день разрушается, растворяется в моих глазах, словно спрессованный кубик сахара в горячей воде здесь такое чистое голубое небо, но ближе к горизонту алые, белые полосы полукруг солнца за пеленой прозрачного дыма душно очень душно рядом стоит старый ирландец в уголках его глаз сеть глубоких морщин, когда он говорит они непостижимым образом начинают двигаться, а говорит он всегда очень медленно и равнодушно его жесткие черные волосы собраны в пучок на затылке, губы словно из камня на моих висках выступает пот, я иногда быстро оглядываюсь – но плантатор сидит далеко – на холме в кресле качалке, покачивается, курит трубку и смотрит на протянувшиеся вокруг него поля – сахарный тростник, индиго, рис, табак, на черные лоснящиеся спины рабов
ирландец почти неслышно долго что-то шепчет себе под нос на древнем кельтском, его взгляд неподвижен и направлен в никуда – в пустое пространство между небом и землей, но я чувствую, что он замечает мое малейшее движение, когда то он был верховным жрецом, может быть даже – друидом, об этом ночью часто перешептывались рабы, а я всегда молчал, молчал и глядел в полусгнившие доски протекающего потолка, моя ладонь слепо двигалась по мокрой соломе я так остро чувствовал себя чужаком, бешеной овцой в стае трусливых волков
ирландец говорит мне глухим надтреснутым голосом, оставаясь по-прежнему совершенно неподвижным
«Луг, тебе пора идти луг, возвращайся, древняя земля хочет услышать вкус твоей дымящейся крови не думай об этом разлагающемся куске мяса на холме погони не будет»
я медленно распрямляю спину и в груди остается так мало свободного места для того чтобы сказать ему какие-то прощальные слова
я бегу, бегу наперерез, через поле, бегу по черной потрескавшейся земле, по пустыне, увязая по колено в горячем желтом песке сквозь темный шевелящийся лес и чьи-то слова ползут в моей голове отстранено, словно пробиваясь сквозь пульсирующую мембрану «я — этот загнанный раб. это я от собак отбиваюсь ногами. вся преисподняя следом за мною, щелкают, щелкают выстрелы, я за плетень ухватился, мои струпья содраны, кровь сочится и каплет, я падаю на камни, в бурьян, лошади там заупрямились, верховые кричат, понукают их, уши мои — как две раны от этого крика, и вот меня бьют с размаху по голове кнутовищем..»
когда поднимаются тяжелые веки сдирая окровавленную тьму я вижу твое послание на плоском экране монитора тусклые краски дня – лихорадочный румянец вспоминаю свое странное имя – тимофей – и больные глаза макса, когда он вчера после долгого неподвижного лежания на постели обернулся и посмотрел на меня невидяще а затем пересохшим голосом сказал «мне хочется лезть на стенку Тим меня зацепило, понимаешь, все это поток галлюцинаций в наши тела ставят уколы уродливые тени санитаров» и снова отвернулся
а я тяжело промолчал не чувствуя себя ни живым ни мертвым
северная колония Массачусетс, 11:57 почти полдень