-А нельзя ли как-нибудь покороче? — спросил редактор, поднимая голову. — Всё это, конечно, неплохо — рифмы, строфы, но — зачем? Неужто в презренной прозе получилось бы хуже?
Молодой кудрявый автор с большими баками на впалых щеках уронил смущённый взгляд на свою рукопись, лежавшую перед редактором, как вещдок преступления на столе следователя, и помялся.
-Слишком уж много слов, батенька, — продолжал редактор. — Вы, очевидно, позабыли, что у нас скромная районная газета, а не толстый альманах. Этак на вас и бумаги не напасёшься... В общем, так: переделайте, приведите ваше сочинение в божеский вид и приходите. И помните: нашу газету читают, как правило, люди простые, представители, так сказать, рабоче-крестьянского круга, а им все ваши Тиссо и Фонтенели, простите, до лампочки. Сделайте попроще.
Примерно через неделю писатель снова пришел в редакцию.
-Так, — одобрительно кивнул редактор, изучив рукопись. — Уже лучше. Но меня смущают имена ваших героев. Ну что это, батенька, за смешные фантазии? Спуститесь с небес. Где вы встречали такие фамилии? В жизни-то всё больше Стёпкины да Кузькины, а у вас...
-Нет! — вдруг заволновался автор, нервно покусывая наманикюренный ноготь. — Не отдам! Это моё. Не может главная героиня быть Стёпкиной, а её возлюбленный — Кузькиным! Не может!
-Ну, хорошо, хорошо, — отмахнулся редактор, — бог с вами, оставляйте, раз уже вам так хочется. Сами же потом пожалеете... Ну да ладно. А вот это я уже никак не могу принять.
Он ткнул пальцем в текст. Литератор вытянул шею.
-Что вы имеете в виду? — осторожно спросил он.
-Да всё то же, батенька. Зачем здесь все эти... гм... эолы, терпсихоры и прочие, понимаешь, мельпомены? Кому нужны подобные архаизмы?
-Но ведь без них поблёкнут авторские отступления, потускнеет тонкое полотно художественного произведения, а это, в свою очередь...
-Как раз об этом я и хотел сказать, — перебил автора редактор. — Ну, зачем, зачем так много этих самых, понимаете ли, отступлений? Вы же попросту отвлекаете читателя от сюжета.
-Важен не только сюжет, но и...
-О, вы просто не знаете нашего читателя. Да наткнувшись на первый же ваш, так сказать, посторонний мотив, он отложит газету в сторону и больше к ней не вернётся! Так что мой вам совет: изложите свою историю как можно проще.
-Что, ещё проще? — скептически хмыкнул поэт.
-Как можно проще! — повторил редактор. — Простота — она ведь... это самое... залог здоровья.
Дней через десять окончательный вариант был готов. Редактор недоверчиво открыл папку с рукописью... и обнаружил там всего один листок бумаги, на котором было написано вот что:
«Несмотря на то, что главный герой замочил своего лучшего друга на дуэли, в него втюрилась подруга невесты убиенного. Она написала возлюбленному короткое и очень простенькое письмецо, где достаточно прозрачно намекнула: чего же боле, дескать, о чём базар?.. А он упёрся вдруг, стал умничать — отшил бабёнку, короче говоря. И подался в загранку.
Пролетели годы. После долгих странствий наш герой воротился в село и снова повстречал тёлку, которая когда-то написала ему лирическое письмо, полное нескромных признаний и вздохов. Только теперь пред ним предстала уже не та наивная девица, которая когда-то сначала молчать хотела, а потом всё-таки раскололась, - нет, напротив, теперь это была генеральша, при бабках и шмотках. Ну, у него и взыграло это самое...
-Увы, — сказал он, — сомнений нет, влюблён я. Причём, обратите внимание: как мальчик, полный страсти юной. Во как!
Ну, а к ней-то, к генеральше, теперь уже никак не подъедешь, не тот случай.
-Нет уж, дудки-с, — отвечает, — отныне я старикану своему (мужу то есть) отдана и буду век ему верна. Так-то вот. А потому идите-ка вы, Онегин... (зачёркнуто)... Евг...(зачёркнуто)... Кузькин Митрофан — сами знаете куда...
И пошёл он, стеная и жалуясь на жалкий жребий свой и проклиная себя за недальновидность.»
-Ну, вот и чудесно! — облегчённо вздохнул редактор. — Поучительно, лаконично и без всяких там дурацких рассуждений. Берём.