Стеклянный бутон первая половина последнего дня

John Do
Стеклянный бутон в холодных пальцах. И медовое сияние «Хеннесси» на его дне. Ты молчишь, всматриваясь в переливы света в бокале, словно в магический шар. В душе ты снова умираешь и пытаешься обрести свободу. Но крылья не способны поймать ветер, и с неслышным стоном ты опять видишь свои дрожащие пальцы. Столько частиц «не» в этой жизни?
Пора…

Умирать не страшно. Если не знаешь, когда умрешь. А вот если узнаешь, и начнешь считать, сколько осталось… В секундах получалось довольно много, и в минутах неплохо. А вот с днями и месяцами дела обстояли совсем неважно.
Особое напряжение создавало то, что он не мог понять, кто и за что вынес ему приговор. Вроде бы, не сотворил он ничего, за что можно было ждать такой расплаты – часов с обратным отсчетом. Но вот – включили. Крошечное табло с цифирками – равнодушно меняются очертания, беззвучно отсчитывают. Им все равно, когда стать нулями. А сердце сжато в упругий мячик, а мозг ясен, как никогда… Вот только чувства словно впали в столбняк. И зачем он послушался Надю и пошел с этим пятном к врачу? Лучше бы не знать до последнего, до того, когда уже можно принимать решение сразу. А не высчитывать, сколько ещё можно оставаться.

Холодные капли падают за воротник. Неприятное утро, дождливое и промозглое, словно наказание за неправедно проведенный вечер. Унылое и поганое утро. Во рту – привкус несвежего металла, ржавчины. Голова ноет, и хочется прижаться лбом к чему-нибудь холодному. В салоне машины – застоявшийся запах табачного дыма и сырости. Только бы не нарваться на гаишников. Вчера пили черт знает что – водку, какие-то сомнительные вина, джин с грейпфрутовым соком. Лучше не вспоминать, и так тошно.
Асфальт мокрый, бегут люди-зомби, прячутся под зонтиками. Дождь… До слез обидно от простой мысли – лето начнется уже без него. И совсем не интересно, как оно - там. Там лета все равно нет…
Вчера в пьяной смелости он решил, что пора. Прожить ещё день и обнулить цифры. Выхватить у жизни ещё малость, на которую хватит сил и денег, и ринуться познавать, есть ли там, после неё, хоть что-то. Попробовать парить, ни о чем не думая, не готовясь. А не получается…

Вот и виадук. Всё точно так, как он запомнил – высоченный пролет, а под ним – грязно-коричневые гусеницы пустых товарных составов. Его «хонда» легко разобьет парапет. Всё, больше не нужно ничего, а до полуночи ещё далеко – 14 часов, 840 минут, 50 400 секунд. Достаточно просто сидеть и считать. Раз, два, три… Но хочется есть.
Можно поехать к Наде, слушать её горькие вздохи, вянуть в атмосфере жалости и желания угодить хоть чем-то. Содрогаться от прикосновений к своей руке, поглаживаний по плечу, натянутых улыбок, напускной бодрости голоса и его внезапных жалких срывов. Нет, уж лучше остановиться у придорожной забегаловки и поесть беляшей или пельменей.
В теплом, пахнущем пивом и мясом полумраке, сидят за столиками несколько расплывчатых фигур. Шустрая рыжеволосая официантка уже спешит к нему. Он садится в углу и заказывает свои пельмени, беляши и кофе. Включают неназойливую музыку, и ощущение блаженства от горячей пищи и тепла разливается по телу.
Он может сидеть так долго, заказать ещё кофе, потом хороший коньяк. Хотя откуда тут хороший? Но кофе очень даже ничего.
Кто-то поднимается и выходит, кто-то заходит, щурясь и оглядываясь. Жуют, шутят с вертлявой официанткой. Пора… Сегодня это слово будет преследовать его.

Около машины крутится длинноволосый парень, просит довезти его до центра. Ладно, ведь ему все равно, куда ехать – в центр, так центр. Унылая траса, где половина машин – тентованные грузовички или трейлеры. Чахлые кусты по обочинам, а за ними какие-то фабрички, склады, оптовые базы. Голосует мордастый парень. «Витек!» - вопит пассажир, и нога от неожиданности сама жмет на тормоз. Мордастый, радостно осклабившись, влезает в салон. От него пахнет мокрой собакой и несвежими носками.
«Сверни в посадку!» - просит длинноволосый. «Приспичило?» «Ага».
А ребята не промах. Небось, и ствол имеется. Местечко это наверняка давно используют, укромно тут и мусорно. Интересно, они кого-то здесь в хлам уже зарывали, или пока только избивают и бросают?
Не было у них ствола – мордастый достал выкидной нож. Детский сад, ей-богу. У его дружка была цепь. Может быть, и не надо было доводить дело до этого, и честно предупредить их, что стрелять он умеет превосходно. Один умер сразу, другого он оставил с пулей в животе. Если повезет, то его найдут. Если нет… Хотя шансов выжить у него и в больнице почти нет.
Машина пропахла грязными носками и мокрой шерстью. Он открыл все дверцы настежь и подождал, пока проветрится. Потом поехал к центру. Нога болела, но вполне терпимо. Больше беспокоили воспаленные лимфатические узлы. Кажется, начинался озноб. Руки дрожали, на душе было пусто и гадостно. Он понимал, что придумал себе не лучшее развлечение. Куда пристойнее было отправиться к незакомплексованным девочкам или просто посидеть в дорогом ресторане. Или провести время в аквапарке. Он давно мечтал там побывать. Но вид его ноги напугал бы посетителей. А выглядеть больным уродом не хотелось.
Может быть, поехать и посмотреть «Люди в черном-2».  Первый фильм ему нравился. Но сидеть в темноте и думать о виадуке тоже не хотелось. Дьявол, у него не получается прожить свои жалкие оставшиеся секунды с удовольствием…

Он ехал уже по ухоженным улочкам, где было много магазинов, кафе и учреждений. Когда-то он любил гулять тут студентом. Надюшка, совсем юная и очаровательная в своей деревенской непосредственности, держала его под руку, и его это смущало. Люди улыбались им вслед. Почему они не поженились? Да кто знает, не вышло, не сложилось. Она увлеклась Димкой, он – Вероникой. Потом она вышла замуж, а он так и не собрался обзавестись семьей. Остался другом Надежды и Димки, почти родственником. Почти…

У входа в булочную стояла ободранная рыжая дворняга. Старушка в потертом драповом пальто отламывала кусочки от четвертушки белого хлеба и совала в голодную собачью пасть. Он затормозил, достал из кошелька тысячную купюру. Подошел и протянул старушке. «Вот, купите ему немножко колбасы». Бабуля опешила, открыв рот, машинально взяла деньги. А он уже спешил вернуться в машину.
Искупил? А было что искупать? Просто деньги с собой уносить не хотелось. Машина, скорее всего, взорвется, так что бумажник и ментам не достанется. Так пусть бабка хоть поест вдоволь. И собаку покормит.

Позвонил Надежде. Спросил как дела и напоследок попрощался. Она не поняла. Или поняла, но теперь это безразлично.
Полдень. Все-таки время течет как обычно. Зашел в маленькое кафе и поел. Старался не смотреть по сторонам, чтобы не захотелось снова воспользоваться собственной безнаказанностью. Хотя, может быть, зря – мог бы познакомиться с девчонкой, поехать к ней…  Размечтался. Поехать есть куда, но не хочется. Оказывается, самое сложное в этой жизни – уметь хотеть. Странно, что раньше у него это получалось. А теперь вот – никак. От всех идей сразу становится тошно.
Он заехал на заправку и залил полный бак бензина. Оставалось ещё полдня…