ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
Большие и маленькие огни города
Город показался внезапно, как из-под земли.
Множество огней огненной полосой застилало горизонт, и на самом краю земли висела большущая, кособокая, желтая луна, раздуваясь, как болотная жаба. Автобус подъехал к городской автостанции и заглох, видимо, исчерпав весь запас двигательных своих сил. Бабы разбрелись по автобусным остановкам, намереваясь продолжить свой путь к родственникам и городским знакомым. Настя посмотрела на утомившегося сына и отправилась к припаркованным такси.
Вытащив адрес, она повторила про себя несколько раз название улицы и номер дома и затем, нагнувшись к окну водителя, позевывая, протянула: «Подбрось-ка нас, браток, на улицу Истомина, вишь малый совсем уж притомился». Данный прием обхождения с таксистами был давно известен в цыганском поселке. Правило первое - таксист ни за что не должен догадаться, что ты приезжий. Правило второе - разговаривать с таксистом надо по свойски и доброжелательно, тогда остается отходной путь, для того, чтобы по свойски же заткнуть таксиста, если тот задает лишние вопросы. Правило третье - иметь с собой достаточно мелочи, чтобы рассчитаться по счетчику, поскольку у таксистов никогда не бывает сдачи. Но на все эти цыганские правила у таксистов были свои, вероятно еще более древние, так что таксист без труда разгадал Настины уловки и спокойно сказал: « Триста!» Настя побагровела от ярости и развернувшись на острых каблучках резко отошла от наглеца, крикнув на ходу:
«Да за такие деньги, если б ты даже на руках меня туда донес, и то дорого». Глубокий красивый голос Насти пролетел над стоящими в ожидании пассажиров поглупее, таксистами. Несколько голов высунулось из окон машин, с любопытством рассматривая красавицу-цыганку в юбке, сидящей на ней так, словно она только что позировала для модного, использующего этнические прелести, журнала.
- Эй, красавица, хочешь, я тебя туда бесплатно понесу? - промямлил заплетающимся языком молодой лоботряс, подпирающий своими широкими костями пивной киоск, который продолжал выплевывать в руки томных выпивох кружки с мутным содержимым, искусно прикрытым ржавой пеной.
- Ты себя до дома донеси, носильщик, - окинув парня быстрым
взглядом, сказала весело Настя,- стоять то без опоры не можешь, а туда же…
- А чего ты? Чего? Я еще как могу, о-оп, - отделившись от
спасительной стенки ларька, парень замахал руками, ловя баланс, и упал прямо к Настиным ногам.
- Ну, вот и полежи теперь, охладись от пива-то, несчастный.
Таксисты наперебой предлагали ей свои услуги, но цена была ненамного меньше той, которую объявил ей первый водитель. Парень на тротуаре уютно свернулся калачиком и почмокав губами, в точности как Ванюшка, засопел, кротко постанывая во сне.
Уже переходя улицу и крепко прижимая к груди малыша, она тихо бормотала про себя: «Такой молоденький, а… такой совсем молоденький… мальчик совсем ведь». Постояв с минуту, Настя остановила частника и спокойно доехала до нужного места за троекратно-меньшую цену. Водитель не сразу разобрался в темноте с номерами домов. Но, в конце концов, найдя тот самый, Настя расплатилась с шофером и вышла из машины. Сердце предательски забилось в неудержимом ритме, ладони, сжимающие спящее тело сына, вспотели и будто онемели. Машина с легким шуршанием развернулась и водитель, высунувшись из окна, участливо проговорил: «Девушка, если у тебя проблемы какие, ты скажи, я тебя в гостиницу отвезу». Настя, помедлив совсем чуть-чуть, решительно подняла голову и сказала: «Спасибо вам, да только у меня все нормально, я к мужу приехала, он меня ждет». «Ну, тогда передай своему мужу, что он счастливчик. Не каждый день таких красавиц увидишь. Ну, бывай, цыганка». Водитель отъезжая, помахал Насте рукой из окна машины, а она стояла и смотрела на себя с тихим недоумением. Да она ли это? Настя ли?… Эта юбка, эти кольца на руках, эти распущенные по плечам волосы… Да зачем все это?… Где же она сама? Где?.. Генка оставлял ее той, другой, и захочет ли он увидеть в ней совсем другого человека? Она медленно присела на скамейку, вызвав бурное негодование у цепной собаки за железными воротами. «От кого так охраняют моего Генку, - пронеслось в голове Насти, - Да не от меня ли?» Она потянула из сумки свои синие джинсы с тем, что бы прямо здесь у ворот переменить обличье, но тут железный засов отодвинулся, и на нее уставилась мордатая бабища, с лицом отвоевавшего бульдога. Зыркнув по сторонам, бабища рявкнула:
- Чего тебя здесь носит? Нашла время побираться. Пшла отсюда, а то спущу своего Лютика, костей не сыщешь ни своих, ни своего заморыша.
Лютик рыл землю за спиной хозяйки и плевался вязкой слюной, хлопая липкими губами и задыхаясь от злобного лая, как-бы подтверждая кровожадные намерения своей кормилицы.
Настя медленно встала, посадила враз проснувшегося и плачущего Ванюшку себе на бок, перекинула сумку через плечо и спокойно спросила:
- Это какой номер-то?
- Сорок восьмой,- отвесила удивленные губы хозяйка.
Настя подошла к ней вплотную и посмотрев пристально ей в лицо, освещенное качающейся на ветру ведерной лампой, сказала:
- А ну- ка посторонись, милая, дорогу загораживаешь.
И отодвинув обрюзгшую бабу легким движением, мягкими шагами направилась к свирепому псу. По мере приближения Насти пес лаял все тише и неувереннее. Подойдя к нему вплотную, она наклонилась, и тихонько подула прямо в его широкий выпуклый лоб. «Тише, чертушка, тише, дуралей… Ишь, сколько тебе бедному глупой работы навесили. Лаять на мирных-то людей, на детей…. Эх ты, бедолага». Настя протянула руку и погладила растерянного пса по мощному загривку, провела рукой по спине и, глянув на бабищу с ненавистью, прошипела:
- Сколько палок на спине собаки изломала, говори? Эх, чтоб тебя на том свете черти так палками били.
Баба стояла посреди двора, у распахнутой калитки и не сводила с Насти изумленных глаз, прокашлявшись, решила ответить Насте в своей обычной манере:
- Ты если воровать пришла, так я на тебя, падла, управу-то найду. Я тебя сейчас сама, лично своими руками удавлю, как собаку…- распалялась баба все больше, и вдруг, пригнувшись от Настиного взгляда, жалобно закричала:
- Генка, Генка, поди сюда, Генка.
Настя вздрогнула, пересадив Ванюшку на другой бок и посмотрела на открывающиеся двери веранды. Из двери вышел заспанный волосатый мужик, совсем непохожий на ее щуплого мужа. Тень падала ему на лицо и Настя подумала, что это какой-то другой, не её, Генка. Мужик потер руками лицо, смачно зевнул и, вдруг, заговорил Генкиным голосом:
- Чего верещишь, дура-баба? Нищие, что-ль, опять одолели? Так Лютик твой на что?
Он снова зевнул и хотел уж было опять в дом направиться, но что-то остановило и развернуло его к незнакомке. Цыганка с ребенком на руках стояла и смотрела на него в упор. Он не видел ее лица, но что-то было во всей ее тонкой фигуре и в ее окутанным тенью взгляде такое, что заставило его спуститься с крыльца. Пока Генка спускался по скрипучим деревянным ступенькам, баба причитала каким-то странным хлюпающим голосом:
- Вишь ты, Генка, ведьма это. Как есть настоящая ведьма. Собаку заговорила и меня заговорила. У меня все тело, прям как ватное…
Генка подошел к Насте вплотную и повернул ее лицом к свету. Тихо произнес:
- Ты?…
Баба продолжала причитать:
- …она как на меня зыркнет, да как что-то свое, по ведьминому, зарычит, так я прямо и обомлела вся…
Настя смотрела на Генку немигающим взглядом:
- Я. А это твой сын Иван. Ты его уже и не помнишь, наверное, видел-то в три месяца последний раз, а сейчас ему уже третий год.
Баба почуяла что-то неладное:
- Ты чего это там с ней-то, а? Она и тебя щас заговорит, ты ухи то не развешивай. Вон и собачку мою заворожила - прямо дурень дурнем сделался песик. Говорю тебе - ведьма она.
Лютик умильно валялся на спине, извивая мощное тело и раскинув свои толстые лапы в стороны. Генка повернулся к бабе и громко сказал:
- Татьяна Михайловна, идите в дом, это моя жена Настя, из посёлка приехала… вместе с сыном.
Татьяна Михайловна, поджав свои отвисшие губы, пыхтя и чертыхаясь направилась к крыльцу. По дороге, окинув Настю злобным взглядом, бросила Генке через плечо:
- В своей комнате их и принимай, - и хлопнув дверью веранды, тут же открыла ее вновь и, высунув свою бульдожью челюсть, громко отпечатала, - и корми их сам, я даже пальцем не пошевелю.
Дверь за бабой захлопнулась и тут же с треском отворилась вновь:
- И постель для них, не вздумай брать из моего комода, свои онучки из кладовки доставай, на них и укладывай… Она меня обидела смертельно эта жена твоя, грозилась даже палкой по спине, как собаку, - жаловалась, всхлипывая, женщина, - а ты с ней сюсюкаешь. Сам говорил, что вы, цыгане своих баб в ежевых рукавицах держите…
Она, вероятно, говорила бы еще долго если бы Генка вдруг не цыкнул на нее, после чего Татьяна Михайловна сразу умолкла и покорно затворила за собой дверь дома, где вскоре потушила свет во всех комнатах.
- Хозяйка моя… я у нее комнату снимаю, - почему-то решил объяснить
Генка.
- Я уж поняла, что хозяйка… Только мне бы сейчас Ванюшку покормить, да уложить. В дороге он у меня почти ничего не ел. Где тут у вас кухня? Молоко-то есть?
Настя говорила быстро и бесстрастно, почему-то чувствуя неловкость и странное чувство безразличия к стоящему перед ней располневшему мужчине с голым торсом. Генка потянулся, было, к Ванюшке, но Настя отпрянула, вдруг, заговорив опять скороговоркой:
- Ты лучше его не трогай сейчас. Он ведь тебя и не знает вовсе. Испугается еще. Не трогай…- И, посмотрев на него снизу вверх, добавила, - Да ты нам и не рад вроде бы…
- Да рад, рад, - как-то напряженно ответил Генка и повел их на веранду, включая по пути свет
Найдя на кухне молоко, Настя быстро приготовила кашу и, остудив, наполнила Ванину бутылочку. Уложили сына на широком диване в Генкиной комнате, где еще была и большая деревянная кровать. Ванюшка обхватил бутылочку обеими руками и, блаженно морщась, мгновенно уснул, посасывая во сне теплую кашу. Настя вышла на веранду и села прямо на ступеньки. На дворе довольный Лютик все еще производил свои вращательные движения на спине и поскуливал от удовольствия. Следом за ней вышел Генка, сел рядом. Щербатая луна вдруг вылезла из-за тучи, уставившись, отупелым срезом своим на эту странную пару, сидящую на крыльце, и незнающую с чего начать разговор после долгой разлуки. С гор дул прохладный ветерок, и звезды в черном небе дрожали как осенние листья, готовые сорваться в любой момент и унестись в никуда…
* * *