Болеро на снегу. новелла
" Мане - жив и творит…!?…Неугомонный импрессионист!…Ну зачем, зачем, ты
Столешников переулок заштриховал наискось струями снега?…Ты же стёр всю
архитектуру…Успокойся. Зачем столько ленивой празднобелой пушистости?…"
Я посмотрел вверх…и ни чего не увидел. От черточек - мерцаний рябило в глазах.
" Если, сейчас, услышу аккордион…Придётся вылететь в Париж!…Взглянуть…
и умереть…"
Спонтанная мысль была банальна и пришлось её иронично окорнать.
"Ах, ах!!…Как это романтично!…Paris! Paris!…А,впрочем, pourguoi pas?*…"
Я снял фуражку и стряс белую "пену" с чёрного сукна.
" Да, Вы, мечтатель - капитан… Лубянка по Вам плачет…"
И вдруг, я услышал звуки аккордиона… Они явно и приглушённо вырывались из
двери магазина музыкальных инструментов. Я опешил.
" Булгаковщина - какае-то… Не хватает только Воланда…"
Но в уши ритмично врывались звуки "Болеро" Ровеля. Мне показалось,что аккор-
дионист в такт 3/4 прищёлкивает пальцами. Я остановился.
Нет, не от того чтобы послушать аккордион…Я остановился потому, что явствен-
но ощутил на себе взгляд. Снежная бахрома долго не позволяла определить - кто
это… Но "седьмое чувство" опережая все версии заставило остановиться, обер-
нуться и ждать…Аккордион умолк. Спешащие по Москве прохожии вырастали
из белой круговерти разновесными фигурами и уносились прочь. Густой снег глу-
шил звуки, изглаживал лица и сокращал время зрительного общения. Чувство
ожидания невызывало ни любопытства, ни тревоги. Так ждут попутчика отстав-
шего на совместном маршруте.И когда я увидел её лицо, улыбку и знакомые зе-
лёные глаза, я нисколько не удивился.
- Куда ты так спешишь? Я догоняю тебя с пушкинской площади…Здравствуй!
И она положила руки в пуховых перчатках мне на плечи, цепляясь за звёзды на
погонах.
- Вообщем-то, ни куда…
И я поцеловал её розовую щёку пленительно пахнущую морозной свежестью.
- Неожидал?…
Взгляд бесцеремонно вторгся внутрь, расставляя множество вопросов и тут же
получая такое же множество ответов.
- Если честно, то - нет…
- Сколько лет мы не виделись…,- это был не вопрос, а просто отсвет памяти,-
Я дважды тебя окликнула… Ты действительно не слышал?…
- Нет.
- Значит, ты абсолютно не изменился…По-прежднему, можешь услышать взгляд,
но не услышать голос…
- А ты, опять всё выдумываешь… Густой снег скрадывает голоса…
- Я купила твою книгу…
- Ну, книга…это очень сильно сказано…
- Не скромничай, тебе это не идёт…
И её глаза зашумели зелёным морем, выплёскивая игривые барашки волн. Их
большая часть бесследно исчезала в струях снега, и только мельчайшие капельки
задерживались на ресницах, расцвечивая их блестящим бисером.
- Что пишешь, сейчас?…
- Уже давно…и ни чего…
- Почему?
- Не хочу…
Её руки соскользнули с плеч и застыли у сердца на груди. Я моментально ощутил,
как плечи замёрзли и заледенели.
- А чего ты хочешь?
Этот вопрос был задан так,как умеют задавать его только истые женщины.Глупо
было бы отвечать на него тривиально.
- Что хочу?!…Хочу - есть…И с удовольствием бы сожрал сейчас кусок мяса…
Большой!
- Море любит сильных, а сильные любят пожрать!
Её смех ударил звонким колокольчиком, образовав брешь в сплошной пелене сне-
га.
- Помнишь!??…Молодчинка…Предлагаю любой приличный "кабак" на твой вы-
бор…
Она кокетливо окунула своё красивое лицо в песцовый воротник. И роскошь сне-
га с её шапки обсыпала мне шинель.
- Предложение заманчиво…, но жаль - невыполнимо…
- Почему?
Она достала из сумочки тонкий каблук. Он лакированно переливался чёрным ага-
том на серой взлохмаченной перчатке.
- Ты всю жизнь убегал от меня…Сегодня, догоняя тебя, я сломала каблук…
Я обратил внимание, что её статная фигура была неуклюже накренина вправо.
Абсолютна к снежному штриху, но не абсолютна к плоскости земли.
- Ну,кто от кого убегал…этот вопрос уже не интересный…А за столом можно си-
деть и без каблука.Танцевать - босиком…Приглашая, я обещаю снимать ботинки
- Вы, как всегда - любезны!…Но твоя Дункан - осталась в той первой жизни… И
ты опять всё путаешь.
- Давай найдём мастерскую - по ремонту обуви.
- Нет… Я после работы, и не готова для посещения всех этих заведений… Мы
поедем ко мне.
Она произнесла это так твёрдо и убедительно, что опасения вечернего одиночест-
ва растаяли в тёплом предчувствии надежды.
- А твой муж??!…А что скажут твои дети… и общественность?!
- Дети - у мамы… А муж - объелся грушь…С общественностью будешь разбирать
ся сам…И хватит идиотничать! Я тебя так ждала…Я вспоминала тебя…Но ты -
исчез на десять долгих лет…Не пишешь и не звонишь…
Она уткнулась в мою шею и тепло её губ побежало дрожаще, наискосок.
- Ты, забыл обо мне… Признайся…забыл?
- Да, нет.
- Да, или, нет…
- Нет…Разве можно забыть первую любовь…
Я тронул губами её ухо. От куда-то, из-под воротника шубки, вырвалось знойное
летнее тепло, обдало жаром лицо и изошлось благоухающим вожделением под
дробь маленьких молоточков стучавших в голове.
На миг оцепенев, она отпрянула и белый пушистый снег взвился в очертенелом
фуэте между ней и мной. Глаза дарившие весеннее разлистье неожиданно поблек-
ли до остроты зелёных осколков.
- А вторую…, пятую…, двадцать первую…- отчуждение и упрёк били наотмашь,-
можно…можно забыть?? Сколько, сколько - их у тебя??!…
Я молчал и безропотно воспринимал женский гнев.
- Когда, когда ты повзрослеешь?!…
- В третьей жизни…Обещаю.
- Молчи - уж…обещалкин.
И она улыбнулась улыбкой строгой воспитательницы.
- И как же этот несносный морской офицер, думает доставлять пострадавшую во
время гонки - домой?!!
- Подожди минуту… Я пойду поймаю " авианосец "!
Пройдя метров десять, я вышел на многолюдную Петровскую. Небесные запасы
белых хлопьев иссякли, а может быть, были перекрыты фиолетовым хрусталём
вечерних сумерек. Они сползали с небосклона проворно, но тихо, обходя сторо-
ной нерукотворные снежный пейзажи.
Москва шелестела и хрустела листая букварь зимы.
Разноцветные блики от фонарей, реклам и витрин спешили накувыркаться в мо-
розно-молочной свежести. Веселясь на белёсых газонах, они безрассудно выпры-
гивали на тротуар и дорогу погибая под ногами пешеходов и колёсами машин.
Я открыл дверь такси. На переднем сидении лежал глянцевый фолеант. " Шко-
ла любви " - прочитал я, а дальше обложку нестесняясь украшала " Обнажённая "..
" И здесь - неугомонный Мане…?!"
- И как - учёба? - спросил я водителя, которому было глубоко за пятьдесят.
- Повторение - мать учения! - ответил он,небрежно бросая книгу в ёмкий "барда-
чок" и освобождая мне кресло,- Но зубрить, в этом деле, не рекомендую! - и он
добродушно рассмеялся.
Я взглянул в сторону Столешникова переулка.
Вечерний фиолет сгущал узкости между домами, натыкаясь на шипы жёлтых
фонарных роз. Памятью о прошедшем снегопаде, на тротуаре, застыло пушисто
- песцовое облачко. Даря прохожим весеннюю зелень глаз, оно было не абсолют-
но к плоскости Земли.
Но я и не желал ни каких идеалистических первооснов.В голове звучало извечно
живое, чичибабинское
" Ну и что за беда, если голос мой в мире не звонок?
Взрослым так и не стал. Чем кажусь тебе, тем и зови.
Вижу Божию высь, там живут Иисус и игнёнок.
Дай мне помощь и свет, всемогущая школа любви! "
* - почему бы и нет. ( фр.)