Часть вторая.
В о с с т а н и е.
Floarea indragostitilor, Floarea inlacrimata.
Sfinta si curata, dragu-mi esti mereu.
Sufketul ni-l creste, ni-l intinereste.
Busuiocul nostru cel nemuritor!*
Глава первая.
Революционная машина была пушена. Крестьяне, возмущенные увеличением оброка, усилением эксплуатации, а также господством греков-фанариотов, охотно слушали Тудора Владимиреску и верили его прокламациям. Они толпами записывались в его войско с возгласами «Да здравствует господарь Тудор!», передавали радостную весть, что скоро придет избавление и равенство. В основном войско Тудора состояло из крестьян, добровольцев в русско-турецких войнах - пандуров, а также из господарских арнаутов, перешедших на его сторону.
Все задавались вопросом, почему Тудор выбрал именно село Клошань для начала революции, и, немножко подумав, гордые жители отвечали, что благодаря названию, как уже говорилось, похожему на имя Клошки – революционного деятеля в Трансильвании. Женская половина же с присущим ей романтизмом настаивала на том, что Тудор Владимиреску приехал в Клошань потому, что был тайно обручен с жившей здесь Анастасией Жемил и даже имел от нее дочку. Так или иначе, но все сходились на мнении, что Дана сильно похожа на Тудора, что Владимиреску и Анастасия давно знакомы и что начало революции ознаменовала смерть налогового сборщика Амулия.
Все это время Тудор, Анастасия и Дана жили в доме Думитру Мурешана, друга Тудора воевавшего с ним бок о бок с 1806 по 1812 год. Думитру был очень сильно изумлен внезапной женитьбой своего друга и счел нужным предупредить его, что сам Амулий рассказывал ему про некую Анастасию с зелеными глазами, с которой он, Амулий, замечательно проводил свой досуг. На что Тудор вполне ясно дал ему понять, что вовсе не небеса избавили село Клошань от жадного сборщика налогов. Но, лучше познакомившись с Анастасией, Думитру вполне понял и одобрил выбор Тудора. Позже он говорил, что более подходящей пары еще никогда не знал.
Волнения Анастасии, что Дана не привыкнет к Тудору, к радости матери не оправдались. Дана и Тудор просто влюбились в друг друга. Владимиреску во всем потакал девочке, упрекая Анастасию, если та говорила, что он балует ее, а Дана верила каждому слову Тудора. Как говорил Владимиреску, успокаивая Анастасию, у людей бывают довольно часто склонности к избалованности, но ни она, ни ее дочь ничего подобного не имеют.
Когда Олимпия и Василие Жемил узнали, что их дочь, прихватив с собой внучку, сбежала вместе с Тудором Владимиреску, они немедленно явились в дом к Думитру, но встретились там только с Тудором, который довольно сухо объяснил, что теперь они никаких прав на Анастасию не имеют, потому что она его законная жена.
Хотя Тудор и встречался с Анастасией только вечером, потому что сам он проводил все дни, готовясь к выступлению, а она была окружена женами крестьян, с которыми собирала пожертвования, медикаменты и все нужное, они оба считали, что время это было самым счастливым для них троих и называли его своим медовым месяцем. Анастасия полностью погрузилась в приготовления к бою и настолько привыкла к своему нынешнему положению, что и представить не могла, что когда-то все было иначе. Но, к сожалению, это долго продолжаться не могло. Неизбежно, как секундная стрелка отсчитывает всегда только шестьдесят, не больше и не меньше, наступил день выступления.
Тудор приподнялся на локте и строго посмотрел в зеленые глаза супруги, которым никогда не переставал удивляться.
- Анастасия, ты не можешь идти со мной.
- Почему, Тудор? Скажи мне, почему?
- Милая, я тоже, но ты не в том положении, чтобы подвергаться лишениям, мерзнуть и спать на земле…
- Почему ты всегда напоминаешь мне о том, что я беременна?
- Потому что я очень хочу этого ребенка и не переживу, если потеряю его или его мамочку.
- Но ведь Мария Ешану тоже беременна, но ее муж берет ее с собой…
- Ее муж вовсе не хотел брать ее с собой, он сам мне рассказывал, но его жена записалась в красный крест и все равно пойдет вместе с нами.
- А я, как глава сбора пожертвований, пойти не могу?
- А чьи пожертвования ты будешь принимать по дороге? Греков?
Анастасия обижено сжала губки.
- И не вздумай записываться в красный крест, там мои люди и я их предупредил, что бы тебя не принимали.
- Тудор!!
- Что? – обнял Тудор Анастасию, - Неужели любить свою жену и не пускать ее на восстание наказуемо законом?
- Нет, - продолжала дуться Анастасия, но уже только для того, чтобы продолжить этот спор, доставлявший ей удовольствие, - ты не оставил мне никакого выхода.
- Неужели у тебя, Анастасия Жемил, больше нет никаких идей? – воскликнул он, - Не верю. Наверняка в этой маленькой головке уже созрел какой-то женский план, который я, мужчина, просто постичь не могу. Ну что, разве не так?
- Нет, - простонала Анастасия, - ты не оставил мне никаких шансов!
- Значит я не зря ношу звание твоего мужа. А теперь поднимайся, хватит лежать и соблазнять меня своими зелеными глазами, и длинными ногами, и потрясающей талией! - Тудор бросился на кровать и вновь обнял Анастасию, - Милая, как я тебя люблю! Вот поэтому и не хочу рисковать твоей жизнью или нашего ребенка.
- Хорошо, Тудор, я поняла.
Глава вторая.
Понятное дело, что Тудор Владимиреску не мог открыто разглашать цели своего вооруженного восстания. Он узаконил его в глазах турков, сказав, что оно направлено только против греков-фанариотов. И турки, вступившие в период не самых лучших дней своего господства, разрешили Тудору восстание после слов, что греки предали их, довели Румынские княжества до состояния крайней бедности, а также, получив жалобы, где Тудор подтверждал уважительное отношение к ним. Но расположение Румынских княжеств на пересечении интересов двух крупнейших стран, России и Турции, составлявших Священный Союз, который принуждал их быть непримиримыми к любым повстанческим движениям, обрекало каждое румынское восстание на неудачу.
Тем не менее, зная это, Тудор Владимиреску 15 января 1821 года объявил своей армии, что завтрашний день будет началом восстания.
Вернувшись в дом, ставший ему почти родным, Тудор увидел, как все кругом объято непонятным возбуждением и крестьянские дети вместе с Даной и Думитру бегали по дому, постоянно почему-то передвигая мебель, поправляя стоящие в вазах невесть откуда взявшиеся зимой цветы, и только Анастасии нигде не было. Когда он спросил, где она, у Думитру, тот посмотрел на него как на сумасшедшего и отмахнулся, сказав, чтобы он не приставал к нему с такой безделицей. Крестьянок, которые носились то со второго этажа на первый, то с первого на второй, он даже остановить не успел. И только Дана сидела перед печкой и мирно плела венки из каких-то высушенных цветков, мурлыкая под нос молдавскую дойну. Он подсел рядом.
- Дана, чем занимаешься?
- Вяжу венки, - не поднимая глаз, отвечала она.
- Я вижу, - терпеливо проговорил Тудор. – А для чего?
Девочка остановилась и внимательно на него посмотрела.
- Знаешь, - проговорила она после некоторого молчания, - я могла бы поверить словам тети Марьянны о том, что мужчины никогда ничего не помнят, кроме своих дел.
Тудор мысленно проклинал эту тетю Марьянну, которая вбила ребенку такую ерунду в голову.
- Но мама мне столько раз говорила, как ты устаешь, потому я тебе напомню, но никогда не говори маме, что ты забыл об этом. Договорились?
Владимиреску кивнул.
- Сегодня вы должны пойти в церковь, чтобы вас обручили.
Предводитель крестьянского восстания вскочил, обнял, поцеловал девочку, смех которой разлился по кухне мягким звоном колокольчиков.
- Спасибо, Дана! – воскликнул Тудор.
Он выбежал в коридор, где столкнулся с Думитру.
- Где ты был? – закричал тот, размахивая каким-то листком у него перед лицом. – Мы всюду тебя искали! Она уже готова!
В самой большой комнате, в которой принимали гостей и которая потому так и называлась Каса Маре, на деревянных досках сидели человек двадцать гостей во главе с Думитру Мурешаном и его женой Вероникой. Тудора посадили на какие-то задворки, словно он тут и роли-то особой не играет. А ведь жених как никак. На середине комнаты стали развиваться традиционные румынские свадебные, почти театрализованные представления. Пронесся легкий шепоток, и кто-то чрезвычайно сильно постучал во входную дверь.
- Войдите! – нарочито серьезно, как хозяин дома воскликнул Думитру.
Послышался шум, возня, и в комнату с холодным воздухом торжественно вошли четверо молодых людей, перевязанных через плечо красивыми расшитыми полотенцами.
- Кто вы такие и что хотите в моем доме? – сказал Думитру.
У того, которого полотенце было красивее всех, выдвинулся вперед и заговорил не хуже профессионального актера в театре:
- Предки и родители наши, будучи на охоте, забрели в эти края, в которых сейчас живем, питаемся молоком с медом мы. Один богатый и статный боярин ходил недавно на охоту сквозь леса и горы и заметил невиданное своей красотой существо – похоже, была то лиса. Но она не позволила увидеть ему лицо свое и убежала. Мы пустились вслед за ней, и следы ее привели нас к ваш дом. Поэтому вы должна либо отдать ее нам, либо показать, куда она убежала, чтобы мы словили ее и привели к нашему повелителю!
- Вы, верно, запутались или сбились с дороги, потому что такого существа у нас в доме нет! Возможно, она у соседей?
- Нет, мы не спали дни и ночи, следили за каждым шагом этого невиданно прекрасного зверя и мы абсолютно уверены, что оно у вас.
- Что ж, раз вы так просите, то, пожалуйста!
Двери в углу раскрылись, гости перестали шептаться. На пороге появилась крупная, уже пожилая женщина, одетая в одежду невесты, с букетом в руках. Она пробежала через всю комнату с криком: «Любимый, ты, наконец, нашел меня!» и кинулась на шею застывшего старосты.
- Это тот чудный и диковинный зверь, которого вы искали? – спросил Думитру.
- Нет. У нашего зверя волосы, как шелковистая трава, глаза, как две звезды, зубы словно жемчужины, губы ярче мака и крови, тело стройное, как у дикой лани, лебединая шея, руки как лианы, и лицо ярче, чем свет солнца и луны.
- Хм, не встречали! – вновь говорит Думитру.
- Мы не можем ошибаться, потому что у нас самые лучшие гончие псы, самое проверенное оружие, твердая рука и меткий глаз. Покажите нам это чудо-чудное, потому что возвращаться без него к нашему господину мы не можем.
- Ладно, убедили вы меня своими сладкими речами! – Думитру поднялся и хлопнул в ладоши.
Молодые охотники быстро нашли среди гостей Тудора. Он встал рядом с ними и священником. Гости замерли, тишина нарушалась только потрескиванием свечей и сушенных веточек базилика в руках. На пороге тех самых дверей появилась Анастасия. На ней было белоснежное платье, повязанное широким поясом, с двумя спадающими на юбку расшитыми полотнами плотной ткани спереди и сзади. На голове ее был венок из базилика, который вязала Дана, украшенный цветными ленточками. Ее взволнованный взгляд сразу же воссоединился со взглядом Тудора, который оказался взволнованным еще большее ее.
- Уважаемые румыны! Мы назначаем свадьбу этих прекрасных молодых людей на…
- Святой отец, что вы говорите! – схватила его за рукав первая невеста, - вы же помните, как мы договаривались!
- Ах да! На сегодня! Уже сегодня вечером я обвенчаю этих молодых людей в церкви на окраине города, откуда с песнями и музыкой мы отправимся в этот дом, который будет нам убежищем для наших увеселений в течение трех дней: с четверга по субботу, согласно свадебным законам, переданных нашими предками нам.
Тудор судорожно сглотнул и взглянул на Анастасию, следившую за каждым движение святого отца. Не знала она еще, что должен он через два дня покинуть ее ради другой, ради восстания.
На коляске с бубенчиками мчался Тудор со своей новой женой из церкви по тихой темной улице. Дрожала под медвежьей шубой от счастья и от мороза, не чувствуя его, Анастасия, не зная, как выразить словами, а не обыкновенной улыбкой, ведомое ей одной счастье. Тудор крепко сжимал ее руку, даже чересчур крепко, но она не чувствовала этого. Он держал ее руку еще с тех пор, как они сделали круг вокруг церкви с коронами, которые держали над их головами Думитру и Вероника, как люди на хорах стали закидывать их мелкими монетками и хлебными крошками. На губах своих Анастасия чувствовала сладкий вкус меда, который им дал попробовать священник в знак вечной любви и соединения**. Обжигаемое ледяными порывами ветра лицо, казалось, замерзло, стало похоже на маску безграничного счастья, уголки ее губ просто не могли опуститься.
В доме танцевали хору, и все вокруг сотрясалось. Их встретили с радостными криками, налили по чарке вина для согрева. Замороженный ум мгновенно затуманился, Анастасия схватилась за плечо мужа для равновесия. Тудор засмеялся и увлек ее танцевать. И она закружилась в танце, закружилась в его объятиях.
Глава третья.
Не согревающие лучи зимнего солнца скользнули по подушке, затем по ее рассыпавшимся темным волосам. Он во сне обнял ее и притянул к себе. Печь топить было некому, все спали мертвым сном после вчерашнего, кто от танцев, кто от выпитого вина, потому в комнате было прохладно. И тут какой-то далекий глухой стук. Анастасия мгновенно открыла глаза. Предчувствие, что что-то или кто-то может разрушить ее хрупкое счастья, вдруг овладело ею. Она сильней обняла Тудора, поцеловала в лоб. Сквозь сон он услышал, что ее сердце учащенней забилось, потому спросил, еле ворочая языком спросонья:
- Милая, что случилось? Почему ты проснулась?
- Мне кажется, я услышала стук в калитку. Кто-то пришел.
Тудор сразу же открыл глаза. Пару секунд приходил в себя, а затем, скинув одеяло, подошел к окну, выходившее на калитку. За забором стояло несколько лошадей, люди в шубах о чем-то встревожено разговаривали, о чем свидетельствовала бурная жестикуляция.
- Анастасия, - сказал Владимиреску, - мне надо спуститься проверить, что там.
Она не в силах, что-либо вымолвить, лишь кивнула. Когда дверь закрылась, она смогла подумать лишь об одном. Ее счастье оборвано, нарушено и вряд ли можно будет вернуть то вчерашнее состояние безмерной радости за себя, за него, за всех, окружающих людей.
Через пять минут Тудор снова поднялся в комнату.
- Что случилось?
- Анастасия, - проговорил он взволнованно еще с порога, подходя к кровати и беря жену за руку, - моего приказа ослушались. Мне срочно надо уехать, потому что в Падеше Петру Журан поднял восстание.
Он ждал слез, истерики, обморока, но только не огненного поцелуя и пожелания не замерзнуть в дороге. Выходя из дома, он понял, что выбрал в жены необычайную женщину и чем бы восстание не закончилось, он должен вернуться к ней.
В это время в городе Падеше крестьяне под предводительством назначенного Владимиреску Петру Журана, сами распорядились о начале восстания. Они собрались вместе и, распевая народные песни, стали разорять дворянские усадьбы, разделяя между собой боярские земли, поджигая со всей злости большие дома и выпивая вместе с этим много вина. Не прошли они и половины пути, не выпили и половины всего вина, как огонь перекинулся с хором нобелей на обычные деревянные постройки крестьян, и вскоре весь Падеш был объят огнем. Крестьяне, бросив оружие, кидались тушить свои жилища. Дворяне выносили из домов все дорогое и важное. Мародеры, рискуя жизнью, проходили в огонь и вытаскивали то, что не вытащили хозяева. Треск ломающихся деревянных каркасов и рушившихся строений сплетался с криком людей, оставшихся в домах. Сухой терпкий дым повис над городом темной тучей.
Еще издали, увидев город, объятый огнем, Тудор Владимиреску со своим отрядом перешел на быстрый галоп. Они проехали между сожженными холмами и пепелищами зданий. У остатков домов жались женщины с детьми. По их старой одежде Владимиреску узнал в них крестьян. Еще немного дальше на возвышении виднелся человека, окруженный многотысячной толпой. Человек что-то говорил, толпа кричала. Это был Петру Журан. Они подъехали к толпе.
- Братья, жители Цара Ромыняскэ, представители всех ее народов! Ни один закон не запрещает человеку отвечать злом на зло. Если змея заграждает путь человеку, он бьет ее палкой, дабы защитить свою жизнь, - его голос заглушил рокот толпы, - Сколько можно еще терпеть этих змеев, проглатывающих нас живьем, этих заправил, как церковных, так и политических, которые всасывают нашу кровь? До каких пор мы будем рабами в собственной стране? Уничтожим же состояния, неправедно накопленные боярами-тиранами! – говорил Журан наизусть текст одной из прокламаций.
Толпа вновь закричала. Тудор молчал, а Петру, наконец, заметил его.
- А вот и он, наш избавитель! – закричал он, показывая рукой на Тудора Владимиреску.
Народ расступился. Со своим окружением Владимиреску проехал к возвышению, где стоял оратор.
- Петру, разгони людей.
- Но, господин…
- Никаких «но» ! Ты и так много лишнего натворил сегодня.
Петру понял, что господин Тудор им не доволен, но ни как не мог понять почему. Все, что он делал сегодня, он делал во славу восстания и освобождения народа. По крайней мере, так ему казалось.
По прошествию около часа, пока люди расходились, Тудор молча сидел на лошади, направив свои черные глаза в сторону Букурешть, как молящийся смотрит в сторону святого города, только зная в какой он стороне, но, не видя его самого. Петру Журан подошел к Владимиреску, опустил голову, согнув колено и погрузив его в снег.
- Господин Тудор, я чувствую, что вы мною недовольны…
- А с чего мне быть довольным тобой? – взорвался Тудор, - Что сделал ты сегодня, чтобы оставить потомству гордые поступки и хорошую память о себе? Ничего, Петру! Ты лишь взбудоражил, причем зря, целый город, сжег дома и заставил людей убивать друг друга! Скажи, это достойный поступок? Ты думал, что я дам тебе звание командира за смерти ни в чем не повинных людей? Повтори мне то, о чем мы так долго толковали на военных советах!
- Никаких смертей крестьян, - смиренно сказал Петру.
- Но все-таки у тебя со слухом плохо. Как ты думаешь, для кого я столько твердил, что восстание назначено на завтрашний день? Специально для таких, как ты! И меня укоряли, что больше слушать не могут, когда я начинаю говорить про дату восстания! Так некоторые все равно ничего не поняли!
- Господин, Тудор, я хотел, как лучше…
- Замолчи же! Арон! - крикнул Тудор одному из своих людей, - свяжите его и посадите на лошадь!
- Господин, не надо! Прошу вас…
- И в рот суньте что-нибудь, чтоб его не слышно было.
- Я это так просто не оставлю, Владимиреску! Я отомщу тебе за это! Да здравствуют греки! Да здравствует Турция! Слышишь?…
- Повесить его…
Он не вернулся к вечеру. Ждать ночью его было бесполезно. Начался буран. Анастасия, подавленная, стояла у окна, не видя ничего, кроме нарастающих на подоконнике снежных сугробов.
- Милая, не стоит так себя изматывать, - сказала заботливо Вероника, - Иди-ка лучше спать, завтра он вернется. Думитру сегодня тоже не будет, потому можем поспать в одной комнате, чтобы зря не топить второй этаж. Позови Дану к нам, и я прочту вам одну из моих любимый книг, согласна?
Анастасия признательно улыбнулась и пошла за Даной, которая никак не могла наиграться с ее свадебным венком из базилика.
Глава вторая.
Все исторические источники сходятся на том, что восстание 1821 года было пущено 15 января в городе Падеше. Тем не менее, одни утверждают, что крестьяне взбунтовались самовольно, а другие, что Тудор специально прибыл в Падеш начать восстание. Если допустить второе предположение, то выходит следующее: узнав, про действия падешских крестьян, Тудор Владимиреску немедленно прибыл туда, чтобы наказать виновных. Историки, бывшие с Владимиреску в тот момент, ясное дело, записали это, как неповиновение со стороны крестьян и ошибки падешских властей. Понятно, что прибытие командира в гущу событий в других летописях было отмечено, как желание Тудора начать восстание именно в Падеше, к тому же город уже был объят революционным огнем, а крестьяне воинственно сотрясали косами и топорами. Но зачем было Владимиреску уезжать из подготовленного города, оставлять свои войска, чтобы заменить их толпой крестьян, только и вооруженных что топорами?
Из всего этого следует такой ответ. Хорошо, что эти два варианта имеют не такую большую разницу между собой и что их только два, потому что настоящую правду мы, по-моему, не узнаем никогда.
Как бы то ни было, но восстание началось. «Всё княжество пришло в движение», как описали те смутные дни все летописцы того времени.
В своей армии Тудор Владимиреску установил строгий режим, и многие были этим недовольны, но пока все подчинялись, и мелкие случаи междоусобицы удавалось усмирять.
В течение короткого времени восстание охватило всю Олтению, а потом – Валахию и некоторые области Молдовы. Изможденные крестьяне не сопротивлялись и переходили на сторону Владимиреску, поэтому восстание имело такой успех. Он занял монастыри Тисмана, Козия и Тыргул Жиулуй и стал продвигаться к Крайове.
Анастасия же во время военных побед мужа не знала, куда ей деться от скуки. Тудор увез ее в Крайову в дом боярина Глаговяну, потому что считал, что там она будет в безопасности. В доме Глаговяну действительно все было спокойно, и даже чересчур. События доходили до Крайовы медленно, и когда Анастасия узнавала их, Тудор уже завоевывал другой монастырь или следующий город. Анастасия, не умевшая читать, просто не знала чем заняться в этом огромном доме с огромной библиотекой. Боярин Глаговяну попытался научить ее азбуке, но Анастасия сказала, что толку было бы больше, если б он учил этому Дану. Когда до Крайовы дошли слухи, что Тудор Владимиреску повернул сюда, Анастасия радостно захлопала в ладоши. Глаговяну попытался уговорить ее уехать куда-нибудь на юг, но, уже познакомившийся с характером жены Владимиреску, он и не рассчитывал на положительный ответ Анастасии. Все его ожидания оправдались.
Армия подходила. Анастасия ждала ее, как избавление и соединение с мужем, а все остальные жительницы Крайовы испуганным голосом рассказывали истории о жестокости предводителя восстания, которые Анастасия не желала даже слушать.
Крайову взяли без единого залпа. Анастасия в рядах медсестер красного креста проникла в военный лагерь и без труда нашла палатку Тудора. Но ее прирожденная нетактичность сейчас дала о себе знать сполна. В палатке было какое-то собрание, очень похожее на военный совет. Тудор, что-то объясняя, стоял спиной к входу, лицом к карте и не увидел вошедшей Анастасии. Все остальные с удивлением смотрели на дерзкую медсестру и, зная нрав господина Тудора, как его называли, ждали его реакции. Владимиреску обернулся.
Виноватая улыбка, яркие с сумасшедшим блеском зеленые глаза, безусловно, он в одно мгновение узнал ее. Но он решал, как поступить, чтобы присутствовавшие ничего не поняли. Ему очень нравилось путать и сбивать с толку людей.
- Что ты тут делаешь? – спросил он после некоторого молчания холодным тоном, но веселые искорки в черных глазах выдали его. Сначала испугавшись, Анастасия все же вспомнила нрав мужа и решила подыграть ему.
- Скорее это должна спрашивать я, - ответила она таким же тоном.
Присутствующие удивленно озирались по сторонам. Господин Тудор не взорвался, а эта медсестра разговаривал с ним так, будто имела на это права.
- Почему ты повернул на Крайову?
- В этой стороне находится Букурешть, - сказал Владимиреску, сдерживая улыбку и сильное желание обнять Анастасию.
- Ты решил пойти на Букурешть?
- Да, в моей армии увеличилось количество людей – на мою сторону перешли арнауты, посланные для нашего усмирения, поэтому по численности мы почти сравниваемся с численностью господарской армии.
- Замечательно. А что ты собираешься делать дальше?
- Обнять тебя, моя дорогая.
Анастасия улыбнулась, в мгновение ока пересекла расстояние между ними, и Тудор крепко сжал ее в своих объятиях.
- Господа, познакомьтесь с моей женой.
Господа улыбнулись, а затем дипломатично удалились. Тудор с Анастасией остались одни.
- Ты же не хотел идти на Букурешть? – возобновила разговор Анастасия.
- Там я должен встретиться с Александру Ипсиланте, который поднял восстание на территории Молдовы.
- Молдова восстала?!
- Да.
- Тудор! Тебе удается это! – она обняла его за шею.
- Это все благодаря тебе, моя дорогая, - прошептал он.
Глава третья.
Вечером Тудор появился в доме у боярина Глаговяну.
- Господи, как вы изменились! – воскликнул он, увидев Глаговяну.
- Старею, сын мой, старею. Ты же, вижу, с каждым днем становишься все энергичнее. Неужели восстание настолько поднимает тебе настроение?
- Скорее не само восстание, а надежда на то, что у людей после него будет нормальная жизнь.
- Хорошая цель, - ответил со вздохом боярин, - Но вот достижима ли она?
- Никто этого не узнает, пока не попытаться достичь ее.
- Достойный ответ и, надеюсь, у тебя все получиться. Тудор, налить тебе вина?
- Вы знаете меня с детства, но так и не привыкли, что я не пью.
- Просто у меня в уме не укладывается, чтоб румынский мужчина не пил, но воевал за независимость своего народа. Могу поспорить, что у тебя во всей армии, ты один такой.
- Нет, есть еще один солдат.
- Значит вас двое. Я это понимаю так - кто не пьет, тот не уважает собственную страну и обычаи. Но это и не про тебя сказано, потому что не каждый согласился и отважился бы рисковать своей жизнью ради жизни других, незнакомых ему людей.
- Наверно, я и начал это восстание для того, чтобы иметь достойное оправдание.
- Тогда, я выпью сам. Боже мой, какой тонкий вкус, какой запах! Ты много теряешь, Тудор.
- Я привык к таким словам.
- Поэтому взял себе в жены такую красивую женщину?
- Как она вам? Мы ведь так и не успели поговорить об этом.
- Ее зеленые глаза бередят во мне грустные воспоминания о своей жене. У нее были такие серые восхитительные глазки, что когда при первой встречи она взглянула на меня, я понял, что пленен. Конечно, они не могут сравниться с глазами Анастасии! Но меня волнует вот, что. В Букурешть есть один грек-фанариот, и когда боярин Стырку увидел твою жену, он сказал, что у того грека глаза точно такие же. Твоя Анастасия не гречанка, случайно?
- Нет, ее отец крестьянин из села Клошань, а мать…
- Да, гречанка никак не может жить в Клошань! Это, наверно, просто еще одна буйная мысль вечного пьяницы.
- Да, конечно же, - улыбнулся Тудор.
- Анастасия, - спросил он у своей жены вечером. - Твоя мать или отец имеют какие-нибудь греческие корни?
- Моя мать греческая дворянка, но когда ее семья разорилась, она вышла замуж за моего отца и переехала в Валахию. А почему ты спрашиваешь?
- Просто в тебе есть что-то нерумынское, иноземное.
- Но ты ведь не причислишь меня к врагам, потому что я наполовину гречанка?
- Ну, конечно, нет, моя королева!
У Тудора закралось подозрение, что, возможно, тот грек из Букурешть приходится Анастасии дедом, но непонятная предосторожность заставила его промолчать об этом и не рассказать жене. Анастасия же верила всему, что говорил Тудор, поэтому его внезапный вопрос не показался ей странным.
- Тудор, ты возьмешь меня с собой?
- Но тебе же нельзя.
- Я знаю. Но я так же знаю, что прожить без тебя еще месяц не смогу.
- Хорошо, милая. Я возьму тебя собой.
Однако ей показалось странным, что он так быстро согласился.
16 марта 1821 года Тудор Владимиреску остановился у Котрочень. В Букурешть и близлежащих городах бояре, а особенно греки, в панике собирали вещи и бежали кто куда. В городе остались только несколько патриотически-настроенных бояр во главе с митрополитом Дионисие Лупу. Всеми способами они старались связаться с Тудором, и кто знает на самом деле, зачем и почему им нужно было это. Но Владимиреску, возможно, именно из-за огромного количества причин отказывал им во встречи и писал в письмах такие слова: «Я поднял восстание за права, полезные для всего общества. С некоторых пор из-за объединения местных бояр с фанариотскими господарями они попрали права людей и использовали их только для своего блага».
Все же вскоре Тудор понял, что без их поддержки армия долго не продержится, и потому начал вести переговоры со столичными боярами. Переговоры продолжались до 21 числа, в течение которых Владимиреску выглядел измученным, уставшим и раздраженным. Внутри него шла борьба между прошлыми мнениями о румынских нобилях и теми представлениями, которыми ему внушали члены дивана на переговорах. На восходе последнего дня переговоров убедительная речь бояр наконец-то подействовала на Тудора.
Спустя три дней он признал право дворян управлять страной, а дворяне в свою очередь признали, что движение Тудора Владмиреску является полезным для страны.
21 марта руководитель восстания вступил в Букурешть с 6 000 пандуров, 2500 арнаутов и шестью пушками. После того, как вместе с дворянами Тудор направил султану прошение, в котором требовал, чтобы греки не отбирали страну и чтобы впредь господарями в княжествах не назначались фанариоты, 27 марта в Букурешть из России прибыл Александру Ипсиланте, глава российской Гетерии, со своим войском.
Свой «святой батальон», как он называл его, Александру набрал из многочисленных недисциплинированных людей болгарского и сербского происхождения, а также из молодых греков из дворянских семей. Армия шла, занимаясь по дороге грабежами, но гордо несся звание «За веру».
Гетерия взяла Молдову без боя. Господарь Молдовы перешел на сторону Ипсиланте, и даже сам митрополит принял Ипсиланте как освободителя. Гетеристы хотели начать борьбу за освобождение Греции в Молдове, потом соединиться с восстанием Тудора Владимиреску, и, согласно планам Олимпиота, после восстания сербов и болгар, добиться независимости государства, правда, сам Ипсиланте не утончал какого. Однако военные планы Александру не имели свойства становиться реальными, хотя и были верны в расчетах, методах, а также в количестве приглашенных на бал, который он собирался дать в честь своей победы.
Бояре Букурешть встречали его как героя. На улицах в его честь были устроены празднества, а в господарском дворце стол ломился от угощений и молдавских вин. Тудор Владимиреску прибыл вместе с Анастасией самым последним. Зал был полностью набит боярами, и Анастасия являлась там единственной женщиной. Она шла рядом с Владимиреску, наряженная и прекрасная, освещая всех своей истинной, не вычурной, простой красотой. Казалось, что они были созданы друг для друга. Высокий Владимиреску с широкими плечами и атлетически сложенной фигурой, а рядом с ним она, королева, с зелеными глазами. Увидев ее, Ипсиланте поднялся, а потом подозвал своих людей и спросил, кто она. Ему ответили, что супруга Тудора Владимиреску. И тогда он твердо поставил перед собой цель завоевать ее, забрать себе.
Когда Анастасия одна стояла у окна и смотрела на разворачивающееся внизу представление для крестьян, ее сердце, скорее, было там, с другими обычными людьми, а не на этом собрании среди чванливых бояр. Конечно, здесь были и те бояре, которые были готовы сражаться за свою родину, но для большинства присутствовавших дворян главным были деньги и власть.
Внезапно перед ней появился мужчина среднего роста с узкой линией усов над верхней губой и в щегольском костюме, которые носят при русском дворе.
- Здравствуйте, богиня, - пропел он, и Анастасию чуть не передернуло от отвращения.
Она слегка склонила голову в знак приветствия, не сводя глаз с представления внизу.
- Вижу, вам нравиться выступление для крестьян, - продолжал русский дворянин.
- Да.
- Отчего же вам скучно здесь, среди воспитанного общества?
- Потому что как в игре, так и в отношениях они всегда искренны.
- Я полностью с вами согласен, что в наше время при дворе больше не найдешь искренности. Ее сменила гордыня!
- А к каким людям вы относите себя? – с интересом взглянула она на него
- Что ж, не скажу, что отношусь к бедным, но в душе я, несомненно, чем-то похож на них. А еще, конечно, к честным. Я могу сказать все, что думаю о человека в лицо. Для меня не важна власть, а любовь в одно мгновение может занять мое сердце!
- Понятно, - тяжело проговорила Анастасия, словно он сообщил о смерти какого-то ее родственника. - Извините, но мне нужно идти.
- Подождите, - Ипсиланте схватил ее за руку, нежно глядя в глаза, - скажите, можем ли мы увидеться еще раз?
- Не переживайте, - мягко высвободилась женщина, - в вашей честности я не сомневаюсь, прощайте!
Тудор пока домой идти не мог, поэтому назначил ей в провожатые Думитру Мурешана. По дороге Анастасия сказала:
- Думитру, знаешь, я бы была не прочь вновь стать той обычной крестьянкой, которая…
- Ты сожалеешь, что вышла за Тудора? – удивленно перебил он ее.
- Ну, что ты! – воскликнула Анастасия. - Нет, мне просто хочется вновь побывать у себя дома, поесть той мамалыги, которую готовила мама, послушать гневных речей отца, что у нас отобрали земли! Я скучаю.
- Вот как получается! – размышляя вслух, сказал Думитру. - Даешь людям лучшую жизнь, а они скучают по плохой. Человеческую натуру я никогда не пойму!
- Вот именно, что начинают скучать по другой! А вспомнит ли про нас кто-то, когда все будет хорошо? Вспомнят ли, Думитру? И не будет ли не хватать им прежней жизни?
- Да, теперь я понимаю, почему обычно женщин мужчины держат подальше от военных дел! Это на них плохо сказывается.
- Да нет же! – горячо вскричала Анастасия. - Это не из-за военных дел! Это вовсе не из-за этого!
- Ну, почему же? Всё! Решено, я завтра же поговорю с Тудором, чтобы он тебя отправил обратно в Крайову. Женщины начинают думать, как раз тогда, когда это совершенно никому не нужно.
- Думитру, ты меня не понимаешь!
- Отлично понимаю. Моя первая жена, когда сбежала от меня, говорила точно такие вещи, что, мол, о ней никто не вспомнит после ее смерти, что ей нужно сделать что-то такое, яркое и запоминающееся для потомства.
- Нет, я совсем не об этом, - вздохнула Анастасия.
Но Думитру Мурешан ее не слышал. Он что-то продолжал говорить, бормоча под нос румынские поговорки.
В своей палатке Анастасия ходила из угла в угол. Тревожное чувство, распирающее ее грудь, не давало спокойно лечь спать. Об этом-то она и пыталась рассказать Думитру, но он понял ее по-другому. Она решила выйти и побродить по спящему гарнизону.
Небо тогда было темным и не было видно ни одной звездочки. Она проходила мимо палатки с арестованными, как услышала чьи-то слова:
- Пить, дайте мне пить.
Анастасия оглянулась. Рядом не было ни одного солдата. Женщина сама набрала плошку воды и поднесла ее к маленькому окошку.
- Спасибо, добрая женщина. - Произнес голос. - Вы спасли мне жизнь.
- Кто вы? – спросила его Анастасия, - Вы говорите с греческим акцентом.
- Правильно. Я грек по национальности, но я никак не причастен к управлению или грабежу вашей страны. Я ученый! Но видимо сейчас сажают всех, кто говорит по-гречески.
- Не переживайте, как только Тудор поймет, что взял под стражу ученого, он тут же вас выпустит.
- А вы, случайно, не жена Тудора Владимиреску? Я слышал по рассказам солдат, что есть в этом лагере женщина необыкновенной красоты с зелеными глазами. Хотя тут и темно, но мне кажется, что у вас глаза именно этого цвета.
- Правильно. Это я.
- А знаете ли вы, что ваш муж сам приходил ко мне и очень долго разговаривал про то, откуда я родом и почему у меня тоже такие же зеленые глаза, как у вас?
- Тудор разговаривал с вами?
- Да. Он выглядел очень злым, и если бы не стража, то точно выколол бы мне мои глаза за то, что они похожи на ваши.
- Это странно…
- Согласен, а мне старому ученому глаза очень нужны, и мне не важно какого они цвета. Но, к сожалению, я их поменять не могу…
- Извините, я пойду.
- Спасибо, за воду, - крикнул он ей вслед.
Но она неслась вперед, словно оглушенная.
В это время во дворце Тудор закрыл дверь кабинета и повернулся к Ипсиланте.
- Что ж, давай продолжим наш разговор. Ты сказал, что хочешь, чтоб я передал командование над моей армией тебе, да? – спросил он.
- А разве мы так не договаривались? – удивился Александру. – Или Олимпиот не сказал тебе, что когда армия гетеристов будет готова к объединению, то ты…
- Нет, - жестко оборвал его Тудор, - он не говорил, что я должен отдать все свои полномочия тебе, не оставив себе никакой возможности управлять своей собственной армией!
- Но, Тудор, пойми. Если армии будут под одним командованием, победу можно будет легко достичь…
- Еще раз нет, Ипсиланте. Я не готов проливать румынскую кровь за греческую страну.
- Что это означает, Владимиреску? – глаза Александру сверкнули.
- Я прекрасно понимаю, чего ты добиваешься, - устало произнес Тудор, поднимаясь.
- Ну, что ж прекрасно, - ответил Ипсиланте. - Раз, ты все понимаешь, то мне и объяснять не придется, что это война…
* Цветок влюбленных,
Цветок оплакиваемых,
Святой и чистый
Связывает сердце с сердцем.
Возвышает нашу душу,
Молодит нашу душу,
Наш базилик,
Наш бессмертный цветок.
** свадебная процедура слегка изменена, поскольку того требует контекст. В настоящем виде румынская свадьба гораздо длинней и интересней. Полный вариант можно прочесть в труде Дмитрия Кантемира «Obiceiurile Moldovei», правда на румынском языке.