Снова над осенней степью появился змей крылатый.
Ветер воет, тучи плачут, змей летает и хохочет, люто молниями сыпля.
Этот хохот – гром трескучий. Властный окрик, хищный вызов, неотвратное злодейство – все смешалось в этом смехе, в этих дьявольских раскатах.
Люди, жалкие безмерно, в страхе прячутся в квартирах – все опасней и циничней злодеяния дракона.
Как увидишь змея-монстра, хоть его изображенье, то погибнешь в адских муках; те, кто видел, умирая, об ужасном говорили; потому все книзу смотрят, все зажмуриться готовы.
Педагоги, журналисты просвещают о драконе, мудрецы ответы ищут: в чем причина этой кары?
Ветер воет, гром грохочет. В «Новостях» приободряют, убеждают не пугаться, не смотреть в исчадье неба.
Иванов, как все, боится и, как все, угрюм, подавлен; лишь в своих ночных виденьях бьется с монстром он, как рыцарь.
Явь страшнее сновидений… Но сегодня все, довольно! Иванов свой выбор сделал, чистит верную двустволку.
Не удержишь, не умолишь – и супруга отступает, сын в отчаянье, дочь плачет. Рыцарь тверд и непреклонен, и на бой с крылатым монстром он стремительно уходит.
Город будто вымер, ветер носит мусор по проспекту; рядом степь, туда шагает, зло шепча проклятья, рыцарь.
Долго по степи идет он, смотрит в небо. Где же демон?
Плачут тучи, блещут тучи над бескрайнею равниной. Гром гремит. То грохот мифов, стрелы вымыслов – сказаний?
– Ты ничто, ты мрак сознанья, я в тебя совсем не верю! – Иванов кричит надрывно и дрожит от напряженья.
С ужасающим раскатом в степь широкую садится змей крылатый, диво ада – одноглавый, ростом с тополь.
Пасть дракона в клубах дыма, взгляд пронзительный, застывший – он на рыцаря направлен, от него мороз по коже.
Рыцарь жив. Он в морду змея метит и стреляет точно – дробь дракону, что песчинки.
Снова выстрел, снова точно, змей чудовищно хохочет; гром гремит, из пасти – пламя, и из глаз, как уголь, черных, стрелы молний вылетают.
Иванов бежит, спасаясь, под собою ног не чуя, навзничь падает, споткнувшись; поднимаясь, видит нечто: демон-змей на прежнем месте, но как будто стал он больше!
Потрясенный, убегает Иванов от наважденья; обернувшись, цепенеет: стал дракон еще огромней!!!
Это просто невозможно – против непреложных правил!
Все смешалось: быль и чудо, жизнь и видимость дракона, – он Горгона, всем известно!
Зарядив ружье, собравшись, Иванов идет в атаку, план – приблизиться настолько, чтобы в глаз прицелить змею; если умирать – так гордо!
Удивительное дело! Чем крылатый демон ближе, тем становится он меньше!.. С каждым метром, с каждым шагом… Вот размер первоначальный. Меньше, меньше, меньше, меньше!
Змей смеется – и не страшно, дым пускает – и забавно, словно фейерверк отведал, в тошных спазмах искры сыплет.
Ближе, ближе, вот он рядом, ростом меньше, чем мизинец.
Потешалку и коптилку рыцарь на ладонь сажает; недалекое созданье метит молниями в руку, хищно когти распускает; вовсе не огнеопасно, безболезненно-щекотно…
Иванов несет дракона показать жене и детям.
Шаг победы бодр, как в марше.
Проясняется. Несмело город раздвигает шторы, но на улицах безлюдно – как обычно после бури.
Возле телецентра двое – репортер и оператор. Иванова для вопроса подзывают к объективу…
– Интервью о безрассудстве. Вы спешите застрелиться?
– Я грабитель… Не пугайтесь. Город я лишаю мифа. – К телекамере подносит Иванов кулак с драконом, раскрывает, торжествуя:
– Вот дракон наш!.. Смейтесь, люди!
Демон, гневом распаленный, предстает во всеоружье: он хихикает до колик, выдыхая дым и искры, тупо вертит головою, выдавая залпы молний.
Этот натиск обжигает руку рыцаря, и вздрогом в сторону дракон отброшен – приземляется он большим.
Объектив все отмечает, рыцарь объясняет чудо; змей, поймав момент, взлетает, устремляется к закату.
Он летит, разоблаченный, становясь все больше, больше, призрачней, бледней, бесплотней… – исчезает навсегда…
98г.