Кристине, просто Единственной из всех
("если б не было тебя,
я б ушел давным давно")
А во дворе сегодня появилась дыра. Самый обычный провал асфальта, разве что края довольно ровные. Больше ничего не произошло. Поначалу. Бабушки, конечно, восприняли это как предзнаменование неверной политики государства, и все свои реплики начинали фразой «а вот в наше время…». Улучив момент, дедушки скрылись в ближайшей закусочной, где закусывали до первых звезд. Тополя по-прежнему сыпали пух, дети избивали мячик, а кошка безуспешно подкрадывалась к голубю. Пахло затхлым умиротворением. В четыре зазвонил телефон.
- Видел дыру? – спросил Женька.
- Видел.
- Туда «Вольво» колесом попало. Айда смотреть.
Надевая сандалии, я думал: если бы у меня окна выходили, как у Женьки, во двор, не пошел бы, а так…
«Вольво» засело намертво. «460-я», - сходу определил Женька. Мы подошли поближе и сделали вид, будто поджигаем тополиный пух. Водитель то кричал и злился, то со зловещим молчанием ходил вокруг иномарки. Звонил куда-то по сотовому, а потом продолжал свой танец. Бабушки шушукались на скамейке, такой поворот событий они даже и вообразить себе не могли. Водитель скорбно заглядывал под днище автомобиля, пытаясь оценить нанесенный ущерб, а затем снова хватался за телефон. «В следующий раз будет смотреть, куда едет», - констатировал Женька. А мне стало жалко этого водителя. Может, он с детства влюбился в эти воплощения мечты, высокомерные иномарки, доступные лишь избранным. Может, он прокалывал себе палец до крови и клялся, что у него будет такая машина. И вот, спустя многие годы тяжелого труда, отказывая себе во всем, этот человек приобрел «460-ю» с рук, холил и лелеял ее, не жалел масла и полироли. А все лишь для того, чтобы жарким июньским днем в каком-то забытом всеми дворе попасть в невесть откуда взявшуюся дыру в асфальте.
Женька предложил остаться до приезда эвакуатора, но дела гнали домой – я еще не нарисовал портрет на мамин день рождения.
Утром, не успел толком закончиться кофе, в трубке раздался возбужденный голос Женьки.
- Дядя Коля провалился в ту дыру! – сразу выпалил он.
- Твой сосед? – мне вспомнился этот маленький мятый мужчина, регулярно «закладывающий за воротник», как говорила мама. В общем, он был добрым, часто угощал нас конфетами, когда я заходил к Женьке, а то, что от дяди Коли странно пахло, даже привлекало нас. Его жена, сварливая женщина, сушила летом белье во дворе на веревках, натянутых между турниками, и все время гоняла нас криками «отойдите оттуда, засранцы!»
- Я слышал, как мама разговаривала с тетей Ниной, - продолжил Женя, - Та говорила, что Николай не вернулся из пивнушки, а утром к ней пришел дворник и сказал, что слышал из той дыры голос ее мужа.
- Вот те на! – произнес я, - Как же он выжил?
- А ты мерил глубину? – резонно возразил Женя, - Там сейчас спасатели приехали, пошли смотреть.
Машина спасателей стояла поодаль, вокруг ямы толпился народ, а бабушки заняли места для поцелуев. Мы протиснулись сквозь толпу. На асфальте остались отметины после вчерашнего, очевидно, это был сильный удар по машине и по кошельку ее владельца. Спасатели уже привязали один конец троса к дереву, а другой опустили в яму. Один из них встал на колени и посветил фонариком в темноту. Снизу крикнули «поднимай!», и трос натянулся. Вскоре из отверстия показался дядя Коля, болтающийся на лямках. Глаза были испуганными, будто его не спасали и вытаскивали со страшной глубины, а, наоборот, силком спускали в яму со змеями и пауками. Как только дядю Колю вытащили и отвязали, он тотчас с криком бросился обратно в дыру. Толпа хором выдохнула свое удивление, но за мгновение до этого, мне почудилось, словно из ямы раздались одобрительные голоса. Спасатели что-то кричали и тыкали тросом в темноту – один из них остался внизу, - но все было безрезультатно. К обеду они отвязали трос, собрали инструменты и, в хлопьях пуха, скрылись за поворотом.
- Что это с ним? – как-то чересчур спокойно поинтересовался Женя.
-Помешался мужик. Жаль - неплохим был человеком. Небось, жена довела, - раздался чей-то голос.
Тетя Нина, услышав эти слова, ринулась в толпу своим мощным торсом, точно какой-нибудь атомоход на льды Арктики. «Я тебе покажу «жена довела»! Я тебе покажу, засранец! Пил он, пил и спился, наконец!» Ее держали двое, давая время говорившему человеку подняться и отряхнуться. «Дура, - сказал тот, потирая ушибленные ладони, - Думаешь, он просто так пил? Ты его довела. Дура!» Человек больше ничего не сказал, и, наполненный высокомерием своей пришибленности, удалился. А я подумал: с чего вдруг все стали говорить о дяде Коле в прошедшем времени? Он же не умер, слава Богу, а просто сошел с ума, так ведь это не одно и тоже. И потом, что за голоса послышались из ямы? Судя по всему, говоривших было несколько. Эта мысль пленила меня настолько крепко, что, придя домой, я так и не сумел сосредоточиться на незаконченном мамином портрете. Какие-то детали были неверны. Или не соблюдались пропорции. Или подводила память. В конце концов, до ужина, хотя мама уже пришла с работы, я сумел прокрасться незамеченным в ее комнату и стащить фотографию из альбома. Снимок был черно-белым, сделанным на свадьбе, когда (конечно же) был еще жив папа. С того времени мамино лицо почти не изменилось, только глаза перестали веселиться и излучать стаи улыбок. Я спрятал фотографию между страницами альбома для рисования, и отправился на ужин. До маминого дня рождения оставалось все меньше времени.
Ночью бурчала гроза, но уже рано утром небо очистилось, просветлело и покрылось здоровой лазурью. Мокрые гроздья пуха на тополях выглядели довольно жалко. Я распахнул окно, дабы свежесть заменила застоявшийся воздух. Мамин портрет был почти завершен, получалось все просто чудесно. Осталось прорисовать детали, а особенно – выражение глаз. И я даже не вспомнил об этой яме. Однако снова позвонил Женька.
-Ты не поверишь… - начал он, - я прервал его довольно грубым «зачем тогда звонишь?», но тут же пожалел об этом. Однако Женька даже не заметил моей грубости, и продолжил:
- Там люди какие-то приехали, ходят, смотрят; померили ширину, опускали трос с грузом, а теперь сбросили вниз лестницу, видимо, хотят спуститься. Помнишь, вчера спасатель не вылез? Выходи, посмотрим.
Идти не хотелось, но и спорить с Женькой тоже.
У ямы собралось намного больше народа, чем вчера. По-видимому, люди приходили уже и из соседних дворов: лица попадались совершенно незнакомые. Но у всех в глазах – жажда зрелищ, совершенно маниакальная и немного пугающая. В центре образовалось свободное пространство, окруженное толпой. Один из подъехавших уже, по-видимому, спустился вниз - из ямы раздавался приглушенный голос. Другой человек освещал фонариком ступени лестницы, по которым спускался высокий, лысеющий буквально на глазах, мужчина. Снизу подбадривал первый спустившийся. Потом все стихло. Оставшийся наверху разгонял темноту, из дыры не раздавалось ни звука. Толпа тоже замерла, предвкушая что-то необычное. Лишь глупые воробьи чирикали и купались в еще невысохших лужах, где-то каркали вороны. Старушки на лавке беззвучно шевелили губами. Создалось совершенно нереальное ощущение, будто у всех людей отказали голосовые связки, и никто не сможет выдавить из себя и слова…. А потом из дыры раздались самые обычные и спокойные голоса поднимающихся людей. Толпа зашаркала и зашепталась, в воздух поднялся столп невысказанного разочарования. Это меня удивило – с людьми же все в порядке, почему толпа чуть ли не негодует? Поднявшись из провала, приехавшие собрались в кружок и о чем-то тихо переговаривались. Совершенно неожиданно, без всякой внешней причины, вспомнился отец. Его лицо, выражение глаз. Вспомнилось, как машина, потеряв управление на заледенелой дороге, вылетела на встречную полосу, и это ужасное чувство беспомощности, невозможности что-то изменить. В последние доли секунды отец сумел повернуть автомобиль своей половиной ко встречному транспорту, чем спас меня и маму…. А потом – какие-то люди, чьи-то силуэты и белые халаты. Отца не спасли. Одновременно с мыслью, что непременно нужно нарисовать и его портрет, я почувствовал, как Женька тормошит меня и что-то спрашивает.
-Ты слышал, что они сказали?! – почти кричал он.
- Нет, - ответил я, все еще не отойдя от навязчивого образа из прошлого.
- Там никого нет! Куда они делись? Дядя Коля, и еще тот спасатель?
- В подземный мир провалились, - честно признаться, мне уже окончательно надоела эта Женькина одержимость, я должен был остаться наедине с листом бумаги, карандашом и красками.
- А что, вполне вероятно. Пойду скажу этим идиотам. Да! Это же очевидно!
«Ну, слава Богу, отвязался», - подумал я, все еще находясь в облаке этого необъяснимо четкого воспоминания. И пошел домой.
Только удалось нащупать общую идею, стилистику картины, позвонил Женька.
- Они мне не поверили!
- Конечно, это же чушь собачья.
- Но ты же сам сказал…
- …Что совсем не означает мою веру в сказанное.
- Дурак! - крикнул он и бросил трубку. Честно признаться, я не особо расстроился от этой ссоры – такое бывало с нами раньше, уж больно мы отличаемся друг от друга. Меня немного пугала его импульсивность и легкость на подъем, а он частенько насмехался над моим увлечением живописью и природой. Так или иначе, но я вернулся к начатому портрету отца.
На следующий день Женя не позвонил, но внимания моего сей факт вновь не затронул – я был поглощен рисунком. Гора испорченных листков росла.
А вечером позвонила Женькина мама и поинтересовалась, где ее сын. Я сказал, что сегодня его не видел, затем только поняв, куда он мог подеваться. Но трубка уже издавала короткие гудки.
Те фонари, которые еще не перегорели, светили тускло, слабее луны. Толпа у ямы становилась уже привычным зрелищем, возможно, люди не уходили даже ночью. Сейчас они были чем-то взволнованы. Я нашел знакомого и поинтересовался причинами оживления.
-Из дыры слышны какие-то голоса. Недавно они совершенно отчетливо потребовали принести им пива и сигарет. Один молодой человек спустил вниз бутылку пива – они поспорили с приятелями – снизу пригласили присоединиться к празднику. Чушь ведь, но современная молодежь - ты знаешь, сам же из этих, - совершенно без тормозов. Этот парень сиганул вниз. Теперь вот снизу песни распевают.
- А меня интересует, - прервал рассказ какой-то незнакомый мужчина в очках, - как можно с одной бутылки пива напиться, чтобы песни горланить?
- Может, у них еще раньше что-то было?
- Но тогда они бы…
Я оставил их спорить, а сам направился к этой чертовой дыре. Чувство вины за то, что Женька исчез, жгло мой мозг. «Черт, - думал я, - силу слов трудно переоценить. Как легко неосторожно сказанная фраза меняет с плюса на минус дружеские отношения». Трудно было предположить, что ждал я от собственной встречи с дырой. Ответят ли на мои вопросы? Тем временем, еще несколько человек нырнуло в дыру. Среди них один молодой, одетый в футболку с надписью «Nirvana», другой был лет тридцать, щуплый и немного сгорбленный – мой сосед с верхних этажей (никогда не мог запомнить, с какого точно); третий был пьян и, по-моему, свалился в яму, сам того не желая. Непонятная сила тут же выкинула его обратно, он так и остался лежать в пыли под каштаном, будто ему, наконец, подсказали, где спокойно можно отдохнуть. Убедившись, что он жив, я подошел к краю провала, встал на колени и заглянул в темноту. Удивительно, никто из толпы меня не окликнул, не сказал «осторожно!», лишь кто-то еще спрыгнул вниз под несмолкающую песню. Толпа редела.
- Женька, – тихо позвал я, но даже не услышал собственного голоса – песня громыхала, ухала и все больше походила на чей-то смех. – Женька!!! – крикнул я, удивляясь собственной смелости.
- Его здесь нет, - ответили снизу, - Зачем он тебе?
- Он мой друг.
- Больше нет.
- Я извинюсь. Позовите его. Пускай прекратит эти шуточки. Это вы, дядя Коля?
- Нет, Николай тоже в другом месте… Приходи завтра в это же время. Если он захочет с тобой разговаривать…
Песня вновь зазвучала с прежней громкостью, в ее полотно вливались новые голоса. Еще двое, взявшись за руки, со смехом спрыгнули вниз. Толпы, в общем, уже не осталось. Лишь те двое продолжали спорить, не обращая внимания на свое одиночество.
Весь следующий день тянулся и, казалось, являлся живым примером задачи, в которой ты должен каждый новый шаг делать вполовину предыдущего и никогда не дойдешь до назначенной цели. Нервно поправляя мелкие черточки двух портретов, я поглядывал на часы и нежелающее темнеть небо. Иногда даже на мгновение забывалось, что завтра мамин день рождения. Впервые за несколько дней я сел смотреть телевизор, но… это все равно было пыткой. Тысячи раз в голове прокручивались всевозможные варианты моего разговора с Женькой, то, как я буду убеждать его вылезти из этой ямы. Спустя пару дней до меня добралось удивление – мне так и не пришло в голову задуматься, куда девались люди, раз их не нашли вчера? И в каком другом месте находились Женька и дядя Коля? И кто со мной вчера разговаривал? Все эти вопросы были задушены волнением перед разговором с Женей.
Вечер все же наступил. Не потеряв остатков здравого смысла и оптимизма, я захватил из дома моток самой толстой бечевки, которую смог отыскать. Вновь рядом с дырой бродили люди, но создавалось впечатление, что теперь это отверстие их совсем не привлекает. Никто не прыгал в темноту, не стоял у края. Никто не обратил внимания на меня, подошедшего к провалу. Даже бабушки, похоже, пресытились зрелищами и сидели дома за куском хлеба. Простите меня, я не буду пересказывать нашего диалога с Женькой - уж больно он получился путаным, нервным, местами даже истеричным. Скажу лишь, что сумел сыграть на известной мне Женькиной болтливости. Он не мог жить спокойно, не рассказав всем на свете всего на свете. Люди снизу поставили ему ультиматум – рассказать об увиденном Женя мог только наверху. Я победил.
- Знаешь, никогда не мог держать в себе тайну, - смеясь, сказал он, вылезая из дыры. – Эта яма – прибежище для обиженных. Все люди, которые чувствуют себя таковыми, притягиваются к ней, как железные опилки к магниту. Тебя самого туда не тянуло?...
Вдруг я понял, осознал сидящее внутри меня. Стыдно признаться, но я вновь перестал слушать друга. Мне стало ясно, почему вчера неожиданно возник образ отца. Подспудно, на подсознательном уровне, мы с мамой чувствовали свою вину в том, что умер отец, одним своим существованием являясь укором собственной совести.
- … И тут дядя Коля сказал: «иди, поговори со своим другом. Это мы, старые, не сможем ничего исправить, нам лучше остаться здесь. А ты молод, тебе еще не поздно»… Але, гараж! Слышишь меня? – спросил Женька.
- Слушаю тебя внимательно, как никогда ранее, - рассмеялся я, поняв все.
Дома я написал на обратной стороне альбомного листа с портретами своих родителей слова «Мы не виноваты». И лег спать уже другим человеком. Утром позвонил Женька и сказал, что приехали рабочие в оранжевом и засыпали яму щебнем, а теперь собираются ее асфальтировать. «Айда смотреть!» - предложил я первым.
Бабушки по-прежнему несли куда-то свою вахту, пуха почти не осталось, стрекозы, переливаясь слюдой крыльев, ловили мошек, а кошка спала в тени цветов.
Светило Солнце.