У вас никогда не возникало чувства, что за вами следят? Вы неожиданно оборачиваетесь, ища кого-то в темноте улицы, но она пуста. Вы ощущаете на себе чей-то взгляд, слышите шаги за спиной…
Подумайте, всегда ли пуста эта улица. Разве обратите вы внимание на крысу, сидящую у кучи мусора, на пригревшуюся у водосточной трубы кошку, на дворнягу, которая так жалобно посмотрела вам в глаза?
Если вам кажется, что за вами следят, то, возможно, по вашему следу идет Многоликий. Я знаю, о чем говорю, потому что однажды сам столкнулся с ним.
Нет смысла пересказывать всю мою жизнь – в ней достаточно темных пятен, но одно выделяло меня среди людей, с которыми мне, хоть и без особого удовольствия, приходилось общаться – любопытство, которое, как известно, сгубило кошку. Меня оно тоже не раз грозило сгубить.
Я слишком часто видел то, чего не следовало, и навлекал на себя гнев людей, врагом которых лучше не быть. Мне нередко приходилось скрываться, а проклятое любопытство гнало меня все дальше в неизвестность. Оно распространялось не только на темные делишки моих знакомых, оно поглощало все, словно тот прожорливый огонь, с которым не мог состязаться даже Локи.
Как-то, когда я ехал по размытой дождями лесной дороге, моя машина угодила в канаву. Все попытки вытащить ее оказались безуспешными. У меня не было телефона, а до дома оставалось не больше часа ходьбы, и, хотя время давно перевалило за полночь, луна, от которой словно кто-то откусил небольшой кусочек, заливала лес ярким светом. Оставив машину, и так дышащую на ладан, так что случись с ней что, я бы не особо переживал, я побрел по обочине.
Справа, в стороне от дороги, я уловил какое-то движение – ветви всколыхнулись, словно пропуская нечто, а затем опять замерли, и лишь листья беспокойно дрожали. Я протер глаза, и, сколько не вглядывался в силуэты деревьев, больше не заметил ничего необычного. Я уже решил, что задремал на ходу, когда явление повторилось, столь же мимолетное, как и в первый раз, но теперь мне казалось, что я различаю что-то в глубине леса, наполовину скрытое тонкими стволами. Свернув с дороги, я пошел в ту сторону.
Идти пришлось дольше, чем я ожидал. Дорога уже скрылась из виду, когда я наконец смог разглядеть ярко освещенную прогалину. Там, спиной ко мне, стоял человек, а у его ног лежала густая тень. Сначала мне показалось, что ее отбрасывает вековое, похожее на ссутулившегося старика, дерево, но чем дольше я вглядывался, тем больше мне казалось, что свет словно бы без видимых причин обтекает это место. Вот луну скрыли набежавшие тучи, и стало так темно, что я не видел ничего дальше собственной руки. Но тень не шелохнулась, не растворилась в нахлынувшем мраке, а осталась лежать, словно монолитная плита, непроглядно-черная на черном. Человек, казалось, шагнул вперед, но я не доверял почти бесполезным сейчас глазам, потому что, сделав этот шаг, он исчез. Без грома, без вспышки, просто растаял, как будто поглощенный чернотой.
Я решил, что зрение подводит меня, но когда луна вновь показалась из-за туч, прогалина была совершенно пуста.
Я острожено вышел из-за деревьев. Лес всегда полон звуков, столь естественных для него, что они почти неотличимы от тишины, но сейчас я слышал лишь собственные шаги. Подойдя к дереву, я провел рукой по его шершавой коре, словно ища какой-то потаенной рычаг. Такового, я конечно, не обнаружил. Зато разглядел следы тяжелый ботинок, неожиданно исчезающие там, где, как мне мерещилось, стоял странный незнакомец.
При взгляде на них я окончательно уверился, что здесь произошло что-то необычное, и поклялся себе выяснить, что именно.
Когда я вернулся домой, небо уже начало светлеть, но сна у меня не было ни в одном глазу. Закинув ноги на стол и со стаканом в руке, я размышлял над увиденным.
Тогда я впервые ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Я огляделся и, никого не заметив, вернулся к своим мыслям, уже унесшимся прочь от темного ночного леса. Однако ощущение присутствия не исчезло. Казалось, оно стало сильнее. Я вскочил, расплескав джин, ища невидимого наблюдателя. Я даже открыл окно и высунулся на улицу, спугнув жирную ворону, пристроившуюся на ветке росшего неподалеку дерева.
Немного успокоившись, я вернулся к столу, допил то, что еще оставалось в стакане, и отправился спать. Чувство, что за мной следят, рассеялось.
Но оно вернулось позже.
Когда стемнело – а у меня почему-то возникла странная, отчасти подкрепленная когда-то слышанными легендами, уверенность, что идти днем бесполезно, - я вновь отправился в лес, надеясь сегодня обнаружить что-нибудь, что прольет свет на вчерашние события. Вооружившись фонариком, я пробирался среди, казалось, оживленно обсуждающих меня деревьев.
Днем прошел дождь, уничтоживший все следы, и когда я задевал нависшие над головой ветви, на меня немедленно обрушивались потоки воды.
Я чувствовал себя неуютно, но упрямо не желал возвращаться назад. Деревья скрипели и вздрагивали, заглушая более далекие звуки. Возможно, то было лишь игрой воображения, растревоженного пришедшим из далекого детства страхом темноты, но среди приглушенного ночного многоголосья я явственно различил звук шагов. Он складывался из шелеста листвы, из хруста ветки, на которую словно кто-то наступил, из ропота кустарника. Казалось, кто-то или что-то следовало за мной, наблюдая за каждым моим шагом, молчаливо, неотступно, не таясь, но и не показываясь на глаза.
Я резко обернулся – никого, лишь содрогнулась старая сухая ветка, да хрипло закричала какая-то ночная птица.
Некоторое время я блуждал по лесу, пока не нашел, наконец, знакомую прогалину. Там, положив фонарь на пенек, я под пристальным взглядом сгорбленного лесного старца, ветви которого поблескивали натянутой меж них паутиной, встал лицом к нему так, как стоял прошлой ночью таинственный незнакомец, словно это могло чем-то помочь мне.
Я до рези вглядывался в темноту, рассекаемую тонким лучом фонарика. Вновь зарядил мелкий промозглый дождь, и на миг мне показалось, что где-то за его пеленой, там, где деревья словно выстраивались по обе стороны призрачного коридора, колеблются смутные образы – то ли развевающиеся флаги, то ли крылья огромной птицы.
Позади зашуршало, и я резко обернулся, успев заметить, как что-то маленькое и пушистое скользнуло по пню. Фонарь скатился с него и, ярко вспыхнув, погас. Я оказался в полной темноте, наполненной беспокойным ропотом чащи.
Чьи-то глаза следили за мной. В шелесте и скрипе я различал торопливый топоток мелких лесных хищников. Я попытался идти туда, где, мне показалось, уловил далекий шум мотора, но споткнулся, оцарапав руку о вылезший из земли корень, и стал ждать утра.
Оно выдалось серым и холодным. Я вернулся домой насквозь промокший и злой и решил, что с меня хватит.
Но я уже привлек внимание некой силы, и с тех пор моя жизнь превратилась в ад.
Он следовал за мной неотступно. Ни разу мне не удалось разглядеть его, но я слышал его шаги, его дыхание.
В бледном свете уличных фонарей, на тесной, сжатой домами улочке, на пустыре, в собственной квартире – всюду я ощущал его незримое присутствие. Я стал боятся животных. Каждый раз, когда я искал своего преследователя, я вид лишь их: старую птицу, внимательно и чуть насмешливо созерцающую меня; котенка, всем своим беспомощным видом молящего взять его на руки или хотя бы покормить; чайку-поморника, неведомо как забравшуюся так далеко от моря. Незримый преследователь мерещился мне в каждом из них, пока я не поверил, что все они – одно существо, меняющее тела, словно маски. Многоликий.
Считайте это, чем хотите. Помешательством, нелепой выдумкой. Мне достаточно того, что я знаю: он идет по моему следу. Сотни раз он мог убить меня, но, должно быть, у него иная цель.
И если вам кажется, что за вами следят, обернитесь, вглядитесь в темноту улицы – всегда ли она пуста?