«Сны о Пенжине»
(продолжение № 1)
ОЛЕННЫЕ ЛЮДИ
Знакомство
Впервые я попал в пенжинские края
с юга Приморья, где щедро лились светлые, ненадоедливые дожди. Их изредка прерывали вспышки августовского солнца. А в Петропавловске-Камчатском с ясеней падали желтые листья. Здесь я пересел на самолёт ЯК-40 и через положенное время оказался в промежуточном аэропорту Тиличики. Отсюда разный тундровый люд на маленьких "аннушках" добирается до своих жилищ.
«Аннушками" здесь ласково называют самые надёжные в условиях Крайнего Севера самолёты АН-2.
- И за что их так любят? – спросил я своего соседа по самолетному креслу. Это был дед с чрезвычайно лохматой бородой, которой мог бы позавидовать любой дед Мороз.
- Ты самолётики в школе делал из тетрадок?- вопросом на вопрос ответил дед.
- Конечно, делал...
- А когда пускал их по ветру, то замечал: самолётик планировал на землю спокойно, мягко и не переворачивался?
- Ну да.
- То-то! Так и "аннушка": кончится бензин или мотор откажет, она всегда спланирует на землю. Ну, может, встряхнет немножко, так зато - живы!
Потом этих историй я наслушался вдосталь, а пока что самолет покружился над косой бухты Корф, похожей на крыло чайки, и медленно взял курс на Каменское - центр Пенжинского района. Солнце слепило глаза, и там, внизу, в его лучах сверкали бесконечные цепи озер, редкие куртины темных лесочков и зелёная, насколько хватало глаз, гладь тундры.
Когда мы уже подлетали к Каменскому, дед толкнул меня острым локотком:
- Эвон, глянь-ко: озеро!..
Я посмотрел в иллюминатор.
- Так я на нём щуку поймал, - дед примерился, прищурился и развел руки во всю ширь плеч. - Двадцать семь кило вытянула, во!
- Э, ну ты и даёшь, дед! - встрял в разговор молоденький лейтенантик, летевший, как видно, на службу в эти края.
Старик, осердившись, цыкнул на паренька:
- Молод ишо прекословить! Фотографию энтой щуки пропечатывали в газетах, вот, глянь-ко, - он достал из кармана мешковатого черного пиджака сложенный вчетверо номер "Камчатского комсомольца". - Внук мой давеча в городе эту газету читал, да и говорит: "Тут, дед, про тебя пропечатано..." Смотрю - и точно: про меня! Это не совпадение. У нас, в Каменском, как раз корреспондент из Петропавловска был. Ну, и сфотографировал меня со щукой. Я думал, что просто так, от нечего делать, а он пообещал: «Точно в газету, дед, попадёшь!» Ну, и попал. Не обманул корреспондент…
Курсант помедлил, но газету взял и пробежал заметку глазами. Потом, не удержавшись, зачитал:
-"Один очевидец рассказывал мне, как на его глазах щука переглотала целый табун уток, другой клялся, что огромная щука схватила пойманную им на блесну щучку поменьше и, конечно, оборвала леску, ушла вместе с добычей и блесной, а один охотник поведал, как однажды щука схватила подбитого им гуся, к которому он подплывал на лодке." Вот это да! Не заливаешь, выходит, дед. Извини...
Старик принял от курсанта газету, сложил её по сгибам вчетверо и бережно засунул во внутренний карман пиджака, да ещё и на пуговку застегнул:
- Вот приеду домой, найду очки и старухе почитаю, чтобы зазря не бранилась, что дома не сижу, а всё пропадаю на озерах да речках.
Собственно, с этого разговора и началось моё знакомство с Пенжиной.
ПРИСТАНЬ
В Каменское, где мне предстояло работать в газете "Полярная звезда", из аэропорта попасть не так-то просто: взлетно-посадочная полоса, устроенная прямо на мелкой разноцветной гальке, находилась по одну сторону реки, а село - по другую, среди сопок.
Летом надо ждать, пока проползёт от сельской пристани старый, сердито скрипящий катер. Зимой пассажиров обычно забирает вездеход, реже - какой-нибудь мимоходный вертолет. Эти винтокрылые машины порой выступают здесь в роли «попуток». Автомобильных дорог-то на северной Камчатке, считай, нет, а те, что есть – грунтовые, насыпные, «зимники» - не в счёт: их слишком мало, и связывают они только крупные сёла. Вот и летают тут вертолёты от села к селу, всё равно, что автобусы или «маршрутки» на «материке».
У каменской пристани обычно стоят сразу несколько плашкоутов. Сгружают с них .бочки с бензином, уголь, ящики с разными продуктами - в короткую пору летней навигации нужно много грузов завезти, чтобы обеспечить северянам долгую зимовку. Сюда, на берег, всегда приходит любопытствующий народ. Постоишь у пристани, поговоришь, и много чего узнаешь: был, оказывается, в устье Пенжины шторм чуть не разметал караван грузовых барж, а в верховьях неделю шли дожди - ждите теперь подъёма уровня в реке. Это хорошая весть, потому что в самое северное камчатское сельцо Аянку можно попасть только по большой воде. Люди там уже испереживались: не везут к ним ни угля, ни муки, ни тушёнки – как зимовать-то будут? Теперь, значит, порядок!
Смотришь, через день-другой наступает на пристани перекур: все "лапти" - так местные речники прозвали свои плашкоуты за их особую форму и, главное, тихоходность - ушли в верховья с грузами для оленеводов и охотников. А как они вернутся, народ снова потянется на берег за свежими новостями из тундры.
Кстати, иногда и мне приходилось туда бегать по делам служебным: узнаешь, что и где происходит, не случилось ли чего-нибудь интересного в пути. Смотришь, и подскажут речники тему для газетного выступления. Бери тогда билет на «аннушку" и отправляйся в командировку. А иногда и летать далеко не надо было. Как-то, гляжу, стаскивают с "лаптя" ящики огромных размеров. На одном разобрал надпись: "Буровая установка. Получатель: Камчатское отделение Дальневосточного треста инженерно-строительных изысканий." И удивился: может, адрес перепутали? Нет, оказалось: всё верно - этот необычный груз для Каменского. Установку давно и с нетерпением ждали командированные сюда геологи.
Пять лет искали они воду для села. Приедут - поищут, поищут, разведут руками и снова уедут. На другой год – опять та же история. Кажется, зачем воду искать - вон какая бежит-прыгает по перекатам река! Но летом вода в ней жёлтая: дожди тщательно промывают тундру - пить такую водицу нельзя. И долго бытовало мнение: возле районного центра нет иной воды, кроме речной. А геологи упорно не прекращали своих работ.
Всё-таки верно говорят: кто ищет, тот всегда найдёт. Установили они буровую установку и сделали несколько пробных откачек. Как радовалась каменцы, когда узнали, что суточный запас каждой из четырёх десятиметровых скважин - около шестисот кубометров воды! Этого вполне достаточно, чтобы полностью напоить маленькое Каменское, в котором живёт не более двух тысяч человек!
Как только кончались золотые дни осени, на Каменское опускалась густая дождливая вуаль, откуда-то из-за сопок тянуло холодом, и сизые тучи надолго прятали солнце. Свежих газет, журналов и писем с «Большой земли» могло не быть и неделю, и десять дней, и месяц. Жди не жди - проливные льют дожди. В такие дни маленькая районная газета "Полярная звезда» выучивалась чуть ли не наизусть и без конца пересказывалась друг другу. Телевидения, между прочим, в Каменском не было. Правда, работало радио, и даже местная радиопередача в эфир выходила. Но людям почему-то хотелось получать именно газету. Может, не столько для того, чтобы новости узнать. Это было что-то вроде ритуала: солидный человек непременно должен читать периодику, это знак хорошего воспитания.
Людям всегда хочется знать, что делается на соседней улице или как живёт сосед. Ну, разве не так? А потому мне и приходилось ходить на пристань, чтобы вести в газете что-то вроде местных «светских новостей». Там и встречал многих людей, о которых потом писал. Вот и со знатным оленеводом Максимом Тылмовичем Тынетегиным познакомился на пристани.
Соскочил он с «лаптя», широко улыбнулся:
- Амто! Ну и устал же я, ребята, отдыхать!
Мужики подтрунивать стали:
- Ну, ты даёшь, Тылмович! Был, поди, в цивильном месте - пиво пил, новые фильмы глядел, а то и на концерты Пугачевой ходил, а? Не увидишь такого в тундре...
- Конечно, не без того. Только вот оленей там нет! А как коряку без них обойтись? Вы-то хоть знаете, почему мы коряками называемся? Когда россиские землепроходцы дошли до наших мест, то чаще других слов слышали одно: то ли "хор", то ли "кор"... Вот и подумали, что аборигены так себя величают. И стали называть нас "коряками". А хор - это бык-олень, вожак стада! Как же нам, оленным людям, не скучать по тундре, по кочевкам, по звону бубенчиков на шеях важенок?»
Поэтично и вдохновенно говорил Максим Тылмович и, забывшись, то и дело переходил на корякскую речь, и тогда переводил мне её один из старожилов.
Тынетегин - мудрый и многознающий человек. Как и его предки, он всю жизнь провел В тундре, всегда в его руках был чаут, и одолевали вечные заботы оленевода: найти хорошее пастбище, напоить оленей, уберечь их от волков, которых что-то всё больше и больше становится на Пенжине.
Только однажды я видел Тынетегина грустным. Сидел он у костра, задумчиво глядел, как скачет в нем сказочная огненная птица, пил крепкий чай.
- За пазуху, что ли, положил свою улыбку? - спросил его мой друг Михаил Абрамян, тогдашний главный ветеринарный врач района.
- Жалею, что нет у меня сына. Одни дочери. Сын - надежда и гордость каждого тундровика, наследник...
Но тут подошел к костру Витя Халанковав и, оживившись, Тылмович сказал ему:
- Садись, сынок, погрейся ч&иком....
Молодых пастухов он считает своими наследниками. Помнит, как этот Витя или тот же Толя Еставье сбегали с уроков и шли навстречу табуну за несколько километров. Знает, как им нравится тундра.
Это только для непосвященных она всегда одинаковая, а если присмотреться, то весной - буровато-черная, летом - ослепительная, нарядная, глазам больно, осенью - багряная, золотистая, покрытая ковром красной брусники и синей голубики.
Труд оленевода очень тяжел. От пастуха всегда требовалось умение бегать по кочкам, быстро ходить, метать чаут, гнаться за отколовшимся от стада косяком оленей. А ещё нужно угадать малейшее изменение погоды, чтобы вовремя спрятать стадо в сопках от пурги и самому спрятаться. Молодые пастухи всё это умеют делать. И Тылмович ими доволен.
Олени – главное богатство Пенжины, и главные люди тут – оленеводы.