Мертвая бабочка, сухим трупиком хранящаяся между давным-давно заклеенными рамами. Сколько лет пролежала она так?
Дом скрипел и, казалось, раскачивался, словно старый парусник, уходящий в последнее плаванье. Скоро дом умрет. Придет колесный трактор с клин-бабой вместо крюка, злобно фыркнет и нанесет дому первый смертельный удар. А пока он ещё скрипит, Игорь неторопливо и профессионально обходит комнату за комнатой, квартиру за квартирой.
Все, что можно, вроде бы уже утащили – ободрали изразцы с давно мертвых печей, оторвали ручки, выключатели и розетки. Даже обои посрывали в поисках старинных шпалер – дому-то больше двух веков. А вот некоторые окна, как ни странно, уцелели. Даже вот эта бабочка, покорно сложившая сухие крылья. Бабочка-крапивница…
Загаженные бомжами комнаты пахли жалко и неприлично, словно немытое тело старика. Игорь вздохнул. Он никогда не признавался себе, что жалеет эти старые дома, которым суждено скоро уйти в небытие. Сколько людей родилось, состарилось и умерло в этих дрожащих сейчас на ветру стенах? Сколько смеха и рыданий слышали они? Сколько тайн хранят?
Кстати, о тайнах. Нужно спуститься в подвал. В БТИ ему сказали, что у дома большой каменный подвал.
Скрипучая лестница, ведущая вниз. Странно, но амбарный замок на двери уцелел, и Игорь сорвал его маленькой фомкой, с которой никогда не расставался, нося её в чехле на брючном ремне. Подвал дохнул сыростью и запахом спертого пространства. Фонарик мощным лучом рассек темноту. Впрочем, темнота была не полной – несколько зарешеченных продухов под потолком давали скупой свет, достаточный, чтобы кое-как различить препятствия на пути.
Игорь погасил фонарик и медленно пошел вдоль сложенной из крупного бутового камня стены, постукивая по ней фомкой. Камень отзывался равномерным звоном, и Игорь шел не останавливаясь. В одном месте звук вдруг сменился – стал гораздо глуше. Фонарик. Ага, тут заглушка трубы. Кладка другая. Понятно. Дальше.
Снова диссонанс. Свет. По стене идет кабель – в кладке деревянные пробки для скобок. Ничего интересного.
Пахнуло тленом – дохлая крыса, сдохла давно и стала почти как та сухая бабочка. Странно, что её не сожрали сородичи. Или это была последняя крыса, не сумевшая выбраться из каменного склепа после того как продухи закрыли частыми и прочными решетками? Судьба крысы Игоря не интересовала.
Ещё несколько раз он включал фонарик, осматривая стену, но кладку не трогал, незачем. Это были обычные вещи – выходы коммуникаций, ремонтные работы. Пару раз попались под ноги вывалившиеся камни, но в общем, подвал был ещё крепким. Игорь был уже почти уверен, что тонкая заноза, появившаяся внутри в ту минуту, когда он открыл дверь этого дома, относилась к бабочке и крысе. Слабенькая такая занозка, но пришлось облазить всё. Всё. Он вздохнул и повернул к выходу.
Уже взявшись за металлическую скобу, приколоченную к двери, обернулся и в последний раз осмотрел подвал. Глаза, привыкшие уже к сумраку, охватили его весь разом. Подвал не отпускал. Не в крысе и бабочке дело. Он не ошибся. Скрипнула и снова упрямо затворилась дверь.
Он вернулся. Теперь он шел осторожно и медленно, на одних носках кроссовок, почти на цыпочках. Присел, не решаясь стучать. Долго сидел, прислушиваясь к себе. Две едва заметных впадины в полу, если бы он не искал, то никогда бы не заметил их. Просто слегка просевший каменный, присыпанный давным-давно отвердевшей песчано-цементной смесью пол. Два прямоугольника – побольше и поменьше.
Наконец, отпустило. Теперь он видел. Он сделал свою работу. Придут другие и вскроют. Потом Антон скажет, что тут. Хотя он и так знал уже – женщина и ребенок. Девочка. Как бы он хотел ничего не найти. Не удалось.
Теперь уже точно – пора.
Сегодня – ещё один дом. И завтра – два. В одном из них точно что-то есть. Но он пойдет туда завтра.
Запищал мобильник, и Игорь вздрогнул. Выпрямился и, доставая на ходу из кармана трубку, пошел к двери.
Дом вздохнул.