Мы, Мыш и Координаты Добра на конкурс Алесс

Наташа Нежинская
Мы тогда все его не любили. Презирали, можно сказать. Особенно после первого дня в колхозе. Там картошка ожидала наших рук для погрузки и отправки на овощную базу, а мы не торопились. Мы пили сырую воду из совхозных колонок, перемешивали запахи дешевых сигарет и первых поцелуев в засос. Мы встречали свободу в виде отдельного для двух классов автобуса, поздних возвращений домой и неформальных улыбок молодой практикантки из пединститута, кажется, ее звали Кристина… или Карина. А Мыша был не с нами. Конечно же  - Миша, но прозвище появилось и пристало к нему намертво именно там, на поле, в самый первый день.

Среди ботвы все время шуршало и попискивало. Девки наши дергались, визжали, подпрыгивая над грядками. Мышей на поле водилось предостаточно. Поддразнивая девчонок, мы спецом ворошили траву палками возле самых стройных ножек. Вот и практикантка повизгивала не в пример чаще других. Миша же снимал свою простяцкую кепку и набрасывал ее на кучу сухостоя. Потом что-то там возился, вздыхал, плевался в сторону, кряхтел. Да мало ли что он там делал? Нам было не до этого. Миша на обед не пошел, только попросил у меня  армейский ножик - гордость, подаренную старшим братом после дембеля. Причины отказать не нашлось, я дал ножик  и ушел к алюминиевым мискам с кормежкой.

Ко второй части «марлезонского балета» толпа старшеклассников привалила без  особого энтузиазма. Вяленько так собирали картошку в колючие сетки, девчонки уже поспокойнее реагировали на мышей, я поместил возвращенный ножик в карман и случайно заметил, что старые Мишкины кеды зашнурованы до половины одним разрезанным шнурком.

- Че это у тебя?
- Да так, нитка нужна была…
- На фига?
- По делу…
- А мыло не нужно?

Стоявшие рядом, заржали. Миша буркнул: «не помешало б», - и отошел к соседней грядке, кажется там, рядом, наклонялась практикантка… не то Кристина, не то – Карина…

На обратном пути в автобусе пели, галдели, пахли землей и портвейном. Мишка сидел поблизости от меня и что-то мял в ладонях, слишком больших для десятиклассника и для старого синего свитера. Еще через пять минут мы поняли, как автобус с молодняком может вмиг замолкнуть, и какие огромные черные глаза у Кристины – Карины… Миша подошел к переднему, развернутому в салон, сидению, протянув будущей училке что-то серое завязанное сверху шнурком от кеда.

- Что это? – спросила ошалевшая девушка.
- Мыша… была мыша…
- А теперь что?
- А теперь мешочек… для билетов, например…
- Зачем?
- Ну, вот если в автобусе вам дадут счастливый билет, вы его не выбрасывайте, а в этот мешочек складывайте… я для вас сделал… чтоб вы мышей больше не боялись…

Миша поднес серенькое на шнурочке прямо к руке практикантки, автобус напрягся и дружно качнулся на ухабистом повороте. Мешочек упал девушке на лицо, девушка вскочила, заорала, а Миша ловил орущую и подарок своими большими ладонями, попадая не туда, смущаясь и краснея.

Мы стали называть его Мыша, мы не звали его курить за мастерские, мы не делились с ним информацией о том, что Светка дает себя потрогать там, а Марина уже три раза спала с Виталиком из параллельного. Мы его не любили, и Мыша, к слову, не особо этим тяготился.

На восьмомартовской дискотеке он вдруг изолированно от нас напился и читал стихи на морозе. Что-то о черных очах, о горах Кавказа… о свечах, что ли, черт, не помню уже… с выражением и страстью в тощем теле, но все равно мы его так и не полюбили.

***

Когда заболела Катька я понял, что умею выть. Этот теплый родной комочек, заползающий к нам с женой под одеяло по выходным, вдруг налился синевой, с хрипом  отказывался есть, пить и спать. Дочка стала задыхаться от малейшей нагрузки, ручки не удерживали игрушки, а кожа, и без того бледная, стала серопрозрачной. Порок сердца… какой-то там… не выявленный ранее. Я метался по клиникам, поднял на ноги друзей, знакомых, к бабке за город ездил за настойкой и растирками. Не помогало, ничего не помогало. Лечащий врач долдонил одно – только операция, и немедленная, и не здесь, а в столице в центре кардиологии.

Отвез жену и Катюшу, дал денег всем, кого видел, купил все, что написал на бумажке доктор с красными глазами. В день операции не мог работать. Попросил жену звонить только в случае, если все будет плохо. Бродил по городу, где жило мокрое предновогодье - дурдом предпраздничных дней, глупые елки и плюшевые бараны на каждом углу.  Я все время что-то пил, не чувствуя вкуса. Зашел в церковь у самой больницы: свечи горели, Иисус смотрел спокойно и назидательно, а пухлый младенец на руках у "непорочной" выглядел высокомерным и неоправданно здоровым. Как там мой мышонок родной? Как там…?

Наверное, я плакал, когда при выходе из церкви встретил его, Мыша. Повзрослевшего, но узнаваемого, и почему-то очень обрадовался этой встрече... Мы сидели в кафе, я рассказывал, негодовал и дергался. Мыш пил пиво, разминая в больших руках пушистый шарф домашней вязки.

- Нет, ну вот скажи, Михаил, вот у тебя есть дети?
- Да, двое.
- Вот скажи, что бы ты делал на моем месте?
- Не знаю… я не был на твоем месте…
- Не был, Миш, не был… шарф у тебя красивый.
- Жена с  днем Святого Валентина поздравила в прошлом году…
- Почему они не обнаружили этот гребанный порок раньше? Почему не лечили еще там, в роддоме?
- Значит такая судьба.
- Да насрать мне на судьбу, у меня Катька умирает, а ты философию… и елки эти дурацкие вокруг…
- Елки-то тут при чем?
- Катюша в больнице, а вокруг праздник, вот как ты это объяснишь?
- Знаешь, мне моя бабушка, царствие ей небесное, как-то рассказывала, что когда праздник – тогда над миром летает Добро. Это оно, а не мифический Дед Мороз подарки приносит. Так вот, Добро летит очень высоко над землей, особенно в Новый год, потому что от земли морозом веет, а Добро боится замерзнуть… но, чтоб оно не заблудилось люди наряжают множество елок, которые сверху видны… ну… ну,  как костры самолету… и где ярче елка, тем скорее Добро этот знак заметит… и прилетит.
- Пошли.
- Куда?
- Пошли я тебе говорю.

Гирлянд в ларьке было много, разных. А вот денег у меня было уже не очень много. Мыш сразу все понял и оплатил две длинные связки с крупными лампочками. У коменданта поликлиники мы нашли удлинитель, перекинули шнур через решетку под окном сторожки и нацепили всю эту горящую фантасмагорию на хилую рябину у кардиологического корпуса.

- Миш, а ничего, что рябина, а не елка?
- Я думаю, ничего. Главное, что ярко…

Почему клавиши у телефона такие маленькие, или это замерзли пальцы и не хотели продавить мой страх через плотный чехол?

- Как? Что? Что ты сказала?

Я повалил Мыша в сугроб и, тягая за концы шарфа, возил его легкое тело по снегу.

- Что такое?... ммм… мне же больно… что ты делаешь?..
- Я люблю тебя, дубина!