю: « Вот какой я хороший и кроткий. Другой , пожалуй, отказался бы, сказал бы , что не мужское это дело, с бельем возиться. А я иду и полоскаю.»
И, что еще хуже, стал я притчами думать и говорить.
Скажет мне Лора о неприятностях на работе (она к тому времени на работу вышла); а я в ответ ей притчу. Я и сейчас ее помню:
«Шли два монаха по дороге долгой и пыльной,(я всегда очень хорошо рассказываю, интересно) подошли к реке, а у реки стоит женщина, просит чтобы ей помогли перебраться на другой берег. Один монах отказался, а другой молча взял эту женщину на плечи и перенес на другой берег. А затем пошли они каждый свое дорогой. Через некоторое время первый монах спрашивает второго:
- Брат, почему ты помог ей? Законы нашего монастыря запрещают прикасаться к женщинам.
На это второй ответил:
- Брат! Я перенес и оставил ее на берегу реки, а ты до сих пор несешь ее с собой.»
Рассказал и говорю жене:
- Не обращай внимания на глупых людей. Мудрец, который спорит с глупцом - не мудрец.
Лариса расплакалась и говорит :
- Дурак! Совсем свихнулся на своих притчах.
Я ее как мог успокоил , но она обиделась. Я почувствовал.
С того дня, легкий холодок, как сквозняк по дому - между нами. В разговорах с друзьями Лариса все чаще стала обо мне с насмешкой говорить. Саркастически. Я в Москву съездил, в специальный центр, и еще больше укрепился в мысли покинуть суетный мир, уединиться где-нибудь, подальше от людей, чтобы постичь всю глубину Великого и Неизведанного еще «Знания без слов».
Лора все больше отдалялась от меня и только Машка просила иногда нарисовать ей китайцев.
Я не отказывался. Брал листок и заученно рисовал:
- Это...
- Горы! - весело выкрикивала она.
- Это...
- Облака! - комментировала Марья.
- А это...- на листочке из под моего карандаша появлялись плоские шапочки, затем круглые личики, черточки вместо глаз, кимано и штанишки.
- Раз китаец, два китаец!...- Марья веселилась вовсю.
Видимо неприятности у жены были серьезные, потому что однажды она сообщила что уходит с работы.
Ну, уходит и уходит, мне в общем -то было все равно. Я готовился к очередному семинару и страшно уставал, совмещая учебу с работой и непременными домашними делами. Но я знал, что когда-нибудь наступит день, когда я буду свободен. Вот подготовлю материальную базу для семьи и уйду. Я еще не знал куда. Наверное просто уйду по дороге, куда глаза глядят. И найду такое место, где смогу приобрести знания « освобождения от познаний, от груза мнений и взглядов, которое делает невозможным всякое движение вперед.»
Семинар длился месяц и я возвращался из Москвы, заряженный новой энергетикой. Я уже наметил план на ближайшие три года. Я знал, что устроюсь на работу, где платят побольше, заработаю капитал, а затем свершится моя мечта. Я уеду в прекрасный город Великий Устюг. Там в вологодских лесах есть такие глухие места, где меня никто не найдет. Знакомый отвезет меня далеко-далеко и оставит с небольшим запасом съестного и одежды. И я буду жить там, занимаясь ловлей рыбы и собирая пахучие травы. А вы знаете какая там клюква? И когда я пойму, что большего мне не достигнуть, вернусь домой обновленный, чистый как младенец и мудрый , как Соломон.
Так думал я, спускаясь по трапу самолета, так думал я, сидя в холодной пустой электричке, так думал я, поднимаясь по грязной подъездной лестнице, заново перечитывая знакомые до изжоги надписи на стенах: « Виктор Цой - мы с тобой» , « Панки - лохи» и много других, среди которых на грубых, сверху были начертаны признания в любви.
А Лора и Машка ушли. Вам знакомо чувство пустой квартиры? То есть квартира заполнена мебелью, вещами, но на самом деле она пустая. С телевизора на меня ехидно посматривал бронзовый Будда.
Я машинально провел пальцем по столу - слой пыли. Я нарисовал плоскую шапочку и круглое личико: раз китаец... Почему всегда просила нарисовать двух человечков? Только двух. Эта мысль была единственной. Она мучила меня назойливо и мешала думать о другом. Почему ?
Теперь, спустя время, я понимаю, что Лора ждала моего приезда, вероятно у матери. Она надеялась, что я приду и попрошу , нет верну ее и все будет по прежнему. Потому что я должен был понять, что нет на свете ничего важнее нас двоих. И что Машенька - это только одна из ниточек связывающих нас. А самих ниточек много. Гораздо больше чем я предполагал. Но тогда я по - Соломоновски решил, что «и это пройдет».
И я не пошел за ними. Вместо этого я продал кое-что из мебели и уехал в старинный город Великий Устюг. И мой знакомый увез меня далеко - далеко, и я поселился в старенькой избушке на берегу озера, стараясь заниматься самосозерцанием. Вы жили когда-нибудь совсем один? Мне. Ребенку избалованному цивилизацией, сначала очень понравилось молчать неделями, трудиться только для себя и слушать внутренний голос. Но тягуче и медленно протянулись май, июнь, июль, август, и мой внутренний голос взроптал.
Почесываясь от комариных укусов я спорил с ним:
Голос: - Благодаря чему реки и моря могут быть повелителями низин?
Я - Это силы стихий. И, конечно, на все воля Божья.
Голос: - Они с легкостью стекают вниз, потому и могут быть повелителями низин.
Я: - Упавшее дерево изменяет русло маленькой речки, а человек строит плотины и дамбы, прости меня, Господи.
Голос: - Тот кто хочет стать выше других, должен уметь становиться ниже.
Я: - Но разве не верно говориться, что не стоит метать бисер перед свиньями.
Голос: - Тот кто хочет стать во главе, должен уметь пропускать вперед других. Вот
почему мудрый неустанно движется вверх, а люди им не тяготятся.
Я: - Что ты меня учишь? Не мне ли благодаря ты приобрел все эти знания? И вот, теперь ты споришь со мной, используя самое драгоценное что я приобрел?
Голос: - Есть три драгоценные вещи, которые следует бережно хранить:
Первая называется «глубокое чувство любви».
Вторая называется «умеренность».
Третья называется « отсутствие стремления быть самым главным».
Я: - Ой , не учи меня жить. Я хочу только добиться «управления сутью вещей».
Голос: - (постепенно затихая)... Исполненный любви - будешь действовать с мужеством
воина. Бережливый - сможешь приумножить свою силу. Не стремясь быть главным в
Поднебесной , сможешь достичь высшей полноты управления сутью вещей.
Тот , кто любовь оставляет ради войны,
кто отвергает умеренность ради изобилия,
кто отказывается быть повелителем ради того,
чтобы быть главным - непременно погибнет!
Но тот, кто исполнен любви,
сражается и побеждает,
обретая контроль над своими чувствами, становится крепче.
Небо содействует ему,
заботясь о нем с терпением и любовью.!»*
Измученный постной пищей, без соли и сахара, стосковавшийся по земной, плотской любви, я скучал по Ларисе и Машке. Осень к тому же выдалась дождливая и холодная. Мокрые дрова не хотели разгораться, сырая одежда не просыхала, запасы пищи катастрофически таяли. Мой товарищ, приехав погостить в начале декабря, нашел меня больного, истощенного, но невероятно очищенного от скверны. Уж такого чистого!...
И после этого очищения я полтора месяца провалялся в местной больнице с крупозным воспалением легких, осложненным крайней степенью истощения.
Плоть нарастала . Силы крепли. А вместе с ними крепла уверенность в невозможности дальнейшего существования без жены и дочери.
Омытые, смородиновые глаза Лоры преследовали меня денно и нощно. И все звенел Марьин голосок: « Раз китаец, два китаец...»
Она знала. Моя мудрая Марьюшка знала, что два - это магическое число. Птенчик рано или поздно вылетит из гнезда. Дочь вырастет и покинет нас. А мы останемся. Два смешных китайца в плоских шапочках. А Марья , она будет недалеко, но ведь это будет уже другая Марья. Со своими интересами, своими причудами. А мы с Ларисой будем все равно вместе.
И одно письмо и второе осталось без ответа. Я писал теще и на домашний адрес, и написал своей маме. За два дня до выписки, приятель, который не оставлял меня , навещая два раза в неделю, сказал что есть письмо, но он его забыл и, вероятно через два дня, как раз из больницы, и прочитаю.
Только я не мог больше ждать. Из больницы я сразу поехал на вокзал, на ближайший поезд на Москву, чтобы оттуда лететь домой. И на вокзале мой приятель отдал мне сумку с моими вещами и сказал, что письмо где-то там на дне.
А я сразу и не захотел его читать. Не боялся, нет, просто оттягивал момент. Был уверен, что в письме только самые хорошие новости. И уже в самолете вспомнил, и, покопавшись среди вещей, нашел письмо, помятое и совсем тоненькое.
Моя мама писала,(это писала моя мама), что зря я так поступил с ними всеми. Особенно зря я так поступил с Лорой и Машей. Потому что Лора сильно болела и даже лежала в больнице, ну ты сам знаешь, на вокзальной, а Марья , просто заболела, никто и не понял чем. И к врачам ее водили и к бабке, и витамины давали, а она все тает и молчит, только человечков рисует, «вьетнамцев что ли?», положили ее в больницу, одну без матери, а ей там совсем плохо стало. В начале декабря думали потеряем мы нашу Машеньку....
Дальше я читать не смог. Заплакал. Стюардесса мне на подносе завтрак подает, а у меня слезы из глаз, как горох.
Марья... ведь это она в начале декабря со мной умирала. Ведь если бы не приехал тогда мой приятель, умер бы я к чертовой матери, и Марья моя со мной.
Ничего эти врачи не поняли. Это она по мне тосковала. Все китайцев рисовала. Считала наверное про себя мысленно: « Раз китаец, два китаец...»
Ах ты, мое зернышко!
Стюардесса мне валерьянки принесла, только я пить не стал. Как в той сказке про снежную королеву, как будто из меня со слезами что-то плохое вышло. Такая легкость, такая уверенность вдруг. Вот приеду сейчас и скажу:» Здравствуйте , мои дорогие и простите меня...»
Повалюсь Ларисе в ноги, обниму коленочки и не отпущу, пока не простит. А потом расскажу обо всем что со мной произошло. Как хотел стать выше всех, как сломил свою гордыню, как по ним соскучился.
Я всю дорогу об этом думал. Пришел домой. Дома тихо. Часы тикают. На полу гольфик Марьин валяется. Н спинку стула наброшен халат Лорин. Конечно, сама на работе, а дочка в садике. Вот скоро придут.
Жду и страшно. Скоро уже... В окно смотрю, курю сигареты одну за одной. На листочке картинку рисую: смешную страну Китай, где высокие горы, островерхие пагоды и живут два китайца: раз китаец, два китаец... а третий в домике спрятался. Знает двум китайцам о многом поговорить нужно...
1997г.
Норильск
Примечание:
1. Здесь Голос говорит словами великого Лао цзы. Стих :66-67, пер. Кувшинова.