Паркетный пол в общежитии аспирантов, пропитанный темно-кирпичной мастикой, кажется, никогда не мыли. Его мазали очередным слоем пенистой жижи, запах размокшего дерева имитировал свежесть, а когда пол высыхал, натирали до блеска. Становилось скользко, и аспирантские дети, разгоняясь в длинных коридорах, катались в мягких дырявых тапочках, как по льду. Младшие передвигались на четвереньках, наводя окончательный лоск, а на веревках в кухне сушились их выстиранные линялые фланелевые ползунки с бордовыми коленками.
Восьмилетняя Катя мечтала стать балериной. Она умела летать по коридору, как на пуантах, на самых пальчиках.
Приехавшая из деревни бабушка сказала: «Матери-то помогла бы, комнату подмела бы, чем по колидору взад-вперед». Катя взяла в руки веник, обхватила обеими руками толстую связку, и начала двигать упирающимися сухими веточками по полу. «Намочить надо!», – учила бабушка. Катя намочила – теперь c мокрого веника стекала грязь, размазывая намокшие крошки и бумажки, норовящие прилипнуть то к дощечкам, то к венику. Работа не радовала. Закончив, Катя поставила веник и совок в угол, за кухонным столом. Бабушка насмехалась: «Муж-то у тебя рябой будет, вишь, сколько мусора-то оставила!»
«А я не буду замуж выходить!» - сформулировала жизненную позицию Катя. Бабушка смеялась, а Катя думала: какая глупость - убираться, готовить еду, нянчить детей.
Недавно у нее родился брат, он орал дни и ночи, мама ходила растрепанная и то и дело кричала на девочку. Училась Катя во вторую смену, а утром надо было вставать чуть ли не раньше всех и мыть ершиком замоченные на ночь бутылочки из-под сливок, молока и кефира, отскребая прилипшие к узким горлышкам ватные пробки и круглую кромку наверху, напоминающую о количестве содержимого до его поглощения. Потом - одеваться, идти под мокрым снегом в районную детскую кухню, стоять в тесном коридорчике в очереди и нести обратно, лавируя на обледенелом асфальте, изрядно потяжелевшую сумку с молочным питанием , выписанным детским врачом на всю семью, якобы для младенца.
С тех самых пор, а может быть, и раньше, Катя ненавидела домашнее хозяйство. Идеалом с детского сада была красивая, ухоженная и свободная женщина, с плоским, не знавшим бремени, животом. Балерина, певица, актриса.
В школе объявили об открытии хореографического кружка. Катя записалась и теперь два раза в неделю приходила в актовый зал, где девочек учили позициям: самая трудная была пятая – пятки вместе, а носки в противоположные стороны так, чтобы получилась одна линия. Мало у кого это получалось. У Кати -лучше всех. Еще они ходили по кругу друг за другом, делая разные упражнения. Самой первой ставили лучшую ученицу – Катю, за ней шли остальные девочки - по успехам, а не по росту. Кате это нравилось: на физкультуре она была вторая от конца.
Катя записалась и в хор, петь ей тоже очень нравилось. Когда вечером она возвращалась из хора, входя в темный и гулкий колодец своего двора на Малой Бронной, она громко пела, зная что никто не услышит. В то же время ей казалось, что, не догадываясь, что это она поет, на самом деле, пение слышат все. Что ее мощное сопрано проникает сквозь стены домов, сквозь синее морозное небо - вширь и до самого верха, до того, кому и следует слышать, какой у нее чистый и сильный голос, чтобы определить ей пение судьбой. Она видела в желтых окнах теплые фигурки людей в своих кухнях и столовых и представляла, что в уши к ним входит прекрасный звук, и они не понимают, откуда он, просто считают, что он в их душе.
Осенью Катя ходила в тир на Патриках. Она очень прилично управлялась с пневматической винтовкой. Сама сгибала ее о колено, никому не давая себе помогать, засовывала в дырочку крохотную пульку, норовившую выскользнуть из рук и упасть на шершавый грязный пол. Иногда не удавалось согнуть винтовку до победного щелчка, она захлопывалось в исходное положение, и приходилось повторять все сначала.
Денег на пульки катастрофически не хватало. Денег вообще не хватало ни на что. Ни на мороженое летом, ни на каток зимой, ни на вкусный гематоген, продававшийся в аптеке на углу.
Зимой пруд на Патриках замерзал, и на месте тира был прокат коньков и раздевалка с деревянными подставками для ног, изрезанными коньками. Катя брала напрокат гаги, хотя удобнее, конечно, были бы фигурные коньки, которых в прокате не было. Но она и на гагах фигуряла лучше девчонок, занимавшихся в специальных секциях, одетых в маленькие юбочки, но еле ковыляющих по льду в своих высоко зашнурованных белых ботиночках с благородными узкими лезвиями и с зазубринами на кончиках, чтобы небрежно по-балетному ходить по льду на носочках.
Едва проворные мартовские лучи, осушали прогалину на асфальте, дети расчерчивали твердым, еле пишущим меловым обломком, неверный прямоугольник, делили его на шесть или восемь частей и играли в классики. Кидали биту - банку из-под гуталина, наполненную землей, в первый классик, прыгали в него, а потом подбивали банку, прыгая на одной ножке, осторожно - в следующий – так, чтобы она не перелетела мимо, и даже не соприкоснулась с чертой. В теплые майские вечера играли всем двором, от семилеток до совершеннолетних, в вышибалы - большим тяжелым мячом.
После двора на Малой Бронной в Катиной жизни был другой, просторный, не огороженный, перетекающий в соседские, на Ленинском проспекте. Семья жила теперь в просторной квартире, и у Кати была своя комната.
Катя ходила в кружок юных кукловодов. Ставили «Сказку о потерянном времени». Катя репетировала семь ролей, начиная от постаревших внезапно девочек и мальчиков, кончая кукушкой, поющей одну и ту же песню в разных вариациях: «Петя-Петя, поскорей, ты нашел двоих друзей, до шести, до шести надо третьего найти» и т.д. По воскресеньям она ездила в Образцовский театр, который тогда еще располагался в маленьком здании на площади Маяковского. В театре ей давали красную повязку, и, повязав ее повыше локтя, она дежурила в музее кукол, следя, чтобы дети не трогали руками стеклянные витрины.
Еще Катя мечтала играть на пианино. Однажды она смотрела художественный фильм, в котором звучал седьмой вальс Шопена. Она подумала: если когда-нибудь я смогу играть этот вальс, я буду самым счастливым человеком. Но инструмента в доме не было. Чтобы купить пианино, надо было заранее записаться в очередь и ждать года два. Катины родители записались в две очереди, когда первая подошла, родители купили пианино. Пригласили соседку, она села за инструмент, пробежалась длинными и тонкими, как паучьи лапки, пальцами по клавишам, и мама заплакала. Она сказала Кате: «Если этот инструмент сейчас останется здесь, у нас весь год ни на что не будет хватать денег. Но через год у нас подойдет очередь на другое пианино, с деньгами будет получше, и тогда ты сможешь учиться музыке. Решай сама. Как скажешь – так и будет».
Пианино продали соседке с паучьими лапками.
И Катя начала учиться музыке еще одним годом позже, ей было уже четырнадцать. Ее учительница плакала, когда Катя освоила любимый вальс Шопена, и говорила: «Пианисткой тебе становиться, конечно, поздно, но для себя ты играть будешь».
Окончив школу, Катя пошла на юридический факультет. Ей и в голову не приходило, что можно получать какую-то другую профессию. И родители, и их друзья, и книги на полках – все было сплошь юридическое. В Университете Катя начала заниматься в театральной студии, но ее сочли крамольной и разогнали. Тогда весной в артистическом азарте она пошла поступать в школу-студию МХАТ. На первом туре, когда она прочла, спела и сплясала, как полагается, ее спросили, глядя в анкету: «Вы пишете, что у вас неполное высшее образование, что это значит?» «Я окончила третий курс юрфака МГУ» «О, какая умная девушка! Продолжайте учиться дальше!» - сказали ей. И она продолжила.
Давно Дом культуры, где была театральная студия, переделали в церковь Святой Татианы, покровительницы студентов, которая здесь была когда-то. Катя частенько едет с работы домой по Большой Никитской. Минуя бывший Дом культуры, пересекает площадь Никитских ворот, переулками сворачивает на Малую Бронную и проезжает мимо бывшего аспирантского общежития. Иногда заезжает во двор.
Там все неузнаваемо изменилось. Въезд во двор открыт. Черные чугунные ворота с массивными дверями давно убрали. Нет газона с высоченной болгарской ромашкой в Катин рост. Нет и кирпичного забора, из-за которого когда-то приходилось делать крюк в несколько кварталов, чтобы попасть в школу, стоящую напротив дома. А судя по официальным металлическим вывескам возле подъездов, некому теперь пользоваться этим неоценимым преимуществом.
Катя выезжает из двора и едет дальше. Дома она открывает пианино и играет седьмой вальс Шопена, с трудом одолевая быстрые пассажи нетренированными пальцами.
По вторникам и пятницам Катя занимается в любительской группе Фламенко. А когда приходят гости, исполняет русские романсы.
Балерина, певица, актриса.