Часть первая.
Busuioc la nastere, busuioc la moarte,
Floare de tristete, floare de noroc.
Viata noastra toata, Doamne, cum incape
Intre doua fire mici de busuioc*.
Т у д о р В л а д и м и р е с к у
Глава первая.
Он родился тогда, когда его семью греки-фанариоты** вышвырнули на улицу. Был конец зимы 1775 года. Это был тот слякотный период, когда румынские сугробы только начинают подтаивать, а неожиданные последние морозы превращают их в огромные ледышки. Мать, согнувшись над тремя одетыми не по погоде детьми, глотала слезы, которые из-за двадцатиградусного мороза падали ледышками в снег. Отец стоял неподалеку, проклиная греческих солдат, которые не обращали на это внимания, и, стоя цепочкой, выкидывали из дома мебель, вещи и кухонную утварь – все, что было нажито долгим и упорным трудом после войны 1774 года. Мать была на девятом месяце беременности. Ее круглый живот не могла прикрыть старая отцовская дубленка, а она еще пыталась укутать ею дрожащих детей. Увидев, как она, раздетая, беременная, стоит на ветру, сгибаясь под тяжестью мешков с какими-то крохами, которые удалось собрать, отцом овладело безумие. Он кинулся на солдата, стоявшего последним. Тот, рассчитывая, что крестьянин образумиться, не предпринимал никаких мер. Но когда его лицо погрузилось в хлипкий снег, а отец все не унимался, остальные солдаты решили, что пора с этим кончать. Прогремел выстрел. Мать не добежала до умирающего отца. Она, поскользнувшись, неуклюже развалилась среди раскрывшихся мешков.
В сознание ее вернула резкая боль в животе. Было уже темно. Одежда на ней почему-то была мокрая и липла к телу и ногам. Снег до этого мраморно-белый, сейчас был рубиновым, да еще и искрился так, что начинали болеть глаза. Детей рядом не было. Она поняла, что рожает и что сил дойти даже до руин сожженного дома у нее нет. Мать доползла до стены сарая и прислонилась к ней.
Она родила ни разу не вскрикнув, хотя боль была ужасная, потому что ребенок вышел ножками вперед. Мальчик, пискнув, сразу принялся сосать материнскую грудь. Настолько обессиленная, она не могла плакать от жалости к этому ребенку, который мог не дожить даже до утра. На стене сарая висел сушеный пучок базилика. Протянув руку, она сорвала пару веточек.
- Да будешь ты Тудором в честь отца своего, - прошептала она, сотворив над ребенком крещение. – Носи это имя с гордостью и борись за право жить с такой же стойкостью, как это делал твой отец. Знай, что где-то на свете есть справедливость… прости меня, если я умру первой…
Ее веки закрылись, а ребенок заплакал.
Через 2 часа скакавший мимо всадник сжалился и забрал его с собой.
Вырос Тудор в Крайове в семье боярина Глаговяну вместе с его сыном, где получил воспитание, был обучен торговле и управлению имением. По стечению странных обстоятельств, мальчику в действительности присвоили имя Тудор. Возможно, легенды, ходившие по селу, не являлись сказками, и боярыня действительно общалась с духами умерших, от коих и узнала имя ребенка, данное при крещении матерью, а возможно, это было обычное совпадение. Фамилию ему дали по названию той местности, где его нашли, Владимиреску. Слова матери предопределили его судьбу. Каждый день, на протяжении всей своей жизни он боролся за право жить.
Имея возможность путешествовать, благодаря денежному благополучию семьи Глаговяну, Тудор выучил греческий, турецкий и немецкий языки. Его жизнь складывалась из внезапно сплетенных случайностей, неожиданных встреч и многочисленных бесшабашных поступков, которые он творил в юном возрасте на службе у боярина Глаговяну. Тогда для молодого Тудора закон был не писан, а наказания не представляли особого ужаса. Тем не менее, он сумел доказать, что именно в нем нуждается Глаговяну, и тот назначил его своим доверенным лицом. Но он не долго продержался на этом посту.
Вскоре началась русско-турецкая война, и Владимиреску с отрядом добровольцев из Олтении помогал русской армии установить связь с восставшими против турков сербами. За это от русских он получил в награду орден Святого Владимира, звание командира и саблю.
Он опять вернулся к боярину, и Глаговяну отправил его в столицу Австрийской империи, где в то время лечилась боярыня.
Вена раскрыла перед Тудором свои объятия. Нигде еще он не чувствовал себя так хорошо. Здесь он читал многочисленные книги, которых невозможно было достать в Валахии, посещал театры и балеты. Видел прекрасных дам и ссорился из-за них с гордыми офицерами, но всегда выходил победителем из многочисленных дуэлей. Все шло гладко, пока в один вечер он не получил письмо следующего содержания:
«Тудор Владимиреску, зная ваше горячее желание помочь своей стране, находящейся под продажным и бессильным владычеством турецкой Порты, хочу предложить вам руку помощи. Я, Иордаке Олимпиот, не могу больше видеть, как страдают две самые дорогие мне страны: Румынские княжества и Греция. Я хочу им помочь! Я хочу их спасти! Уверен, что вы разделяете мои стремления, потому что каждому патриоту (как мне и вам) больно видеть, до чего турки довели наши плодородные и процветающие земли. Мне тяжело осознавать, что там, за Карпатами, люди работают, не щадя себя, думая лишь о будущем детей своих. Они копят деньги, пряча их за выдвижным камнем в печи, отказывают себе почти во всем, терпят набеги армий, которые направлены для поддержания порядка, платят беспощадные налоги, когда турки живут в свое удовольствие, не думая ни о чем другом, как выжать больше прибыли из своего правления. Если вы хотите помочь своему народу и в не желаете, чтобы ваши дети жили в таком притеснении и унижении, присоединяйтесь к нам.
Жду вас завтра на ужин,
Иордаке Олимпиот».
Тогда ему показалось странным это патриотическое чувство, которое он, по мнению незнакомца, должен был почему-то испытывать. Но он явился на ужин, поскольку его всегда притягивали тайны.
Тудор знал, что в Вене в те времена находился интеллектуальный центр греков, уехавших со своей родины. Проводя ночи за карточными играми и бурными заседаниями о независимости Греции, они основали секретное общество Гетерия, которое должно было организовывать борьбу за освобождение от османского ига. Иордаке Олимпиот являлся одним из руководителей венской Гетерии. Он был наслышан о мятежном характере, о беспроигрышных дуэлях Владимиреску, а когда увидел этого высокого мужчину с черными глазами, направленными строго перед собой, он понял, что не ошибся и это именно тот, кто ему нужен.
Разговорами, не имевшим завершения, спорами, заканчивавшимися не в пользу Тудора, доводами, которые Олимпиот придумывал каждый раз перед встречей с ним, а также психологическими способами - доверительным взглядом, настойчивым тоном, уверенными действиями - Иордаке Олимпиот сумел внушить Тудору Владимиреску чуждый ему некогда патриотизм, ненависть к грекам-фанариотам и, самое главное, горячее желание изменить нынешнее положение вещей в Румынских княжествах.
План Олимпиота по сути своей был прост до невозможности, но сложен и рискован по исполнению. Итак, вот, как все выглядело на бумаге.
«Взбунтовавшись, румыны под предводительством Тудора Владимиреску (было вписано вместо пропуска) обратят на себя внимание турков. Секретное российское общество Гетерия под руководством Александру Ипсиланте вместе с 300 000 воинами должно объединиться с румынскими восставшими в единую армию. Затем отбив наступление турков, которые не должны подозревать об этом объединении, единая армия должна начать отступление к территории Греции, где по дороге должна поднять на борьбу против Османского ига болгар и сербов под предводительством (пропуск). Венская Гетерия под руководством Иордаке Олимпиота (тщательно выведено) должна прибыть к границам Греции к (неуказанно) числу 1821 года. Этими военными действиями уже к концу зимы 1821 года Греция должна получить независимость от власти турков (на полях стоит три восклицательных знака)».
Вспыльчивый, но умеющий здраво оценить ситуацию, Тудор Владимиреску поддался речам Иордаке и неожиданно для себя понял, что действительно больше не может терпеть эксплуатацию своего народа Османской империей, бояр греков-фанариотов и бояр румын. Хороший знаток возможностей Олтении, в которой исполнял ряд административных функций и развернул широкую коммерческую деятельность, установив широкие связи, Тудор Владимиреску был в то же время прирожденным военным человеком. Получив согласие, Олимпиот преподал Владимиреску несколько уроков военной тактики, снабдил его деньгами на первый период, организовал огромный двухдневный прощальный вечер в честь начала освободительного движения и посадил его в дорожную карету до Валахии. Вот и все, чем он мог помочь ему. Олтения – театр его детских игр в войну, должна была скоро превратиться в место пролития настоящей крови и игр уже не с детским оружием.
В селе Клошань, уезда Мехединць, название которого походило на имя одного из руководителей трансильванского восстания 1784 года, Тудор должен был встретиться со своим давним другом Думитру Мурешаном, которого он известил о своем приезде в посланном из Вены письме.
Глава вторая.
Морозное январское утро 1821 года в тот день было замечательным. Из-за прозрачного, как слеза, воздуха, черно-белого пейзажа вокруг, мир казался заново родившимся, и все было видно на несколько километров вперед. Но сей пейзаж нагонял на Анастасию Жемил скуку, ибо, куда бы она ни глядела, были голые черные стволы деревьев да круглые, мягкие сугробы. Зиму из-за присущего ей однообразия девушка именно поэтому и не любила. А находилась в лесу потому, что должна была помочь своему младшему брату Михаю собрать хворост, поскольку их мать заявила, что в одиночку Михай не справляется, и они мерзнут по ночам.
Мать Анастасии и Михая – Олимпия Элиаде, гречанка по происхождению, происходила из дворянского рода. Но из-за разорения семьи, замужество с валашским крестьянином было для нее, девушки без приданого, вполне хорошей партией. Она приехала в Валахию, без точного представления о будущем и храбро занялась устройством семейной жизни в крестьянской глубинке. Отец их, Василие Жемил, на протяжении всей семейной жизни ни разу не задумывался, как ему повезло с женой, так как с любой другой женщиной в его хозяйстве царил бы сущий хаос. Олимпия сразу взяла правление в свои руки, отправила деньги кредиторам и, памятуя о разорении своей семьи, начала копить приданое для детей. Первенцем был старший брат Ион, который вместе с мужем Анастасии Санду Морару отправился на русско-турецкую войну 1812 года. Оба они не вернулись. Вторым ребенком в семье являлась она, Анастасия, а младшим был Михай.
Михай, как и отец, принимал свое положение в мире как нечто раз и навсегда данное и не способное изменяться. Михай любил мечтать и потому большую часть времени проводил в другом мире, в котором не нужно было платить беспощадные налоги за землю и собирать хворост негнущимися от мороза пальцами. Анастасия же совершенно не понимала прелесть воздушных замков и предпочитала жить реальностью.
Сейчас, окликнув его, Анастасия не получила ответа.
- Михай, черт тебя подери! – пробормотала она.
Заснеженный лес заглушал все шорохи. Вдалеке послышалось, как, сорвавшись с ветки, шишка шумно пролетела вниз несколько метров, а потом мягко погрузилась в сугроб, и в лесу вновь воцарилась тишина.
- Михай! – закричала женщина, выпустив охапку сучьев.
- Я здесь! – послышался его голос, - Анастасия, иди сюда!
Пройдя сквозь колючие кусты, Анастасия увидела его стоящим рядом с каким-то высоким худощавым мужчиной в волчьей шубе.
- Анастасия, познакомься с Тудором Владимиреску. Он сказал, что знает нашего отца!
Женщина испуганно взглянула на Тудора, приняв его за одного из лесных сторожей, которые запрещали собирать дрова.
- Приятно познакомиться, - сухо обратилась она к Тудору, который смотрел на нее не сводя глаз.
- Я направлялся к одному моему знакомому, Анастасия. Думитру Мурешана, знаете?
- Да, - облегченно произнесла она, - кажется, я слышала это имя.
- Я, к счастью, встретил вот этого молодого человека, который сказал, что сможет провести меня до Клошань
По дороге они разговорились. Тудор Владимиреску взял её вязанку. Вскоре они вышли из леса.
В селе Клошань было всего около два десятка домов. Но сейчас Анастасия будто бы увидала впервые свой отчий дом, и стыд, неловкость за свое жилище, в которое Михай приглашал Тудора Владимиреску, словно в какой-нибудь дворец, охватили ее. Анастасии казалось, что их дом самый худший не только в селе, но и во всем белом свете. Слегка покосившийся влево, с облезлой краской на стенах и огороженный забором, в котором кое-где зияли дыры, – он представлял собой, наоборот, чуть ли ни один из лучших домов этого валашского села.
Василие Олимпия Жемил и насторожено познакомились с гостем. Когда же Михай объяснил, что он сейчас проведет Тудора до дома Думитру Мурешана, они заулыбались и разговорились. Через десять минут, когда Михай с Анастасией появились на пороге, они увидели как родители, усадив Тудора за стол и разлив вино по кружкам, о чем-то громко разговаривали. Михай с Анастасией удивленно остановились на пороге.
- Представляете, - воскликнул Василие, обращаясь к детям, - я служил с отцом Тудора во время войны 1775 года! Мы были хорошими военными товарищами, но вот только потеряли с друг другом связь после окончания войны. Где он сейчас? Как он?
- Он живет в Крайове, но он не мой отец, его семья нашла меня на дороге у села Владимира. Моего настоящего отца убили турки, - ответил Тудор.
Возбужденное выражение его лица сменилось гримасой сожаления.
- М-да, - только и произнес он задумчиво.
Зато Олимпия нашла, что сказать. Она подлила в стакан Тудора еще вина, проговорила, что Василие не знал и не хотел бередить его рану, что Михай уже пришел, что темнеет, и что пора идти, а то сейчас скользко и ничего не видно. Но отец семейства, хлопнув кулаком по столу, медленно произнес:
- Олимпия, пойди-ка ты лучше на кухню и начни готовить ужин. Тудор останется у нас.
Жена застыла, потому что никогда не слышала, чтобы ее муж хоть что-нибудь решал в их семейной жизни.
- Ты права, уже темно и поздно. Там, куда он направляется, его наверняка, не ждут, потому давай накормим его ужином.
«Ах ты, Господи! – подумала Олимпия. – Хотела, как лучше, а он все воспринял совершенно наоборот!».
- Ладно, - вслух произнесла она, - Анастасия, пойдем, поможешь мне!
После фирменного травяного чая Олимпии, Василие, посетовав на то, что политику его жена не понимает и не желает слышать подобные разговоры за столом, поскольку они, по ее мнению, не способствуют улучшению пищеварения, попросил гостя остаться у них ночь. Тудор принял предложение. Его крайне заинтересовала эта молчаливая молодая женщина Анастасия, которая во время ужина постоянно глядела с непонятной тоской куда-то в коридор и сразу ушла после завершения трапезы. Да и пища, приготовленная хозяйкой дома, была чрезвычайно тяжела и сытна. После нее никуда идти не хотелось. Только на бок завалиться бы.
Когда мать с детьми отправилась спать, Василие провел Тудора на кухню и медленно прикрыл скрипящую дверь. Затем, поискав сухих веточек, разжег огонь в печке, потер руки и повернулся к сидящему за столом Тудору Владимиреску.
- Наконец, мы сможем нормально поговорить, ну, что же происходит в мире? Понимаешь, занимаясь сельским хозяйством, невозможно уследить за новостями. К тому же их тут и узнавать неоткуда. Пока новости дойдут, на троне все господари переменятся***.
- Александру Щуцу умер.
- Неужели Бог послал нам избавление, - медленно проговорил Василие, - И кто будет вместо него?
- Не знаю, там сейчас их столько вьется вокруг трона, что и не разберешь, - Тудор замолчал.
- А ты что собираешься делать в Валахии?
Тудор поднялся во весь свой могучий рост, потянулся, а затем как бы невзначай сказал:
- Собираюсь поднять здесь восстание.
- Что?!
- Я не шучу, - ответил он с улыбкой, - Я больше не могу видеть, как бояре наживаются за счет крестьян, да и разве с правлением греков-фанариотов можно дальше мириться?
- Что ты такое говоришь? Ты с ума сошел! Как можно…
Отец Анастасии был самым настоящим румыном от мозга костей: он ненавидел турков, фанариотов, местных бояр, всем сердцем проклинал их, но ничего не мог сделать против них, потому что был чрезвычайно меланхоличен и нерешителен. Скорей от мягкого и нерешительного склада характера, а не от старости, Василие Жемил предпочитал спокойное, размеренное течение жизни, а всякое резкое и бунтарское пробуждало в нем страх и неприязнь.
- Я вовсе не сошел сума. Но я знаю, из-за чего я действительно могу потерять голову. - Тудор сощурил глаза и хитро улыбнулся.
- Понятно, - кивнул Василие Жемил, - У меня очень красивая дочь, правда? Такова была и ее мать, когда мы только встретились.
- Анастасия не просто красива, она прекрасна! - воскликнул Тудор, - Я потрясен, честно скажу. Таких зеленых глаз я еще нигде не видел, разве что похожие глаза были у боярыни Глаговяну, но фигура Анастасии, лицо! Они просто сводят меня с ума.
- Замолчи, Тудор. Ты говоришь о моей дочери, так что пощади уши отца.
- Расскажи мне про нее. Да садись же! – воскликнул Тудор, усаживая Василие напротив себя. – Нам предстоит долгий разговор. Я хочу все про нее знать.
Василие нехотя сел.
- Ну что ж, слушай тогда. Она вдова с маленьким ребенком на руках…
- Вдова с ребенком?!
- Ха, какой у тебя сейчас вид! Она не выглядит на тридцать лет, так ведь? – сказал отец с гордостью.
- Да на все шестнадцать! – воскликнул Тудор.
- Ну, это ты перегнул палку. Ей дают примерно двадцать.
- Ладно, дальше! Рассказывай!
- Не торопи меня. Что тебе еще рассказать?
- Про ребенка и бывшего мужа.
- Ребенок – милая шестилетняя девочка с такими же зелеными глазами, как у нее. А про мужа я и не знаю, что тебе рассказывать. Я вообще даже не знаю, зачем она вышла за него. По-моему, она даже не любила его, а денег у него, как и у всех, не было. Но Анастасия очень упряма, черт подери! И все равно сделает по-своему, что ты ей не говори.
- Замечательно, - тихо проговорил Тудор, откинувшись на спинку грубо вытесанного стула, - замечательно, - повторил он.
- Но все-таки про твою идею поднять восстание. Когда тебе пришло это в голову? Возможно, мы с тобой и знакомы всего несколько часов, и я не вправе спрашивать подобные вещи, - быстро сказал Василие, - но ты сам завел этот разговор. Я буду безмерно счастлив, если смогу переубедить тебя от принятого решения.
- Не трать время зря, - с улыбкой ответил Тудор.
- Ох, хорошо. Из-за чего ты так крепко вбил себе это в голову?
- Когда я был в Вене, со мной связался глава греческого общества Гетерия. Я встретился с ним, и цели Гетерии показались мне вполне возможными и реальными.
- Ты хочешь поднять восстание против фанариотов с помощью самих же греков, так что ли?
- Василие, Гетерия хочет освободить Грецию от власти Турции, и если в это же время Румынские княжества поднимутся на восстание, то вероятней всего, что и у нас и у них появится шанс стать независимыми.
- А как же Россия?
- В российской Одессе тоже образовано греческое общество, во главе с Александру Ипсиланте…
- Сын этого труса Константина, сбежавшего в Россию в двенадцатом году?
- Да, да это именно он, - улыбнулся Владимиреску.
- Да, ничего не скажешь, надежный руководитель. А Турция? Неужели тоже одобряет? – спросил с сарказмом Василие Жемил.
Тудор не ответил, лишь отвернулся к окну, устремив свои черные глаза на бескрайние поля.
- Михай сказал, что ваш участок земли снова уменьшили.
- Еще три гектара отобрали, - буркнул Василие Жемил, - Зато у Амулия владения растут не по дням, а по часам!
- Амулий - это кто?
- Сборщик налогов. Кстати, черт подери, месяц, когда заканчивается?
- Завтра. А что?
- Что, что! – недовольно повторил глава семейства, - время сбора налогов, а у нас, как обычно и половины нужных денег нет.
- Что же вы делать-то будете?
- Анастасия всегда к Амулию ходит и как-то с ним договаривается об отсрочке платы.
- Анастасия, - нахмурил брови Тудор Владимиреску, - почему она?
- Только она может с ним разговаривать спокойно. Только она может добиться от него нужной нам отсрочки. Только ее он слушает. Но вижу тебе это не нравиться, Тудор. Уж не жениться ли ты на ней собрался?
- А почему бы и нет? Ты что, Василие, против?
- Все, что касается жизни Анастасии, решает только она сама, но лично я ничего против вашей свадьбы не имею.
- Ну, вот и славно!
- Предлагаю выпить за объединение наших семей доброго румынского вина! – быстро вскочил Василие по направлению к полкам, где стояли кувшины с живительной жидкостью.
И тут.
- Хочу напомнить, папа, что доктор запретил тебе пить, - вдруг послышался голос Анастасии.
- Дочка, - прошептал смутившийся Василие Жемил.
- Да, отец, именно я. К тому же, я не буду кричать, что сейчас уже давно перевалило за полночь, потому что меня не интересует, сколько вы еще собираетесь просидеть и сколько тостов произнести. Хочу одно сказать, что у Даны очень сильный жар и что нужно пойти за доктором Скурту.
- Хорошо, я сейчас, - заторопился отец. Он накинул безрукавку из бычьей кожи, - Я быстро. Может быть, разбудить Олимпию?
- Нет, не надо ее зря волновать.
Когда Василие Жемил ушел, Анастасия, накинув на ночную рубашку старый махровый платок, подкинула в печь поленья и села за стол напротив мужчины, не сводящего с нее своих черных глаз. Тудор следил за ее движениями, наслаждаясь изгибами изящного тела, а когда она села, он, тихо вздохнув, сказал:
- Отец ваш сказал, что вы сами ходите к сборщику налогов, это так?
- Совершенно верно, - ответила она, накручивая на палец край платка.
- Почему?
- Трудно ответить.
Она смотрела на все: на пылающие дрова в печи, на кружку на столе, на дверь в ожидании отца – куда угодно, лишь не в глаза этого странного мужчины с завораживающим черным взглядом.
- Постарайтесь. Я уверен, у вас это получиться.
И хотя она совершенно не понимала, почему он, собственно, спрашивает подобные вещи, да еще требует от нее ответа, Анастасия медленно, стараясь не сболтнуть лишнего, проговорила:
- Он, так сказать, ко мне неравнодушен и…
- И вы этим пользуетесь, отсрочивая день платы? – а ему нужен был ясный и четкий ответ.
- Если есть такая возможность, то почему бы и нет?
- Он ничего не просит взамен?
- На что вы намекаете?
Она впервые посмотрела ему прямо в глаза своими оскорбленными зеркалами души и увидела неподдельный интерес и желание помочь.
- Анастасия, у вас дочь растет, вы находитесь в самом расцвете своих лет, и не жаль вам все это тратить понапрасну?
- Почему же понапрасну? Я помогаю своим родителям не потерять землю и дом. Неужели вы можете мне предложить что-то лучше?
Тудору казалось, что его обволакивает какая-то магия этих зеленых очей, а Анастасия, почувствовав, что взгляд незнакомого мужчины сейчас может заставить ее высказать все наболевшее за столько лет, вновь опустила глаза.
- Вам нужен муж, Анастасия, а вашей дочери отец, - проговорил Тудор бархатным голосом.
Этого женщина не выдержала и, вскочив, словно желая избавиться от чар его голоса и взгляда, повернулась к нему спиной и, зачерпнув кружкой воды в ведре, залпом выпила.
- Наверняка, мой отец, разливая вино по стаканам, очень долго рассказывал вам историю несчастной жизни его бедной дочери, - с сарказмом проговорила она.
- Мы не пили, - твердо сказал Тудор.
- Не знаю почему, - она тяжело вздохнула, - но я вам верю. - Уверенная в том, что сможет противостоять мужскому обаянию, Анастасия вновь повернулась к Тудору.
- Анастасия, вы же знаете, я никогда не пью.
И вновь те же непонятные нотки и мягкий тон, настойчивый взгляд, на который она ответить не может, потому что если ответит, то он будет растолкован как принятие вызова.
- Вот тут вы ошибаетесь, я вас совершенно не знаю. И мне абсолютно все равно пьете вы или нет. Самое главное, чтобы отец вернулся, как можно скорей.
Так она дала понять, что ей он абсолютно безразличен.
- У вашей дочери очень сильный жар? Может, чтобы сбить температуру, нужно обтереть ее уксусом.
- Придет доктор, он все и решит.
Нужно ей, что бы кто-то вмешивался в лечение ее дочери.
Внезапно до их слуха донеся тонкий крик «Мама!». Анастасия вздрогнула и, сорвавшись с места, пробежала две комнаты, мгновенно очутившись рядом с дочерью.
- Мама, - всхлипывала маленькая девочка, протягивая ручонки к шее Анастасии, - не оставляй меня одну! Тут так темно!
- Хорошо, милая, мама тебя больше не оставит. Только не плачь, солнышко, не надо.
Стоящий рядом с кроватью масленый фитиль луна обнимала своим белым светом, и Тудор, сходив за огнем на кухню, зажег его. После кратковременного шипения фитиля, тусклый свет разлетелся по всей комнате, и он, наконец, разглядел девочку. У нее были растрепанные длинные темные волосы, красный от слез носик и такие же, как у матери, глаза ярко зеленого цвета.
В комнату вошел Василие Жемил в сопровождении мужчины лет шестидесяти, щурящего свои поблекшие от старости глаза.
- Василие сказал, что у нее опять температура, - обратился он к Анастасии.
- Да, доктор.
- Привет, Дана, - сказал доктор Скурту, присев на край кровати девочки, - Как ты себя чувствуешь?
- Вот тут болит, - Дана положила руку на сердце.
Доктор покачал головою и тяжело вздохнул.
- Я думал, что все закончилось, но болезнь началась снова и кажется с еще большим размахом.
- Я просила не говорить об этом рядом с ней, - процедила сквозь зубы Анастасия.
- Излишние предосторожности. Она же все равно еще ничего не понимает…
- Доктор, я прошу вас! – взорвалась мать.
- Хорошо, - тяжело сказал врач, - оботрите девочку уксусом, дайте травяную настойку, а утром я навещу ее. До свидания.
Анастасия вновь обняла дочь и начала что-то шептать ей на ухо, ведомое только им двоим. Тудор с Василие Жемил прошли обратно на кухню.
- Чем болеет девочка? – спросил Тудор.
- У нее что-то с сердцем.
- Это серьезно?
- Не знаю. Скурту очень плохой доктор, прямо тебе скажу. Он сказал, что не может вылечить девочку здесь, что надо ее везти в Букурешть…
- Так отвезите ее в Букурешть, - сказал Тудор.
- В Букурешть?! – воскликнул заботливый дед, - Да это же стоит уйму денег!
Они еще немного поговорили, но разговор не клеился. Тудору все еще мерещились прекрасные глаза Анастасии, и на вопросы Василие о греках он никак не мог толком ответить. Поэтому вскоре они распрощались и легли спать.
На дворе уже занималась заря…
Глава третья.
Проснувшись, Анастасия первым делом потрогала лоб дочери и с облегчением почувствовала, что жар спал. Только легкий румянец на щеках малышки свидетельствовал о вчерашней температуре; она спала и набирала новые силы. Женщина прошла на кухню.
Этим утром Тудор Владимиреску собирался увидеться с Думитру, поэтому, как и Анастасия, проснулся рано, а, уже уходя, услышал шум на кухни. Он поднялся по трем деревянным ступенькам на кухню и увидел, как Анастасия что-то помешивала в большом казане.
Почувствовав чье-то присутствие, она обернулась. На губах ее заиграла добродушная улыбка.
- Доброе утро! – воскликнула Анастасия, - Вижу, вы уходите, даже не позавтракав!
- Я никогда не завтракаю, - ответил Владимиреску.
- А это очень плохо, так можно себе желудок испортить, а потом и заболеть. Вам ведь это не нужно? – она посмотрела прямо ему в глаза, и Тудор удивился их сумасшедшему блеску и решительности, которой не было вчера ночью.
- Как Дана?
- Слаба богу, температура спала. - Говорила Анастасия, помешивая ложкой в казане мамалыгу. - Вы очень спешите? Я могла бы накормить вас.
- Ладно, - Тудор снял шубу и повесил ее на крючок, - вам помочь?
- Да, поднимите казан и слейте воду, пожалуйста. А я пока схожу в амбар за яйцами.
Через пятнадцать минут еда была готова. Они сели.
- Вы не молитесь перед едой? – спросил Владимиреску.
- Когда нет мамы, то не молюсь. Моя мама жить не может без религии, и она воспитывала нас в очень строгих правилах, но ей так и не удалось привить мне любовь к молитвам. Она, конечно, догадывается об этом, но прекрасно понимает, что перевоспитывать меня поздно, к тому же я уже не в том возрасте.
- А в Бога верите?
- Безусловно, верю, но считаю, что нужно доказывать эту веру не количеством огромных крестов на шее, как это делают наши нобили, и не постоянными причитаниями о грехах мира насущного.
- За подобные мысли в средневековье вас могли бы запросто сжечь на костре.
- Значит, мне хоть в чем-то повезло в этой жизни.
Тудор попробовал мамалыгу и воскликнул.
- Господи, как вкусно!
Анастасия, нагнувшись к Тудору, зашептала, словно это был строжайший секрет:
- Рецепт моей бабушки. Чтобы узнать его все здешние соседки душу Дьяволу продать готовы!
После того, как они поели, Анастасия скинула всю грязную посуду в большой чан в углу и вновь села за стол.
- Зачем вы приехали в Клошань?
- Встретиться с одним моим другом.
- А вы были в каких-то европейских государствах?
- Да, был в Австрийской империи и…
- Расскажите мне про нее, - перебила она его, - Так ли действительно красива Вена, как про нее рассказывают?
- Вена восхитительна! Эти узкие улочки с бакалейными лавками, высокие дома с чудесными скульптурами! А этот аромат цветов, которым насквозь пропитана Вена, да и сама Австрия.
- А я за свою жизнь нигде ни разу не побывала. Разве что в Молдове, но разве она может сравниться с красотой Австрийской жемчужины!
- Австрийской жемчужины?
- Да, так ее назвал Амулий, наш сборщик налогов. Он тоже рассказывал мне про Вену.
- Сегодня последний день месяца, вы должны к нему пойти, так?
- Ой, - вскочила она, - Я же опаздываю!
- Анастасия, - схватил Тудор ее за руку, - Зачем вам туда идти?
- Мне кажется, мы говорили об этом вчера.
- Я пойду к нему с вами.
- Зачем?
- Я не верю, что вы там только просите отсрочки, а он соглашается - проговорил он, смотря ей в глаза.
Женщина со вздохом села.
- Не верите! И что, прикажете делать мне? Денег у нашей семьи нет, чтобы заплатить ему, а если я не приду, то он отберет у отца еще пару гектаров земли. Что мне делать, ответьте мне, что? Слушать вас, совершенно не знакомого мне человека, и не идти, только потому, что вы мне не верите? А хотите услышать правду, зачем я туда хожу? – совершенно внезапно спросила она.
- Да.
- Если я пересплю с ним, то он не отбирает землю и записывает, что мы сдали налог.
Тудор резко встал и отошел к низкому маленькому окну.
- Я не верю в то, что ваши родители не знают, какой ценой у них остается земля. Но вы.… Как вы могли докатиться до такого? – его глаза, покрытые какой-то непонятной пеленой злости, задели ее сильней его слов.
- А вас-то что это так задело?! – крикнула Анастасия.
Он навис над ней и, смотря в глубину зеленых глаз, быстро заговорил:
- Потому что вы достойны большего. Вы достойны лучшей жизни! Я понимаю, что здесь все вертятся, как могут, но опускаться так низко это уже чересчур! Повторяю, что ваши родители наверняка знали всю правду про ваши похождения, но неужели для них землю дороже, чем собственная дочь?
- Перестаньте так говорить про моих родителей! – она отскочила к печке.
- Анастасия, после смерти вашего мужа, к вам кто-либо сватался? – он шагнул к ней
- Да, - ответила она, не понимая, к чему он клонит.
- И ваши родители все время отказывали им, так ведь? – еще один шаг в ее сторону.
- И что из этого?
- А не кажется ли вам это странным? – он почти близко.
- Они говорили, что они не те, кто мне нужен…
- А кто же вам нужен?! Сборщик налогов, что ли? Ну, неужели вы не понимаете? – и вновь он рядом, и вновь его глаза проникают в самую глубину ее глаз.
- Нет, - честно произнесла она.
- Ваши родители специально оставили вас в семье. – Его слова действовали словно гипноз, и перед ее глазами, словно подтверждение, мелькали картинки из прошлого. - Они так и рассчитывали, что если вы начнете ходить к Амулию, то он непременно предложит вам выход, чтобы не платить налоги! И были уверены, что вы ради них, согласитесь на все.
Совершенно сбитая с толку, пораженная и удивленная такому простому ответу, Анастасия медленно произнесла:
- Это похоже на правду. Но сейчас что? – она посмотрела на него, ища защиты и помощи, - Амулий ждет меня, и если я не приду, он приедет сюда с полицейским, и арестует моего отца за неуплату налогов.
- Я поговорю с ним.
- Вы?
- Да, пора кому-то заступиться за вас, - он ласково провел по ее волосам.
- Спасибо, - прошептала Анастасия.
Околдованная голосом, взглядом, она даже не поинтересовалась, зачем он это делает. Главное, что он делает это для нее.
Глава четвертая.
Когда ближе к полудню Олимпия поднялась, то сильно удивилась, застав дочь дома за вязанием.
- Милая, - мягко начала мать, - ты, наверно, забыла, что сегодня последний день месяца. Амулий рассердиться, если ты опоздаешь.
- Мама, я не пойду к нему, - сказала дочь, не отрывая глаз от грубых ниток.
- Что ты такое говоришь, Анастасия? – спросила она с ужасом.
- Я не пойду к нему, - повторила она.
- Тебе что, не жаль своего отца?! – внезапно закричала мать, - Тебе наплевать на нашу семью! У нас отберут последние гектары земли! Вышвырнут на улицу, Анастасия! И это за все те бессонные ночи, когда я сидела с твоей дочкой, когда ты гуляла непонятно с кем!
- Мама!! – дочь отшвырнула вязание.
- Что, Анастасия, это неправда? Сколько у тебя было кавалеров! Сколько ночей я проводила рядом с Даной, когда она болела!
- Что ты такое говоришь? – расширенными от удивления глазами она следила за лихорадочным метаниями матери.
- Ты всегда думала только о себе! Даже сейчас! Уже, наверно, бросила взгляд на этого Тудора и собираешься сбежать от нас с ним, как когда-то уже пыталась, помнишь?
- Мама, почему вы с отцом отказали всем, кто просил моей руки?
- Анастасия, видишь, даже сейчас ты думаешь только о себе! – Олимпия металась по комнате, задевая стулья и углы стола. - Мы с отцом отказали все им потому что, мы, твои родители, не на кого не можем положиться в нашей старости!
- А как же Михай?
- Михай очень добрый, на него нельзя рассчитывать! Единственный кто был нам помощью, был Ион! Но богу было угодно забрать его к себе, так что осталась только ты!
- А я не собираюсь портить свою жизнь, сидя здесь вместе с вами и защищая вас от сборщика налогов! – Анастасия резко встала, и Олимпия невольно вздрогнула, подумав, что она ударит ее.
- Портить свою жизнь?! – еще сильней закричала она, чувствуя противное ощущение свой слабости. - И это за то, что я родила тебя и заботилась о твоей дочери?! Ты считаешь, что мы портим твою жизнь? Мы всегда с отцом защищали тебя от твоих пьяных кавалеров…
- Вы отправили меня в постель к Амулию!! Как после этого ты можешь говорить, что заботилась обо мне? Что любила?
- Я сидела с твоей дочкой!
- Она твоя внучка и никто не заставлял тебя делать это.
- А бедный Санду! Как ты заботилась о нем, пока вы были замужем! Хорошо, что бог избавил его от этих мучений! Пока ты была замужем, сколько раз ты ему изменяла?
- Мама, замолчи! Хотя бы побойся бога, в которого ты так веришь.
- А ты, безбожница! Я знаю, что ты даже не молишься перед едой, когда меня нет рядом!
- Извини, мама, но я не могу больше тебя слушать, - Анастасия вышла в коридор.
- Так ты не убежишь от нашего разговора! – слышалось издалека, - Я все расскажу отцу! Он тебя силой отправит к Амулию!
Анастасия только зашла в комнату, села рядом с еще спящей Даной, как в дверь постучались. Она открыла.
- Господи, Тудор!
На пороге стоял Тудор Владимиреску в испачканной кровью рубашке, держась за дверной косяк.
- Тудор, что случилось? Заходи, заходи быстрей!
Она усадила его на стул и провела рукой по его груди. На пальцах остались пятна крови.
- Что случилось? – повторила Анастасия, - Ты ранен?
- Это всего лишь царапина, Амулий ранен гораздо сильней…
- Вы дрались?
- Да, и я, кажется, убил его.
- Тудор, - прошептала она, - тебя кто-то видел?
- Не знаю, я зашел через черную дверь.
- Боже, нужно позвать доктора…
- Нет, - из последних сил он схватил ее за руку, - Он будет задавать вопросы, а ответов не избежать. Принеси теплой воды и каких-нибудь тряпок, чтобы перевязать рану.
- Сейчас, - она выбежала.
Когда Анастасия вернулась, то увидела, что Дана, проснувшись, сидела рядом с Тудором, а сам Владимиреску лежал на кровати. Он повернул голову и слабо улыбнулся.
- Извини, но…
- Вам нельзя говорить. - Прервала его Дана. - Мама, этому дяде плохо, и я положила его на нашу кровать, хорошо?
- Да, милая моя. - Анастасия разорвала его рубашку. - Дана, отвернись, пожалуйста.
- Мама, не волнуйся, я крови не боюсь.
- Она так на тебя похожа, - прошептал Тудор.
- Помолчи, тебе действительно нельзя разговаривать.
- Мама, тряпку нужно намочить, а потом стирать кровь! – воскликнула девочка, когда Анастасия попыталась убрать кровь вокруг раны.
- Похоже, моя дочь знает лучше меня, как ухаживать за больными, - проговорила Анастасия.
Тудор слабо улыбнулся.
- Не больно? – спросила у него женщина.
- Ему, во-первых, нельзя разговаривать, а, во-вторых, ему, конечно же, больно, мама, - сказала Дана, сев рядом с Тудором, - Хотите, я вам расскажу сказку?
Владимиреску кивнул. Дана начала рассказывать ему одну из тех сказок, которые ей рассказывала бабушка. Наконец, Анастасия закончила перевязку.
- Дана, пойди к бабушке и попроси дать тебе завтрак.
- Хорошо, мама.
- Солнышко, только, пожалуйста, не рассказывай ей ничего, ладно?
- Да, - кивнула девочка, - засыпайте, я слышала, что больным всегда нужен сон.
Когда она ушла, Анастасия беззвучно рассмеялась, а Тудор улыбнулся.
- Иногда мне кажется, что моя дочь родилась на свет, уже все зная, - сказала Анастасия.
- К чему такие предосторожности? – спросил Тудор, - Почему Олимпия не должна знать об этом?
Анастасия вкратце рассказала ему разговор с матерью.
- Она сказала, что отец силой отведет меня к Амулию.
- Ему будет не к кому вести тебя. Амулий мертв.
- Расскажи, что случилось?
- Амулий оказался очень упертым человеком. После того, как я сказал, что ты больше не будете приходить к нему, потому что… потому что выходишь за меня замуж, он взорвался и крикнул, что ты принадлежите ему. Оказывается, что на земле подвластной ему, Амулий может делать все, что ему заблагорассудиться. И в браках именно он, Амулий, имеет решающее слово: разрешает или нет он таким-то вступать в брак. Так, что возможно именно Амулий был против всех твоих женихов.
- Значит, мои родители не виноваты? – с надеждой спросила Анастасия.
- Они сполна виноваты во многом другом, - безапелляционно ответил Тудор.
Женщина вздохнула.
- Что же было потом?
- Он вытащил шпагу и сказал, что убьет меня, но оказалось, что он не так уж хорошо владеет ею.
- Что ты собираешься делать теперь?
- Жениться на тебе, потому что больше никто не может помешать мне осуществить это. Конечно, разве что ты.
- Я не буду помехой, - ответила Анастасия с улыбкой, - Но дальше что?
- Я говорил, что должен встретиться со своим старым другом сегодня, но думаю, что встречу можно отложить и до завтрашнего дня. А завтра мы все втроем пойдем к нему…
- Втроем? – испуганно повторила Анастасия.
- Ну да, вместе с Даной. И думаю, он не откажет приютить нас у себя.
- То есть ты хочешь, чтобы я ушла из дома вместе с тобой и Даной?
- Да, раз у тебя это не получалось раньше, то получиться сейчас. Я не сомневаюсь, что Василие, естественно, захочет отвести тебя к Амулию. И потом он, наверняка, будет удивлен к концу дня, почему сборщик налогов еще не пожаловал с полицией.
- Ты уже второй раз меня выручаешь.
- Ну, ты же моя невеста, так?
- Да.
Он привлек ее к себе и провел рукой по щеке.
- Меня охватывает ненависть, когда я думаю, что тебя касалась эта жирная свинья. И тогда я ни капли не сожалею о своем поступке. Знай, что я убью каждого, кто тронет тебя, ты только скажи…
- Когда ты рядом, я в полной безопасности.
- Анастасия, когда меня вдруг не будет рядом…
- Что ты такое говоришь?
- Выслушай меня. Если меня не будет в живых, ты должна поехать к боярину Глаговяну в Крайову, поняла меня?
- Да, милый, но ты ведь всегда будешь рядом, так ведь?
- Я постараюсь. Ты не должна вновь страдать
* Базилик с рождения,
Базилик до смерти,
Цветок грусти,
Цветок удачи,
Как же наша жизнь, Боже,
Вмещается между его двумя веточками.
** греки-фанариоты названы так в честь квартала Фанар в Греции. Турки-османы дали им власть над завоеванными ими территориями, поскольку греки были православными, как и румыны. Господарям-мусульманам румынское боярство подчиняться не желало.
*** То был период политической нестабильности. И господари менялись на троне по несколько раз за год. Трон получал тот, кто больше платил за него.