Песнь четвертая.
Парижские собаки...
На ту пору в поселке Каменка объявили сбор металлолома, предварительно разбросав по дворам узкие листки с памятными словами о необходимости понимать "ценность данного, государственной важности, сырья", так не по хозяйски разбросанного и забытого в самых неожиданных местах. Сбор производился возле старого сельсовета в виде скидывания лома в кучи, которые оценивались на глаз приемщицей тетей Шурой. Тетя Шура имела вид бывалый и даже командующий, чем сразу отбивала у жителей Каменки всякую тягу к желанию с ней поспорить относительно веса лома привезенного или попросту притащенного тягловой силой собственных рук. Тетя Шура подходила с амбарной книгой к куче лома и говорила железным голосом: «200 кг. Доставил… (оглядывала хозяина кучи с верха головы и до низу)… Тракпай Абдугалиевич Ильясов, (она знала поголовно всех проживающих в вышеуказанном поселке) четыре балла».
Тракпай был деревенским дурачком, который ходил по деревне, широко размахивая заскорузлыми руками, громко ведая всем, кто его слышал, о политической нестабильности во Франции и угрозе безработицы в Париже. Франция была его любимой темой. Он монотонно бормотал о том, что когда он жил во Франции, его называли «мистер Сэр», и у него был черный зонтик с длинной ручкой, которым он отгонял собак. Собак Тракпай не любил, потому что боялся их «еще, - как он был уверен, - с самого Парижа». «Все хорошо в Париже,- говорил Тракпай,- Да вот только собаки проклятые так и прыгают, так и прыгают… А чего прыгают, шайтаны?.. Там, во Франции, даже помойки все духами облитые, подойду я бывало к помойке и стану носом нюхать-нюхать. Весь духами запахну, а собаки их, духов, не любят, лают, поганцы. Потом пойдут на меня прыгать, и все норовят зонтик стащить». Больше Тракпай никого не боялся. И так тете Шуре в прямом обращении и сказал:
- Вы мне тут не умничайте. Тракпайчик вас не боится и вовсе. Зачем вы меня балла пугаете? Этот балла кто такой? Он может шпион какой-то, раз его четыре? Мне сказали - неси лом к Сельсовету - получишь деньгу. Я и понес. А балла вашего мне не надо. И вы, тетя Шура, мне не указ. Я лом принес - давай деньгу. Я в Париже каждый день лом носил и каждый день мне давали деньгу, золотую такую, доллар с фунтом называется. А вы, тетя Шура, какая жадная… и Тракпай Абдугалиевич вас не любит.
- Хорошо, хорошо… - засунув карандаш за толстое ухо, сказала тетя Шура.- Иди в магазин вот с этим талончиком, тебе дадут чего-нибудь. На бутылку ты не заработал, а хлеба с селедкой получишь.
- Это вы такая потому что в Париже не были, тетя Шура, - обиделся Тракпай за талончик.- Я вам половину трактора принес, а вы мне селедку. Не выйдет. Тракпайчика не проведешь! Мне сказали деньгу! Деньгу! Доллар или фунт деньги!
- Отстань!- нахмурила брови приемщица.- Или бери талон, или …
Тракпай развернув огромную железяку и потащил ее обратно со двора Сельсовета. Откуда только силища такая была в хилом теле…
- Куда ты, дурья твоя голова?- вопросила тетя Шура, колыхнув свое необъятное тело.
- В Париж, там мне селедку не предлагали вместо деньги.
И железо загрохотало прочь. Надвинув шапку на самые брови, возмущенный в блаженной обиде своей, маленький человечек громко ругал тетю Шуру, как бессовестную обманщицу, обидевшую мальчика Тракпая Абдугалиевича или просто Тракпайчика, как он частенько сам себя называл. Тракпаю было далеко за пятьдесят, а может и за шестьдесят, никто не знал даты его рождения. Но сам он считал себя мальчиком, и иногда краснел, когда мимо пробегали молоденькие девчушки, и тут же спрашивал у прохожих: «Ой, как они на мальчика Тракпайчика глаза не сводили… Видели? Ох, эти девчонки, они мальчика Тракпайчика все любят. Но Тракпай Абдугалиевич не может на них жениться. Не-ет! Не дождутся. Мне надо во Францию еще. Здесь так воняет. Вот куплю новый зонтик, длинный такой, какой у меня был… С длинной ручкой, вот так загнутой, и поеду во Францию! Во Францию»...
Никто его не слушал, да ему и не нужны были слушатели, он сам с собой говорил, себя спрашивал и сам же отвечал: «Я опять буду мистер Сэр, у меня будет портфель черный… нет, это зонтик черный, а портфель будет… желтый, да, желтый, как чапан. И пусть эти девчонки на меня не надеются. Я, когда был председателем»... Дальше шла обстоятельная история о том, как он был председателем и как посоветовал Хрущеву кукурузу сеять, а тот так обрадовался, что засеял кукурузой весь белый свет. Все свои истории о прошлом и о будущем Тракпай выдумывал легко и просто, никогда, однако, не забывая предварительную версию рассказа. С течением времени его истории становились невыразимо длинными, дополненные ежедневными упражнениями больной его головы. Тракпая в деревне жалели. Был он безобидным и трудолюбивым. Многие приглашали его для помощи по хозяйству и кормили досыта, и одевали, и с собой еду давали. Конечно были и такие, которые ничего не давали, кроме тумаков и подзатыльников, но таких было мало, и к таким сам Тракпай второй раз не захаживал. Говорят, раньше ему платили деньги, но местные, не обиженные смекалкой негодяи легко их у него выманивали, и Тракпай вновь ходил голодный. Давали ему раньше и одежду приличную, так все с него тут же пропадало - заприметят что на нем, рюмочку нальют, Тракпай под куст свалится, потому как спиртное не переносил, с него одежонку-то и стянут. Потом эту одежду обменивали на бутылку самогонки у старухи Кричихи, которая ничем не брезговала, торгуя на задворках барохолок и ярмарок разным хламом, который кто-то покупал. Теперь уже Тракпаю не давали ни денег, ни хорошей одежды, а наоборот старались его принарядить позачуханней от соблазну, но зато так, что зимой он никогда не мерз, а летом не прел. По вещам своим потерянным Тракпай никогда не плакал, кроме как по шапке одной ондатровой, которую подарил ему Валентин Митрофанович, сельский гармонист. Единственная вещь, которая запала в его обиженную Богом душу. «Эх, какая шапка была! Мне бы во Франции все демократы позавидовали… Так этот бандит, Мирохманов, стащил ведь, бандит, шапку. Я, говорит, тебе завтра ее назад принесу, дай, говорит, на один денек, к матери на могилку пойду… Я ему поверил, как не дать на могилку, а он обманул мальчика… Шапку не вернул. Я пришел к нему, говорю, давай шапку, что Митрофанович мне подарил. А он, бандит, говорит, что никакой шапки у меня не брал. Вот какой бандит Мирохманов».
И была у Тракпая голубая мечта - заиметь черный зонтик, длинный, с гнутой ручкой… такой же как тот, который стащили у него парижские собаки.
Но пора бы нам уже вернуться к месту сбора металлолома, где собралось немало Каменского народа.
Железо, тащимое маленьким Тракпаем, двигалось как бы само по себе из-за невидимости его тощего тела в ржавом обрамлении, все дальше удаляясь от приемного пункта. Куда он его тащил было ведомо ему одному и лишь сердитое бурчание выдавало присутствие Тракпая где-то там внутри.
- …150 КГ. Три балла. Доставил Собянин, - продолжался строгий подсчет лома.- Еще привезешь или дать талончик?
- Еще привезу, на речке этого добра хватает…- Дед Собянин подмигнул строгой учетчице,- А ты, Шурочка, сильно-то не строжись, ты с людями-то помягче. А то ведь так весь свой женский шарман подрастеряешь.
Подтолкнув тетю Шуру костяным своим боком, разбитной дед Собянин, за коим раньше держалась слава непримиримого поедателя женских сердец, выразил удовлетворение во всем теле. В длинной очереди металлических куч одобрительно закашляли мужики.
- Какая я тебе Шурочка? – огрызнулась учетчица.- Старый ты мерин.
- Мерин-не мерин, а пока никто не жаловался. Ох смотри, ухвачу тебя за фигуру-то, - не унимался дед, и протянул уж было к большому телу руки, да только амбарная книга опустилась на них с такой яростью, что враз остудила дедову чувствительность. Покряхтев для возможности отступления, старый Собянин исчез в пыльном переулке.
- …Четверть тонны. Ну ты даешь, Егорыч. Такую тяжесть привез. Пять баллов, и на Ильича еще один балл. Шесть баллов. Талончик? - Тетя Шура явно оказалась в приподнятом настороении после ухаживаний нестареющего духом Собянина. И пошла тут приемка совсем другого коленкору. Всем стала подобревшая тетя Шура по сотне киллограммов приписывать. А чего там? Талончиков много, на всех хватит. Вероятно, именно так и думала раскрасневшаяся героиня в синем халате безразмерной ширины. Вскоре прикатил здоровенный эскаватор с большой такой клешней, и стал распихивать железное добро по кузовам кривоногих «Татр». «Татры» по мере загрузки потихоньку выпрямляли свои ввернутые вовнутрь колеса, и, постанывая от изработанной своей старости, дрожа и отплевываясь черным едким дымом, увозили уродливый свой груз куда-то в направлении гудящего города.
* * *