Minun pikku Tiikerilleni
Знакомьтесь: Сонечка Золотой Пропеллер
Сонечка Золотой Пропеллер, как вы понимаете, в тайном обществе ВВБКП, ВФ, ДУ, ПК и ОРПиК не состояла. Устав этому обществу не позволял женщин в свои ряды принимать. Тем более - девушек. А Сонечка как раз девушкой и была. Однако, как это, может быть, вам все-таки ни покажется странным, Сонечка все-таки принадлежала к чрезвычайно редкому в нынешнее неспокойное время сословию пиратствующих девиц: настолько же редкому, насколько загадочному и воинственному. При этом даже это умудрялась делать на свой, надо сказать, весьма особый и незабывамый манер.
Вообще-то Сонечка - душевная девушка с распахнутым взглядом чистых, точно только что купленная тетрадка, глаз - во всем отличалась не только подчеркнутой независимостью внешних манер, но и поразительнейшим своенравием своего внутреннего поведения. Род ее неординарных занятий мог бы озадачить любого взявшего себе труд задуматься над его сутью, просто-таки не укладывающуюся в тривиально сознательные рамки. Однако до сих пор ни один из даже наиболее пронырливых членов космического сообщества и понятия не имел, чем же Сонечка все-таки занималась на вольготно завихряющихся просторах Озабоченной Всякой Банальной Ерундистикой Вселенной. Ну, то есть, вообще никто! Можете себе такое представить? Я - нет. Более того - зная немножко Сонечку (очень издалека, конечно) - могу смело предположить, что едва ли бы кто-нибудь из упоминавшихся уже выше пронырливых членов шатии-братии космической рискнул бы хотя бы на тысячную долю миллисекунды об этом даже задуматься!
Так уж исторически сложилось.
"Танцующая Голотурия"
Сонечкин сорокаторпедный агрегат, - сооружение постройки мастеров неизвестных и принципов функционирования малопонятных (а, точнее сказать, - попросту невообразимых), - и который сама хозяйка в силу каких-то глубоко спрятанных в тумане ее собственных далеко неочевидных соображений называла не иначе как "Танцующей Голотурией", лихо рассекал бесчисленные вселенские параллели и меридианы своим гордо вздернутым бушпритом, вечно устремленным в сторону уплывающего горизонта.
И наводил при этом агрегат Сонечкин сорокоторпедный самый настоящий мистический ужас на всех подряд. Походя. Между делом. Одной только своей тенью. И даже не столько тенью, сколько одним только легким намеком на нее. И даже не столько тенью, сколько одной только возможностью ее внезапного появления. Причем, следует заметить, зловещая тень "Танцующей Голотурии", внушала панический страх не столько мирным жителям - законопослушным бюргерам на сухогрузах, праведным филистерам на жидкостноналивных танкерах или трудолюбивым филистимлянам на пассажирских транспортах, - сколько недобрым и лихим людишкам: отчаянным аферистам на юрких вельботах, хитрым мошенникам на скользких парусниках, а также дерзким грабителям на грозных фрегатах и огненных канонерках.
Это, конечно, может показаться весьма неправдоподобным, однако факт остается фактом - завидев "Танцующую Голотурию" все встречные и поперечные, продольные и наискосячные в радиусе на добрую килосотню астрономических единиц живенько освобождали ей дорогу, организованно и стремительно (хотя и несколько беспорядочно) разбегались в панике, стараясь боком-боком, точно вороватые крабы, незаметно ускользнуть от вечно добрых и всегда на удивление приветливых Сонечкиных очей. А у кого уж слишком не выдерживали нервы (раньше, помнится, встречались на Вселенских Просторах и такие) - те и вовсе с потрясенным попискиванием из горла, а также безмерным риском для жизни зарывались в подпространство, словно раненые в голову саламандры в песок. Потому что и лихие и мирные давно и твердо себе усвоили: чуть что не так - и Сонечка не задумываясь, а также не меняя общей приветливости своих распахнутых очей, влепит с обоих бортов своего чудовищного агрегата изрядным залпом позитронных торпед кумулятивного действия. Моргнуть не успеешь, как в атомарную пыль развеет.
Чего уж там сомневаться! Афина-Паллада во плоти - да и только.
А кому охота, чтобы тело твое, о котором надлежит заботиться самым подобающим и непрестанным образом, рассеялось, будто газопылевое облако, на свои составные частицы: органические молекулы там всякие, жирные и не очень кислоты и разные прочие где-нибудь невозбужденные атомы, - после чего хаотично и в беспорядке носилось бы по всей, пусть и Обозримой Вселенной? Понятно, что никому. Жить-то всем охота. Не надо только думать, что все дураки такие законченные: вот так носиться в виде молекул и атомарной пыли по безвоздушному пространству.
Сонечка, кстати, всегда держалась независимо. Возможно, потому и избыточность агрессивную демонстрировала. А временами даже и вовсе сверх меры всякой. Дескать, ты ко мне не подходи - и я к тебе не подойду. А подойдешь - не обрадуешься.
Возможно, конечно. Но это только предположение. Предупреждаю честно и откровенно.
Вполне вероятно, что делала это Сонечка так, на всякий случай. Чтобы окружающим жизнь медом не казалась.
"Танцующую Голотурию", кстати, космические обыватели своим подлинным именем, как правило, не называли. Предпочитали - "Танцующим Привидением". С суеверным подрагиванием в моментально ослабевшем голоске и предательски подгибающихся коленях.
Поначалу "Танцующую Голотурию", "Привидение" это страхолюдное, пытались элементарно уничтожить. На всякий случай. Чего оно тут всх в атомарную пыль разносит? Кто в одиночку, кто группами. Или уязвить хотя бы.
И что же? Каковы результаты этих поползновений, позвольте вас спросить?
Да никаковы! Все старания пропали понапрасну.
А где же теперь сами эти отчаянные ребята? Кто их видел в
последний раз?
Вот то-то и оно.
Завораживающий пасодобль "Танцующей Голотурии"
Так вот, значит: когда "Танцующая Голотурия" появлялась на горизонте - все, засекшие ее в пределах досягаемости позитронных ракет, принимались поспешно разбегаться.
Кто куда.
Лишь бы подальше.
Лишь бы понезаметней.
Лишь бы только Сонечка кого не углядела.
Лишь бы что-нибудь не вызвало ее мимолетного раздражения.
И, смею заметить, беспокоиться было о чем. И даже очень. Не понравишься Сонечке - мигнуть не успеешь, как раскатит тебя залпом позитронных торпед по всему Необъятному Пространству разреженным мономолекулярным слоем.
Или подпространству.
Или надпространству.
Или по одному из параллельных пространств.
Смотря где ты на нее наткнешься.
Смотря где она тебя отыщет.
Короче - где встретит, там и раскатит.
И фамилию не спросит.
Чего там скрывать - Сонечку опасались все.
Впрочем, как раз вот это - то есть то, что ее опасались все - надо было не скрывать. Этим как раз надо было гордиться. Честно и заслуженно. Потому что умный человек завсегда предпочитает отход с честью, чем гибель за здорово живешь.
А дураков Сонечка быстро элиминировала.
Сонечку, кстати, за это шибко уважать стали.
Именно за это, а вовсе не за нервность ее нежной руки.
Умные люди - быстро сообразили что к чему.
И хотя вакуум вокруг "Танцующей Голотурии" со временем и вовсе превратился в Торричеллеву пустоту, однако всех, включая Сонечку это, похоже, вполне устраивало.
Как-то спокойнее во Всей Озабоченной Вселенной сделалось.
"Танцующую Голотурию" прожженное метеоритными дождями космическое сообщество с неподдельным уважением в голосе называло "Порхающим Привидением", "Зловещим Миражом", Кошмарной Иллюзией" и еще десятком-другим не менее лестных эпитетов.
И было это все неспроста.
Во-первых за то, что "Танцующая Голотурия" имела обыкновение внезапно исчезать неизвестно куда, словно сквозь твердь небесную проваливаться или в космическом мраке растворяться.
А во-вторых за то, что "Порхающее Привидение" имело свойство материализоваться непонятно откуда, будто белый медведь посреди белого поля торосов, неизменно вызывая спазматические приступы мистического страха, нервной икоты и астматического кашля у прыснувшего в разные стороны стада галактических тюленей.
Медицинская статистика неумолимо зафиксировала эти последствия в анналах необъятной памяти с тупым хладнокровием арифмометра: количество голодных обмороков, припадков на нервной почве, кататонических стрессов, одинарных заиканий, немотивированных подмигиваний, спонтанных нейродермитов, преждевременного выпадения волос, словесного недержания и нелогичных подпрыгиваний с обратными кульбитами среди шатии-братии космической резко подскочило в пересчете на душу населения.
Да и разве могло по-другому?
Судите сами.
Идет, скажем, крутая разборка в укромном уголке посередь Внезапно Ни С Того Ни С Сего Ополоумевшей Вселенной.
Ну там - все внешние атрибуты, как минимум, налицо: крики - мегадецибелами, ругань - монолитными косяками, нецензурные выражения - девятым валом, агрессия - диким нахрапом.
Дальше.
Треск разрываемых рубашек, клацанье вставных зубов, скрежет боеголовок о железо торпедных шахт...
И всем друг от друга обязательно чего-то надо.
И притом срочно, непременно и сию же секунду.
И вот, прямо в эпицентре стихийного разгула чувства беспардонно попранной справедливости, совершенно, разумеется, случайно и, как всегда, неизвестно откуда возникает этот самый "Зловещий Мираж".
То есть, Сонечкин агрегат сорокаторпедный, постройки неизвестных мастеров, с отверзнутыми настежь бомболюками.
"О чем беседуем, мальчики?" - ласково поинтересуется Сонечка, до предела распахнув расписные ставенки экранов внешнего обзора.
И все, собственно.
На этом, как правило, конфликт обычно мгновенно оказывается исчерпанным.
Словно по мановению жезла волшебного, вся диспозиция упомянутого выше выяснения отношений мгновенно преображается.
Искореженные гримасы ненависти - в дружелюбные улыбки искрометного счастья от этой бесконечно желанной встречи.
Крики: "Да я тебя... тебе... сейчас..." заканчиваются несколько нелогичным завершением: "... с себя последнюю рубаху сниму!"
И вот уже мир и покой разливается широченным слоем приторной патоки по всем местным группам галактик исконно Гармонически Устроенной Вселенной.
И никаких тебе очагов, понимаешь, локальной агрессии.
И никому ничего ни от кого уже и даром не надо.
Напротив - все тут же судорожно пытаются поделиться друг с другом, и притом - непременно последним и самым дорогим из всего, что на данный момент в их закормах имеется. Причем - насильно ("Да, бери! Да, чё ты! Да, мне-то оно нафиг!"). И все становятся друзьями закадычными, и ходят в обнимку, и улыбаются друг друг, хотя и несколько напряженно, при этом одновременно краем глаза упорно кося на "Кошмарную Иллюзию": а вдруг что-нибудь все-таки не так?
А еще через микроминуту-другую никого, вроде как и не бывало в этом широко заиндивелом участке Одиноко Заброшенной Вселенной.
Будто и не было баталий только что жарких, да пекла страстей нечеловеческой силы.
И только туман галактический слегка поколыхивается.
Слухи и сплетни о "Порхающем Привидении"
Случалось такое и подобное, да и всякое другое неоднократно.
Именно поэтому, собравшись завьюжливой ночью на постоялых дворах, основательно продрогшие от абсолютной космической стужи пилоты, штурмана и прочие члены экипажей глубинных космических, грелись напитками горячительными, да сказывали байки друг другу разные, чтобы не скваситься от холода, темноты и иных хронических неудобств от выбранного ими образа жизни.
В том числе и про "Порхающее Привидение" повествовали. Оно (это если "Привидение"), он (если агрегат) или она (если "Голотурия") уже давным давно в этих легендах жило (жил, жила) отдельной от Сонечки жизнью.
И приписывали "Привидению" разные свойства чудодейственные. Скорее даже чародейственные. Например, наведение панического ужаса на хрупкие впечатлительные натуры ничего неподозревающих миролюбивых, добрых, чутких и отзывчивых на чужое несчастье пиратов (индейцев, викингов рыцарей и т.д. - нужное подчеркнуть). (Тут, конечно, в скобках с сарказмом последней степени вголосе следует заметить: это космическая-то братва - мирные граждане? Ох, и любят же они овечками прикидываться, подлецы, для блезиру. И даже так жалобно поблеивать начнут: "бе-е-е... бе-е-едные мы, несчастные, пиратики и разбойнички с большой дороги.").
Ага. Ну, так вот. Значит, сии словоохотливые "очевидцы" упорно приписывали "Привидению" наведение на ничего не подозревающих мирных овечек (пиратов и прочих там разных гавриков c архаровцами) прямой наводкой жутчайшего ужаса. Посредством высокочастотных волн гравитационной или еще какой-то неизвестной природы ("Самые великие умы современности много лет уже бьются! И все напрасно!" - не забывал подчеркнуть рассказчик жуткую природу этих неустановленных волн), от которых волосы становились дыбом, из глаз сыпались почему-то непременно зеленые искры, а ногти и уши сворачивались в тоненькие такие, хотя и корявые рулончики. Диаметром буквально несколько нанометров. После чего наступала мгновенная смерть от удшья. По спине же у этого раззявы, попавшего, значит, в зону гравитационного удара неизвестной природы, толпами бегали мурашки. Громко топая своими копытами по ребрам и позвонкам, которые заунывно при этом звенели и что, как вы понимаете, не могло не раздражать. Каждая такая мурашка в правдивых устах рассказчика оказывалась как мимнимум - с бегемота. Или слона. (Это, как нетрудно догадаться, в зависимости от размаха фантазии рассказчика). Весь прочий живописательный антураж, как, вероятно, читатель уже и сам понял, - на усмотрение повествователя. И, что интересно, всякие другие детали в этих непридуманных и весьма правдивых былях могли существенно варьировать. Но вот мурашки почему-то непременно имелись. И каждый раз в самый ответственный момент не упускали случая пронестись по истерзанной предчувствиями спине рассказчика с диким до неприличия и раздражающим нервы топотом.
Дались же им эти мурашки! Вот тоже мне - нашли высокохудожественный прием! Могли бы, например, и что-нибудь поинтереснее придумать. Шершней, например, космических, свивших у них гнездо под самым носом. Не в прямом, разумеется смысле.
И якобы приборчик, эти волны неизвестной природы производящий, - продолжал между тем гладко сказывать сладкоголосый говорун, - прикреплен где-то рядом с дюзами или в машинном отделении, но найти его невозможно, поскольку накрыт он колпаком, создающим иллюзию полнейшей невидимости (здесь рассказчик с умным видом поднимал палец к потолку: типа, дескать, - понимать надо! - супервысокая технология!).
А распространяются, между прочим, эти ужасонаводящие волны при помощи волновода специального. Вот. И как бы вы думали: подо что замаскиованного? Правильно: под пропеллер четырехлопастной, на корме "Кошмарной Иллюзии" укрепленный.
Вот потому-то, - последовательно и неторопливо проводил главную мысль своего правдивого повествования предельно искренний со своими слушателями рассказчик - он (пропеллер, то есть) и вертится когда быстро, а когда медленно - в зависимости от того, в каком режиме эта машинка адская работает.
Ну, и после этого на закуску следовали всякие непредумышленные детали, которые выдумать было не то, чтобы невозможно, но крайне тяжело, даже обладая пылкой фантазией Александра Дюма-отца.
Вот, например, что у Сонечки есть пилюли такие специальные, которые она перед включением адской машинки глотает ровно по три штуки. Причем - ни больше, ни меньше! Проглотишь на одну больше - и все! Кранты тебе. А если на одну меньше - тогда просто крыша съедет. И перископы перекосит. Так и будешь с перекошенными перископами круги концентрические по бескрайним просторам вселенским нарезать.
Другими словами - придет тебе самая что ни на есть окончательная и бесповоротная амба.
Пилюли эти разноцветные, а всего цветов восемь. Семь основных и один дополнительный.
Петька Мюскарди по кличке Мертвая Челюсть - ну он еще на "Колченогой Сколопендре" ходит; ну! помните? - так вот он их собственными глазами видел.
Сквозь разверзнутый бомболюк.
У Сонечки на буфете они лежали. В туеске березовом. Уж очень Сонечка всякие поделки народные любит! Туески там, салфеточки.
А уж Мертвая Челюсть врать не станет!
Нет! - уж если вы мне не верите! - то так и скажите прямо в глаза! А Петька никогда не соврет!
В этом месте слушатели дружно кивали: Петьку Мюскарди многие еще не забыли. А те кто забыл, или не знали никогда - тоже кивал, завороженный доверительными интонацияи рассказчика.
И если проглотить две одинаковые по цвету, - воспользовавшись всеобщим вниманием ободренно продолжал рассказчик, - то тогда уж точно хана! Такие страшные вещи происходят с индивидуумами, что просто капец какой-то. Даже вспоминать не хочу - чердак начинает протекать только от одного воспоминания. Поэтому даже не спрашивайте. Если хотите рассказ до конца дослушать!
А глотать эти самые пилюли положено исключительно разных цветов! - повыкаблучивавшись самую малость на уговоры слушателей - с новыми силами продолжал правдивый повествователь, - но это смотря по ситуации. Вот если в обычном пространстве - то (едва запнувшись) одних цветов, если в переходном - то других.
А побочные эффекты у них! - своевременно переключал внимание присутствующих на другие подробности сладкоречивый оратор, почуяв, что сейчас начнут допытываться про то какие именно и когда пилюли лучше проглатывать. Не то, чтобы кто-то мог заполучить себе в пользование эти мифические пилюли, но вдруг, если чо.
Сонечка от этих пилюль знаешь какой раздражительной становится! Поэтому и диспергирует всех невовремя подвернувшихся направо и налево. Да! А вы думали? Вот то-то и оно!
И что за это ее, Сонечку, то есть - здесь рассказчик на всякий случай оглядывался, чтобы - не приведи Бескрайний Космический Океан! - Сонечки поблизости не оказалось случайно рядом, и убедившись, что нет ее - уверенно заканчивал фразу, - ой как пожалеть надо. А то она свою чуткую нервную систему этими предохранительными пилюлями совсем себе испортила.
В общем, слушатели разлетались по своим посудинам весьма и весьма довольные.
И, главное, с чувством, что и новое что-то узнали, и каких-то новых переживаний наощущали вдосталь.
Хотя, конечно, по большей части врали все эти врали. Вранье-то, как известно, - не всякое там вам пустое занятие, а самая что ни на есть настоящая тренировка ума!
А чем только не займешь свой изнывающий от безделья ум, коротая длинные ночи и согревая себя горячтельными напитками в эти жутко холодные и промозглые вечера, что в трактирах, что на постоялых дворах, что за штурвалом в дальних походах? Была бы только пища для размышлений.
Главное - чтобы красиво получалось.
Да складно.
О том, что было на самом деле
Так вот. В том, что про Сонечку и про "Привидение" сказывали, истины было не так чтобы очень. Можно сказать, вообще не было. Мыльная пена, в основном. Брехня, то есть.
Было-то, как раз, совсем все по-другому.
На самом деле Сонечка с аквалангом любила понырять в свободную минутку.
То есть, - не в свободную минутку, конечно, а в океан, если выдавалась минутка. Однако опять же - смотря куда она выдавалась.
Увлекалась Сонечка в моменты заныриваний ко дну морскому с аквалангом рассматриванием осьминогов, кальмаров и каракатиц. Ну, и всяких там разных чудищь морских. Больно они причудливыми казались после просторов бесконечных, черных и промозглых, где Сонечка большинство своего рабочего времени и проводила.
Причем увлекалась рассматриванием животных представителей подводного мира заведомо больше поедания халвы. И даже мороженное с медом и орешками не так существенно ее привлекало.
А уж если голотурий каких-нибудь найдет гнездо - тут и обрадуется выше крыши. Ножичек кривой отцепит от пояса, да и насобирает морских огурчиков полную корзинку, как обычно во время морских погружений к собственному поясу привязанную. Лангустов опять же прихватит пару штук, если встретятся, омаров, если увидит какого, неосторожно высунувшего свою клешнястую лапу из-под камня, креветок для жаркого, кукумарий, капустки морской для салатика, да звездочек штучки три-четыре морских. Этих - исключительно для красоты. Любила. Повесит потом на стенку в радиопеленгационной рубке - и любуется. Очень хорошо они во время радиопоиска часы томительных ожиданий скрашивают.
На берег, значит, после погружения выйдет Сонечка, баллоны воздушные выдохшиеся скинет, костюм аквалангистский на просушку, маску запотевшую, да улов свой богатый на скалах разложит. А потом нежится на солнышке, да косточки свои молодые, ревматизмом космическим еще не прихваченные, значит, впрок прогревает.
И так ей хорошо, значит, на этих разогретых солнечным зноем камнях!
И такая ей благодать!
Что просто: йо-хо!
На берегу в жаркий полдень
А что еще для полного счастья не хватает, если слух ласкает шуршанье легких волн о берег, кожу - свежий бриз морской, а глаз - прозрачная, словно слезина вода?
Даже морженного не надо.
Достаточно песенки: "Вдвоем с Серегой мы шагаем по Петровке, по самой бровке, по самой бровке. Жуем мороженное мы без остановки - в тайге мороженного нам не подадут."
На Петровке, к счастью, Сонечка не бывала.
Да и в тайге тоже не приходилось. А это было бы так романтично!
И этот одуряющий запах морской! Воздух соленый! И белое солнце в зените! И легкие яхты на горизонте! И белоснежные паруса! И бесконечные солнечные блики! И многочисленные головы купающихся! И желтый песок, раскаленный, как железо на крыше! И белая соль на синей пупырчатой коже! И пронзительные крики белокрылых чаек, снующих над бархатом волн! И серые громадины рыбных морозильных траулеров у самой кромки моря!
А эти сопливые медузы? А воинственные крабы, отважно вздымающие свои маленькие клешни при виде опасности? Смешно, но поневоле начинаешь их уважать.
А эти поджарые и черные, будто головешки, тела красивых и сильных, словно античные боги, людей? Которые жарятся на солнышке беспечно и ни о чем не помышляют, за исключением, может быть, кваску холодного да безоглядной любви. Но это, конечно, не сейчас, а попозже, когда станет совсем уж зябко, и холодно, сыро и промозгло, и когда захочется единственного тепла, сравнимого разве что с солнечным, - человеческого.
Разве может быть что-нибудь лучше этого? Красивее? Аппетитнее?
Не говорите, ради Бога, "да". Скажите лучше "нет". Потому что лучше этого - нет ничего. И быть не может. Уже хотя бы только потому, что самым первым, что появилось на нашей юной планете, - было море. Еще не такое соленое, быть может, какое сейчас, но уже живоле, наполненное предчувствием жизни и будущих удивительных созданий, живых, преобразующих, и воспроизводящих себе подобных. И еще хотя бы потому, что море так и останется всегда самим собой, живым и гармоничным во всех своих удивительных проявлениях, причудливым организмом и одновременно средой обитания своих не менее удивительных потомков.
Космос - он, конечно, постарше будет. Немного - всего на какой-то пяток-другой миллионов тысячелетий. И он тоже живой. Но это уже совсем другая жизнь.
Суровая, аскетичная, хотя и по-своему прекрасная.
Когда опускается вечер
Вот и Сонечка под вечер, заботливо подобрав свой нехитрый улов, изрядно поджаренная на солнышке, но страшно довольная (даром, что рыжая), сдвинув на затылок соломенную шляпу, и пыля босыми ногами по обочине, млеющей походкой шкандыбала домой, умиротворенно напевая вполголоса: "Рыбачка Соня как-то в мае, направив к берегу баркас...".
Лангустов и креветок она варила. Или же, скажем, - жарила. В масле. Голотурий - по особому рецепту. Из капустки - салатик готовила с репейным маслицем. Или, скажем, с лавандовым.
Есть под вечер хотелось страшно! Днем, вроде бы, не шибко это чувствовалось, а как только солнце падало за горизонт - тут чувство голода и просыпалось. И тут же начинало неутомимо терзать юную плоть, напоминая, что пора бы и восполнить запас питательных веществ, истраченных на жаре организмом.
А как поизготовит Сонечка все - накроет столик на веранде, самоварчик вздует, и ест не спеша, наслаждаясь восхитительным вкусом морских продуктов, слушая переливы цикад и отдаленные вздохи моря, вдыхая медвяной запах свежескошенных трав, и упиваясь живительным воздухом удивительно влажной приморской ночи.
И так ей от этого сделается хорошо!
Что захочется ей то ли Плетню письмишко отписать, то ли парочку вражеских эскадренных миноносцев потопить.
***
Вот ведь как на самом деле все обстояло.
И никаких тебе адских машинок со специальными волновыми ускорителями и гравитационными волнами.
И пропеллер тут ни при чем.
И вообще - это не пропеллер, а типовой антиметеоритный датчик.
А что двигалась "Танцующая Голотурия" несколько необычно, так то истинная правда.
Так уж ее создатели захотели. И поделать с этим совершенно ничего было невозможно.
Но это был никакой не пасодобль, а самый что ни на есть заурядный противолодочный зигзаг. А что он завораживающий - так это пришло же в чью-то необычайно романтическую голову!
И чего только не ляпнут в эйфорической забывчивости глупые досужие языки за кружкой горячего глинтвейна холодным вечером на постоялом космическом дворе!
Инцидент с казаками
1.
Между прочим, прозвище свое непонятное - Золотой Пропеллер, то есть - Сонечка получила вовсе не за то, что таковой - в виде перекрещенных лепестков подозрительно желтого цвета, слегка смахивающего на самоварное золото, - наличествовал на вечно приподнятой корме "Танцующей Голотурии" и при малом ходе ее вертелся медленно, а при полном - быстро.
И даже совсем не за то называли Сонечку Золотым Пропеллером, что когда передвигалась она на своих двоих (ногах, то есть), то ее изящный зад, задрапированный в неизменный плюшевый комбинезон, удивительно напоминал корму "Танцующей Голотурии". И такие же антраша элегантные выписывал. Что при малом ходе, что при быстром. Кокетливым бантиком золотисто-красного бархата, неизменно пришпиленным где-то в районе верхней части бедра на левой ягодице.
Стоит ли говорить, что руки настоящих мужчин, каких испокон веку в Открыто Мужественном Космосе великое множество водилось, сами собой тянулись к этому красному бантику, словно намагничен он был или медом намазан.
Ну, и что? Где теперь эти отважные ребята с открытым и чистым взглядом незапорошенных запредельными рефлексивными потугами глаз?
Надо ли пояснять понятливому читателю, что этих настоящих мужчин, рискнувших возложить свои потные немытые длани на Сонечкино бедро где-нибудь в районе кокетливого бантика после этого крайне опрометчивого поступка с тех пор уж никто никогда и нигде не видел?
А между тем все было именно так.
2.
Золотым Пропеллером Сонечку, с крайне почтительным подрагиванием в районе глубинных корней нижней челюсти и мест интимного сочленения ее с челюстью верхней, называли как раз совсем за другое.
За что же? - наверняка воскликнет самый нетерпеливый читатель.
И, как бы не хотелось мне обратного, но я все-таки отвечу на это крайне провокационный и неосторожный, а местами и вовсе даже где-то избыточно грубый вопрос.
Да за то ее так называли, что в драке никому уже не суждено было уйти от неотвратимого возмездия ее убийственного пропеллера, коим она сама в упоительные минуты яростной мести мгновенно и обращалась.
Хотя внешне это больше, пожалуй, было похоже на бумеранг. Даже на два бумеранга. Слившихся, правда, в едином порыве.
Драный Плетень один раз собственными глазами наблюдал, как нежную Сонечку зажали в углу восемь здоровенных казаков с чугунными пиками наперевес, восседавших на своих лошадях непонятной породы и масти, но непременно пышущих жарким огнем из чугунных ноздрей.
Чего им понадобилось от Сонечки - догадаться нетрудно.
Одно из трех: то ли Сонечка какого их сотоварища, совсем некстати встрянувшего ей поперек дороги, размазала по межзвездному континууму мощным залпом позитронных торпед с правого борта своего "Привидения". Как мороженное по асфальту. То ли снасильничать хотели.
Причем, последнее - много вероятнее и правдоподобнее: тяжелехонько типичным обитателям Открытого Космоса приходится в нем без женщин. Да еще излучение это. Ли-би-до-зирующее. Тудыть его в качель!
Словом, истинные их намерения Плетню так и остались неведомы.
А позже спросить уже было не у кого.
Пока Плетень решительно поднимался из-за стола, трепеща раздувающимися крыльями носа, тяжело дыша грудью и сурово сжимая резонансный отражатель в побелевшем от дикой ярости кулаке (кроме отражателя почему-то ничего ему больше под руку не подвернулось), готовый защитить слабую женщину от многократно численностью превосходящего его противника - хотя бы и ценою собственной жизни (дюже нахрапистые и здоровенные казачки попались - в секунду уделали бы Плетня своими пиками на манер решета), все восемеро уже лежали повдоль и поперек дороги в самых что ни на есть препозорнейших позах и абсолютно некондиционном виде: даже с неуспевшими сползти с их засаленных физиономий похотливыми ухмылками, а уж их огнедышащие битюги и вовсе пресмыкались перед Сонечкой исключительно на передних коленях (задние-то назад сгибались), скулили, аки щенки слепые да немочные, и униженно лобзали Сонечкины плюшевые ботики, пытаясь вымолить ее прощения за явно неджентельменское поведение своих недотепистых хозяев.
- Ладно, ладно, - сказала Сонечка, потрепав им холки, - идите. Я же не живодер какой! Но чтобы больше...!
На что, лошадки, игриво и радостно заржав, бросились наутек.
3.
То, что увидел в те удивительные мгновения ошеломленный Плетень, навеки пленило его скептический разум совершенством пластической гармонии: балетом Жизель с Анастасией Волошковой в Большом драматическом театре, Алиной Кабаевой с булавами на ковре и Людмилой Турищевой на перекладине вместе взятыми.
Когда женщина вытворяет такое, причем не только со своим телом, но и с телами других участников столкновения мировоззрений - независимо от их собственной воли и пожеланий - то ей можно простить если не очень многое, то как есть абсолютно все. От греха подальше. После чего заткнуться и уйти навсегда. Желательно - в подполье Особенно, если там горилка с огурчиками в кадке дубовой и салом в тряпочке припасена.
Плетень, правда, еще успел подумать, крутя пульсирующей башней одновременно во всех трех пространственных направлениях и пытаясь усвоить тайный смысл происходящего: что если, к примеру, супротив Сонечки выпустить рассвирипевших носорогов стадо или же озверевших слонов табун, то и тогда конечный результат оказался бы тем же: горы разгоряченных мускулов с удручающей быстротой превратились бы в груды дымящегося мяса, пригодного разве что для изготовления рождественского холодца.
А когда усвоил подуманное нижним краем слегка замутненного еще подсознания - спокойно уселся обратно.
Нежное воркование горлинки
Голос у Сонечки немного глуховато звучал. Слегка. Самую малость. А в иные минуты - так и вовсе можно сказать: почти нежно. А уж в моменты душевного напряжения - хрипло и низко. Зато наскрозь прошибал. До костного мозга. До клеточного ядра. Даже глубже - до ядерного матрикса. Даже если шелестел всего лишь не громче шепота. А уж при подобающей силе подачи - тем более.
Впрочем, Сонечка голосом пользовалась редко. Только при кураже соответственном или забавы ради. Скажем, для предварительного сокрушения обнаглевшего в доску противника в ближнем или среднем бою. Гаркнет колотушкой акустической по мозгам, посшибает агрессоров с катушек, а если кто устоит - обычным своим способом добьет.
Но - интересное кино!
Эти пресловутые хищники с шакалами, ястребы с кречетами, барсы с гиенами больше всего боялись, когда Сонечка ворковать начинала, точно горлинка над гнездом. И не просто боялись, а - простите за выражение - панически трусили. Даже неприлично говорить до чего дело доходило. Если это случалось при непосредственном контакте - то есть тет-на-тет или с глазу на глаз, - то, как правило, у соучастников действа сего просто и прозаически отнимались ноги. По самую шею. Вместе с мозгами. Да и прочие члены цепенели, как в трансе. Как у бандарлоги при виде удава. Про всякие рефлекторные отправления в доску перепуганного организма - я уж и не говорю. Сами понимаете, когда мозг отключен - тогда реакции могут быть совершенно непредсказуемыми.
А уж если доводилось кому услышать коронную Сонечкину фразу, произнесенную нежным ее голоском в эфире: "В межзвездный газ! Мономолекулярным слоем! Дис-пер-ги-ру-ю!", - то это, как правило, было, последнее, что надавливало на барабанные перепонки тому, кто становилдся счастливым прослушивателем этой козырной Сонечкиной фразы. Кроме взрыва ударной волны позитронных торпед, разумеется.
В реальности же это всего лишь означало, что маленькая, но твердая Сонечкина рука уже уверенно обняла рукоятку джойстика торпедного пускателя и большой палец плавно надавил на гашетку кассетного сброса.
После чего Сонечкино обещание благополучно сбывалось.
Значок
Позже ненароком выяснилось, что стиль рукопашного боя, которым столь виртуозно владела Сонечка, назывался совершенно одноименно: Золотой Пропеллер.
Она и значок на лямке комбеза носила: четыре золотые капельки крест-накрест в золотом ободочке. Которые, впрочем, и за два бумеранга тоже можно было принять.
У определенной части любопытных обитателей Галактической Глубинки этот значок вызвал оживленные дискуссии, так и закончившиеся, надо сказать, безрезультатно, если не считать десятка-другого фингалов, дюжины сломанных переносиц, да сотни выбитых зубов, включая протезы, вставные челюсти и мосты из металлокерамики. А также - через Темзу, Москва-реку, Енисей и Млечный путь.
Попытки получить на этот счет разъяснения у Сонечки завершились полнейшим провалом: всех вопрошавших, а также стоявших, сидевших или проходивших рядом откачали, к счастью, хотя и посредством длительной госпитализации с применением новейших реанимационных методов трансгенной репарации.
Помещение, в котором произошло историческое выяснение отношений, со временем тоже восстановили, но - по странной прихоти восстанавливающей организации - переоборудовали его в музей внеземных цивилизаций.
После же завершения этого душевного рандеву желающих продолжать исследования по зарождению, истории и эволюции стиля боевых искусств под названием Золотой Пропеллер отчего-то более не сыскалось.
За что Сонечку не называли Плюшкой...
А еще Сонечку иногда назвали Плюшкой.
Но это обязательно за глаза.
В глаза опасно было.
И вовсе не потому, что Соня выглядела кругленькой, сдобной и необычайно аппетитной на вид.
Этакий, понимаешь, ангелочек небесный с наружности: глазки - честные, синие, губки - бантиком, красные.
Всякий, поддавшийся на обман этой ходячей иллюзии зрительной и по глупости какой-нибудь поступок совершивший нелепый (типа: покровительственное обнимание за плечи, нетерпеливое хватание за руку или игривых щипков за кормовую часть), мгновенно осознавал свой роковой промах, изо всех сил стараясь более никогда не повторять оный. Разумеется, если к тому времени оставалось чем стараться. Поскольку далеко не всякому удавалось возвратить не токмо соображение, но и гораздо более простые функции высшей нервной деятельности. Даже усилиями бригады лучших докторов. Или, на худой конец, хотя бы проблески сознания зажечь. Или, хотя бы, ощущательный потенциал повысить.
Плюшкой Сонечку назвали вовсе даже не за это. И даже вовсе не за ее длинные косы цвета хорошо вызревшей пшеницы, всегда аккуратно заплетенные и уложенные вокруг головы в некоторую замысловатую фигуру, несколько обычную плюшку и напоминавшую.
И уж совсем никак не за Сонечкину любовь к вздремываниям, точно у сплюшки-совы, в самых неожиданных местах и теряние чувства нижних конечностей при этом.
И даже не за ее маниакальное пристрастие к вещам, сделанным из плюша - креслам, палантинам, покрывалам, портьерам и мишкам.
И уж совсем не потому почтительно величали Сонечку Плюшкой, что любила она пойти средь широкой улицы навстречу большущей ораве пьяных в дрезину мужиков, демонстрации какой-нибудь оздобленной или иному необычайно подозрительному сборищу.
Идет, бывало, и плюшки направо и налево вешает.
Развлекалась так девушка.
Что же вы думаете, что она все время угрюмой бывала?
Да вот уж нет, - сказал Красная шапочка и убежала в лес.
Или, как говорят в таких случаях французы: Nun gerade nicht! - seit Rote Schapka und laufen in der Wald.
Так что вовсе не бывала Сонечка беспрерывно угрюмой.
Как раз напротив: веселье так и хлестало из нее.
Особенно временами.
А уж пошутить любила!
Народ, понятное дело, несмотря на возбуждение чрезмерное, дурман в башке или алкоголь в крови на грани жизни и смерти почтительно уступал Сонечке в таких случаях дорогу.
И подыгрывал тоже охотно.
Знал мудрый народ: если Сонечка плюшки направо и налево вешает щедрой рукой, засунув другую глубоко в карман неизменного плюшевого комбинезона и широко вышагая по мостовой, значит настроение у нее хорошее и можно не вытирать нервно потные ладони о штаны в предчувствиии окончательных и бесповоротных крантов.
Достаточно хихикнуть угодливо и поблагодарить сердечно за плюшечку с Сонечкиного плеча.
Тем более, что фингал под глазом или пара-тройка зубов выбитых - ничто по сравнению с мировой революцией.
И жизнью, понятно, собственной - тоже.
Зато потом при случае и прихвастнуть можно будет таким невероятным приключением.
Вот и думай после этого: и где эти безмозглые разгильдяи этой мудрости вселенской научились?
...и за что называли
Плюшкой же Сонечку назвали как раз за то, что очень любила она плюшки сдобные кушать.
Причем в большом, если не сказать - огроменном - количестве.
А также варенье - трехлитровыми банками, конфеты - килограммами, сладкие пирожки с повидлом всех сортов - противнями, халву арахисовую и тахинно-ванильную - пачками, батончики с ирисками - ящиками, пастилу - слоями, зефир - коробками и кишмиш - ведрами.
И даже сахар свекловичный ложками.
Но прямо из мешка.
Уж не говоря о пирожных (наполеонах, миндальных, эклерах, трубочках, песочных, слоеных и разных других), мороженном (понятное дело - куда же без него?), клубнике со сливками (а как же иначе?), шоколаде (белом, черном, горьком и молочном: с изюмом, с орехами, жаренным миндалем и мармеладом), желе из красной смородины (а также - из малины, жимолости, ежевики, черники, клювы, черноплодки и земляники).
И всю эту радость поджелудочной железы брусничной водой запивать.
Потому и была Сонечка всегда такой кругленькой, сдобной и аппетитной.
И пахло от нее, как от кондитерской фабрики.
Когда Сонечка самозабвенно предавалась пороку чревоугодия, ее лицо от нежного восторга только что не светилось разве.
Да, впрочем, чего скрывать: светилось.
И не просто светилось, а исходило нежным сиянием.
Так что даже мыши дурели в своих зимних норках.
И кто бы в такой удивительный душевный и трогательный момент мог рискнуть поставить в тотализаторе последний наполеондр на то, что эта сладкая милашка, азартно уничтожающая горы вкусностей и ласково мурлыкающая от тихого восторга, в другие моменты угрюмого бытия наводит неуправляемо дикий страх и неконтролируемо животную панику на всех обитателей слегка Приструхнувшей Вселенной?
Не зря же говорят: не верь глазам своим, верь молве людской.
Фамильная тайна Валькирии
Драный Плетень Сонечку всегда уважал и почтительно называл Валькирией.
Особенно после того случая с казачками.
Валькирии это нравилось. А Плетню было не трудно. Хотя, по правде сказать, он совершенно не понимал - почему ей это так подчеркнуто нравится.
Со своей стороны, Сонечка Плетню доверяла.
Как позже догадался Плетень, Сонечка неоднократно расставляла многочисленные ловушки с целью уличить его в каком-нибудь умысле злонамеренном.
Но ни в одну из них Плетень, по счастью, не навернулся.
Наверное, поэтому Сонечка Плетню доверяла.
А вовсе не из-за того, скажем, что Плетень ей просто нравился. Ну, безотчетно. Бывает же такое: увидишь человека и он почему-то тебе сразу так и понравится!
И называла Сонечка Золотой Пропеллер Драного Плетня почему-то Малышом.
Хотя какой он, к черту лысому, малыш!
Сонечка едва доставала ему до мочки уха. Да и то - кончиками пальцев руки, вставши на цыпочки, вытянувшись в струнку и поддодвинув под себя табуретку повыше.
Не говоря уж о совершенно неприличной разнице в возрасте. В сторону Плетня, понятно.
Плетню Сонечка кого-то смутно напоминала.
Он долго и нерешительно мялся, ходил кругами, подпрыгивал от нетерпения и чесал от сомнения в затылке, прежде чем отважился спросить.
Со всевозможной галантностью, разумеется. На всякий случай. Для профилактики. Чтобы лицо свое не потерять. В прямом, разумеется, смысле этого слова.
- Простите, мэм.
- Да, да. - откликнулась Сонечка своим хрипловато-ангельским грудным голоском.
И лицо ее стало таким обаятельным!
- Ваша фамилия, случаем, не Карлссон? - отчаянно пошел Плетень ва-банк, внутренне съежившись, однако стараясь совершенно прямо выдерживать спину ипошире распахнув глаза.
Удрать он не пытался, поскольку знал, что бегство в таких случаях не спасает.
- Да, - растерялась Сонечка. - А тебе откуда известно?
- Очень вы, мэм, простите, отца своего напоминаете.
- Какого отца? - удивилась Сонечка.
- Ну, Карлссона, который живет на крыше. - терпеливо пояснил Плетень.
- Это не отец. - зарделась Сонечка. - Это дядя. А ты с ним знаком?
И сделала книксен.
Плетень хмыкнул что-то нечленораздельное. Он не знал как точнее продолжить. Хотя, вроде, ситуация не внушала опасения в данную миллисекунду. Но кто знает этих женщин! У них же настроение переменчиво как пульсация коллапсара!
- Так я похожа на него? - хитренько поинтересовалась Сонечка.
- Да, миледи. - учтиво сказал Драный Плетень. - У вас и комбез такой же, и сладкое вы любите так же. Я уж не говорю о пропеллере за вашей спиной.
- Какой ты наблюдательный! - лукаво смутилась Сонечка.
- Ну, что вы, миледи! - приободрился слегка Плетень, добродушно пыхнув трубкой. - Это понял бы каждый, кто видел вашего дражайшего родственника. А я, по счастью, был хорошо с ним знаком.
Сонечка похорошела еще больше и сделала другой книксен.
- Да, - выразительно глядя на Драного Плетня пробасила она глубоким грудным голосом. - Ты прав. Это фамильные черты Карлссонов. По миллениумлетней традиции они живут на крыше. Или в космосе.
- По миллениумлетней? - удивился Плетень. - Никогда не слышал такого странного слова.
- Ну, может, - по миллениумзимней, - пожала плечами Сонечка. - Разве ж это имеет принципиальное значение?
"Нет, - со внезапным просветлением подумал Плетень, - похоже, что действительно не имеет."
Однако вслух ничего так и не сказал.
Вот так Плетень случайно проник в тайну Великой Галактической Воительницы. Но тут же поклялся, что не выдаст ее никому. Хотя за язык его, между прочим, никто не тянул. Тем не менее, слово свое он сдержал.
Как и подобает истинному космическому джентельмену.
Королевна
или
Ответный прыжок Белого Ферзя через восьмую горизонталь в темпераментной контратаке веером Фламандского ответвления Королевского контргамбита
И Людвигом иногда еще Сонечка Плетня называла. В какие-то особенно чарующие моменты внутренней жизни.
Плетень отзывался и на Малыша, и на Людвига. На всякий пожарный. Мало ли что у нее там на уме окажется.
- Простите, мэм, вы не сказали как звали вашего отца. - как-то задал Плетень неосторожный вопрос Сонечке.
Дернула же его за язык космическая турбулентность!
Если бы он только мог представить, к чему это приведет!
Он вырвал бы тотчас же свой язык не только вместе с его корнями, но и со своими глупыми мозгами в придачу!
- Фредрикссон. - удивилась Сонечка.
- А как ваше настоящее имя, мэм?
- София. - пожала плечами Сонечка.
Настоящим ее именем вообще-то никто не интересовался.
По известным причинам.
До этой фазы ее знакомство с лицами противоположного полу как-то не успевало дойти.
Храбрые корсары тупо разбегались, завидев ее еще издали.
Вот и все непосредственное общение.
- А также Тутта. - добавила Сонечка.
И сделала книксен.
- Тутта? - насторожился Плетень.
И подозрительно посмотрел на золотистый Сонечкин комбез.
И переспросил недоверчиво:
- Фредрикссон?
- Карлссон. Так папа назвал меня в честь троюродной тетки Тутты Карлссон.
- Знавал я одну Тутту Карлссон. - нахмурился Плетень, вылавливая из толщи памяти какие-то смутные образы, почему-то связанные с курятником, лисами и каким-то кудлатым псом по прозвищу то ли Филимон, то ли Охламон.
- Она еще замуж вышла за Людовика XIY. - напомнила Сонечка, обмахиваясь веером. - Вот папа и назвал меня в честь тетки Тутты.
- А при чем тут ты? - спросил ошарашенный странными воспомнианиями Плетень.
- А при том, - пояснила Сонечка, - что мое полное имя - Гертруда Мария Пернилла Ингрида Сельма Полина Тутта София Фредрикссон-Карлссон.
И сделала еще один книксен, шурша накрахмаленными юбками.
Плетень даже присвистнул от удивления.
- Ни хрена себе! - сказал он.
- Вот тебе и ни хрена тебе! - передразнила его Сонечка.
- Так Ваше Высочество - наследная принцесса королевских кровей? - сообразил Плетень и порывисто склонился перед Сонечкой в элегантном и почтительном реверансе, придерживая шпагу с плащом и подметая палубу широкополой шляпой с плюмажем. - Я-то и смотрю.
В ответ Сонечка величественно склонила голову, чуть придержав подол королевского платья царственными руками, одетыми в белые перчатки тонкого шелка.
Чуть-чуть склонила - на одну десятитысячную дюйма: - ровно настолько, насколько позволило ее королевское достоинство.
- Вот и смотри! - царственно повелела она. - Причем, в оба смотри!
- Что Ваше Высочество делает в этих неспокойных широтах? - поинтересовался Плетень для поддержания светской беседы.
- Наше Высочество, - ответила Сонечка сверху вниз, - разбоем занимается при всяком удобном случае. Ты забыл, что Карлссоны обычно живут на крышах. Или в космосе.
- Одним словом - высокопоставленные особы? - со значением - полувопросительно-полуутвердительно - произнес Плетень.
Вместо ответа Сонечка едва заметно - одними только уголками губ и бровей - полунасмешливо-полуснисходительно улыбнулась, с треском захлопнула веер и врезала Плетню скипетром по башке.
- Чтобы не выпендривался, - обаятельно пояснила она.
- Но, мэм, ваша воинственность. - тактично намекнул Плетень, потирая макушку.
- Ах, это. - улыбнулась Сонечка, поправив корону. - Это досталось мне от бабушки по материнской линии.
- Так ваша бабушка - Хельга? - окончательно поразился Плетень.
- Да, - потупила глазки юная Валькирия. - А ты ее знал?
В этот момент она была так хороша, что ее страстно хотелось поцеловать. И не просто поцеловать, а кровожадно слизать с табуретки, словно нежный крем со свежеиспеченного тортика. Вместе с мантией, короной, веером и скипетром.
Но стойкий Плетень не поддался искушению. Он хорошо знал, чем это может закончиться.
- Немного. - прохрипел Плетень с усилием.
И отвел глаза в сторону.
Сонечка капризно надула губки и неприступно завернулась в мантию.
- Теперь, - надменно произнесла она из своего кокона словно из репродуктора. - когда ты знаешь наше полное имя...
Тут Плетень понял, что лучше бы она, не раздумывая под горячую руку, ухайдакала бы его коронным золотопропеллеровским приемом, чем эта фанаберия, этот высокопарный тон и все, что неизбежно за ним сейчас последует.
- ...а также посвящен в тайну нашего высочайшего происхождения...
Плетень тоскливо посмотрел на солнце. В последний раз.
"Нет, - поведал он сам себе. - Это не Черная Дыра. И не панцирные корненожки. Те, право, были такие милашки!"
И подтянулся. На всякий случай. Благородные Пираты умеют красиво умирать.
"Капитан, капитан, подтянитесь!" - велит им суровый Устав пиратско-корсарской жизни, а также вся вселенская мудрость.
- ...закон повелевает вам, Драный Плетень, капитан субмарины "Бешенный Огурец"...
"И тут закон! Никуда от этих законов не деться!" - тоскливо подумал бравый капитан субмарины "Бешенный Огурец".
Плетень выпрямился, положа правую руку в лайковой перчатке на золоченый эфес шпаги, и пожалел, что не надел с утреца свежей батистовой рубахи.
А подыхать во вчерашнем как-то не очень хотелось.
Такие неприятные какие-то ощущения навалились вдруг.
В голове отчаянно крутилась бодрая песенка: "Капитан, капитан, улыбнитесь: ведь улыбка - это флаг корабля!"
А на душе сделалось так погано!
- ...Победитель Черной Дыры, Инициатор Голубого Гиганта, Оживляющий и Создающий Заново Рыцарь, Покоритель и Преобразователь Пространства... - продолжала сладострастно садюжничать Сонечка.
Плетень подумал с малой толикой зависти к самому себе: "Боже! Какие почести напоследок!"
И приосанился.
Точь-в-точь, как "Бешенный Огурец" по повадке.
- ...взять нас - Гертруду Марию Перниллу Ингриду Сельму Полину Тутту Софию Фредрикссон-Карлссон, наследную королевну маленького, но гордого королевства - в жены. - торжественно досказала Сонечка и выразительно посмотрела на Плетня.
- Или... сам знаешь что будет. - добавила она обыденным голосом.
И с независимым видом слегка сдвинула корону набекрень.
- А как же родительское благословение? Что скажет папаша Фредрикссон? - на всякий случай поинтересовался Плетень.
Чисто для проформы.
- Дурак! - сурово отрезала Сонечка. - Я уже давно круглая сирота.
- Сожалею, Ваше Высочество. - вздохнул Плетень сочувственно. - О том, что вы сирота, разумеется. Настоящий джентельмен не должен думать о риске, если женщина остро нуждается в его помощи. Конечно, я согласен. Теперь я могу вас поцеловать?
- А-а-а! Давай. - великодушно разрешила Сонечка, закрыла глаза и подставила щеку.
"Ага, конечно. - с ноткой пессимизма отметил Драный Плетень. - Мир без любимого - птица без крыла."
И осторожно коснулся Сонечкиной обольстительной щеки сухими от волнения губами.
Сонечка вздрогнула от неожиданности и такую оплеуху залепила Плетню по мусалам, что у него аж в краниальных полостях зазвенело!
- Полегче на поворотах! - сказала Сонечка. - Королевну целуешь!
Но Плетень не обиделся.
Наоборот - ему отчего-то стало легко и радостно на душе.
- Эх ты, принцесса на горошине! - весело подковырнул он Сонечку в самое святое, растирая пылающие мусала.
А не побоялся, поскольку прекрасно понимал, что это означало.
А означало это, что у Сонечки прекрасное настроение.
А что может быть лучше, чем прекрасное настроение у любимой женщины?
Даже если она вот так неожиданно и оказалась королевной.
Некоторые интимные подробности из жизни высокопоставленных особ
А что Сонечка королевной оказалась - так то еще не самый большой недостаток из непременно присущих женщине. Бывают и похуже. Например, любопытство. Или, скажем, отсутствие оного.
К тому же, как ни увлечен был Драный Плетень диалогом с особой королевских кровей, однако все-таки сообразил, что он, пожалуй, первый и, возможно, вообще единственный во Всей Пораженной Этим Обстоятельством Вселенной мужчина, поцеловавший Сонечку и оставшийся при этом не только живым, но и невредимым.
По крайней мере, пока. Звеневший после оплеухи краниум в расчет не шел. Слюнявые поцелуйчики папаши Фредрикссона в Сонечкину младенческую попку также не считались. За истечением срока давности.
Хотя, может быть, следует подробнее поинтересоваться обстоятельствами смерти папаши Фредрикссона? На всякий случай.
Дескать, а не скажете ли вы мне, моя дражайшая Сонечка, при каких таких обстоятельствах преставился папаша ваш, уважаемый Фредрикссон?
Да так, тореадором подрабатывал при дворе испанского монарха Хулио Алонсо ХII.
И?
Жертвенным быком на рога был поднят.
А что с ним случилось?
То ли заболел, то ли годы свое приняли.
И?
Не спасли. Кровью истек. А чего это ты вдруг заинтересовался папашей моим незабвенным, Фредрикссоном?
Да так. Любопытно стало.
Постой-постой, уж не подумал ли ты, что это я его на тот свет спровадила?
Нет, нет! Что ты, что ты!!
Это ты напрасно. Папашу своего, незабвенного Фредрикссона, я очень даже любила. Он ить мне не только заместо отца, но и заместо матери приходился. К тому же у него в кармане завсегда ириска-другая для меня водилась. А то и еще что-нибудь вкусненькое. Особенно после угощения при дворе испанского монарха Хулио Алонсо ХII. Мамаша-то моя, Ее Величество королева Хильдегарда Коринфская умерла, когда я еще во-от такой гусеницей мохнатой по подушкам ползала. Так вот и остались мы вдвоем с папашей Фредрикссоном горе мыкать.
Ну, уж скажешь тоже - вдвоем! А как же двор, челядь, вассалы?
Да ты что, Драный Плетень, думаешь, раз королевские особы, значит подданых полный дворец и империя бескрайняя за окнами? Завянь, одуванчик! Нет, Малыш, королевство у нас маленькое было: папаша Фредрикссон, мамаша, Ее Величество королева Хильдегарда Коринфская, и я, Гертруда Мария Пернилла.
И все?
И все. А ты думал?
А я-то думал!
"Вот это уж точно неважно. Особенно если она в постели так же хороша, как и в бою! - подумал Плетень. - Хотя бы на десятую... Или нет - даже на сотую... То это уже неплохо! Даже с избытком. Впрочем, о чем это я? Если это судьба, то при чем тут постель?"
Но он, к счастью, ошибся.
В пылу любви Сонечка сияла значительно ярче, чем в пылу сражения.
Щеки у ней пылали при виде Плетня.
И глаза блестели.
Хотя сказать так - это значит не сказать ровным счетом ничего.
Сонечка оказалась феноменальным гением постельных отношений.
Хотя сказать так - сказать еще меньше, чем ничего.
С ней и терновое ложе превращалось в пуховую перину.
А дни летели, письмами шурша.
Интересно с ней было - вот что.
Чувства не истощались, но и не бездействовали.
Вот какой был интерес.
В постели Сонечка представала Настоящей Истинно Величественной Королевой, достойной наследницей матери своей, королевы Хильдегарды Коринфской.
И вовсе не важно, что такое нечасто случалось.
Важно, что представала.
И, кстати, не только в постели, но также и в сене, и других видах спальных принадлежностей.
Во всяком случае, без трупов обходилось, по крайней мере.
Ну, разве что, в крайних случаях.
Ну, в самых наикрайнейших!
Когда излишне назойливые соседи уж очень пытались им досадить утомительным брюзжанием или бесконечным мельтешением перед глазами.
Для Плетня эти волшебные Сонечкины превращения так и остались загадкой.
Сонечку спрашивать он, естественно, ни о чем не рискнул.
Посмотрел, придерживая шпагу, оценивающе из-за угла, потрогал саднящую макушку, сморщился и пришел к выводу, что, пожалуй, все-таки не стоит задавать лишних вопросов.
Женщины на них не всегда адекватно реагируют почему-то.
Лучше помалкивать, пока голова цела.
К тому же Сонечка едва ли что могла ответить по существу.
Разве что - по существу личности.
В смысле - по лицевой стороне фейса какой-нибудь подвернувшейся под руку дубиной.
Женщин, несмотря на тотальное уныние и неоправданно сумрачный пессимизм, Плетень понимал неплохо.
И думать о них старался, по крайней мере, не хуже, чем они того заслуживали.
Богатый опыт и природная проницательность ему подсказывали, что если женщина на ложе любви лучше, чем на поле брани, когда на поле брани она и так лучше всех, включая до завязки алкоголизированных мужчин, бешенно храпящих мустангов и свирепо топающих боевых слонов с красными как помидоры глазами, то такого просто не может быть.
Ни-ко-гда!
И если это не так, то или он, Драный Плетень, сверзнулся с катушек здравомыслия, или весь остальной мир окончательно и бесповоротно сбрендил.
В силу привычки думать не просто о худшем, а о худшем настолько, что оно не может даже произойти, Плетень больше склонялся именно к последней версии.
Тем не менее, Сонечка все-таки явно выпадала из жестких рамок неукоснительного правила, выведенного Драным Плетнем.
А может быть, только потому, что Сонечка была Настоящей Королевой?
К сожалению, у Плетня больше не отыскалось знакомых королев, принцесс, княгинь, герцогинь, виконтесс, первых статс-дам, графинь, маркиз, баронесс, премьер-министров, или, на худой конец, каких-нибудь других высокопоставленных особ.
Именно поэтому проверить данное предположение Драному Плетню так и не удалось.